Текст книги "Смерть в осколках вазы мэбен"

Глава 8

– Ну и гад же ты, Герт, – высказалась я, как только машина тронулась с места. – Привез меня сюда, а сам болтался неизвестно где весь вечер или молчал, когда не надо, и мне пришлось одной отдуваться, валандаясь со всеми этими… художниками.

– Художники-то чем тебе насолили, солнце мое? – миролюбиво прогундосил Герт. – Люди как люди. Может быть, только немного задвинутые на своей живописи, а так – нормально.

– Ничего себе нормально, – я все не могла успокоиться. – Да они один подозрительнее другого. Этот, как его, авангардист, то ходил, как приклеенный, за мной весь вечер, то пропал неизвестно куда. А Карчинский… Он почему-то не захотел вазу продавать, а мне картину вон какую подарил. Интересно, сколько она на самом деле стоит?

– Это надо по каталогу посмотреть, – резонно заметил Герт. – Карчинский – личность известная, так что цену его шедевров нужно смотреть в справочниках. Штук на двадцать та мазня, что он тебе всучил, наверное, потянет. «Зеленых», конечно.

– С ума сошел, – я поперхнулась. – Думай, что говоришь.

– А чего тут думать, – хохотнул Герт. – Искусство нынче дорого. А у какого-нибудь коллекционера даже больше можешь выбить, если захочешь ее вдруг кому сплавить.

– Скажешь тоже – сплавить. Мне она и самой нравится. Но как все-таки я буду у себя дома хранить такую картину? У меня, милый, сейфа нет.

– А зачем тебе сейф? Никто ведь не знает, что у тебя такая картинка обретается. Повесь ее на стеночку и говори всем, что это, мол, копия, купленная за полтинник по случаю у одного алкаша на толкучке. Всего-то и проблем.

– Тебе хорошо говорить… – начала было я, но замолчала.

И в самом деле, из чего я делаю проблему? Кто ко мне в гости ходит? Да практически никто. Мать наведывается, подруги-однокурсницы иногда заглядывают, но это бывает раз в год. Еще реже меня навещают коллеги.

И уж совсем редко в последнее время бывают мужчины. Так что мне действительно особо волноваться нечего. Никуда моя картина не денется, а будет мирненько висеть рядом с картиной Хокусая, или псевдо-Хокусая, если верить моим проницательным коллегам. И та картина, и эта в восточном стиле, вернее, даже дальневосточном, так что никто особо присматриваться и не станет. Ну, глянут разок для приличия и забудут тут же. От этих мыслей я немного повеселела.

– Что призадумалась, подруга? – спросил Герт, выруливая на проспект. – Соображаешь, что бы такое на ужин приготовить? Давай быстрее думай, а то я здорово проголодался.

– Не знаю даже… – Я немного растерялась от такой наглости. – Слушай, Герт, ты что, серьезно решил у меня обосноваться?

– А как же. – Герт не отрывал глаз от дороги. – Или ты очень против? Тогда только скажи… и я каждый вечер буду торчать под твоими окнами с гитарой, терзая небеса и уши твоих благовоспитанных соседей своими воплями о разбитом сердце и несбыточном счастье, – произнес он с чувством, даже как-то слегка подвывая.

– Ты совершенно не меняешься, – сказала я, – как был олухом царя небесного, так им и остался.

– А с возрастом я не только малость поседел, но и изрядно поглупе-ел, – протянул он. – Учти, хорошая моя.

– В этом-то я как раз нисколько не сомневалась, – отрезала я. – Слушай, Герт, а почему все-таки Карчинский наотрез отказался продавать вазу?

– Опять двадцать пять, – Герт в сердцах плюнул. – Далась тебе эта ваза! Ты что, не понимаешь, что за люди художники? Захотел – тебе картину подарил, захотел – отказался глиняный черепок продать. Да просто выпендриться решил, мазила чертов, перед тобой повоображать, остальных на место поставить – вот и все! Может, блажь на него накатила! – распалялся он все больше и вставлял почти через каждое слово непечатные выражения. – А скорее всего, потому что в данный момент… таким был его… каприз… дурь нашла. А раз не захотел, то никто его… художника не заставит. Будь ты хоть… банкир с толстым-претолстым кошельком, хоть… высокооплачиваемая… сучка этого самого… банкира. Но тебе-то, собственно, какая разница?Или покоя не дает… журналистская гормональная железа? Все время тянет найти где-нибудь… сенсацию?

– Герт, – я с удивлением уставилась на своего собеседника, – чего ты так завелся? Я же просто спросила.

– Ладно, просто. Знаю я тебя, – проворчал Герт, но стал успокаиваться. – Тут можно строить какие угодно предположения, отягощать свои извилины какими угодно гипотезами, но самой правильной, вернее, даже единственно правильной будет одна – он так захотел. Захотел, понимаешь. Все остальное – лирика. Извини, – добавил он примирительно, – сорвался.

– Понимаю, – я знала, что обижаться на Герта напрасный труд, – давай не будем больше об этом.

– Конечно, не будем, – хохотнул мой дружок, – приехали, считай. Так ты как, созрела насчет ужина? Или мне ехать искать какую-нибудь отстойную забегаловку, где отвратно воняет прокисшими котлетами и убойно смердит вчерашними щами?

– Перестань, Герт. – Я смеялась, выбираясь из машины. – Кроме забегаловок, есть еще и приличные рестораны, где, наоборот, пахнет очень вкусной едой и обслуживание, кстати сказать, на высшем уровне.

– Ну и деньжата там тоже немалые рубят за это самое обслуживание. И потом, разве можно сравнить какое-то ресторанное месиво с домашней стряпней. Конечно, нельзя, – добавил он уверенным тоном.

– Герт, – я обняла его за талию, – ты же большую часть своей сознательной жизни питался именно в ресторанах и забегаловках. А теперь тебя потянуло на домашнее, с чего бы это?

– Так я же тебе объяснял – возраст. Никакая ресторанная еда не идет в сравнение с той, что приготовлена руками любимой женщины. Из твоих рук, моя дорогая, я готов есть даже гвозди или солому, – с этими словами он облапил меня и стал звучно чмокать.

Проходившая мимо соседка, которой мы загородили дверь, проворчала: «Вот бесстыжая молодежь» – и с треском и шумом исчезла в подъезде.

– Ну вот, – сказала я, отстраняясь от неугомонного рокера, – теперь здороваться перестанет, а все из-за тебя.

– Гордись, – он довольно ощутимо шлепнул меня пониже спины, – тебя в молодежь записали.

– Нечем гордиться. – Я сдалась:

– Ладно, приготовлю сейчас что-нибудь получше гвоздей. И соломы тоже, – добавила я. – С твоим появлением я обрекаю себя на унизительный женский домашний труд. Чего только ради старого друга не сделаешь.

– Не дави на больную мозоль, – Герт остановился у лифта, – знаешь ведь про кризис среднего возраста. У меня, наверное, сейчас именно такой кризис.

– При этом кризисе, – не замедлила я поддеть его, – мужья бросают своих жен и ищут понимание у молоденьких соплюх. А ты у кого ищешь понимания? Не правильный какой-то у тебя кризис.

– Какой уж есть! – огрызнулся мой дружок. – Некоторые мои знакомые семьи бросают, а я вот вознамерился снова семью создать, так что, мать, унизительный женский домашний труд станет теперь для тебя постоянным. Ты готова к этому?

– Не знаю, – честно призналась я. – Как-то, привыкла уже к одинокой жизни, но попробовать можно. В конце концов, если ничего не выйдет, вернусь к своему прежнему состоянию.

– Сколько пессимизма! Давай не будем о грустном. Как я понял, ты принимаешь мое предложение. Это надо отметить. Поднимайся в квартиру и начинай готовить праздничный ужин, а я двину в магазин за презренным пойлом. Предпочитаю прозаическую водяру, но ради такого случая выпьем с тобой шампанского. Я побежал.

– Купи еще торт! – крикнула я ему вдогонку. – Какой же праздник без торта.

Не слишком-то я надеялась, что Герт воспримет мои слова как руководство к действию, но услышала только «хорошо», и дверь подъезда захлопнулась за моим неуемным дружком.

Сейчас я быстро что-нибудь соображу, затем ванна на полчаса и здоровый сон. А может, позвонить завтра на работу и сказать, что отыскала интересный материал насчет Дианы, поэтому придется задержаться? Подкинуть Лильке в ее скандальную хронику «Из жизни звезд» связь Дианы с Ивлевым, а самой пройтись по ее увлечениям искусством, приплести сюда же и посещение галереи?

Значит, утром позвонить, а прийти только к обеду. Можно будет хоть как следует отдохнуть. Если, конечно, Герт даст мне отдохнуть. Интересно, он всерьез насчет семьи или это обычный треп? А мне, собственно, зачем сильно переживать по этому поводу. Чем скорее у него пройдет «семейное» увлечение, тем быстрее все вернется для меня в привычную колею.

Еще не успев открыть дверь, я услышала в квартире голоса. Значит, мать решила сегодня меня навестить. И, как это иной раз водится, даже не одна. Вот только этого мне не хватало. А так хорошо все начиналось! А предполагалось как! Спокойный ужин в домашней обстановке, спокойное занятие любовью, ванна, спокойный сон, чтобы завтра встать бодрой и свежей.

Все псу под хвост! Вечер теперь безнадежно испорчен. Я еще готова выслушивать советы матери, но ее муженька – увольте, слишком отвратительный тип. И Герт, как назло, явится со своим пойлом. Придется теперь сидеть допоздна, созерцая мать и ее благоверного, который ни за что на свете не откажется от дармовой выпивки. Вот ведь невезуха!

– Лида, это ты? – раздался голос матери, и она появилась в дверях со своей обычной строгой прической, в строгом, но элегантном платье, в новых модных очках.

При взгляде на нее почему-то кажется, что она учительница. А еще больше она похожа на классную даму, что следила за порядком в гимназиях до революции. Есть в ней что-то старорежимное. Но ее муж, а соответственно и мой отчим, – полная ей противоположность. Толстый, оплывший, не слишком опрятный, с вислыми сизыми усами и плешивой головой. Маленькие поросячьи глазки хитро смотрят на тебя, буравят насквозь. Он никогда не удержится, чтобы плоско не пошутить насчет моей личной жизни или не сказать откровенную гадость. Но еще больше он любит поучать, давать советы о том, как надо жить. Мишке не раз это надоедало, и он посылал его куда подальше, пока не свалил в Америку, чтобы больше уже ничьих советов не слушать.

Мать была у Мишки уже несколько раз, восхищалась его домом, устроенным бытом и сервисом самого высокого класса, но отчим оставался дома. Хоть в этом моему брату повезло. Оказывается, этот хомяк до ужаса боится самолетов и никогда никуда не летает. Ну а до Америки, кроме как на самолете, ничем больше не доберешься. Корабли не в счет – слишком долго. Поэтому Мишка исправно шлет на праздники поздравления и подарки, но избавлен от присутствия отчима в своем доме. А мне вот приходится отдуваться за двоих.

– Привет, мам! – ответила я, стараясь не обращать внимания на оглушительный рев телевизора и несущийся из комнаты комментарий. – Решили заехать?

– Тебя разве дождешься, – мать поправила очки, – забываешь даже позвонить. А почему так поздно? – строго спросила она, словно я все еще была школьницей и задерживалась на дискотеках.

– Мы в галерее были. – Я старалась не сорваться, ссориться не хотелось. – Там сейчас проходит потрясающая выставка.

– В галерее? – У матери удивленно поднялись брови. – Ты это серьезно?

– Конечно. – Я неторопливо разворачивала подаренную картину. – Ты же знаешь, что в газете я веду рубрику по искусству, поэтому мне приходится посещать подобные заведения. А «Галерея искусств» стоит того, чтобы в ней побывать, тем более, как я уже сказала, там сейчас проходит потрясающая выставка художника Карчинского. А мне надо писать о нем статью.

– Вот как, – мать, похоже, смягчилась от моего объяснения. – А это у тебя что?

– Купила по случаю, – не моргнув глазом, ответила я. – Побывала на выставке, вот захотелось приобрести. Правда, красиво?

Мать стала разглядывать картину, а я прошла на кухню. Так, готовка ужина отпадает, моя мамуля уже это сделала. Интересно, как она отреагирует на то, что придется ставить лишний прибор? Удовлетворенно оглядев накрытый стол, я отправилась в комнату.

– А по-моему, оригинально, – говорила мать, показывая картину своему благоверному.

– Мазня, – вынес он вердикт, едва взглянув. – Такую в каждом переходе можно купить. Видно, деньги девать некуда. – Он снова уставился в телевизор. – Смотри, – показал он матери, – какая смачная бабенка, а как поет…

Я отобрала у маман картину и примерила ее рядом с Хокусаем. Смотрелось очень даже неплохо, осталось завести себе китайские фонарики, расписные ширмы и деревянные веера. А может, еще и статуэтку Будды поставить у стеночки, а над ним плакат с японскими иероглифами. Получится кусочек Дальнего Востока у меня в квартире.

– Может, действительно не стоило это покупать. – Мать покосилась на своего мужа. – Неужели ничего получше не нашлось?

– А мне это очень понравилось. Кошка просто как живая, а какие у нее движения…

– Я бы за такое и копейки не дал, а ты, поди, полтинник отвалила, – подал голос отчим, оторвавшись наконец от созерцания смачной бабенки, которая закончила свое выступление.

– Точно. – Я положила картину на журнальный столик (знали бы они, сколько это на самом деле стоит). – Искусство нынче дорогое, – повторила я слова Герта.

– Хватит уж про искусство, – вставила мать, – идемте ужинать.

Мой дружок не замедлил о себе заявить пронзительным звонком. Ведь ключи есть, так надо обязательно громогласно сообщить о своем приходе.

– Ты кого-то ждешь? – Мать поджала губы. – Не поздновато ли?

– Перестань, мама. – Я пошла открывать. – Я уже взрослая девочка, а Герт, то есть Славик, меня подвез, и мы решили с ним вместе поужинать.

– Чтобы потом вместе завалиться в койку, – подал голос отчим, похотливо подмигивая мне. – А что, дело молодое…

Меня передернуло, мать тоже. Она повернулась к своему дражайшему супругу, чтобы поставить его на место, но Герт, видимо, не стал дожидаться, пока ему откроют, вспомнил про ключи и ввалился в коридор. С бутылкой шампанского, бутылкой вина и огромной коробкой с тортом.

– Леда! – раздался его отчаянный клич. – Помоги мне!

Оставив мать и отчима выяснять отношения, я бросилась ему на помощь. Он появился как нельзя кстати. Но мать, видимо, решила отложить препирательства со своим муженьком и появилась на кухне, чтобы посмотреть на позднего посетителя.

– Добрый день, – расплылся Герт в улыбке, – то есть добрый вечер. А вы совсем не изменились, Валентина Васильевна.

– Славик… – Мать повторила имя, которое я произнесла несколько минут назад, пытаясь вспомнить.

– Гертинцев, – помог ей выйти из затруднительного положения ухмыляющийся рокер. – Мы с вашим сыном Михаилом дружили.

– Ах, с Михаилом, – мать более благосклонно посмотрела на Герта, – понятно. А вы, простите, чем занимаетесь?

Ответить он не успел, потому что в кухню ввалился отчим.

– Что празднуем? – вопросил он, бросив взгляд на бутылки и торт. – Или у вас, молодых, каждый день праздник?

– Значит, вам Леда еще не сказала? – Герт изобразил удивление. – Наверное, просто не успела.

– Что не успела? – Мать сразу напряглась. – В чем дело? Лидия, я хочу знать!

Еще немного, и меня отправят учить уроки или даже поставят в угол, настолько строгим и учительским был тон матери. Она хочет знать, я, черт возьми, тоже.

– Мы с Ледой решили пожениться, – мягко сказал Герт. – Не так ли, дорогая? Пришло время подумать о семейной жизни.

– Давно пора, – вставил отчим, облизываясь, – а то засиделась в девках. Мы уж и надеяться с матерью перестали, что она кому-то нужна, – он подмигнул Герту.

– Вообще-то, – тот твердо посмотрел на отчима, – мы сами способны устроить свою жизнь и ни в чьих советах не нуждаемся, тем более в грязных намеках. Поэтому, – он все так же в упор разглядывал отчима, который начал медленно багроветь, – оставьте их лучше при себе.

– А я не нуждаюсь в советах какого-то мальчишки! – выкрикнул тот. – Нашелся тоже, жених!

– Да, нашелся, – Герт не собирался сдаваться. – И мы хотели сегодня устроить праздничный ужин и провести вечер вдвоем. Но мы все же рады, – он посмотрел на мать, – что сейчас и вы с нами сможете отметить это событие, если, конечно, кое-кто не будет позволять себе лишнего.

Мать вспыхнула, отчим собрался тоже что-то ответить, но махнул рукой и отправился в комнату. Мать бросилась за ним.

– Ну ты даешь, Герт, – только и смогла выговорить я. – Надо же такое придумать!

– Хамов надо всегда на место ставить, а то они совсем обнаглеют. Я ничего не имею против твоей матери, но этот тип просто невыносим.

– Согласна, – ответила я, целуя его. – Ты совершенно прав. Спасибо, милый.

Матери все же удалось каким-то образом уговорить своего благоверного, и ужинать они остались. Не скажу, что всем было весело, но Герт старался как мог, рассказывая занимательные истории из своей гастрольной жизни, я мило улыбалась, мать после пары рюмок вина порозовела, перестала быть строгой и чопорной, а отчим все больше помалкивал и съязвил всего лишь пару раз, насчет моего затянувшегося одиночества и насчет «верности» артистов. Но в общем все шло довольно прилично.

– Заезжай как-нибудь к нам, – сказала мать на прощанье. – Мне нужно с тобой серьезно поговорить.

– Обязательно, – заверила ее я, – но только на следующей неделе.

– И, пожалуйста, приезжай одна, – добавила она, улыбаясь Герту. – Мне хотелось бы немножко с тобой посекретничать.

– Конечно, конечно, – ответил он, – нет проблем. Леда ведь ваша дочь.

Когда за ними захлопнулась дверь, я с облегчением опустилась на стул и потянулась за сигаретами. Теперь с чистой совестью можно позвонить на следующей неделе матери и сказать, что срочные дела мешают мне навестить ее лично. Если она захочет что-то сказать, то скажет и по телефону.

– Устала? – Герт присел передо мной на корточки. – Ты совсем сонная, малышка.

– Да, денек сегодня выдался еще тот, – согласилась я. – Хорошо, что матери редко удается ко мне выбраться. А хомяку ее и того реже.

– Повезло Мишке, – засмеялся Герт. – Океан отделяет его от любимых родственников. Кстати, не собираешься к нему?

– Когда? – Я устало махнула рукой. – То одно, то другое…

– А у нас весной концерты в Америке. Может, махнем вместе? Заодно и братца проведаешь. – Герт слегка помассировал мои лодыжки и начал подниматься выше.

– А что – неплохая мысль, – согласилась я, – но еще лучше будет прямо сейчас пойти спать, а то я усну прямо на стуле.

– Хорошо, дорогая, – Герт поднялся, – давай я тебя провожу и спою на ночь колыбельную.

– Знаю я твою колыбельную, – я попыталась увернуться от его цепких рук. – А еще сексологи разные говорят, что к сорока годам у мужиков потенция ослабевает. Врут, конечно же, чтобы нас, женщин, ввести в заблуждение.

– Никакого заблуждения. – Герт подхватил меня на руки. – Просто в объятиях любимой женщины я снова чувствую себя молодым и сильным.

– А кто-то совсем недавно жаловался на кризис среднего возраста. – Я уже не сопротивлялась его ласкам.

– Ты стала ужасно правильной, – мой любовник внимательно посмотрел на меня, – и какой-то холодной. Но я смогу тебя согреть, чтобы прежняя Леда вернулась. А знаешь, – он на минуту замер, – давай вспомним с тобой нашу молодость и отправимся послезавтра на сейшн. Будет молодой бард из глубинки, жутко талантливый парень. Придет много моих старых знакомых.

– Да мне-то что, – ответила я, теребя растрепанную шевелюру мастера рок-н-ролла, – это твои приятели. А на сейшене я давно не была, да и как-то неловко среди молодых.

– Пойдем, – уговаривал Герт. – Там будет и Игорь Сердюков, может, помнишь? Дергач. Так вот это именно он рассказывал про Диану. Пообщаешься с ним, расспросишь.

– Если он был такой же пьяный, как и ты, то вряд ли что вспомнит. Но, знаешь, мысль все же неплохая. Ладно, пойду, уговорил. Это послезавтра? Значит, в пятницу. Какое счастье, что в субботу не нужно идти на работу.

– Договорились, – Герт просунул руку мне под спину, – а теперь, чтобы сон был крепким и сладким, иди сюда, малышка…

Засыпая, я думала, что, наверное, это все-таки хорошо – иметь семью и мужа, который спит рядом с тобой в одной постели, даже если ему приходится большую часть года мотаться по гастролям. Как все-таки быстро меняются представления человека о жизни. Сегодня – убежденная мужененавистница, а завтра – домохозяйка, ратующая за нерушимый домашний очаг. Хотя до этого еще вроде бы далеко, но кто знает…

Глава 9

Я бежала по красивому зеленому лугу, усыпанному одуванчиками, ромашками, тюльпанами. От травы поднимался одуряющий аромат, а небо было таким потрясающе синим, что хотелось поднять руки и взлететь в его сверкающую и манящую синеву. Я бежала, пружинисто отталкиваясь от земли, чтобы подняться в безоблачную высь.

– Леда! – звал меня кто-то издалека. – Леда!

Но я старалась не обращать внимания на голос, потому что знала – если обернусь, то уже не смогу взлететь ввысь.

Но голос был настойчивым, он не оставлял меня в покое, и я уже чувствовала, как чьи-то руки касаются меня и теребят.

– Проснись, Леда, – настаивал голос.

– Я не сплю, – хотела ответить я и действительно проснулась.

Ничего не понимая, я уставилась на Герта, который уже успел и умыться, и побриться, и одеться.

– Куда тебя в такую рань понесло? – проворчала я, переворачиваясь на другой бок. – И меня зачем-то разбудил.

– Я сейчас отправляюсь по делам, – сказал Герт, – а тебя хотел предупредить, что не знаю, когда вернусь, скорее всего, поздно.

– Понятно. – Я окончательно проснулась. – Даже если ты совсем не придешь, я не очень расстроюсь. И мог бы не будить меня, а оставить записку.

– Если бы я оставил записку, то не смог бы пожелать тебе доброго утра и поцеловать, – находчиво ответил Герт. – Но знаешь, Леда, не надейся на то, что я не приду. После вчерашнего разговора я окончательно решил завязать с холостяцкой жизнью. Тебе тоже не мешало бы об этом подумать.

– Почему это? – Я села на кровати и внимательно посмотрела на своего дружка. – Разве мы первый день знакомы?

– Нет, но дело не в этом. Я был женат, ты тоже успела побывать замужем, поэтому мы оба научены горьким опытом. Давай попробуем избежать хотя бы некоторых ошибок, когда станем жить вместе.

– Герт, – мне хотелось пощупать его лоб, чтобы убедиться, нет ли у него температуры, – перестань. Я, конечно, понимаю, что ты мог измениться, но не до такой же степени. Перестань быть занудой, а то я тебя не то что сюда, – я похлопала ладонью по одеялу, – а даже на порог своего дома не пущу. Ты говоришь не как нормальный мужик, а как импотент-проповедник из штата Иллинойс.

– Ладно, – Герт присел на кровать рядом со мной, – так и быть, прощаю тебе и зануду, и импотента, и проповедника. Может, я сейчас и правда малость чудной и болтаю всякую чушь… Давай не будем ссориться, хорошо?

– Хорошо, – послушно ответила я. в свой черед целуя Герта. – Иди, а я еще немного хотела бы поспать.

– А как же работа? – обернулся он уже в дверях. – Или сегодня ты решила устроить себе выходной?

– Вот именно. – Я откинулась на подушки. – Позвоню немного попозже и предупрежу, что появлюсь к обеду.

– Пока, дорогая, – Герт помахал мне ручкой и наконец-то убрался.

Полежав еще немного, я поняла, что уснуть все равно не удастся, поэтому решила встать, сварить себе кофе и позвонить на работу. Пока я варила кофе, на глаза мне попалась брошюрка с выставки, и я уселась на стул, лениво ее перелистывая.

Книжонка оказалась настолько занимательной, что я упустила кофе, и, конечно же, он залил всю плиту. Но я почти не обратила на это внимания, увлеченная поразительными фактами.

Оказывается, Карчинский в свое время учился в художественном училище у очень известного мастера-авангардиста. Но что-то не поделив с преподавателем, училище покинул. Затем он занимался у известного живописца, профессора и члена Академии художеств, но и с ним распрощался, так как маэстро заявил, что он не способен сам создать что-либо, а лишь копирует известные работы. Карчинский тогда стерпел, но через пару лет выставил несколько работ, которые были почти точными копиями полотен его маэстро-учителя. Почти, но не совсем. Карчинский внес в его картины и картины других известных художников свои дополнения, и получились вполне оригинальные работы. Скандал вышел грандиозный, профессор попал в больницу с инфарктом, но молодое дарование заявило, что предпочитает именно такой путь в искусстве. От него все отвернулись, но Карчинский продолжал верить в свою звезду.

На некоторое время он отошел от живописи и стал ездить по деревням, пытаясь найти мастеров, владеющих секретами гончарного искусства. И публике он прежде всего стал известен как талантливый мастер, представивший свои глиняные поделки.

Но это все больше напоминало дымковскую игрушку, Кореей здесь пока и не пахло. Кстати, в то время он и был впервые отмечен как талантливый мастер-самородок, пытающийся восстановить народные ремесла. Но затем в жизни художника снова произошел зигзаг, он резко куда-то пропал и появился только через четыре года, поразив на этот раз публику своей керамикой в стиле корейских мастеров.

Теперь уже о нем заговорили всерьез. Как раз наступило время разных клубов, которые старательно укрепляли дружбу между всеми странами. Работы Карчинского пришлись очень кстати. Он стал выставляться как новатор, открывающий для нас культуру другой страны. Но картины появились гораздо позже. Как раз подошло время перестройки, и он появился как мастер, пострадавший при советской власти. Его и заметили, и отметили. Но времена менялись, последовали мрачные годы кризисов, потрясавших страну неустанно. Власти никак не могли поделить сладкий пирог, а простому народу оставалось только потуже затягивать пояс.

Всем в этой ситуации стало не до искусства, пытались просто как-то выжить. Некоторые шли в бизнес, другие искали состоятельных покровителей, но большинство просто зарабатывало жалкие гроши на кусок хлеба. Талантливые мастера, открытые в период перестройки, как-то незаметно исчезали, если не успевали вовремя уехать на Запад. Карчин-ский мог бы также пропасть в безвестности, но он познакомился с одним деятелем, который взялся представить его картины в Америке.

Там он был весьма благосклонно принят публикой и обласкан критикой. Ему удалось весьма выгодно продать несколько своих работ. Совместно с этим американцем он организовал международный фонд по изучению предметов искусства Кореи, и тот благодетель занялся продажей его картин и керамики. Сам Карчинский вернулся в родной Питер, но его работы постоянно выставлялись на продажу в малых и больших галереях и в магазине «Russian art» в Нью-Йорке.

Особенно интересным мне показалось то, что Карчинский не копировал напрямую корейских мастеров, а использовал их картины в качестве основы для своего творчества. Это называлось работать в стиле того или иного мастера. Отмечалось, что Карчинский писал свои полотна в манере, не отличимой от манеры таких корейских мастеров, как Ли Санджва [14]14
  Ли Санджва – известный корейский пейзажист второй половины XV века.


[Закрыть], О Моннен, Сим Санджон [15]15
  Сим Санджон – пейзажист, последователь Чон Сона, приверженец реалистической традиции в корейском искусстве.


[Закрыть]. В Корее его даже прозвали вторым Син Юн Боком [16]16
  Син Юн Бок – корейский художник, удивительно точно передававший в своих картинах психологию и чувства людей. Первым стал писать картины с любовным сюжетом.


[Закрыть] и наградили титулом «Человек – сокровище культуры», который присваивался мастерам декоративно-прикладного искусства.

После прочтения занимательной брошюры у меня возникла масса вопросов, но я оставила их пока при себе, решив заняться делами насущными. И прежде всего позвонить в редакцию. Мне повезло, так как трубку взял Яша Лембаум.

– Привет, Яша, – поприветствовала я коллегу, – позови мне Лильку, будь другом.

– Всегда пожалуйста, – откликнулся отзывчивый и вежливый Яша, – одну минуточку.

Но прошло, по крайней мере, минут пять, пока я наконец-то услышала Лилькин голос.

– Чего тебе, мать? – недовольно спросила она.

– А ты что это не в духе? – бодренько ответила я вопросом на вопрос.

– С чего ты взяла, что я не в духе? – пробурчала Лилька.

– По голосу слышно, но у меня для тебя хорошая новость. Приготовься запоминать или записывать.

– Да ну тебя, – все так же недовольно пробурчала Лилька, но все же заинтересовалась:

– А что за новость?

– Новость потрясающая, – ответила я. – Одна очень известная модель нордвиндского дома вчера объявилась в одном месте в обществе известного банкира. Несомненно, что между ними связь.

– Нашла чем удивить. – Лилька даже не пыталась скрыть разочарование.

– Но ты даже не спросила, кто эта модель и кто этот банкир? – Я усиленно пыталась подогреть ее интерес.

– А надо… спрашивать? – Лилька теряла всякий интерес к разговору и только что не зевала в телефонную трубку.

– Да не мешало бы, милая, – поддела я ее, – если учесть, что эта модель Диана, а банкир… – Я нарочно сделала паузу, почувствовав, что на другом конце телефонного провода Лилька вся замерла и, кажется, даже дышать перестала. Чутье у нее на сенсации феноменальное.

– Не томи, – слабо простонала она. – Кто он?

– Ивлев. Сам Ивлев собственной персоной сопровождал нашу диву. Можешь добавить, что она обращается с ним как с лакеем.

– С мужиками так и надо обращаться. Знаешь, Леда, спасибо, что позвонила. Из этого может получиться неплохой материал.

– Это еще не все, – остановила я коллегу. – Дива во всеуслышание объявила, что готова собственным телом заплатить за одну дорогую вещь. Но что за вещь, я тебе сказать, к сожалению, не могу – коммерческая тайна.

– Иди ты… – не поверила Лилька. – Это уж откровенная туфта, придумай что-нибудь получше.

– В том-то и дело, что нет. Сама там присутствовала и слышала собственными ушами. Кроме меня, есть еще дюжина свидетелей. Но знаешь, что самое интересное во всем этом? То, что владелец вещи отказался ее отдать, самым наглым образом заявив, что его прелести дивы не интересуют.

– Это уж точно вранье! – Лилька не могла сдержаться. – Можешь даже не убеждать меня. Неужели найдется мужик, мужик, повторяю, а не импотент и не педик, который бы от нее отказался? Или он как раз из вторых?

– Нет, и не из первых тоже. И тем не менее она его не заинтересовала ни на минуту. Отказался наотрез и даже возмущался, что ему такое посмели предложить.

– Иди ты!.. – Лилька с шумом вздохнула в трубку. – Надо же, какая потрясающая бомба может получиться. Отключаюсь, Леда, побегу к Пошехонцеву. Пусть он все это переварит.

– Передавай ему от меня привет, – я успела остановить ее, – и скажи, что сегодня у меня очень напряженный день, смогу появиться только завтра. Остальным всем привет. Пока, Лилька.

– Пока, – машинально ответила она и бросила трубку.

Теперь Илья Геннадьевич будет занят сенсационным известием и про меня на время забудет. А я тем временем смогу побывать в одном интересном местечке.

* * *

Предсказания авангардиста Иванова сбылись с потрясающей точностью. Я не стала обходить все картины подряд, а сразу направилась к портрету мудреца у тихой заводи, прошла мимо моста Ком Бонсай, моста сорок и ворон, арки птиц и беседки лукавого зайца. Конечно же, не смогла не остановиться возле «Приюта мастера…», «Девушек, танцующих на празднике пробуждения весны», «Сановника, принимающего поздравления в первый день нового года».