Текст книги "Архив. Ключи от всех дверей"

Глава седьмая

На крыше было полно чудовищ, и все они были живые. Они сидели, опираясь на каменные лапы, и смотрели каменными глазами, как Оуэн преследует меня, петляющую в лабиринте их тел.

– Прекрати убегать, мисс Бишоп, – его голос прокатился эхом по крыше.

И вот бетон подо мной осыпался, и я, пролетев все семь этажей, упала в вестибюле Коронадо и так сильно ударилась о пол, что едва не переломала себе все кости. Перекатившись на спину, я посмотрела наверх и увидела, что на меня летят каменные горгульи. Я вытянула руки перед собой, пытаясь защититься от тяжелых глыб. Но ничего не произошло. Я моргнула и увидела, что нахожусь в клетке из обломков статуй. Точнее, под сетью скрещенных рук, ног и крыльев. А в центре стоял Оуэн и вертел в руках нож.

– Архив – это тюрьма, – спокойно сказал он.

Он подошел ко мне. Шатаясь, я поднялась на ноги и пятилась, пока не уперлась спиной в изваяния горгулий. Каменные конечности вдруг ожили, схватили меня за руки и за ноги, обвились вокруг талии. Я старалась вырваться, но каменные пальцы сжимались все туже, до хруста костей. Я с трудом сдерживала крик.

– Но не волнуйся, – Оуэн погладил меня по голове и запустил пальцы в мои волосы. – Я освобожу тебя.

Он провел тупой стороной ножа по моему телу, ткнул острием между ребрами и надавил. Нож прорезал рубашку и ранил кожу. Я зажмурилась, пытаясь отстраниться, пытаясь проснуться, но Оуэн крепко держал меня за волосы.

– Открой глаза, – велел он.

Я повиновалась. Его лицо оказалось в нескольких в дюймах от моего.

– Зачем? – прохрипела я. – Чтобы я увидела правду?

Его улыбка превратилась в хищный оскал.

– Нет, – сказал он. – Так я смогу увидеть, как в них погаснет жизнь.

И затем вонзил нож в мою грудь. Я резко села. В комнате было темно. Одной рукой я вцепилась в рубашку, вторую прижала ко рту, пытаясь заглушить вырвавшийся крик. Я знала, что это сон, но он был пугающе реалистичен. Все тело изнывало от боли, словно я и в самом деле упала с высоты. Словно каменные чудовища и вправду держали меня как в тисках. Острая фантомная боль поселилась в груди, в том месте, куда вошел нож. Мое лицо взмокло, но я не могла понять: слезы это или пот. Или и то, и другое. Часы показывали без четверти час. Казалось, я разваливаюсь на части. Я подтянула колени к груди, уткнулась в них подбородком и попыталась выровнять дыхание.

В дверь постучали.

– Маккензи, – послышался тихий голос папы. Я подняла глаза. Дверь приоткрылась, и в полоске света, льющемся из родительской спальни в коридор, я увидела его силуэт. Он вошел и сел на край кровати. Я возблагодарила темноту, скрывающую мое лицо.

– Что случилось, милая? – прошептал он.

– Ничего, – ответила я. – Прости, если разбудила вас. Просто плохой сон.

– Опять? – спросил он мягко. Уж очень часто меня стали мучить ночные кошмары, и мы оба это понимали.

– Пустяки, – отмахнулась я, стараясь, чтобы мой голос звучал беззаботно.

Папа снял очки и протер их футболкой.

– Знаешь, что твой дедушка говорил мне про плохие сны?

Я знаю, что дед говорил мне, но сомневаюсь, что папе он говорил то же самое, поэтому покачала головой.

– Он уверял, что плохих снов не бывает. Есть просто сны. А когда мы называем их плохими или хорошими, то сами придаем им это значение. Знаю, это вряд ли поможет, Мак. Знаю, что легко об этом рассуждать, когда ты уже проснулась. Но беда в том, что сны застают нас безоружными.

Боясь сказать что-нибудь не то, я просто кивнула.

– Хочешь… поговорить об этом? – Он имел в виду не себя и не маму. Он имел в виду психотерапевта. Вроде Коллин. Но людей, желающих проникнуть в мою голову, и так больше чем достаточно.

– Нет. На самом деле, я в порядке.

– Уверена?

– Да, – я снова кивнула.

По его глазам я видела, что он хотел бы поверить, но не верит, и мое сердце сжалось. Дед часто говорил, что врать легко, а верить трудно. Ты можешь заслужить доверие людей и даже их веру в тебя. Но стоит возникнуть сомнениям, и вернуть доверие будет все труднее. Вот уже четыре с половиной года, с тех пор, как я стала Хранителем, я только и делаю, что пытаюсь завоевать доверие родителей, но вижу, как сомнения все больше подтачивают его. Дед сравнивал сомнения с течением реки, против которого ты плывешь, теряя силы.

– Ну, если ты вдруг передумаешь… – сказал папа, поднимаясь.

– Я дам тебе знать, – пообещала я, глядя, как он уходит.

Он прав, я должна с кем-нибудь поговорить. Но не с Коллин. Я прислушалась к звуку удаляющихся шагов за дверью. Он вернулся в родительскую спальню, откуда донеслось бормотание матери. Я дождалась, когда вся квартира погрузится в темноту и тишину, и лишь удостоверившись, что они уснули, я встала, оделась и выскользнула из дома.

* * *

Я зашла в Архив, и меня охватила дрожь. На мои сны повлияло не только недавнее нападение Оуэна и Кармен. Архив тоже изменился. Здесь всегда царила тишина, но если раньше она внушала умиротворение, то сейчас это было звенящее, напряженное безмолвие, отягощенное настороженными взглядами и смолкающими на полуслове голосами.

Массивные двери приемной стояли распахнутыми настежь, словно крылья бабочки. Их охраняли два новых стражника, одетых во все черное, и стоявших по обе стороны. Само их присутствие казалось чем-то неуместным и отталкивающим. Двери теперь всегда держали открытыми, чтобы стражники могли видеть, что происходит в Атриуме и в залах, и в случае чего могли беспрепятственно туда войти. Стражники, как и все, кто работает в стенах Архива, – это те же Истории. Но в отличие от Библиотекарей, они не носили при себе золотых ключей, да и не похоже, чтобы стражники находились в полном сознании. По словам Роланда, их расставили в каждой Архивной ветке в его ведении, и тут он ничего не может поделать. Приказ об увеличении охраны исходил сверху. Я предположила, что это инициатива Агаты. Она – эксперт, с ней мы в последний раз виделись на допросе, однако я постоянно ощущала здесь ее незримое присутствие. Так же неотвязно, как чувствовала внимание Оуэна.

Нововведение явно тяготило Роланда. Да и остальных работников Архива, насколько я могла судить, это тоже не радовало. Библиотекари не привыкли работать под неусыпным надзором. Агата объяснила свое решение мерами предосторожности на случай появления еще одного «Оуэна», но подразумевалось, что и на случай появления еще одной «Кармен». Одно дело, когда предает тот, кто и так известен своей вероломностью, и совсем другое дело, когда предателем оказывается верный слуга.

Стражники проводили меня взглядом, когда я прошла в приемную. Я заставила себя не смотреть на них – не хотелось, чтобы они видели, что у меня от них мурашки по коже. Поэтому я смотрела туда, где стоял стол, за которым работала Лиза. Увидев ее коротко стриженные черные волосы и зеленые очки в роговой оправе, я испытала облегчение. Последнее время это стало своего рода игрой: каждый раз заходя в Архив, я гадала, что меня ждет: спокойный взгляд серых глаз Роланда, осторожная улыбка Лизы или недовольное лицо Патрика? Или же сама Агата?

Но сегодня ночью мне повезло встретить Лизу. Она сидела, низко склонив голову над Архивным фолиантом. Меня так и распирало любопытство подсмотреть, кому она пишет. В фолианте, который всегда лежит на столе в приемной, отведена отдельная страница для каждого Хранителя и каждого члена Отряда. Так что я – всего лишь страница увесистой старой книги. Толщина фолианта напоминает мне, что я не одна, хотя довольно часто чувствую себя одинокой. Кроме того, моя страница напрямую связана с Архивным списком, который я ношу в кармане.

Лиза прекратила писать и смерила меня долгим взглядом, наверняка заметив мой усталый вид. Она настороженно посмотрела на стражников за моей спиной и лишь затем снова на меня. Кивнув, она сказала:

– Он в Атриуме, в дальнем конце.

Я мысленно поблагодарила ее за то, что она не заставила меня рассказывать о цели своего визита перед стражниками, которые хоть и выглядели точно каменные изваяния, но, несомненно, все слышали и видели, а затем докладывали Агате.

Я прошептала «спасибо» и, обогнув стол, прошла через арку в Атриум. Огромный главный зал со стеклянным потолком-куполом и витражами напоминал храм, только здесь вместо скамей стояли ряды полок. Отсюда во все стороны отходили десять залов, словно спицы от ступицы.

Я молча пересекла огромный холл и нашла Роланда между двумя рядами полок. Его красные кеды ярким пятном выделялись на тусклом полу. Он стоял спиной ко мне и, склонив голову, просматривал какую-то папку. Его спина выглядела напряженной, а судя по тому, как он неподвижно замер, я поняла, что он не читает, а смотрит сквозь страницы в глубокой задумчивости.

За четыре с половиной года, с тех пор, как дед предложил мою кандидатуру на свое место, а Роланд меня принял, я успела изучить его манеры и настроение. Прежде его никогда не менявшийся облик дарил мне успокоение, а сейчас напоминал, кто он такой на самом деле. Архив говорил нам, что Библиотекари не меняются и не стареют, пока служат здесь – такова, мол, награда за их услуги, за потраченное время. Еще совсем недавно я верила в эти байки, пока Кармен не открыла мне правду: Роланд, как и остальные Библиотекари, пришли сюда не из Внешнего мира. Их достали с архивных полок, потому что все они – Истории, бывшие Хранители или члены Отряда. Их разбудили, и теперь они продолжают служить Архиву. Мне до сих пор трудно поверить, что Роланд мертв.

– Мисс Бишоп? – произнес он, не оглядываясь. – Ты должна быть в постели. – Он говорил тихо, но даже в его шепоте я слышала переливы его звучного голоса. Он закрыл папку и повернулся ко мне. Взглянув на меня, он нахмурился.

– Так все еще не можешь спать?

Я пожала плечами.

– Может, я пришла, чтобы рассказать тебе о своем первом дне в школе.

Он прижал папку к груди.

– Ну, и как все прошло? Узнала что-нибудь полезное?

– Я узнала, что там же учится и Уэсли Айерс.

– Я думал, ты это и так знала.

– Да, но… – я зевнула.

– Как давно это у тебя, Маккензи?

– Как давно что?

– Как давно ты не спишь, – спросил он. – Не спишь нормально.

Запустив руку в волосы, я стала подсчитывать, сколько времени прошло с тех, пор как Оуэн, бывший при жизни членом Отряда, обманул меня, украл мой ключ и отправил меня на Возврат. Затем пырнул ножом Уэсли, попытался убить меня и с помощью Библиотекаря едва не обрушил целую ветвь Архива.

– Три недели, пять дней, семнадцать часов.

– С тех пор как Оуэн… – догадался Роланд.

Я кивнула и повторила:

– С тех пор, как Оуэн.

– Это бросается в глаза.

Я поморщилась. Я старалась изо всех сил, но он прав. Я это знала. И если он это заметил, то и Агата, возможно, тоже. У меня началась мигрень. Запрокинув голову, Роланд посмотрел на витражное стекло, украшавшее верхнюю часть стен и потолок.

В Архиве, освещенном каким-то невидимым источником света, всегда светло. Смена дня и ночи, света и темноты за окнами – не более, чем иллюзия. Попытка создать видимость движения в абсолютно неподвижном мире. Сейчас за окнами сгустилась тьма. Роланд отвел взгляд и посмотрел на меня:

– У нас есть немного времени.

– Для чего? – спросила я, гадая, уж не видит ли он в непроглядной тьме за окном то, чего не видно мне. Но Роланд уже двинулся вперед.

– Следуй за мной.

Глава восьмая

Мне тринадцать лет. Избитая в кровь, я сижу, скрестив ноги, на столе в абсолютно чистом, даже стерильном помещении. Еще и шести месяцев не прошло, как меня назначили Хранителем, а это уже не первый раз, когда я оказываюсь в медицинском крыле Архива. Роланд стоит в стороне со сложенными на груди руками, пока Патрик готовит холодный компресс.

– Он был больше меня в два раза, – оправдываюсь я, прижимая окровавленный платок к носу.

– Как и все остальные? – язвит Патрик. Он работает в этой ветке всего пару недель, и я ему очень не нравлюсь.

– Ты не помогаешь, – упрекает его Роланд.

– А мне казалось, что именно это я и делаю, – огрызается Патрик. – Помогаю. Ты попросил об услуге, и вот я здесь, чтобы подлатать твою любимицу.

Сквозь платок я пробормотала ругательство – их я немало нахваталась у деда. Патрик не разобрал моих слов, зато Роланд, очевидно, расслышал, судя по тому, как удивленно он поднял бровь.

– Мисс Бишоп, – говорит он, обращаясь к Патрику, – одна из наших самых многообещающих Хранителей. Ее бы здесь не было, если бы Совет за нее не проголосовал.

Патрик смотрит на Роланда тяжелым взглядом.

– Они за нее проголосовали или ты?

– Думаю, стоит напомнить тебе, с кем ты разговариваешь, – прищуривается Роланд.

Патрик коротко выдыхает, будто выпускает пар, и поворачивается ко мне. Выдернув платок из моих рук, он осматривает мой ушиб поверх очков, которые спустил на кончик носа. К ссадине на лице он прикладывает холодный компресс, прижимая его моей рукой. Мне адски больно, но я стараюсь не подавать виду.

– Тебе повезло, что нос не сломан, – говорит он, стягивая резиновые перчатки.

– Наша девочка, – подмигивает Роланд. – Сделана из стали.

Под пакетом со льдом мои губы слабо улыбаются. Мне нравится эта мысль – быть девочкой из стали.

– Твердолобая, – вставляет Патрик. – Держи лед и постарайся больше не схлопотать по лицу.

– Постараюсь, – обещаю я. Слова звучат глухо из-под компресса. Но это так забавно.

Роланд усмехается. Я наблюдаю, как Патрик собирает свои вещи и выходит, бормоча что-то под нос. Я улавливаю лишь «никчемная».

– История замахнулась на тебя, а ты подняла руки, чтобы закрыть лицо, – небрежно говорит Роланд. – Верно?

Опустив глаза, я киваю. Мне следовало лучше подготовиться. Дед хорошо меня учил, но на деле все было совсем иначе, чем во время тренировок. И я оказалась не готова. Дед говорил, что нужные движения должны стать рефлекторными, а не выученными, и теперь я понимала, почему. Времени на размышления не оставалось, надо было действовать. Реагировать. Я подняла руки, История ударила по ним кулаком, и получилось, что я сама ударила себя по лицу. К щекам прилила жаркая волна, даже несмотря на холодный компресс.

– Спрыгивай, – говорит Роланд, выпрямляя руки. – И покажи мне, что ты делала.

Я слезаю со стола, отложив пакет со льдом. Он делает выпад – его движения медленные словно патока. Я поднимаю руки, скрещенные в запястьях. Его кулак останавливается в дюйме от меня. Роланд смотрит на меня сверху вниз.

– Ты не знаешь, как занять правильную позицию для удара, и позицию, чтобы принять удар. Если ты остановишься, это будет самой большой ошибкой в драке. Когда кто-то атакует, он создает силу и движение, но тебя не одолеть, пока ты понимаешь и чувствуешь направление этой силы и двигаешься вместе с ней. – Он крепче сжимает кулак и отклоняется чуть в сторону и вперед. Я перемещаюсь в ту же сторону и назад. И его кулак проходит мимо. Роланд одобрительно кивает. – Вот так-то. А сейчас лучше опять приложи лед к лицу.

Из коридора доносятся шаги. Роланд бросает взгляд на дверь.

– Мне пора, – говорю я и прихватываю с собой пакет со льдом. Но подойдя к двери, я останавливаюсь и спрашиваю:

– Ты жалеешь об этом? О том, что проголосовал за меня?

Роланд стоит, сложив руки на груди.

– Вовсе нет, – отвечает он с улыбкой. – С тобой здесь стало определенно интереснее.

* * *

– Куда мы идем? – спросила я тихо.

Не отвечая на мой вопрос, Роланд провел меня через весь шестой зал, уходящий в сторону от Атриума. Архив – это гигантская сеть холлов, залов и переходов. Одни помещения ответвляются, другие – пересекаются в неизвестном порядке, который, похоже, понятен только Библиотекарям. Всякий раз, когда я следую за кем-то из них по архивным лабиринтам, изо всех сил стараюсь запомнит путь и считаю повороты. Но сегодня Роланд не повел меня извилистым маршрутом через многочисленные комнаты и коридоры. Он шел прямо в конец очень длинного коридора. Миновав ряд дверей, мы оказались в тускло освещенном коротком коридорчике. Роланд помедлил, оглянулся и прислушался, видимо, проверяя, одни ли мы.

– Где мы? – спросила я, когда убедилась, что кроме нас тут никого нет.

– В комнатах Библиотекарей, – ответил он и снова пошел вперед. Дойдя до середины коридора, он остановился у обычной двери темного дерева. – Нам сюда.

Мы вошли в уютную маленькую комнату с блеклыми обоями в полоску. Обстановка здесь была довольно скудная: кушетка, кожаное кресло с низкой спинкой, письменный стол. Из приемника на стене лилась тихая классическая музыка. Роланд двигался так, что было понятно – здесь ему знаком каждый дюйм.

Он подошел к столу, рассеянно бросил в выдвижной ящик папку, которую принес с собой, затем достал из кармана какой-то блестящий предмет. Большим пальцем провел по его поверхности и положил на стол. В этом коротком жесте читались и усталость, и трепет, и нежность. Когда он убрал руку, я увидела, что это серебряные карманные часы, причем старинные. Глядя на них, я почувствовала, что мое сердце забилось чаще. В Архив попадают только те вещи, которые были с человеком в момент его смерти. Так что он либо взял их у какой-нибудь Истории, либо они попали сюда вместе с ним.

– Они больше не работают, – произнес Роланд, почувствовав мой интерес. – Здесь не работают. – Он указал на кушетку. – Садись.

Я опустилась на мягкую подушку и погладила аккуратно сложенное черное одеяло.

– Я не знала, что тебе нужно спать, – призналась я, испытывая неловкость. Я никак не могла привыкнуть к мысли, что он… не живой.

– Потребность – странная вещь, – сказал он, закатывая рукава. – Физические потребности дают ощущение, что ты – человек. Без них тебе трудно это почувствовать. Я не сплю, нет, но я отдыхаю. Делаю вид, что сплю. Это дает, скорее, психологическое облегчение, чем физическое. А теперь попытайся немного поспать.

Я покачала головой, хотя мне нестерпимо хотелось лечь.

– Не могу, – тихо сказала я. Роланд опустился в кожаное кресло. Его золотой архивный ключ блестел поверх рубашки. Ключи Хранителей отпирают двери в Коридоры; ключи Отряда открывают короткие ходы во Внешнем мире. Архивные ключи включают и выключают Истории, словно это машины, а не люди. Я задумалась, каково это – отключить жизнь простым поворотом ключа. Я помнила, как Кармен пыталась сделать это со мной. Помнила колкое онемение, охватившее мою руку, когда я вцепилась в ее ключ.

– Мисс Бишоп, – голос Роланда вывел меня из раздумий. – Ты должна попытаться.

– Я не верю в призраков, Роланд. Но, похоже, он преследует меня. Всякий раз, стоит мне закрыть глаза, он тут как тут.

– Его больше нет, – напомнил Роланд.

– Ты уверен? – прошептала я, вспоминая страх и боль, которыми неизменно заканчивались мои ночные кошмары. – Такое ощущение, будто он вонзил когти мне в голову и не отпускает. Я вижу его, когда закрываю глаза, и он выглядит таким реальным… Мне кажется, что когда я проснусь, он все еще будет рядом.

– Ну, – сказал Роланд, – ты спи, а я буду за ним следить.

Я невесело рассмеялась, но ложиться не стала. Мне надо было рассказать ему о своих отключках. Было бы намного проще вообще ничего не говорить – он и так тревожился, а это даст ему новый повод для беспокойства – но мне надо было знать, не схожу ли я с ума. Сама я, учитывая мои провалы в памяти и ночные кошмары, вряд ли могу судить здраво.

– Сегодня случилось кое-что еще, – произнесла я тихо. – В Коридорах.

Роланд сцепил пальцы.

– Рассказывай.

– У меня… у меня выпал промежуток времени.

Роланд подался вперед.

– Что ты имеешь в виду?

– Я преследовала Историю и… как будто потеряла сознание. – Я покрутила больным запястьем. – Только что я находилась в одном месте, а в следующую секунду уже в другом, и только позже смогла вспомнить, как там очутилась. Это как дыра в памяти. Правда потом, когда я успокоилась, воспоминания вернулись.

Я не стала уточнять, какими смутными были эти воспоминания и каких неимоверных усилий стоило мне их восстановить. Серые глаза Роланда потемнели.

– Это случилось в первый раз?

Я опустила глаза и уставилась в пол.

– Сколько раз такое происходило? – спросил он.

– Дважды. Первый раз – пару недель назад.

– Ты должна была сказать мне.

Я посмотрела на него.

– Я не думала, что это снова повторится.

Роланд поднялся с кресла и начал расхаживать по комнате. Он мог бы уверять меня, что все будет в порядке, но не стал тратить время на лживые утешения. Плохие сны – это одно. А отключки на работе – совсем другое. Мы оба знали, что случается со служителем Архива, если его признают негодным. Здесь нет такого понятия, как отпуск. Я посмотрела на светло-бежевый потолок.

– Сколько Хранителей сошло с ума? – спросила я.

Роланд покачал головой.

– Ты не сходишь с ума, Маккензи.

Я недоверчиво взглянула на него.

– Тебе столько всего пришлось пережить. Остаточная травма и сильная усталость вместе с притоком адреналина вызывают что-то вроде отключки. Это вполне допустимая реакция.

– Мне все равно, допустимо это или нет. Как я могу быть уверена, что это не повторится?

– Тебе нужен отдых. Тебе надо поспать, – сказал он, опускаясь в кресло. Но в его голосе проскользнула нотка отчаяния. В серых глазах застыла тревога. Когда Агата впервые вызвала меня, чтобы дать оценку, в них тоже сквозило беспокойство, но не такое, какое сейчас испытывал Роланд. – Пожалуйста, постарайся.

Я помедлила, но в конце концов кивнула и скинула туфли. Свернувшись на кушетке, я положила голову на сложенное одеяло. Я хотела рассказать ему еще о том, что за мной следят, но так и не решилась.

– Теперь ты жалеешь? – спросила я. – Что проголосовал за меня?

Он шевельнул губами, но слов я не расслышала, потому что почти сразу погрузилась в сон.

* * *

Когда я проснулась, в комнате никого не было. В первый момент я не могла понять, где нахожусь и как сюда попала. Но затем услышала тихую классическую музыку из приемника на стене и вспомнила, что я в Архиве, в комнате Роланда.

Я поморгала, стряхивая сон. К моему удивлению, мне не пришлось, как обычно, вырываться из цепких лап ночных кошмаров. Потому что их не было. Мне ничего не снилось. Впервые за все эти дни. Даже недели. Я коротко беззвучно рассмеялась. Какое же это облегчение – несколько часов сна без Оуэна и его ножа!

Я свернула одеяло, которое дал мне Роланд, и положила его на край кушетки. Затем встала и выключила музыку и неслышно прошла через комнату, похожую на келью. За приоткрытой дверью стенного шкафа я обнаружила неплохой гардероб: брюки, свитера, рубашки на пуговицах. Роланд сам себе устанавливал дресс-код. Я оглянулась в поисках часов, хотя знала, что их тут нет. Взгляд упал на серебряные карманные часы, которые до сих пор лежали на столе. Они не работали, но я все равно протянула к ним руку, и тут мое внимание привлек один из выдвижных ящиков стола. Он был задвинут неплотно. В щель я увидела блеск металла. Тогда я взялась обеими руками за деревянный ящик и с тихим шорохом открыла его. Внутри я нашла две старые серебряные монеты и записную книжку, размером с мою ладонь, не больше. Не удержавшись, я достала ее. Уголки страниц пожелтели и стали хрупкими. Под обложкой, внизу я обнаружила дату, написанную изящным почерком: «1819».

Записи на нескольких следующих страницах были сделаны очень мелким почерком и слишком давно, так что не прочесть. Строки перемежались с карандашными набросками. Каменный фасад. Река. Какая-то женщина. Под ее портретом было аккуратно выведено имя: «Эвелин». И тут под моими пальцами книжка, полная воспоминаний, заговорила. Я не смогла вернуть ее на место. Роланд всегда был загадкой. Он вечно избегал разговоров о жизни, которую вел во Внешнем мире и оставил ради службы в Архиве, и о том, к кому вернется потом. Сейчас я знала, что он вовсе не оставлял свою жизнь и никогда ни к кому не вернется.

Вопрос «Кто такой Роланд?» теперь звучал: «Кем он был?». Не в силах остановиться, я закрыла глаза и ухватилась за нить воспоминаний. И время повернулось вспять. Оно отматывалось назад, пока я не увидела ночной проулок и расплывчатый силуэт молодого Роланда. Он стоял под мерцающим светом фонаря. В одной руке он держал записную книжку, прижимая страницу большим пальцем, другой – огрызком карандаша штриховал волосы женщины. Он рисовал, и проступали буквы. Имя. Затем он закрыл блокнот, сверился с карманными часами. С внутренней стороны запястья словно тени тянулись три линии – знак Отряда.

Но тут я услышала голоса и выпустила нить воспоминаний. Я успела убрать записную книжку в ящик стола, когда дверь протяжно скрипнула, словно на нее навалились всем весом, но не открылась. Я задвинула ящик, отошла от стола и, затаив дыхание, остановилась у порога. Приложив ухо к двери, я услышала мелодичный голос Роланда. По спокойной, размеренной интонации я узнала его собеседника – Лизу. Я поняла, что они говорят обо мне и напряглось.

– Нет, – сказал он тихо, – я понимаю, что это не выход. Но ей просто нужно время. И отдых. Ей через многое пришлось пройти.

Снова бормотание.

– Нет, – ответил Роланд. – До этого еще не дошло. И не дойдет.

Он повторил:

– Я знаю, знаю, – и я заставила себя отойти от двери. Когда Роланд вошел в комнату, я сидела на полу и шнуровала ботинки.

– Мисс Бишоп, – обратился он ко мне, – как ты себя чувствуешь?

– Как будто заново родилась, – ответила я, поднимаясь на ноги. – Долго я спала?

– Четыре часа.

Каких-то четыре часа, а мне хочется петь. А сколько бы во мне было энергии после восьми часов полноценного сна?

– Удивительно, – сказала я. – Все совсем по-другому, когда мне не снится Оуэн.

Роланд скрестил руки и опустил глаза.

– Ты могла бы освободиться от него навсегда, – взгляд его серых глаз скользнул вверх. – Ты не обязана жить с этим бременем. Ни к чему постоянное напоминание о том, что тебе довелось испытать. Есть ведь варианты. Форматирование…

– Нет, – отрезала я. Под форматированием подразумевалось, что Архив сотрет мои воспоминания. И тогда жизнь будет полна пробелов. Я подумала об Уэсли, потерявшем целый день своей жизни, и о его Великой тете Джоан. Когда та ушла на пенсию, ее лишили воспоминаний о целых годах жизни – просто из предосторожности.

– Мисс Бишоп, – произнес Роланд, заметив мое отвращение, – форматированию подвергают не только тех, кто уходит на пенсию, или тех, кого надо держать в неведении.

– Да-да, еще и тех, кого признают непригодным…

Роланд возразил:

– Иногда люди хотят забыть только что-то плохое.

– Только плохое? – усомнилась я. – Роланд, все воспоминания перемешаны. Ведь в этом весь смысл! Жизнь хаотична. И я говорю «нет». – Я не верила, что они выберут лишь те воспоминания, которые мне захочется стереть. А если бы и верила, то это выглядело бы как бегство. А мне нужно помнить. – Мы уже об этом говорили.

– Да, говорили, но тогда тебя всего лишь мучили плохие сны. Но если у тебя снова начнутся отключки…

– Тогда мы с этим разберемся, – перебила я, давая понять, что разговор окончен.

Роланд поник, его руки повисли как плети.

– Хорошо. – Он взял серебряные часы со стола и сунул их обратно в карман. – Пойдем. Я тебя выведу.

Когда я шла за ним, то заметила, что путь остался прежним. В отличие от извилистых, меняющихся коридоров со стеллажами, дорога к комнатам Библиотекарей всегда была прямой.

Роланд проводил меня до приемной, и я поежилась, заметив, что за столом сидит Патрик. Он холодно взглянул на нас из-под очков в черной оправе и поджал губы. Опередив его, Роланд заговорил первым:

– Мне известно, что предшественник мисс Бишоп до своей смерти не успел закончить ее подготовку.

– Скажите на милость, – фыркнул Патрик. – И чего же ей не хватает?

Я недовольно нахмурилась. А кому понравится, когда о тебе говорят так, как будто тебя здесь нет? Никому. И уж тем более если речь идет о твоих недостатках.

– Хладнокровия, – ответил Роланд. – Там, где дело касается поединка, она прекрасно натренирована, лучше и быть не может. Но сохранять терпение и беречь силы – это приходит не сразу. Нужна практика.

– И как ты в этом ей поможешь?

– Медитация. Это в любом случае пойдет ей на пользу, когда она станет членом Отряда и…

– Если станет членом Отряда, – поправил Патрик, но Роланд продолжил:

– …она схватывает все на лету, так что и этому быстро научится. – Он выпрямился в полный рост. – И давай без лишних вопросов, пожалуйста. Мне бы хотелось сэкономить время всем нам.

Иногда я забывала, какой Роланд великолепный лгун. Патрик уставился на нас с недоверием, явно пытаясь понять, в чем тут подвох. Но в конце концов, он недобро улыбнулся, вперился в меня взглядом и, обращаясь к Роланду, сказал:

– Если ты думаешь, что сможешь научить мисс Бишоп спокойствию и терпению, что ж… удачи.

Роланд кивнул нам обоим и вернулся в Атриум, оставив меня со стражниками и Патриком. Я прикусила язык под его ледяным взглядом. Мы оба помнили, что именно он первым вызвал Агату и ходатайствовал, чтобы меня отстранили. Сейчас он молчал. И лишь когда я прошла мимо стражников и вставила ключ в замок, тихо, но отчетливо сказал:

– Спокойной ночи.

* * *

По пути к пронумерованным дверям я пыталась избавиться от неприятного привкуса во рту, который оставался у меня после каждой встречи с Патриком. Мне на глаза попалась метка, сделанная мелом. Она была начертана не на двери, а на каменной стене. Я нарисовала ее три с половиной недели назад, чтобы отметить место, где все случилось. Иногда я прохожу мимо, но порой останавливаюсь и воскрешаю воспоминания, заставляя себя пережить все заново. Роланду это не понравилось бы. Я знаю, что должна двигаться дальше, должна постараться забыть о произошедшем или же позволить Архиву стереть эти воспоминания, но не могу. Те события врезались в мой разум, оставив болезненные шрамы. И мне нужно помнить – не уродливые искажения, являющиеся в ночных кошмарах, а то, что произошло на самом деле. Мне нужно помнить, чтобы я могла стать лучше, сильнее. Дед говорил, что нельзя извлечь пользу из своих ошибок, если стараешься их забыть. Нужно помнить и учиться на них.

Я протянула руку к стене. Стоило лишь коснуться ее, как воспоминания ожили под моими пальцами. Я отмотала их назад, пока не нашла тот день. Я пролистала дальше, мимо ослепляющего света двери на Возврат, открытой Оуэном, мимо переплетенных в схватке тел, мимо ключа, которым он завладел обманом, к тому моменту, когда мне еще казалось, что я смогу его одолеть. Я точно знала, где это, потому что просматривала эту сцену множество раз, наблюдая свое поражение и пытаясь понять, в чем его сила и где я допустила ошибки. Я отмотала воспоминания и оказалась там за секунду до того, как началась борьба…

Оуэн протягивает руку, требуя окончание истории. Я собираюсь достать спрятанный нож.

Я знала, что сейчас произойдет. И это происходит.

Нет ни звука, ни цвета, только размытые движения. Я тянусь к ноге, на которой спрятала нож. Но я не успела даже коснуться его груди острием, как Оуэн делает выпад и перехватывает мое запястье. Резко прижав мою руку к стене, он налегает на меня всем своим весом.