Текст книги "Смерть в осколках вазы мэбен"

Вернулся он, нагруженный сверх всякой меры бутылками и шоколадом. Свалив эту груду на столик, он спокойно уселся и вытащил пачку сигарет.

– Здорово я?.. – нагловато улыбаясь, уставился этот тип на меня.

– Просто отлично. – Я начала злиться. – Мы зачем сюда пришли? Выпить немного, поговорить… Так нет, ты без понтов не можешь. Играть его, видите ли, потянуло. Ты что, у себя в студии не наигрался?

– Ну, Лидка! Ой, не могу, – Герт оглушительно заржал, потом закашлялся, перегнувшись пополам. – Ну, ты даешь, – с трудом выдавил он придушенным голосом.

– Запей, – мстительно посоветовала я, – сразу легче станет.

– Хоть одна здравая мысль, – прохрипел Герт, но послушался и, набулькав себе в стакан золотисто-коричневой жидкости, хватил ее залпом. Развернув шоколадку, принялся торопливо жевать.

– Герт, ты же коньяк хлещешь, а сам на машине. Или ты домой собираешься пешком топать?

– Пешком? С ума сошла! Я пешком не дойду.

– Точно. Как в старом анекдоте… Или нет, это, кажется, Задорнов рассказывал. Впрочем, какая разница, если ты сейчас налижешься.

– Да не собираюсь я. Что ты в самом деле! Ты знаешь, замечаю за собой уже года три, что на выпивку мало тянет. Могу, конечно, нажраться при случае, но чтобы просто так сидеть и бухать – это увольте.

– А ты не подсел, друг?

– Что ты, Лидка! А то мало народа от этой дряни загибается. Знаешь, я тоже заметил, если кто в молодости перебесился, попробовал всякое-разное, то в определенный период начинает себя беречь. С алкоголем завязывает, с наркотой, даже с сексом. То есть хочет еще немного пожить. Вот даже на старых западных рокеров посмотри. Так бесились – дым столбом, а теперь вполне респектабельные господа, которые себе ничего лишнего не позволяют.

– Кроме музыки, – не удержавшись, вставила я.

– Точно, – Герт вполне миролюбиво похлопал меня по плечу. – Ладно тебе, давай еще немного. Вон и шоколад самый разный, выбирай.

Я поворошилась в блестящей разноцветной куче, лежащей на столике, выбрала «Незнакомку» и зашелестела фольгой.

– И все-таки зачем ты полез на сцену?

– Ну, ты прямо совсем как моя бывшая жена! Я, как тебя услышал, чуть все бутылки на пол не выронил. И голос даже похож стал, и интонации! Какие все-таки бабы одинаковые. Особенно когда мужиков пилят.

– Нет, уважаемый, это ты пилил вон там.

– А что? По-моему, неплохо получилось. Для тебя, между прочим, старался. Вернее, для нас. Я попилил немного, а потом за пойлом пошел. Набрал всего и за бумажник. А мне бармен: «Что вы, что вы. Это все за счет заведения. И позвольте автограф». Ну, я расписался, жалко, что ли? Собрал барахлишко и к тебе. Разве плохо?

– А ты, Герт, оказывается, не только понтярщик, но еще и халявщик. Надо же такое придумать.

– Конечно, – он подмигнул мне, – а то ты, дорогуша, не знала. Уж не первый год знакомы. А выросли мы с тобой в золотые денечки застоя, так что от этих родимых пятен нам никогда не отмыться. Если получится, всегда на халявку прокатим.

– Нет слов. Герт, с возрастом ты совершенно не меняешься.

– Приятно слышать, мадам. А вот ты меняешься и каждый раз становишься все лучше и лучше. А ведь у нас могло бы что-то получиться.

Его рука нырнула под стол и нащупала мое колено. Я спихнула ее одним движением.

– Да, не первый год знакомы, – я в упор посмотрела на Герта, – так что давай без глупостей.

– Тебя, значит, тоже на секс не тянет? Я же говорю, с годами все здорово меняется. Можно просто посидеть, поговорить.

– Как, кстати, Ленка поживает? И Ксюха?

– Ленка все такая же стерва. А то ты не знаешь! Ушла с головой в искусство, стала похожа на сушеную воблу. Я как ее вижу, аж с души воротит. Не понимаю, как мог столько лет с ней прожить?

– Ты же тогда не просыхал, – поддела я.

– Это точно. Хотя не понимаю и другое, как Ленка столько лет терпела все мои свинские выходки. Мне ее даже жалко немного стало, когда я ее в последний раз видел. Но как только она рот открыла – все, как отрезало. Стервой была, стервой и осталась.

– А дочка? Сколько ей уже?

– Ксюхе? Почти четырнадцать. Красавица, сам удивляюсь, в кого она такая. Глаза огромные, ресницы на полщеки и черные, никакой туши не надо. Представляешь, пигалица, а уже такая модница. Еще пару лет, и. начнет парням голову морочить направо и налево.

– Опасное это занятие.

– Да нет. Ленка ее в строгости держит. Да и сама Ксюха серьезная такая, умненькая. Как ни приду к ним, обязательно об учебе рассказывает, тетрадки свои мне несет. В олимпиадах каких-то все время участвует. И к матери пристала – купи и купи компьютер. Вроде учиться помогает.

– Ну и купил бы ребенку. Неужто бабки не позволяют?

– Я купил бы ей самый лучший, да Ленка уперлась и ни в какую, мол, вредно все это, пусть лишний раз в библиотеку сходит да книжки почитает.

– Однако. Хотя, может, она и права. Но, с другой стороны, без компьютера сейчас никуда. Так что рано или поздно все равно согласится.

– Ладно. Давай еще, что ли?

– Нет, – я прикрыла свой стакан, – мне уже хватит. Тем более что завтра с утра на работу. А ты пей, если хочешь. Я с тобой ехать все равно не собираюсь.

– Ладно, и я пока пропущу. А с работой у тебя все в порядке? Есть что-нибудь интересное?

– Интересного у нас всегда хватало, причем с избытком, – желчно проговорила я. – На каждом шагу интересное, только успевай хватать.

– Расскажи, – потребовал Герт.

– А ты мне обещал о гастролях, – напомнила я.

– Будет тебе о гастролях. Выкладывай.

Я рассказала Герту о своей командировке в Гадюkино, о бабушке Савельевой, о предложении главного, о том, что теперь придется писать о нордвиндской диве и что Пошехонцев дал согласие на мою статью, писать буду о чем сама захочу.

– Так что, милый, – закончила я, – от вопросов тебе не отвертеться, а после этой шлюхи так приятно переключиться на что-то хорошее.

– Диана, – задумчиво пробормотал Герт, – а я ведь совсем недавно о ней от кого-то слышал. Кто-то рассказывал что-то очень занятное.

– Представляю…

– Нет. Не так сказал. Наоборот, что-то странное и неприятное. Возможно, убийство или что-то в этом роде.

– Ну ты даешь, Герт! Какое еще убийство? Сам-то понимаешь, что говоришь?

– Не помню, – Герт повертел в руках стакан, раздумывая, наполнять его или нет, – но что-то неприятное, связанное с областью искусства.

– А точнее?.. – Я вся напряглась. – Герт, миленький, вспомни. Это ведь может и впрямь оказаться очень интересным.

– Не могу, – Герт потер лоб, – пьяный был, слышал краем уха. Но если что-то вспомню, я тебе позвоню. Телефон прежний?

– Конечно. С чего бы ему меняться? Звони. Мне все-таки хочется написать о тебе. Представь, статья о человеке, который двадцать лет отдал искусству.

– Скажешь тоже, – хмыкнул Герт, – я и искусство… А знаешь, – он оживился, – ты ведь действительно можешь написать об искусстве, причем настоящем и к тому же жутко оригинальном. Согласна?

– Не темни, Герт. – Я развернула новую шоколадку (если после этого вечера смогу пролезть в дверь, то забуду про все диеты и тренажеры). – Объясни, в чем дело.

– Ты слышала о Карчинском? – Герт уставился на меня.

– Немного. Что-то такое было…

– Эх, ты! Карчинский на днях устраивает выставку в «Галерее искусств», сходи, не пожалеешь. У него картины в манере корейских мастеров Средневековья. Посмотришь, оценишь. Кроме того, он ведь еще и спец по корейской керамике. Вот о нем лучше и напиши. По крайней мере, оригинально.

– Карчинский… Нет, я точно о нем что-то слышала. Картины в корейском духе, говоришь? Наверное, ты прав. Это действительно может оказаться интересным. А он захочет со мной разговаривать? Художники, они ведь люди капризные…

– Захочет, – заверил меня Герт, – мы с тобой вместе пойдем. Но если вдруг я не смогу, – добавил он, – то просто сошлись на меня, и он ответит на любой твой вопрос.

– Надо же, какие у тебя знакомства, оказывается. Кто бы мог подумать?

– А что? По-твоему, если музыкант, то вокруг все время должны быть пьяные небритые рожи? Искусство, милая, оно для всех и не разбирает, кто музыкант-рокер, а кто ценитель и эстет. Ну, ты как, согласна?

– Согласна, еще бы. Ты меня заинтриговал. Хочется на все это посмотреть.

– Отлично. Значит, я тебе позвоню, и отправимся.

– Мне пора, Герт. – Я встала. – Уже очень поздно, а мне завтра рано вставать.

– Подвезу, – заявил он, тоже вставая. – Как ты одна доберешься?

Добрались мы, как ни странно, без приключений. Но Герт не был бы самим собой, если бы просто попрощался и уехал. Он остался, и, засыпая, я думала о том, что все же неплохо иметь постоянно при себе мужика, даже если после любовных игр он отворачивается к стенке и мгновенно засыпает.

Глава 5

Утром я отправилась на работу, оставив Герту записку на столе и завтрак на плите. Вероятно, когда я вернусь, и духу его не будет в квартире. Так он, по крайней мере, всегда поступал раньше, а с течением времени привычки рокеров мало меняются. Впрочем, как знать… Правда, сообщением о Карчинском он меня заинтересовал. Надо будет залезть в Интернет и узнать о художнике побольше. И все-таки с каких это пор Герт стал поклонником живописи и другом художников? Хотя он давно от меня отдалился, поэтому всякое может быть.

– А ты хорошо выглядишь, мать, – заявила Лилька, как только я появилась на своем рабочем месте. – С чего это ты вдруг так похорошела за одну ночь? Неужели нашелся тот, кто согрел твою одинокую постель?

– Ну, зачем же, – я попыталась остаться равнодушной, чтобы слишком проницательная коллега ничего не заметила. – Просто хорошо выспалась, к тому же никто не мешал. А на сон грядущий прочитала захватывающую статью о корейской культуре.

– Ну, ты даешь! Врешь, наверное? Неужели правда? – На холеном Лилькином лице отразилась целая гамма чувств от недоумения до полного неверия.

– Конечно, правда, – я спокойно достала из сумочки косметичку. – Американские ученые еще десять лет назад доказали, что, если смотреть на красивые картины, скульптуры или читать что-то об искусстве на ночь, то сон будет крепким и здоровым, а общее состояние организма заметно улучшится. Если же прибегать к этому постоянно, то можно даже избавиться от разных болезней.

– Не может быть! – Лилька с сомнением потрясла головой. – Это ты сейчас сама все придумала, да еще и американцев сюда приплела. – Она уперла руки в крутые бедра, обтянутые модным трикотажем в мелкую черно-серую клетку, и вызывающе поглядела на меня.

– Нет, не придумала, а просто вспомнила статью из-какого-то журнала, кажется, «World» или «Scientific circle». – Я старалась говорить предельно серьезно и не встречаться с Лилькой взглядом. – Как видишь, все оказалось правдой. Стоило мне вчера потратить немного времени на искусство (знала бы она, на что я его действительно потратила и каким древним искусством занималась!), так сегодня чувствую себя просто превосходно.

Вокруг Лильки и меня уже собирались сотрудники. Выслушав мою тираду, кое-кто хмыкнул, кое-кто покачал головой, а кто-то даже поддержал меня, заявив, что это вполне здравая мысль. А Яша Лембаум, почесав макушку, даже сказал, что и сам то ли слышал что-то подобное, то ли читал. Мимо прошмыгнул Пошехонцев, какой-то весь невероятно мятый с утра, словно ночевал, не снимая одежды, где-нибудь в переходе на Петроградской. Потирая физиономию, буркнул всем приветствие и проскрипел несмазанным, ржавым голосом:

– Вот вы-то мне и нужны. Зайдите, Леда.

Я весьма обрадовалась возможности отвязаться от назойливых коллег, а прежде всего от не в меру проницательной Лильки.

– Слушаю вас, Илья Геннадьевич, – сказала я, даже не присаживаясь, так как не собиралась надолго задерживаться у него в кабинете.

– Как продвигаются наши дела с моделью? – Пошехонцев поморщился и попытался расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки.

– Прекрасно, – нагло соврала я. – Сейчас подбираю нужный материал, составляю вопросы для наших читателей. Первая статья будет готова уже к понедельнику.

– Лучше бы к выходным. – Главный наконец-то оставил пуговицу в покое.

– Можно и к выходным. – спокойно согласилась я. – Собственно, почему бы и нет. Материала много, и он интересный.

– Серьезно? – Илья с подозрением посмотрел на меня, не слишком доверяя моей покладистости. – Это было бы слишком хорошо. Но я ведь давно тебя знаю, Леда, обязательно какую-нибудь гадость напоследок преподнесешь. Давай выкладывай сейчас.

– Какую гадость, Илья Геннадьевич? – Я обиженно захлопала ресницами, изобразив оскорбленную невинность. – Напротив, меня очень заинтересовала предложенная вами тема. Мир моды весьма разнообразен и изменчив, писать о нем можно бесконечно.

– Что-то эта тема не вызвала у тебя энтузиазма в прошлый раз, – ехидно заметил главный, безуспешно пытаясь открыть дверцу своего стола.

– Энтузиазма у меня не вызвала предстоящая беседа с моделью, – напомнила я, – но вы пообещали, что за это примете у меня материал на вольную тему. Разве не так?

– Так. – Пошехонцев раздраженно хлопнул дверцей. – Так я и знал. И ты уже знаешь, о чем будет материал?

– Конечно, – я охотно кивнула. – О художнике Карчинском, чья выставка сейчас проходит в «Галерее искусств».

– И все? – недоверчиво посмотрел на меня несчастный главный редактор. – Только статья об этом художнике – и все?

– Все, – радостно улыбнулась я ему. – Живопись у него интересная, человек он занимательный. Поэтому все. А что, надо еще что-нибудь?

– Нет, – Илюшу передернуло, – этого вполне достаточно. В общем, я согласен, как только пройдет материал о модели, можешь нести своего художника.

– Чудесно, Илья Геннадьевич. Так мне можно приступать к работе?

– Да-да, – Илья энергично замотал головой. – И хорошо бы успеть до выходных. Постарайся, Леда, будь другом.

Я кивнула и отправилась в нашу комнату.

Что это главный такой вздрюченный? Вот ведь дались ему эти статьи о моде… Нет, пожалуй, тут дело совсем не в моде, а в моделях. Вернее, всего в одной – Диане. Интересно, что Герт мог про нее слышать? Если бы только он удосужился вспомнить…

* * *

Как ни странно, но Герт из моей квартиры, как ожидалось, не убрался. Напротив, до моего прихода он успел найти запасные ключи, смотаться в магазин и даже купить цветы и шампанское.

– С чего это вдруг? – удивилась я, зная, что мой дружок-рокер никогда изысканными манерами не отличался.

– Сюрприз, – пояснил он, нисколько не смутившись. – Хотелось сделать тебе, приятное, тем более что столько лет друг друга знаем.

– Вот именно. – Я прошла на кухню. – Поэтому можно было обойтись и без эффектных сцен, которые так обожают в латиноамериканских сериалах.

– Ты в своем репертуаре, – хмыкнул Герт. – А я думал, что тебе понравится.

– Мне нравится, я только не ожидала от тебя ничего подобного. Зачем, Герт?

– Знаешь, – он остановился за моей спиной и обнял меня за плечи, – возраст, что ли? Начинаешь ценить такие вещи, которые раньше были пустым местом. Семью, например, близкого человека рядом, заботу, внимание.

– Герт, – я все еще не могла опомниться, – ты о чем? С каких это пор ты стал мечтать о семье?

– Представь, давно. Но все никак не мог встретить подходящую женщину.

– А теперь, значит, встретил. – Я повернулась к нему и уставилась на физиономию человека, которого знала уже двадцать лет.

– Встретил. – Герт не ухмылялся как обычно, а улыбался даже как-то застенчиво. – Понимаешь, все эти годы меня тянуло к тебе, а вчера я понял, что не хочу тебя терять. Нам нужно быть вместе.

– А меня ты спросил? – Я растерялась, но потом начала злиться. – Мне не нужен неизвестно где мотающийся мужик, у которого в каждом городе доступные поклонницы. И я не забыла, как ты однажды бросил меня ради одной из них.

– He простила. – Голос Герта странно дрогнул. – Ты веришь, Леда, что в одну реку нельзя войти дважды?

– Верю. Потому что это так и есть.

– А мы не будем входить в эту реку. – Голос его оставался немного глуховатым и напряженным. – Начнем все сначала. Сейчас мы хотим приостановиться с гастролями, осесть в Питере, отдохнуть, записать новый альбом.

– А дальше? Все начнется по новой? – Я не переставала злиться.

– Там видно будет. – Герт привлек меня к себе и стал осторожно целовать. – У нас все получится, малышка. Только верь мне.

– А если я не могу верить?.. – Я уже почти не сопротивлялась.

– Не верь. Я буду делать это за нас обоих. – Его губы стали настойчивее. – Не хочу, чтобы все хорошее так и прошло мимо меня, пора наконец устроить свою жизнь.

– А меня ты спросил? – упрямо повторила я. – Мне этого хочется?

– Я не буду пока спрашивать. Подождем, а там видно будет. Иногда на гастролях я сидел в какой-нибудь гостинице ночью и вспоминал тебя. Молчи, – он приложил палец к моим губам. – Мне так повезло, Леда, что я встретил тебя.

Я смотрела на Герта. Знала его давно и разным, привыкла ко всем его выходкам, но таким взволнованным, пожалуй, видела впервые. А Герт смотрел на меня и ждал ответа.

– Не понимаю. – Я слегка отстранилас. – Вчера ты был таким, как обычно, таким, к какому я привыкла давным-давно, но сейчас я бы сказала, что ты удивительно переменился за неполные сутки.

– Я всегда был таким, Леда. – Он прижался губами к моему виску. – Просто ты видела худшую мою сторону, а теперь я решил открыть для тебя лучшую. Давай все-таки попробуем, я верю, что у нас может получиться.

– Да, – сказала я, опуская голову на его грудь. – Там видно будет.

* * *

Герт посоветовал пойти на выставку часа за два до закрытия.

И посмотреть все можно, и с художником пообщаться. Я прикидывала, как бы это лучше устроить, но он разрешил все мои сомнения, пообещав подъехать за мной на работу и отвезти в галерею. Подумав, я приняла его предложение. В конце концов, не в театр же я собираюсь и не в Дом моделей, вполне сойдет строгий костюмчик в черно-белых тонах нашего местного модельера Ольги Белоуховой, моей давней знакомой еще по университету. И хорошо, что я вспомнила о ней. Неплохо было бы встретиться, пообщаться, она мне и материал подкинет о моде в целом и о моделях в частности. Нет, не все так плохо, как я себе вообразила. Напротив, жизнь очень даже неплохая штука.

Мое радужное настроение не прошло незамеченным для коллег. Посыпались шуточки и различные предположения, но я просто не обращала на них внимания, пока без десяти пять не появился Герт, чисто выбритый, благоухающий дорогим одеколоном и с роскошным букетом в руке. Мужская половина мгновенно бросила работу и воззрилась на это явление, а женщины, которые приводили себя в порядок, стремясь в самом приглядном виде покинуть рабочие места, примолкли и вытаращились на моего гостя.

– Добрый день! – Герт был сама вежливость и изысканность. – Позвольте похитить вашу коллегу. – Он протянул мне букет:

– Это тебе, дорогая.

– Спасибо. – Я постаралась подыграть ему и держалась скромно и невинно.

– Кто бы мог подумать, что у тебя объявится такой кавалер, – не удержалась Лилька, пришедшая в себя гораздо раньше остальных. – Прими мои поздравления.

– Не с чем, – я вызывающе улыбнулась ей. – Это мой давний друг.

– Скажите, а вы не снимались в сериале «Дни осени»? – встрял Яша Лембаум и тут же, сконфузившись, спрятался за верные спины коллег.

– Я музыкант. – Герт олицетворял саму скромность.

– Конечно же, – Ирочка Кривцова оттеснила коллег и вышла на передний план. – Рок-музыкант, – уточнила она. – «Серебряный век».

– Вы совершенно правы, леди, – Герт слегка поклонился, превратившись в мистера Совершенство. – Мы идем, дорогая?

– Разумеется. – Я подхватила со стола сумочку и взяла Герта под руку. – До завтра, – кивнула коллегам.

– Всего хорошего, Леда, – ответила за всех Кривцова.

Мы прошествовали до нашей обшарпанной редакционной двери под звуки неслышимых фанфар и исчезли, оставив коллег переваривать новость.

* * *

Многие из них хотя и привыкли постоянно писать о знаменитостях, но, встретившись с ними лицом к лицу в такой вот неформальной обстановке, начинают чаще всего нести несусветную чушь или, напротив, становятся хамовато-развязными. Как все-таки действует на рядового обывателя ореол популярности, который окружает всякого, появившегося на экране телевизора. И каждый непременно норовит вспомнить, что это за человек такой. Знаменитостям тоже нередко нелегко приходится из-за повальной всенародной любви. Сколько курьезных случаев бывает, а сколько ходит анекдотов по этому поводу…

Но поразмыслить толком над этим я не успела, мы уже подошли к машине, которая просто сверкала отмытыми боками и стеклами так, что не смог бы придраться и самый въедливый инспектор ГАИ.

– Зачем ты это сделал, Герт? – спросила я, когда машина вырулила на залитый огнями проспект.

– Разве не прикольно получилось? – Он искоса посмотрел на меня. – По-моему, твои журналисты до сих пор приходят в себя.

– Они люди закаленные и к знаменитостям привыкли, – не удержавшись, кольнула я его. – И все-таки зачем?

– Просто хотелось сделать тебе приятное, – наконец сдался он, – и немножко подразнить твоих собратьев-писак. Думаешь, зря я туда приперся?

Герт был не похож сам на себя. Откуда эта скромность у вечного разгильдяя-рокера? Поприкалываться он ведь мог и по-другому, к примеру, ввалившись пьяным в стельку с гитарой наперевес и устроив настоящий погром. Одно время такие шуточки были в моде у рокерской тусовки. Теперь все как-то остепенились, даже молодые команды не позволяют себе подобных выходок, а пьяные дебоши устраивают больше звезды-однодневки из попсовой среды.

А Герт между тем уверенно вел машину и что-то мурлыкал себе под нос. Спокоен и невозмутим до безобразия, словно и не он каких-то десять минут назад явился причиной сумятицы в мыслях журналюг из «Вечерних новостей». Я не пыталась завязать разговор, разглядывая проносящиеся за окном витрины магазинов. Припарковавшись, Герт помог мне выбраться и повел к возвышающемуся зданию с плавно перетекающими линиями и золотыми буквами по фасаду: «Галерея искусств».

В новой галерее я еще не была, поэтому с удовольствием оглядывалась по сторонам. Старая постройка пришла в негодность еще в пору моей юности, но только год назад объявился богатый спонсор, который помог деятелям культуры со строительством нового здания. Так как за дело взялся состоятельный джентльмен с толстым кошельком, то он нанял невозмутимых скандинавов, привыкших соблюдать контракт и укладываться в срок, поэтому вся работа выполнялась быстро, качественно и в самое короткое время. Новая галерея впечатляла. Здание, построенное в стиле модерн, отлично вписывалось в архитектурный план проспекта. Соседние массивные здания из серого камня, постройки позапрошлого века, только подчеркивали изысканные формы и отделку своего соседа.

В вестибюле я ненадолго задержалась. Во-первых, чтобы поправить прическу и оглядеть себя с ног до головы в огромном трехметровом зеркале в затейливо-асимметричной раме. А во-вторых, я не смогла пройти мимо всяких проспектов, рекламирующих выставки, проходящие в галерее, и брошюр, рассказывающих о творчестве художников. Что-то о Карчинском попалось мне сразу же, и я вцепилась в тоненькую книжечку.

Если при первой моей задержке возле зеркала Герт только усмехнулся и пожал плечами: «Ты отлично выглядишь», то по поводу второй фыркнул, как рассерженный кот: «А это-то тебе, подруга, зачем?» Но я решила не поддаваться, промурлыкала что-то о необходимости иметь приятную мелочь на память о посещении выставки, подхватила своего кавалера под локоток, и мы стали подниматься на второй этаж.

Как и предполагал Герт, основной поток посетителей уже схлынул, но по залам еще независимо прохаживались студенты, наблюдая за своими торопливыми подругами, записывающими что-то в малюсенькие блокнотики, солидные деятели искусства, рассуждающие о живописи и лениво перебрасывающиеся друг с другом малопонятными терминами, усталые провинциалы, которые будут потом дома делиться впечатлениями. В придачу к ним бродили несколько гранд-дам с застывшей скукой на лицах, сопровождаемые гиппопотамоподобными супругами, парочка высохших старых дев в бархатных платьях, отделанных бисером, в одинаковых черных шляпках с вуалетками, да еще несколько совершенно непримечательных личностей, неизвестно зачем забредших сюда.

В углу шло какое-то обсуждение, оттуда доносился мягкий бархатистый баритон, обладателю которого почтительно внимали окружающие.

– Отлично, – Герт потер руки. – Он здесь.

– Кто?

– Как «кто»? – притворно удивился мой неисправимый друг. – Карчинский, конечно же, или ты забыла, мать, к кому мы сюда приехали? Пойдем, я тебя представлю.

– Подожди, – я вцепилась в него не на шутку. – Я не могу так сразу. Мне нужно походить, осмотреться, а там видно будет.

– Ну, смотри, – Герт примирительно похлопал меня по руке. – А я пока тоже кое с кем пообщаюсь.

Я кивнула и направилась к картинам. Ну как я могла забыть или перепутать с кем-то Карчинского? Пожалуй, в нашем городе не было другого столь оригинального художника. В искусство он пришел своей собственной дорогой и никогда не изменял своим пристрастиям.

А рисовал он, исключительно подражая манере средневековых корейских мастеров. У него были картины по известным мотивам корейской живописи, но на выставке представлялись и оригинальные работы мастера. Я завороженно ходила от полотна к полотну, разглядывая тонко прорисованные веточки бамбука, дрожащие на ветру цветы орхидей, ветки цветущей сливы, роняющей свои лепестки на белый снег, величественные хризантемы, держащие свои головы, подобно императорам.

Я не могла понять, как художнику несколькими штрихами удается передать напряжение крадущегося в зарослях бамбука тигра, поющего фазана, трясогузку, гордо вышагивающую по дорожке, зайца, замершего под кустом, дракона, гордо лежащего на склоне горы. Его дракон был мифическим существом и в то же время удивительно реальным каждым изгибом своего тела, каждой чешуйкой, не говоря уже о мудрых глазах под тяжелыми морщинистыми веками.

– Нравится? – услышала я голос за спиной.

– Конечно. – Я быстро обернулась.

– Вы здесь впервые и не можете оторваться, – сказал, улыбаясь, мужчина лет сорока пяти в аккуратном сером костюме.

– Да, – я улыбнулась в ответ. – По мне, наверное, сразу видно.

– Угу, – мужчина кивнул головой. – Вы хотите посмотреть все сразу, а те, кто уже здесь бывал, подходят к картинам, которые им больше всего нравятся. Это правильно, – добавил он. – Если вы придете сюда еще раз, то обязательно поступите именно так.

– А вы здесь уже бывали? – не удержалась я.

– Конечно, – мужчина кивнул. – Я давно знаю Володю, Владимира Карчинского, – пояснил он.

– А вы чем занимаетесь? – снова не удержалась я. Сработал рефлекс – от профессиональных навыков никуда не уйти.

– Я тоже художник.

– Художник? – Мне даже не надо было разыгрывать удивление, все получилось само собой.

– Не похож? – Он снова приятно улыбнулся. – По-вашему, все художники немытые, неухоженные, с засаленными волосами и в грязной одежде?

– Что-то в этом роде, – созналась я, – а также в берете и с бородой.

– Забавно. – Он засмеялся. – В таком случае считайте меня исключением.

– Приятным исключением, – проговорила я, с удовольствием рассматривая художника.

Новый знакомый не был похож ни на совдеповских мастеров кисти, начиная с вальяжного Ильи Глазунова, ни на разных доморощенных художников типа «митьков». Скорее он напоминал художника-передвижника XIX века. Те же строгие манеры, та же аккуратность, не хватало только ухоженной бородки и чеховского пенсне. Этот художник определенно мне нравился.

– А вы так же рисуете? – решилась я забросить пробный шар в виде вполне безобидного вопроса.

– Нет, – он шутливо замахал руками. – Я самый обыкновенный авангардист. А что касается таких картин, то вряд ли найдется не то что в городе, но, пожалуй, и в стране кто-нибудь, пишущий подобно Володьке. Он ведь много лет изучал корейскую живопись, различные техники. Экспериментировал, ошибался, находил. Это теперь он признан, а кто знал его десять или двадцать лет назад? Не каждый выдержит равнодушие чиновников от культуры. Вы же знаете, как было раньше, оригиналы нам ни к чему, нам давай понятное до самой последней точки. А тут Карчинский с его подражанием Ан Гену [2]2
  Ан Ген – корейский художник XV века.


[Закрыть] и Кам Хиану [3]3
  Кам Хиан – корейский художник XV века.


[Закрыть]. И вместо кондовых портретов обычных русских баб и мужиков – горы Кымгынсан, как он увидел их у Чон Сона, или старая пагода, усыпанная цветами мэхва [4]4
  Мэхва – корейская слива.


[Закрыть] в традициях школы О Моннена [5]5
  О'Моннен – выдающийся корейский художник, возродивший китайские традиции XII – XIII веков, развивший их и наполнивший новым содержанием.


[Закрыть].

– Откуда вы это знаете? – Я была ошеломлена и смотрела на своего нового знакомого во все глаза. – Вы так легко произносите все эти трудные имена…

– Ничего трудного в них нет. – Он снова засмеялся, блеснув полоской ровных белых зубов. – Я же говорил вам, что знаю Карчинского очень давно. А общаясь много лет и слыша постоянно все эти имена, согласитесь, трудно не запомнить их. Для абсолютного большинства эти имена совершенно ни о чем не говорят. Вот если назвать Гогена, Моне или Тулуз-Лотрека, то некоторые еще вспомнят: «Как же, как же, был такой художник». Но если дело касается неевропейской живописи – тут уж увольте… Знать не знаем, ведать не ведаем, слишком все это далеко от нас и слишком непонятно. Поэтому… – но тут он запнулся и смешался:

– Простите, бога ради, за то, что я вам наговорил. Мы уже столько времени беседуем, но так и не познакомились. Позвольте представиться, – он церемонно наклонил голову, – Станислав Иванов, можно просто Слава.

– Леда. Можно просто Леда.

– У вас удивительное имя. Как у греческой богини.

– Вы, наверное, сотый, – я улыбнулась.

– Из тех, кто вам это говорит. – Художник доверительно наклонился ко мне.

– Нет, – я чуть наклонила голову. – Из тех, кто ошибается. Все помнят, что имя Леда из греческой мифологии, некоторые даже знают о том, что у нее было любовное приключение с владыкой Олимпа Зевсом, но почти никто не помнит, что Леда – жена спартанского царя и мать Елены.

– Елены? – У Иванова был немного обескураженный вид. – Той самой, из-за которой началась Троянская война? Или я опять что-то путаю?

– Все правильно. – Я улыбнулась. – Именно из-за нее. Вы все-таки кое-что из мифологии помните.

– А любовное приключение? – В его глазах зажглись веселые искорки. – Боюсь опять ошибиться…

– Леда и Зевс в виде лебедя. Хотя многие уверены, что он превращался в золотой дождь. А знаете, – мне почему-то стало весело, – все это, конечно, здорово, но здесь, на этой выставке, говорить о греках… как-то нелогично, согласитесь. Западная культура осталась за этими стенами, здесь царит Восток.

– Дальний Восток, – подхватил авангардист. – Наверное, до сих пор самый неизученный и загадочный регион. Хотя вот Володька много лет изучал его, пытался отобразить свои чувства в картинах и даже преуспел.

– Вам нравится? – повторила я вопрос художника, с которым он обратился ко мне.