Текст книги "Тени сгущаются"

Лайла прикрыла челкой незрячий глаз, высокомерно вскинула голову и подошла к стойке.

– Аван, – сказал худощавый бармен с дружелюбными глазами. Ее захлестнуло воспоминание – Бэррон из «В двух шагах», с его суровой теплотой и стойким спокойствием, – но она вовремя взяла себя в руки. Она села на табурет. Бармен задал вопрос, и она, не зная слов, все же догадалась о смысле. Постучала по полупустому стакану с каким-то напитком, и бармен ушел выполнять заказ. Через минуту ее бокал наполнился чудесным пенистым элем, и Лайла отхлебнула большой глоток.

В четверти круга от нее какой-то посетитель рассеянно перебирал монеты, и Лайла не сразу разглядела, что он до них не дотрагивается. Металл кружился вокруг его пальцев и нырял под ладонь, словно по волшебству; так оно и было. Еще один, с другой стороны, щелкнул пальцами и разжег свою трубку от вспыхнувшего на них пламени. Эти жесты не испугали ее, и она сама себе удивилась: надо же, всего неделя в этом мире, и он уже кажется таким естественным, каким никогда не был Серый Лондон.

Она повернулась на табурете, выискивая матросов с «Ночного шпиля». Они разбрелись по всему залу. Двое беседовали возле камина, третьего тянула в темный угол хорошо одетая женщина, еще трое сели играть в карты с парой матросов в красно-золотом. Один из них привлек внимание Лайлы – и не потому, что был красив, наоборот, весьма уродлив, насколько можно было разглядеть сквозь густую растительность на лице, – а потому, что жульничал.

По крайней мере, ей так показалось. Уверенности она не чувствовала, так как в игре было подозрительно мало правил. И все-таки она разглядела, что он сунул одну карту в карман и вытащил другую. Его руки двигались очень быстро, но ее глаз был острее. Ощущение опасности приятно защекотало Лайле нервы. Взгляд переместился к табурету, на котором лежал его кошелек. Туго набитый кошель был привязан к поясу кожаным шнурком. Рука Лайлы невольно потянулась к короткому острому ножу у нее на бедре.

«Безрассудство», – прошептал голос в голове. Лайла с огорчением обнаружила, что он принадлежит не Бэррону, как раньше, а Келлу. Она стряхнула наваждение, кровь заструилась быстрее и сразу застыла – матрос обернулся и посмотрел прямо на нее. Нет, конечно, не на нее, а на бармена за ее спиной. Потом взмахнул рукой в понятном во всех мирах жесте – «Налей еще!».

Лайла допила эль и бросила на стойку несколько монет. Бармен нагрузил поднос напитками, и слуга понес выпивку к столу.

Вот он, удобный случай! Лайла вскочила на ноги.

Комната покачнулась – эль оказался крепче, чем она привыкла, – но быстро вернулась на место. Лайла пошла за слугой, не сводя глаз с двери. Ее сапог слегка зацепился за его пятку. Он споткнулся, но устоял на ногах, а вот подноса не удержал: бокалы и рюмки посыпались на стол, перемешав карты. Игроки вскочили, крича и чертыхаясь, бросились спасать деньги и одежду. И когда несчастный слуга оглянулся, ища, кто же его толкнул, черный плащ Лайлы уже исчез за дверью.

Лайла шагала по улице, помахивая украденным кошельком. Чтобы быть хорошей воровкой, мало иметь ловкие пальцы. Надо уметь извлекать пользу из любой ситуации. Она подбросила увесистый кошель. Кровь победно пела.

Вдруг за спиной раздались крики. Она обернулась…

И очутилась лицом к лицу с бородатым детиной, которого только что обчистила. Отпираться не было смысла – она слишком плохо говорила по-арнезийски, и к тому же вот он, кошелек, болтается на руке. Она сунула добычу в карман и приготовилась к драке. Противник был вдвое шире нее и на голову выше. Миг – и у него в руке блеснуло кривое лезвие, похожее на небольшую косу. Он что-то буркнул повелительным тоном. Может быть, предлагал вернуть украденное и уйти подобру-поздорову. Но она сомневалась, что у него хватит великодушия. И к тому же деньги были отчаянно нужны, ради них стоило рискнуть. Чтобы остаться в живых, нужна осторожность, но для движения вперед требуется смелость.

– Кто смел, тот и съел, – заявила она и увидела на лице бородача удивление. Черт. Келл же предупреждал, что у английского языка в этом мире есть четко очерченная роль и место. Он в ходу среди царственных особ, а не пиратов. Чтобы пробиться в море, надо держать язык за зубами, пока не освоишься.

Бородач что-то проворчал, провел рукой по изгибу ножа. Лезвие выглядело очень острым.

Лайла со вздохом вытащила нож с зубчатым лезвием и рукоятью, приспособленной под кулак: волнистая гарда прикрывала костяшки пальцев. Потом, окинув взглядом противника, достала второй – короткий и острый, тот, которым срезала кошель.

– Знаешь что, – сказала она по-английски, потому что больше никто услышать не мог. – Иди своей дорогой, пока цел.

Бородач изрыгнул фразу, заканчивавшуюся словом «пилс» – одно из немногих арнезийских слов, которые Лайла знала, и оно было вовсе не лестным. Не успела Лайла прийти в себя от обиды, как противник ринулся в атаку. Лайла отскочила, перехватила косу обоими клинками. Лязг металла далеко разнесся по пустынной улице, перекрывая плеск моря и шум, доносившийся из таверн. Того и гляди кто-нибудь заявится.

Новый удар прошел на волосок от ее горла. Лайла увернулась, отбила еще один выпад своим главным ножом. Лезвие соскользнуло по клинку и звякнуло о рукоять. Она ловко вывернулась и заехала гардой ему в челюсть. Не успел он оправиться от удара, как второй клинок, короткий, вонзился под ребра. Он поперхнулся, по бороде хлынула кровь. Собрав остатки сил, он ринулся на нее, но Лайла налегла сильнее, клинок пронзил сердце. Коса выпала из пальцев, и тело тяжело осело наземь.

На миг у нее перед глазами вспыхнула еще одна смерть, принесенная ее клинком. Мальчик в высоком замке, в бледном, полинявшем мире. Ей и раньше доводилось убивать, но в тот раз убийство впервые доставило ей боль. Очень сильную боль. Воспоминание промелькнуло и угасло, вокруг снова шумела портовая улица. Раскаяние таяло капля за каплей, как жизнь в умирающем теле. Все произошло очень быстро.

Она выдернула нож, и тело мешком свалилось на землю. В ушах еще стоял звон клинков, кровь бурлила от боевого азарта. Она глубоко вздохнула, успокаиваясь, развернулась, чтобы убежать – и очутилась лицом к лицу с пятью матросами с того же корабля.

Между моряками пробежал ропот.

Блеснула сталь.

Лайла неслышно выругалась, глаза на миг устремились к дворцу, высившемуся над рекой, мелькнула мысль – надо было остаться, пока была возможность, и все было бы хорошо, – но она отогнала ее и стиснула рукоятки ножей.

Она Дилайла Бард, черт возьми, и будет жить так, как сама…

Кулак врезался в живот, вытряхнув мысли. Второй удар попал в челюсть. Лайла рухнула, выронив нож, из глаз посыпались искры. С трудом приподнялась, стиснув второй клинок, но на руку наступил тяжелый сапог. Другой пнул под ребра. Что-то ударило в висок, и перед глазами все поплыло. Чьи-то сильные руки рывком поставили ее на ноги. Зрение вернулось. В горло упиралось острие шпаги. Лайла отпрянула, но ее жизнь на этом не оборвалась.

Кожаный ремень, чем-то похожий на тот, с которого она срезала кошель, стянул ей руки, и ее потащили к порту.

Голоса звучали у нее в ушах, как невнятный шум, но одно слово проскакивало чаще остальных.

Касеро. Она не знала, что оно означает.

Во рту стоял вкус крови – непонятно, горлом или носом шла у нее кровь. Какая разница, все равно они сбросят ее тело в Айл (если только это не будет святотатством; Лайла понятия не имела, как здесь поступают с покойниками). Но после нескольких минут жаркого спора ее отвели на корабль – тот самый, которым она любовалась весь день. Позади раздался грохот – человек, тащивший мертвого бородача, опустил свою ношу на сходни. Интересно, заметила она про себя. На борт его не внесли.

Все это время Лайла помалкивала, и ее молчание только разозлило команду. Они кричали друг на друга и на нее. Появилось еще несколько человек. И все призывали «касеро». Лайла пожалела, что не успела выучить арнезийский. Что такое «касеро»? Суд? Смерть? Убийство?

И тут появился человек с черной лентой через плечо, в элегантной шляпе. На поясе блестела шпага, на губах играла зловещая улыбка. Крики мгновенно стихли, и Лайла поняла.

«Касеро» означало «капитан».

Капитан на «Ночном шпиле» был потрясающий. И потрясающе молодой. Кожа загорелая, но гладкая, волосы, густо-каштановые с медными нитями, стянуты сзади изящным зажимом. Взгляд глаз, темно-синих до черноты, переместился с мертвого тела на толпу, потом на Лайлу. В левой брови сверкнул сапфир.

– Керс ла? – спросил он.

Пятеро, притащившие Лайлу, загалдели. Она даже не пыталась уловить смысл и выискать знакомые слова, лишь стояла, не сводя глаз с капитана. А он, хоть и слушал их обвинения, смотрел только на нее. Когда все выговорились, капитан приступил к допросу – по крайней мере, заговорил, обращаясь к ней. Вид у него был не очень сердитый, скорее огорченный. Он ущипнул себя за переносицу и обрушил на нее целую речь – ему было невдомек, что она знает по-арнезийски всего несколько слов. Лайла подождала, пока до него это дойдет, и наконец он умолк, заметив ее пустой взгляд и догадавшись, что она ничего не понимает.

– Шаст, – буркнул он вполголоса и заговорил снова, медленно. Он перебрал еще несколько языков, то гортанных, то текучих, высматривая у нее в глазах искру понимания. Но Лайла лишь качала головой. Она знала несколько слов по-французски, но вряд ли здесь это поможет. В этом мире и Франции-то нет.

– Анеш, – сказал он наконец. – Лайла догадывалась, что это арнезийское слово выражает согласие. – Та… – он ткнул пальцем в нее, – васар… – провел по горлу, – мас… – указал на себя, – эран гаст.

«Гаст». Это слово она уже знала. «Вор».

Та васар мас эран гаст.

Ты убила моего лучшего вора.

Лайла невольно улыбнулась, добавляя в свой скудный арсенал новые слова.

– Эс васар. – Один из моряков указал на нее. «Убей ее». Или, может быть, «убей его» – Лайла не знала, догадались ли матросы, что она девушка. И не намеревалась им сообщать. Хоть она и далеко от дома, есть вещи, которые не меняются, и иногда лучше оставаться мужчиной, даже если тебе грозит смерть. Похоже, команда одобряла такое развитие событий: по толпе прокатился одобрительный рокот, перемежаемый словом «васар».

Капитан запустил пальцы в волосы, размышляя над этим предложением. Потом бросил взгляд на Лайлу, приподняв бровь, как будто спрашивал: «Ну? И что же мне с тобой делать?»

У Лайлы мелькнула идея. Дурацкая. Но уж лучше дурацкая идея, чем никакой. Она тщательно подобрала слова и ехидно улыбнулась.

– Насс, – медленно заговорила она. – Ан то эран гаст.

«Нет. Я твой лучший вор».

Она поймала на себе взгляд капитана и гордо вздернула подбородок. Остальные заворчали, но для нее это не имело значения. Их будто нет. Во всем мире остались только она и капитан этого корабля.

Его улыбка была неуловима. Лишь губы слегка изогнулись.

Остальным это понравилось куда меньше. Двое шагнули к ней. Лайла отступила, и в руке блеснул нож – это было не так-то просто, учитывая, что руки у нее были связаны. Капитан присвистнул, и она не поняла, что это: приказ своим людям или выражение восторга. Да и какая разница? В спину впечатался кулак, и она отлетела к капитану. Тот поймал ее за запястья и нажал на бороздку между костями. Руку пронзила боль, нож со стуком выпал на палубу. Она гневно посмотрела капитану в лицо. Оно было совсем близко. Его глаза впились в ее глаза – взгляд был ищущий.

– Эран гаст? – повторил он. – Анеш… – И вдруг, к ее удивлению, разжал руки. – Касеро Алукард Эмери, – представился он, растягивая гласные. Потом вопросительно указал на нее.

– Бард, – представилась она.

Он кивнул, размышляя, и обернулся к своей команде. Заговорил, обращаясь к ним – слова лились слишком быстро и плавно, Лайла ничего не понимала. Он указал на распростертое тело, потом на нее. Команда недовольно заворчала, но капитан не зря носил свое звание, и его слушали. А когда он закончил, остались стоять, угрюмо хмурясь. Капитан зашагал обратно к трапу, уходящему в недра корабля.

Коснувшись ногой первой ступеньки, он обернулся с улыбкой – уже другой, резкой.

– Насс васар! – приказал он. «Не убивать».

Потом бросил на Лайлу взгляд, в котором читалось: «Удачи!» – и скрылся под палубой.

Тело завернули в брезент и отнесли обратно в док.

Суеверие, догадалась Лайла, нельзя приносить мертвых на корабль. На лоб покойнику положили золотую монету – видимо, плата тем, кто его уберет. Насколько Лайла могла судить, Красный Лондон не отличался религиозностью. Если здесь чему-то и поклонялись, то только магии, что в Сером Лондоне сочли бы ересью. Но, с другой стороны, христиане почитают старика, живущего в небесах, и если бы Лайлу спросили, что же кажется ей более реальным, она бы сейчас выбрала колдовство.

К счастью, она никогда не была набожной. Не верила в высшие силы, не ходила в церковь, не молилась перед сном. И вообще почитала только себя саму.

Она подумала, не стянуть ли золотую монету, но, есть бог или нет, это все равно как-то неправильно. Поэтому она просто стояла на палубе и отрешенно следила за приготовлениями. Она не сожалела об убийстве, ведь иначе он сам убил бы ее. Да и моряки, кажется, не слишком горевали о потере… Потом Лайла подумала: уж кому-кому, но только не ей судить о ценности человека по тому, как сильно его оплакивают. Тело человека, который с натяжкой заменял ей семью, сейчас гниет в целом мире отсюда. Нашел ли кто-нибудь Бэррона? Похоронил ли? Она отмела эти мысли. Все равно его не вернешь.

Кучка людей побрела обратно на корабль. Один из них подошел к Лайле, и она увидела у него в руке свой кинжал с волнистой гардой. Он что-то буркнул, потом поднял нож и вонзил в корзину у нее над головой. К его чести – что не ей в голову, а к ее чести – она и глазом не моргнула. Лишь быстрым движением перекинула связанные руки через клинок и разрезала путы.

Корабль был готов к плаванию, и Лайла, кажется, заслужила место на нем. Правда, не была уверена, в каком качестве – пленницы, балласта или члена команды. Заморосил дождик, но она с колотящимся сердцем стояла на палубе, стараясь не путаться под ногами. Корабль медленно отчалил, вышел на середину Айла и повернулся спиной к сверкающему городу. Лайла, стиснув поручни, смотрела, как Лондон исчезает вдалеке. Она стояла, пока не закоченели руки, постепенно осознавая все безумие своей затеи.

Капитан рявкнул: «Бард!» – и указал на людей, разгружавших ящики. Она пошла помогать. И вот так – нет, конечно, не только так, на это ушло много жарких споров и драк, в которых она одержала немало побед, сначала против других, а потом бок о бок с ними, много пролитой крови и захваченных кораблей – Лайла Бард стала своей в команде «Ночного шпиля».

IV

На борту «Ночного шпиля» Лайла не произносила почти ни слова (Келл был бы в восторге). Давала понять, что молчит просто потому, что не хочет говорить (хотя может: это все помнили после первого знакомства). Сама же при малейшей возможности старалась чему-то научиться, по крупицам собирала словарь. Но, хоть она и ловила на лету, все же поначалу было легче слушать, чем говорить.

Моряки часто заводили с ней разговоры, пытались угадать ее родной язык, но раскусил ее только Алукард Эмери.

Это случилось, когда Лайла пробыла на борту всего неделю. Капитан случайно застал ее за странным занятием: она ругала Кастер, свой кремневый револьвер, за то, что он превратился в никчемную железку с последней пулей, застрявшей в стволе.

– Вот так сюрприз.

Лайла подняла глаза и увидела Алукарда. Она с ходу поняла его и удивилась: неужели ее арнезийский так улучшился? Потом до нее дошло, что он говорит по-английски. Мало того, говорил он бегло и отчетливо, как человек, прекрасно владеющий королевским языком. Не как придворные выскочки, с трудом подбиравшие слова. А как Келл или Рай. Человек, знающий этот язык с самого детства.

В целом мире отсюда, на серых улицах родного города Лайлы, такая беглость ничего не значила, но здесь она резко отличала их обоих от простых моряков.

В последнем отчаянном усилии сохранить тайну Лайла сделала вид, что не понимает.

– Бард, не валяй дурака, – поморщился он. – Я только что тобой заинтересовался.

Здесь, под выступом верхней палубы, они были одни. Пальцы сами собой потянулись к ножу, спрятанному на талии, но Алукард взял ее за руку.

– Давай продолжим разговор у меня в каюте. – Его глаза блеснули. – Если ты не собираешься устроить сцену.

Лайла решила не резать капитану горло у всех на виду.

Раз уж это можно сделать наедине.

Как только они остались одни, Лайла ринулась в бой.

– Ты говоришь по-англ… – Она прикусила язык. – На королевском языке. – Именно так его здесь называли.

– Несомненно, – ответил Алукард и с легкостью перешел на арнезийский: – Но этот язык для меня не родной.

– Токк, – возразила Лайла на том же языке. – А с чего ты взял, что для меня он родной?

Алукард лукаво усмехнулся и снова перешел на английский.

– Во-первых, твой арнезийский ужасен, – поддразнил он. – Во-вторых, люди всегда и везде ругаются на своем родном языке. И надо сказать, ты выражаешься весьма красочно.

Лайла стиснула зубы, злясь на себя за ошибку. Алукард привел ее в свою каюту. Она была изысканна, но уютна, у одной стены стояла кровать, у другой горел камин, возле него два кресла с высокими спинками. На темном деревянном столе, будто пресс-папье на груде карт, свернулась клубочком белая кошка.

– Эса, – представил ее капитан. – Хозяйка моего корабля.

При их появлении она вздрогнула и приоткрыла один лавандовый глаз. Алукард сел за стол, сдвинул бумаги, рассеянно почесал кошку за ухом.

Он сидел спиной к Лайле, и ее рука снова потянулась к ножу за поясом. Но коснуться не успела: Алукард шевельнул пальцами, клинок выскочил из ножен и подлетел к нему. Рукоять дружески ткнулась в ладонь. А он даже не поднял глаз. Лайла прищурилась. За неделю, проведенную на борту, она ни разу не видела, чтобы кто-то применял магию. Алукард как ни в чем не бывало повернулся к ней с беззаботной улыбкой и небрежно бросил нож на стол. От этого стука Эса дернула хвостом.

– У тебя еще будет время разделаться со мной. – Он широким жестом указал на два кресла у камина. – А сначала давай побеседуем.

На столе стоял графин и два бокала. Алукард плеснул в них напиток красного цвета и протянул Лайле. Она не взяла.

– Почему? – спросила она.

– Потому что мне нравится королевский язык, – ответил он. – А поболтать не с кем. – Лайла понимала его чувства. Ей и самой было приятно заговорить после того, как она столько времени молчала. Как будто потягиваешься после долгого сна, расправляешь затекшие мышцы. – Не хочу, чтобы он заржавел, пока я в море.

Он сел, осушил свой бокал. В свете пламени блеснул драгоценный камень на лбу. Он указал пустым бокалом на другое кресло. Лайла подумала и все-таки села. Взяла со стола графин с пурпурным вином, налила себе, откинулась на спинку, подражая Алукарду. Вытянула ноги, скрестила щиколотки. Воплощенная беззаботность. Он рассеянно крутил одно из своих колец – серебристое перо, обернутое вокруг пальца.

Они долго рассматривали друг друга в полном молчании, как шахматисты, обдумывающие первый ход. Лайла всегда терпеть не могла шахматы. У нее не хватало терпения.

Первым заговорил Алукард. Сделал ход.

– Кто ты?

– Ты же помнишь, – ответила она просто. – Меня зовут Бард.

– Бард, – протянул он. – Я не знаю благородного дома с такой фамилией. Из какого ты семейства? Розек? Казин? Лорени?

Она беззвучно фыркнула и не ответила. Алукард предположил единственное, что могло прийти в голову арнезийцу: раз человек говорит по-английски, или на королевском, или как еще его тут называют, значит, он благородных кровей. Рожденный при дворе, привыкший блистать английскими словами, как бриллиантами, кружить головы знатным особам в погоне за титулом или короной. Лайле вспомнился принц Рай, его небрежное очарование и вечное кокетство. Она, пожалуй, легко могла бы привязать его к себе. Потом мысли перескочили на Келла – он стоял, как тень, позади блистательного наследника престола. Келл, его рыжеватые волосы, черный глаз, вечно хмурые брови…

– Хорошо, – перебил ее мысли Алукард. – Задам вопрос полегче. Мисс Бард, у тебя есть имя? – Лайла приподняла бровь. – Да-да, я знаю, что ты женщина. При дворе ты еще могла бы сойти за красивого юношу, но у мужчин, которые работают в море, обычно бывает побольше…

– Мускулов? – отважилась она.

– Я имел в виду растительность на лице.

Лайла невольно улыбнулась.

– И давно ты понял?

– Как только ты поднялась на борт.

– И позволил мне остаться.

– Ты пробудила во мне любопытство. – Он снова наполнил свой бокал. – Расскажи, что привело тебя на мой корабль.

– Твои люди меня привели.

– Я видел тебя в тот день. Тебе очень хотелось здесь остаться.

Лайла всмотрелась в него и произнесла:

– Мне понравился твой корабль. Кажется, он стоит кучу денег.

– Так оно и есть.

– Я хотела дождаться, пока команда сойдет на берег, потом прикончить тебя и забрать «Шпиль» себе.

– Какая искренность, – протянул он, пригубив вино.

Лайла пожала плечами:

– Мне всегда хотелось иметь пиратский корабль.

При этих словах Алукард рассмеялся:

– А с чего ты взяла, что я пират, мисс Бард?

У Лайлы вытянулось лицо. Она ничего не понимала. Не далее как вчера она видела, как он захватил чужой корабль. Хоть она и не покидала «Шпиля», но внимательно следила за схваткой. Ее спутники взяли корабль на абордаж, обчистили и скрылись с добычей.

– Тогда кто же ты?

– Я капер. – Он гордо вскинул голову. – На службе у славной арнезийской короны. Имею разрешение дома Мареш. Прочесываю их моря, слежу за порядком и улаживаю споры. Как ты думаешь, почему мой королевский язык так отточен?

Лайла тихо чертыхнулась. Неудивительно, что его люди чувствовали себя в той таверне с компасом как дома. Они добропорядочные моряки. От этой мысли она приуныла.

– Но ты не поднимаешь королевский флаг, – заметила она.

– Мог бы, наверное…

– Тогда почему?

Он пожал плечами.

– Веселья меньше… – И обернулся к ней уже с другой улыбкой – злой. – Я мог бы поднять королевский флаг, если бы хотел, чтобы меня атаковали на каждом углу, или если бы мечтал спугнуть добычу. Но мне нравится мой корабль, я не хочу видеть, как его потопят. И не хочу потерять работу из-за отсутствия результатов. Нет, «Шпиль» действует более тонкими методами. Но мы не пираты. – Он заметил, что Лайла приуныла, и добавил: – Да полно, мисс Бард, не вешай носа. Какая разница, как это называется – пиратство или каперство. Главное – я капитан этого корабля. И намереваюсь сохранить и свой пост, и свою жизнь. Отсюда вытекает вопрос: что делать с тобой. Тот человек, которого ты зарезала, Белс… Твою шкуру спасло только то, что ты убила его на суше, а не в море. На кораблях суровые законы, Бард. Если бы ты пролила чью-то кровь на моем судне, мне бы ничего не осталось, кроме как пролить твою.

– Ты все равно мог бы это сделать, – заметила она. – И твои люди не стали бы возражать. Так почему же ты меня пощадил? – Этот вопрос мучил ее с самого первого дня.

– А мне стало любопытно, – протянул он, глядя в спокойное белое пламя камина. – А кроме того, – он снова взглянул на нее, – я и сам давно думал, как бы избавиться от Белса. Мерзавец безбожно обкрадывал меня. Так что, пожалуй, ты оказала мне услугу, а я тебя отблагодарил. На твое счастье, команда тоже терпеть не могла этого ублюдка.

Возле его кресла появилась Эса. Ее аметистовые глаза впились в Лайлу. Кошка смотрела на нее, не мигая. Хотя Лайле казалось, что кошкам положено мигать.

– Встречный вопрос, – сказал он и выпрямился. – Ты пришла на борт с намерением убить меня и угнать корабль. У тебя была целая неделя. Почему же ты бездействуешь?

– Мы еще не подходили к берегу, – пожала плечами Лайла.

Алукард расхохотался.

– Ты всегда такая очаровательная?

– Только когда говорю на родном языке. Мой арнезийский, как ты справедливо заметил, оставляет желать лучшего.

– Странно, никогда не встречал человека, который говорил бы на королевском языке, но не знал простонародного.

Он умолк, ожидая ответа. Лайла пригубила вино и затянула паузу.

– Знаешь что, – сказал он, не дождавшись ответа. – Приходи ко мне по вечерам, и я помогу тебе освоить язык.

Лайла чуть не поперхнулась вином, потом яростно сверкнула глазами. Алукард рассмеялся – легко и непринужденно, хотя кошка все же ощетинилась.

– Ты меня неправильно поняла, – сказал он. Лайла залилась краской под цвет вина в бокале. У нее зачесались кулаки.

– Приходи составить мне компанию, – попробовал он еще раз, – и я не выдам твою тайну.

– И пусть вся команда думает, что ты спишь со мной?

– Им это и в голову не придет. – Он махнул рукой. Лайла постаралась не обидеться. – И честное слово, мне от тебя нужно только удовольствие приятной беседы. Я тебе даже помогу с арнезийским.

Лайла постучала пальцами по подлокотнику, раздумывая.

– Ладно, – сказала она, встала и подошла к столу, где на стопке карт лежал ее нож. Ей вспомнилось, как легко Алукард отобрал его. – Но я хочу кое-что взамен.

– Забавно. Мне казалось, я достаточно сделал для тебя: разрешил остаться на моем корабле, хотя ты лгунья, воровка и убийца. Но продолжай.

– Магия, – произнесла она, убирая кинжал в ножны.

Он приподнял украшенную сапфиром бровь.

– Что именно?

Она замолчала, подбирая слова.

– Ты умеешь ее творить.

– Ну и что?

Лайла достала из кармана подарок Келла и положила на стол.

– Научи меня.

Чтобы освоиться в этом новом мире, первым делом надо выучить его настоящий язык.

– Учитель из меня неважный, – вздохнул Алукард.

– Зато я хорошая ученица.

Алукард склонил голову, размышляя. Потом взял шкатулку Келла, отпер защелку, и шкатулка раскрылась у него на ладони.

– Что ты хочешь узнать?

Лайла вернулась в кресло, подалась вперед, уперлась локтями в колени.

– Все.

V

Арнезийское море

Напевая про себя, Лайла пробиралась сквозь недра корабля.

Время было позднее, «Ночной шпиль» уходил от обглоданного скелета «Медного вора». Тринадцать пиратов, которых она оставила в живых, скоро очнутся и обнаружат, что капитан мертв, а корабль ограблен. Они еще легко отделались: она могла бы перерезать им горло прямо по вытатуированным клинкам. Но Алукард потребовал пощадить их; он считал, что грабить и отпускать – намного интереснее.

Вино и приятная компания разогрели ее, под ногами мягко покачивался корабль, отовсюду доносились звуки моря – самая лучшая колыбельная, о которой она всегда мечтала. Вот оно, настоящее счастье.

В ушах прозвучал голос:

«Уходи».

Лайла узнала его – он шел не с моря, а с улиц Серого Лондона. Голос принадлежал ей самой, девчонке, какой она была столько лет. Отчаянной сорвиголовы, не доверявшей ничему и никому, кроме самой себя.

«Уходи», – призывал голос. Но Лайла не хотела.

И это пугало ее больше всего.

Она тряхнула головой и вошла в свою каюту, напевая про Саруса. Мелодия была для нее как скорлупка, защищающая от невзгод, хотя за несколько месяцев, проведенных на своем корабле, она их так и не нашла. Строго говоря, она пока что не может называть этот корабль своим, но это ненадолго.

Каюта была маленькая, в ней еле умещались койка и сундук, но только здесь на всем корабле она могла остаться по-настоящему одна. Едва она закрыла дверь, как вымышленный образ, созданный ею для чужих глаз, соскользнул с плеч, словно плащ.

В деревянных досках дальнего борта темнело единственное окно, а сквозь него виднелась лунная дорожка на океанских волнах. Лайла взяла с сундука фонарь и зажгла его движением пальцев – в нем вспыхнуло то же заколдованное пламя, какое горело в камине у Алукарда (заклинание принадлежало не ей, и магия тоже). Повесив фонарь на крюк в стене, она скинула сапоги, сняла оружие, разложила его на сундуке – все, кроме ножа с гардой, прикрывающей костяшки, его она оставила при себе. Даже теперь, когда у нее была собственная каюта, она все равно спала так же, как в самом начале, – спиной к стене, с оружием у колена. Давняя привычка. Ну и ладно. Она уже много лет не спала крепко по ночам. Жизнь на улицах Серого Лондона приучила ее отдыхать, даже не засыпая.

Возле оружия стояла маленькая шкатулка, которую в тот день подарил ей Келл. Шкатулка хранила его запах – он называл это запахом Красного Лондона. Аромат цветов, свежевспаханной земли. И всякий раз, открывая шкатулку, она в глубине души радовалась, что запах еще там. Эта ниточка ведет к городу, к нему. Лайла села на койку, скрестив ноги, и поставила коробочку на жесткое одеяло. Она падала с ног от усталости, но эта церемония стала для нее ежевечерним ритуалом, и она знала, что не уснет, пока не проделает это.

Шкатулка была из темного шероховатого дерева и запиралась на маленькую серебряную защелку. Вещица красивая, за нее можно было выручить неплохие деньги. Но у Лайлы не поднималась рука продать ее. Не из сентиментальности, говорила она себе – единственной вещью, которой она по-настоящему дорожила, были серебряные часы, – а потому что шкатулка была полезна.

Она открыла серебряную защелку, и настольная игра раскрылась. Все стихии лежали в своих канавках и ждали, пока их сдвинут. Земля и воздух, огонь и вода, и кость. Лайла размяла пальцы. Она знала, что большинство здешних жителей может освоить какую-нибудь одну стихию, максимум две, а ей, пришедшей из другого Лондона, не будет подвластно ни одной.

Но Лайла никогда не позволяла судьбе вставать у нее на пути.

Кроме того, тот старый жрец, мастер Тирен, говорил, что в ней есть сила, скрытая где-то в костях. Надо только ее вскормить.

Она поднесла ладони к капельке масла в одной из бороздок, как будто хотела согреться ее теплом. Она не знала, какими словами надо призывать магию. Алукард говорил, что нет нужды учить чужой язык, что слова человек произносит только для самого себя, они помогают сосредоточиться. Но без нормального заклинания Лайла чувствовала себя глупо. Сумасшедшая девчонка в темноте болтает сама с собой… Нет, какие-то слова нужны, и она давно поняла, что прекрасно подходят стихи. По крайней мере, это больше, чем просто слова.

«Тигр, о тигр, светло горящий», – проговорила она вполголоса.

Стихов она знала мало – воровская жизнь не располагает к литературным изыскам. Но Блейка помнила наизусть, спасибо матери, умершей лет десять назад. Лайла плохо ее помнила, но стихи остались – каждый вечер мама убаюкивала ее «Песнями Невинности и Опыта». Тихое журчание маминого голоса успокаивало ее, как волны, покачивающие лодку.

Вот и теперь эти слова, вернувшись, угомонили бурю в голове, расправили тугой воровской узел в груди.