Текст книги "Архив. Ключи от всех дверей"

Глава вторая

Родители готовились к переезду, хотя это больше походило на бегство. Почти год прошел с тех пор, как погиб Бен, и наш дом стал чужим. Говорят, чтобы преодолеть трудности, надо идти напролом, но, очевидно, это правило работает далеко не всегда. Теперь я знаю, есть и другой вариант: развернуться и бежать.

Родители паковали вещи в коробки, и дом постепенно пустел. Я старалась не обращать на это внимания. Весь год я буквально разрывалась, прилагая все усилия, чтобы сносно закончить второй курс и своевременно подчищать Архивный список от имен пробудившихся Историй. Так что мне вполне удавалось не замечать зияющую рану, оставшуюся после гибели Бена, но в конце концов настал момент, когда продолжать игнорировать очевидное я уже не могла. Мама бросила еще одну работу. Папа стал постоянно разъезжать по делам, надевая все более яркие костюмы. И дом наш все чаще пустовал.

Однажды папа вернулся из очередной поездки – как выяснилось, это было собеседование – и положил передо мной буклет. Я как раз сидела на кухне и готовилась к экзаменам. Сначала я доделала задание и лишь затем посмотрела на глянцевую брошюру. В первый момент я решила, что это проспект какого-нибудь колледжа, однако студенты на картинке выглядели слишком уж молодо для университета. Тогда я прочитала название, напечатанное сверху большими готическими буквами: «Гайд Скул».

Я должна была отказаться. Мне и в школе, где учащихся целых полторы тысячи, с трудом удавалось слиться с остальными. А учитывая, что теперь приходилось как-то держаться без Бена, а в моем Архивном списке то и дело появлялись имена Историй, у меня едва оставалось время на учебу. Но отец смотрел на меня с такой щемящей надеждой… К тому же он не стал расписывать, как благотворно отразится на моем будущем обучение в такой престижной школе. Не заводил речь о том, что в маленькой школе легче найти друзей. Не тратя напрасно слов, он тихо сказал, так, что это было больше похоже на вопрос: «Это будет приключение…».

Возможно, он был прав. А может, мне просто стал невыносим наш дом, казавшийся теперь чужим. Или я тоже хотела попытаться найти успокоение в бегстве. Так или иначе, но я согласилась.

* * *

Я должна была отказаться. Эта мысль не покидала меня, пока я разглядывала здания Гайд Скул. На площадке перед кампусом, окруженным кованым забором, стояли дорогие автомобили, да и сами студенты выглядели так, будто сошли со страниц рекламного буклета, который папа принес мне прошлой весной. Правда, я заметила и стойку для велосипедов, но рядом с ней крутились только первокурсники и второкурсники – это я определила по цвету нашивок на форменных рубашках. В буклете говорилось, что студенты первого курса носят форму с блестящими черными нашивками, второго курса – с зелеными, третьего – серебристыми и четвертого – золотыми. Остановившись на краю парковки, я прислонила велосипед к дереву, достала из сумки телефон и перечитала сообщение Уэса.

Уэс: Больше чем уверен, ты справишься.

Я снова огляделась. Мне бы его уверенность. И дело, конечно, не в школьной форме, и не в том, что сам воздух здесь насквозь пропитан запахом денег – из меня бы и Хранителя не вышло, не умей я сливаться с окружающими. Обескураживало меня то, что студентов здесь – по пальцам пересчитать можно. А это значит, что я смогу запомнить их имена и лица. И что еще хуже – они смогут запомнить меня.

Не сказать, чтобы моя предыдущая школа была такой уж большой, но все-таки там я могла оставаться почти незаметной. Конечно, любопытных глаз и там хватало, но мне без особых усилий удавалось держаться от них в стороне. Но здесь? Будет очень трудно скрывать свою вторую жизнь и постоянно врать, когда народу вокруг – раз, два и обчелся. В «душевной атмосфере» (это не я придумала, это фраза из буклета) любой мой промах тотчас будет замечен. «Ну и что? – подумала я. – Значит, обману не двух-трех человек, а больше». Из этого ведь не следует, что я буду напропалую врать всем и каждому. Нужно будет убедить их лишь в том, что я нормальная. С этой задачей я справилась бы без труда, если бы последние три недели спала не по два часа в сутки, а немного больше. И если бы меня не преследовали воспоминания об Истории, пытавшейся меня убить. Но что поделать. Так не бывает, чтобы все складывалось безупречно.

Когда почти все студенты зашли на территорию кампуса, я пересекла стоянку и прицепила «Данте» к велосипедной стойке. Проходя через ворота, я невольно улыбнулась. Массивная кованая «Г» переплеталась с прутьями ограды. Я сфотографировала ворота на телефон и отправила фото Уэсу с подписью «Оставь надежду всяк сюда входящий» (Эти слова написаны над вратами в ад в «Божественной комедии» Данте, а еще это любимая цитата Уэса). Он тут же ответил, но прислал только смайлик. Но мне и этого хватило, чтобы почувствовать себя не так одиноко. Я сделала глубокий вдох и шагнула вперед.

Просторный прямоугольный двор окружали каменные здания с замшелыми стенами, соединенные между собой дорожками, мостиками и переходами – уменьшенная копия университета, где теперь преподавал папа. Видимо, это как-то должно подготовить тебя к учебе в колледже.

Идя по главной дорожке к административному корпусу – увитому плющом зданию с надстроенной часовней, – я думала о том, как понравилось бы тут Линдси. Я ей даже написала об этом, и спустя несколько секунд она ответила:

Линдс: Кто это?

Мак: Ха-ха

Линдс: Маккензи Бишоп, которую я знаю, сроду сама не позвонит, и уж тем более не напишет.

Мак: Люди меняются.

Линдс: Если ты и изменилась, то наверняка ради того парня с подведенными глазами, верно?

Мак: Нет.

Линдс: Ладно, я тебя прощаю.

Я закатила глаза и сунула телефон в карман. Глубоко вдохнув, я открыла дверь в здание администрации и оказалась в просторном стеклянном вестибюле, откуда во все стороны расходились коридоры. Я быстро нашла главный офис, где женщина с удивительно тугим пучком волос выдала мне расписание занятий. Обратно я хотела пойти тем же путем, каким пришла, но меня провели через вереницу дверей в большой холл, где толпились студенты. Что делать дальше, я понятия не имела. Стараясь держаться от всех подальше, я снова и снова повторяла себе: «Я ни за что не достану карту, я ни за что не достану карту, я ни за что не достану карту». Я заранее изучила план кампуса, честно. Но сейчас я с ног валилась от усталости. Кроме того, даже если ты прекрасно ориентируешься в пространстве, здесь, как и в Коридорах, надо обойти все самой, чтобы запомнить, где что находится.

– Это через одно здание отсюда, второй коридор, третья аудитория по левой стороне, – прозвучал голос справа. Я обернулась и встретилась взглядом с каким-то парнем. Судя по золотым нашивкам на черной рубашке, он учился на четвертом курсе.

– Прошу прощения?

– Алгебра и тригонометрия у Брэдшоу – это в математическом корпусе, в 310-й, – пояснил он, кивая на листок, который я держала в руках. – Извини, я случайно увидел. И мне показалось, что ты не знаешь, куда идти.

Я сложила листок и убрала в сумку.

– Это так заметно? – спросила я, стараясь чтобы мой голос звучал беспечно.

– Ну, ты стоишь с испуганным видом посреди административного корпуса, держа в руках расписание… – усмехнулся он. – Я не виноват в том, что мне захотелось тебе помочь!

В нем как-то по-особенному подкупало буквально все: и темные волосы, и глубокий загар, и золотистые глаза, и широкая улыбка. Но затем он в один миг разрушил это впечатление, когда сказал:

– Разве я мог не поспешить на помощь милой даме, попавшей…

Воздух как будто стал ледяным.

– Я не милая дама, – произнесла я без намека на шутку. – И уж точно не попала в беду, если ты это собирался сказать.

Он осекся, но и не подумал отступить, наоборот, его улыбка стала мягче и искреннее.

– Значит, то, что я сказал, прозвучало по-идиотски, да? Давай тогда начнем сначала. – Он протянул руку. – Меня зовут Кэш.

– Маккензи, – сказала я и тоже подала ему руку, приготовившись услышать шум. Меня накрыло громким (живые всегда ужасно шумят), но на удивление мелодичным звуком. Смесь джазовой музыки и смеха. Рукопожатие закончилось, и звук стих. А в следующий миг зазвенел первый звонок, эхом прокатившись по коридорам.

Ну вот и все. Началось.

– Идем, я провожу тебя в аудиторию, – предложил он.

– Это совсем необязательно.

– Знаю. Но я буду рад помочь.

Я замешкалась. Что-то неуловимое в нем напоминало мне Уэса. Может, то, как он стоял или улыбался? Если я сейчас ему откажу, это наверняка привлечет еще больше внимания – на нас и так поглядывали студенты, спешившие мимо. Поэтому я кивнула:

– Ну хорошо, веди.

И тут же пожалела об этом. Пока мы шли, Кэш останавливался буквально на каждом шагу, чтобы поздороваться и обняться со всеми, кто попадался навстречу. Но что было хуже всего – он знакомил меня с каждым встречным, привлекая к моей персоне всеобщее внимание.

Первый звонок уже стих и коридоры опустели, но приятели Кэша охотно останавливались, а то и делали с нами несколько шагов, чтобы перекинуться парой слов. Когда, миновав один из надземных переходов, соединявших здания, мы добрались наконец до математического корпуса и подошли к 310-й аудитории, у меня уже голова кружилась от всех этих заинтересованных взглядов. А затем Кэш исчез, с улыбкой бросив: «Удачи!». Я даже не успела поблагодарить его, не говоря уж о том, чтобы спросить, где будет следующее занятие.

Когда я вошла в аудиторию, шестнадцать пар глаз уставились на меня с умеренным любопытством. Преподаватель увлеченно строчил формулы на доске, на самому верху которой было написано: «Алгебра и тригонометрия». Почти все столы оказались заняты. Мне досталось место в последнем ряду, и это было очень странно, потому что в старших школах студенты обычно стараются сесть подальше, а первые ряды, наоборот, пустуют. Я села, преподаватель повернулся к классу и начал урок. Сковавшее меня напряжение постепенно исчезало. Верно говорят – ожидание казни страшнее самой казни. Так же и здесь.

Во время урока я с облегчением обнаружила, что невзирая на величественные каменные фасады и форменную одежду, это все-таки просто школа. Да, все здесь выглядит совершенно иначе, но по сути мало чем отличается от того, к чему я привыкла. Мне вдруг стало любопытно, какой урок оказался у Линдси первым. Она, разумеется, займет место в первом ряду. Интересно, кто будет сидеть слева от нее, кто будет чертить на полях ее учебников каракули, пока она не видит? Потом я подумала о том, какие предметы изучал бы сейчас Бен, но спохватилась и заставила себя сосредоточиться на уравнении, написанном на доске.

С математикой у меня всегда все было в порядке. В ней все точно и однозначно, верно или неверно, черное или белое. Уравнения… Люди – это тоже своего рода уравнения, только очень сложные и запутанные. Дед воспринимал людей, как книги, которые ждут, чтобы их прочитали. Я же представляю их скорее в виде формул со множеством переменных. Лишь сумма слагаемых всегда известна. Таким мне и слышится их шум – все, что есть в человеке, беспорядочно наслаивается друг на друга. И пока человек жив, его мысли, чувства, воспоминания хаотично перемешаны, переплетены. Но потом все это собирается и выстраивается по порядку, и тогда ты четко видишь все слагаемые этой формулы. И видишь, что они равны.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Я обратила внимание на этот звук, когда Брэдшоу делал паузы в своих объяснениях. Это тикали часы на задней стене аудитории, и услышав их тиканье, я уже не могла перестать его слышать. Надо отдать преподавателю должное – урок он вел виртуозно, я даже подумала, не обучался ли он ораторскому искусству или же он так красноречив от природы? Но почему же тогда он стал учителем математики? И все равно, даже сквозь его речь, я слышала постоянное тихое тик-так… Дед говорил, что звуки, наполняющие Коридоры, можно разделить. Зацепись за один какой-нибудь звук и вытяни его, оставляя остальные на заднем плане. Я вытянула тик-так, тик-так, так-так, и вскоре голос преподавателя стих. Единственное, что я слышала – это размеренное как пульс тиканье часов.

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

Тик-так. Тик-так.

Тик-так…

А затем в кратчайший миг между этими звуками вдруг выключился свет. Все лампы на потолке замерцали и погасли, аудитория погрузилась во тьму. Когда снова стало светло, помещение оказалось пустым. Шестнадцать студентов и преподаватель исчезли. Остались лишь голые столы, тикающие часы и нож, лезвие которого нежно, словно целуя, прижималось к моему горлу.

Глава третья

– Оуэн, – с моих губ сорвался шепот, голос перехватило от страха. Только не здесь. Не сейчас.

Он тихо вздохнул у меня за спиной, и я почувствовала, как его губы коснулись моего уха.

– Привет, М.

– Не… – начала я, но острие ножа вдавилось в шею и слова застряли в горле.

– Взгляни на себя, – он поднял лезвием мой подбородок. – Сплошное притворство. Улыбаешься, киваешь, пытаешься выглядеть нормальной.

Он убрал нож, обошел мой стул и уселся передо мной прямо на стол. Серебристые волосы он зачесал назад. Щелкнув языком, Оуэн подался вперед, упираясь локтями в колени. По-волчьи дикие синие глаза сверлили меня взглядом.

– Они уже знают, что ты не в себе? – спросил он, вертя в руках нож. – Ничего, скоро узнают. Может, покажем им?

Я ухватилась за край стола.

– Тебя не существует.

– И тем не менее я мог бы сорвать с тебя маску, – продолжал он, – на глазах у всех. Заставил бы открыться, выпустив на волю тех чудовищ, что сидят в тебе. Я мог бы освободить их. Освободить тебя. – Он сел прямо. – Тебе здесь не место.

– И где же мое место?

Оуэн спрыгнул со стола и встал рядом. Нож остался на столе, острием ко мне, всего в нескольких сантиметрах от края. И от меня. Положив руку на мое плечо и удерживая меня на стуле, Оуэн наклонился и прошептал:

– Со мной.

Затем он резко взмахнул ножом, я ахнула и рывком села прямо, задев грудью край стола. И тут прозвенел звонок. Оуэн исчез, в аудитории оказалось полно студентов. Они закидывали сумки на плечи, задвигали стулья. Я тяжело осела на стуле и потрогала ребра. Немного погодя я встала, сунула пустую тетрадь в сумку и, пытаясь стряхнуть кошмарное наваждение, направилась к выходу. Я была уже у дверей, когда мистер Брэдшоу окликнул меня.

– Мисс Бишоп? – сказал он, наводя порядок у себя на столе.

Я обернулась.

– Да, сэр?

– Я вас утомил?

– Нет, сэр, – поежилась я.

– Я очень рад! – Он поправил очки. – А то я уж начал волноваться, что слушать меня утомительно.

– О, что вы! Совершенно напрасно. Вы замечательно рассказываете, – заверила я. – Учились театральному искусству?

И тут же прокляла себя за болтливость. Одно дело – трепаться в Архиве, но мистер Брэдшоу не Библиотекарь, а преподаватель. К счастью, он улыбнулся.

– Тогда смею надеяться, что вы слушали мою лекцию с неослабевающим вниманием, хоть мне и казалось, что вы спите. Но на будущее – не могли бы вы все-таки слушать меня с открытыми глазами? Просто чтобы я был уверен, что вы с нами.

Я попыталась улыбнуться, кивнула и пробормотала:

– Да, сэр.

И выскользнула в коридор. Еще нужно было отыскать аудиторию, где проходят занятия по теории и анализу литературы. Кстати, не понимаю, почему бы не называть этот предмет просто английский язык? Не успела я сориентироваться, как рядом кто-то громко кашлянул. Я повернулась и увидела Кэша – он поджидал меня у двери, держа в каждой руке по стаканчику кофе, и протянул один мне.

– Все еще пытаешься строить из себя рыцаря? – спросила я, потянувшись за кофе.

– У тебя английский с Уэллсон. Это в другом корпусе, – сообщил он. – Если не знаешь дорогу, за пять минут точно не успеешь дойти.

Я взяла кофе, и он пошел впереди. Мне оставалось только следовать за ним и стараться не облиться – ведь приходилось лавировать в потоке студентов, пытаясь избежать столкновения, чтобы не слышать всплесков чужого шума.

– Пока ты не спросила, откуда я знаю про Уэллсон, – заметил Кэш, – скажу сразу, у меня нет привычки преследовать новичков. – Он легонько постучал пальцем по голове. – Просто у меня фотографическая память.

– Очень полезное свойство, особенно в такой школе, как эта.

– Точно. – Его улыбка стала еще шире.

Он вел меня, а я пыталась запомнить маршрут.

– Скоро ты сама будешь знать тут все вдоль и поперек.

Уж придется. Одной из инновационных обучающих методик, упомянутых в буклете, было планирование. Учебный семестр в Гайд Скул организован так, что у студентов по пять занятий в день: три – до обеда и два – после. И расписание каждый день меняется таким образом, что тот урок, который был первым, становится последним и наоборот. К примеру, расписание на понедельник, среду и пятницу может быть таким: алгебра, теория литературы, занятия спортом, часовой перерыв на обед, а затем – физиология и менеджмент. Тогда во вторник и четверг занятия будут идти в следующем порядке: менеджмент, физиология, занятия спортом, обед, а потом теория литературы и алгебра. В буклете подробно расписывались преимущества такой методики, но пока возникало только ощущение, что тут придется из кожи вон лезть.

Кэш провел меня через ряд дверей, и мы вышли во внутренний двор, окруженный зданиями. Дорожка уводила нас направо. Кэш на ходу пил кофе и непринужденно сообщал разные интересные факты о Гайд Скул, основанной в 1832 году. Сначала тут было две школы (одна – для девочек, другая – для мальчиков), но позже их объединили. Один из основателей школы был скульптором, поэтому на территории кампуса много статуй. Четырнадцать, хотя насчет их количества все время спорят. И все в таком духе.

Бодро шагая впереди, Кэш махал рукой каждому, кто его окликал (окликали его постоянно), но ни на миг не прерывал свой рассказ. Хорошо еще, что он не останавливался с кем-нибудь поболтать, так что мы подошли к аудитории как раз, когда прозвенел звонок.

Кэш с улыбкой повернулся ко мне, и на этот раз я успела его поблагодарить. Он помахал мне рукой, церемонно поклонился и ушел. Я допила кофе, выбросила стаканчик и открыла дверь в класс. Студенты еще занимали свои места, и я села в третьем ряду. В аудиторию вошла средних лет женщина с прямой спиной. Я догадалась, что это и есть миссис Уэллсон. Она стала что-то писать на доске каллиграфическим почерком, а когда отошла в сторону, я невольно улыбнулась.

На доске было написано: Данте, «Божественная комедия».

* * *

Лето было в разгаре. Я помогала маме навести в кафе порядок и сметала пыль, лежавшую повсюду густым слоем. Уэсли Айерс оседлал металлический стул, развернув его спинкой вперед. Я заметила у него под рубашкой очертания ключа. Мы знали о тайной жизни друг друга, и общий секрет ничуть нас не тяготил. Напротив, он поддерживал нас.

Я мыла прилавок мыльной водой, и тут Уэсли заметил рядом со своим стулом книгу на стопке скатертей.

– Что это у нас тут? – спросил он, беря ее в руки.

«Божественная комедия» Данте.

– Это из списка для летнего чтения, – пояснила я.

– Им должно быть стыдно, – заметил он, листая нечитанные страницы. Он прикасался к ним едва ли не с благоговением. Пробежал глазами по строчкам так, будто знал их наизусть. – Обязаловка может разрушить очарование даже самой лучшей книги.

Я спросила Уэсли, читал ли он «Божественную комедию». Он ответил утвердительно, а я призналась, что не читала. Тогда Уэсли с улыбкой сказал, что некоторые книги лучше слушать, чем читать.

– Сейчас я тебе это докажу, – пообещал он, усмехнувшись. – Продолжай уборку, а я тебе почитаю.

И он действительно доказал. Он читал мне с того самого дня и до конца лета. И я запомнила каждое слово.

* * *

Прозвенел звонок с урока, и я сдала контрольную работу. К слову, никто из студентов не выразил ни малейшего недовольства, когда миссис Уэллсон ее объявила. А я, благодаря Кэшу и стаканчику кофе, смогла высидеть весь урок, не погружаясь в жуткие сны.

Я была уверена, что Кэш снова ждет меня в коридоре, но сколько ни вглядывалась в поток студентов с черными, зелеными, серебристыми и золотыми нашивками, нигде его не увидела. Меня это удивило и, честно говоря, слегка задело. Однако я заметила, что все «серебристые» и «золотые» шли в одну сторону. И поскольку из буклета я уже знала, что у студентов третьего и четвертого курсов перед обедом общие занятия спортом, то решила следовать за потоком. Вместе со всеми я вышла на улицу и пересекла двор. За окружавшими его корпусами стояло еще одно величественное здание в готическом стиле. Его каменные стены, казалось, хранили печать ушедшего времени. Наконец, я увидела одну из скульптур, о которых рассказывал Кэш, – каменного ястреба над входом.

– Это наш ястреб, талисман Гайд Скул, – пояснил он слегка запыхавшись, когда внезапно появился рядом. – Символизирует проницательность, инициативу и изобретательность.

Впереди нас по дорожке шли третьекурсницы. Одна из них оглянулась, посмотрела на Кэша и закатила глаза.

– Касиус Артур Грэм, сколько можно повторять: рассказывая о школе, девушек не склеишь. История Гайд Скул никому не интересна.

Я тут же покраснела, но Кэш ничуть не смутился, только улыбнулся еще шире.

– Ты наверное удивишься, Сафия, но не все парни поддерживают беседу только ради того, чтобы залезть кому-то под юбку.

Подруги Сафии засмеялись, а сама она прищурилась с раздражением, которое обычно вызывает либо бывший парень, либо брат. У нее были те же золотые глаза и темные волосы, только стянутые в хвост, и я догадалась, что она – сестра Кэша. Его слова, по-видимому, задели ее. Она огрызнулась в ответ и, взяв под руку подругу, поспешила к спортивному комплексу. Кэш равнодушно пожал плечами.

– Это моя сестра, – подтвердил он мою догадку и открыл передо мной дверь. – Извини, мистер Керри съехал на одну из своих любимых тем и его понесло, вот он и задержал нас после урока. Радуйся, что у тебя есть еще год, пока он не начал у вас вести занятия. В любом случае, прости за опоздание. Неужели я изгнан из рыцарей? Может быть моя схватка с этими огнедышащими драконихами поможет мне заслужить прощение?

– Думаю, твой рыцарский щит мне еще пригодится, – ответила я.

– Слава богу, – вздохнул он, затем кивнул вдогонку сестре, скрывшейся в раздевалке. – Позже он и мне наверняка понадобится.

* * *

Пока я искала свой шкафчик со спортивными штанами и майкой, случайно заглянула в три чужих. Хорошо, что только в три, их вполне могло оказаться несколько десятков. Школа для меня вообще похожа на минное поле. Тут полно людей и минимум личного пространства, а в раздевалках все еще хуже. Однако мне удалось обойтись незначительными соприкосновениями, вызвавшими тупую головную боль.

Прежде чем переодеться, девочки снимали и убирали в шкафчики цепочки и кольца – те немногие украшения, которые можно носить, не нарушая правила Гайд Скул. Кольцо я снимать не собиралась, но с ключом могли возникнуть сложности. Я нащупала его сквозь ткань. Если кто-нибудь заметит, что у меня на шее ключ, то непременно потребует его убрать, а вместе с ним и кольцо. Вздохнув, я сняла через голову шнурок с ключом и положила на полку. Без его привычной тяжести мне стало как-то не по себе. Только я натянула футболку, как раздался чей-то возглас:

– Саф! Идем!

– Я вас догоню, – услышала я знакомый голос. Оглянувшись, я увидела Сафию. Поставив ногу на край скамьи, она шнуровала кроссовку. Не поднимая глаз, она произнесла:

– Ты ведь в курсе, что это просто его обязанность?

На меня она не смотрела, но рядом никого больше не было. Так что обращалась она очевидно ко мне.

– Что, прости?

Убрав ногу со скамьи, она выпрямилась, затянула потуже хвост и только потом взглянула на меня.

– Мой брат – куратор для новичков. Показывать, где тут что и помогать им освоиться входит в его обязанности. Такая у него работа. Я решила, что тебе стоит об этом знать.

Сафия явно хотела задеть меня. Что ж, ей удалось. Но черта с два она это увидит – я и виду не подала.

– Вот и хорошо, – бодро отозвалась я. – А то он такой прилипчивый. Я уж подумала, что он на меня запал.

С этими словами я решительно захлопнула шкафчик. Проходя мимо Сафии, я тронула ее за плечо и поблагодарила:

– Спасибо. Мне сразу стало гораздо легче.

Мимолетное прикосновение отдалось в моей голове скрежетом, с каким открывают консервную банку. Но среди шума я уловила и ее растерянность. Так что оно того стоило.

* * *

Снаружи вековые каменные стены спортивного комплекса Гайд Скул были покрыты мхом, как и остальные здания кампуса, зато внутри, сразу за раздевалками, помещения были отделаны светлым деревом, стеклом и сталью. С одной стороны находились офисы, с другой – бассейн. Главный спортивный зал был огромным. Черные полосы на полу разделяли его на сектора, вдоль стен тянулась беговая дорожка. Свет отражался в блестящем металле тренажеров. Увидев, какое здесь оборудование, я не выдержала и улыбнулась. Да уж, мой самодельный спортзал на крыше Коронадо не шел с этим ни в какое сравнение.

Я прошлась по залу, наблюдая, как занимаются другие. Одна группа играла в волейбол, другая – бегала по кругу. Три пары студентов фехтовали. Сафия стояла рядом с ними и, надев перчатки, гнула свою шпагу. Раньше я никогда не занималась фехтованием, но тут мне вдруг захотелось попробовать. Только для того, чтобы ударить ее. Улыбнувшись, я сделала несколько шагов в ее сторону, но в этот момент с другого конца зала раздался громкий возглас.

На возвышении, похожем на боксерский ринг, только не огороженном канатами, боролись два студента. Из-под защитной экипировки на их тренировочной форме видны были золотые нашивки четверокурсников. Все остальное скрывала экипировка, даже лица были закрыты шлемами. Вокруг столпились студенты, среди них я заметила Кэша с фехтовальной маской под мышкой. Тут же стоял и тренер, крупный, средних лет мужчина, и наблюдал, как двое борцов подпрыгивали, делали выпады, ставили блоки. Тот, что пониже ростом, дрался жестче и агрессивнее. Другой двигался с удивительной грацией, легко уклоняясь от большинства ударов. А через мгновение он уже не просто отражал выпады, но и сам перешел в наступление. Выставил одну ногу вперед, уперся, повернулся и с разворота нанес противнику удар в голову.

Тот упал на спину, потрясенный, но целый и невредимый – нападавший в последний момент замедлил движение и смягчил удар. Но вряд ли это заметил кто-нибудь, кроме меня. Раздался свисток тренера, студенты поаплодировали, и победитель помог побежденному встать. Он слегка хлопнул его по спине, и тот спрыгнул с возвышения. Наблюдая за поединком, я прошла через весь зал и присоединилась к группе зрителей. Победитель театрально раскланялся, явно наслаждаясь вниманием, снял шлем… и я увидела, что это Уэсли Айерс.