Текст книги "Змеи, драконы и родственники"

Торжественная и сосредоточенная Свахерея расположилась в кресле под фикусом, держа в руках толстенную амбарную книгу с заклинаниями.

– Ты должна быть самой красивой и эффектной изо всех этих кикимор. Ну, что до красоты – то Душара тебя не обидел, тут ничего делать не надо. А вот что касается того, как ты будешь одета и в чем приедешь на прибацуйчик – об этом стоит как следует подумать. Дамочки при нашем дворе соберутся сплошь состоятельные и знатные, и не утереть им нос просто неприлично.

Галя, читавшая в детстве сказку про Золушку, чувствовала, что голова у нее идет кругом. Но, будучи женщиной самостоятельной и твердых правил, она напомнила бабуле:

– Не больно-то мне нужен ваш король. Я на сам… прибацуйчик хочу попасть, а стоять в длинной очереди невест – это, тетенька, увольте. Это же срам один – за мужиком бегать, задравши хвост. Да еще не он решать будет, а эта ваша Гедвига. Тьфу! Даже думать противно.

– Привыкла, что за тобой ухаживают? – лукаво осведомилась Свахерея.

– Не без того, – солидно отвечала Галя. – Я это дело люблю. Конечно, чтобы без всяких глупостев и вольностев – а с уважением. Я – девушка приличная, себя блюла. Мне мужу после не стыдно будет в глаза посмотреть.

– Розанчик ты мой! – умилилась ведьма. – Вся в нас с сестренкой. Мы точно такие же в молодости были. Гордые… Так, гордая моя, неси-ка ты с огорода тыковку побольше: карету станем колдовать.

– Ой! – по-детски всплеснула руками Галя.

Все остальные мысли разом вылетели из ее хорошенькой головки. Какой король? Какие смотрины? Главное – ей сделают настоящую карету, как у принцессы.

Она притащила в дом увесистую тыквищу и замерла в ожидании.

– Нет, – скривилась бабуля. – Чтой-то не то. Нам нужно всех потрясти, а кареты – это явление привычное. У кого – с позолотой, у кого – в эмали и вензельках, у кого – вообще не поймешь в чем. Здесь мы оригинальностью никого не потрясем: у меня воображения не хватит. А в этом справочнике вообще предлагают только типовые проекты – золотая подножка и форейтор на запятках. Нет! Не бывать такому, чтобы моя племянница явилась на прибацуйчик в сопровождении какого-то старомодного форейтора. А что это у тебя в уголке стоит?

– Бочонок с селедкой, – ответила ошарашенная резкой сменой темы внучатая племянница.

– То, что доктор прописал! – восхитилась ведьма. – Йа!

– Какой доктор? – всполошилась Галя.

– Мублап, наверное. Это чародей Хухлязимус, когда чем-то доволен, говорит: это то, что доктор прописал.

– Я такую карету как-то видела: огромную, с такими рогами длиннющими – их можно будет сделать золотыми, убрать лентами и цветочными гирляндами, – с хрустальными окнами, и двери самодвижущиеся.

– Это как?

– Сами открываются. Без лакея.

– Чудеса!

– На том стоим, – скромно сказала ведьма.

Затем она сосредоточилась, зашевелила губами, сделала пару замысловатых жестов, в одном из которых привиделось Гале нечто неприличное, о чем она с трудом умолчала.

Бочка с селедкой стала подпрыгивать и кружиться по комнате, подгоняемая незримой силой, затем затуманилась стыдливо, окуталась розовым дымком и… исчезла.

– Ой, – разочарованно сказала Галя.

– Что ж «ой»? – изумилась Свахерея. – Все в лучшем виде.

– А где же карета?

– Во дворе, как же бы она в доме-то уместилась?

– Бабуля!

– Целуй вот сюда, – подставила бабуля румяную щеку. – То ли еще будет, красавица моя. Сейчас мы тебе слуг наворожим. Пойдем-ка к ручью. Полуфабрикат ловить будем.

Глава, в которой такое делается, такое делается!

В любовь и ревматизм не верят до первого приступа.

На прибацуйчик Галя ехала настоящей королевой.

Ее платье заслуживает отдельного описания, но мы ограничимся только одним комментарием: Пьер Карден, Соня Рикель и взыскательный Балансиага просто лопнули бы от зависти, глядя на это чудо портновского искусства.

Туфельки на ее ногах были оторочены мехом и расшиты золотом и жемчужинками.

Роскошная смоляная коса была уложена самым причудливым образом и украшена самозитными и яшкуфонными заколочками, и это было роскошнее любой королевской короны. Потому что корону может заказать ювелиру всякий, у кого достаточно денег, золота и камней, а такие волосы случаются раз в сто лет.

Пышная грудь соблазнительно выглядывала из пены розовых кружев, а высокая шея была украшена восхитительным ожерельем.

Галя изящно ступала маленькими ножками, и – о чудо! – ей не мешали многослойные пышные юбки, сотканные будто из лунного света.

– Что значит порода! – восхитилась Свахерея. – Королева! Вся в нас с бабкой!

Галя и впрямь ощущала себя в своей тарелке, и драгоценный наряд сидел на ней как влитой, нисколько ее не стесняя. От счастья и предвкушения восторга глаза ее разгорелись, и без того яркие губы вообще стали пунцовыми… Словом, красота ее стала очевидной всем.

Когда же ведьма и ее любимая внучка вышли во двор, там их ждала диковинная карета.

Свахерея потрудилась на славу. Огромный экипаж упирался в небо прямыми тонкими рогами, с которых свисали гирлянды цветов, лент и драгоценностей. Золотые колеса сверкали на солнце. Стенки были исписаны и изрисованы самыми невероятными картинками и лозунгами. Галя прищурилась и прочитала по слогам:

– Выбирайте Мабольчаку! Мабольчака уже выбрал вас!

– Душара знает, что это такое! – развела руками Свахерея. – Но выглядит внушительно. А что с другой стороны?

С другой стороны щерился громадный хаббский череп, под которым было написано:

– Кисель Туляптиздам – это улыбка, которая всегда с тобой!

– Здорово! – восхитилась ведьма. – Это именно та карета, которую я мечтала заполучить для своего самурязного пинчончика.

Галя улыбнулась и вошла в салон экипажа. Вдоль стен, которые состояли почти сплошь из громадных окон, рядами стояли кожаные кресла. Они были вышиты шелком, а их ручки и какие-то странные перекладины, тянувшиеся вдоль всего экипажа под самым потолком, сделаны из золота. В передней части кареты была видна стеклянная кабинка для кучера.

– Что-то мне это напоминает, – прошептала Галя.

Надо упомянуть, что она никогда в жизни не выезжала с хутора Белохатки и потому не видела даже заурядной конки, не говоря уже об остальных чудесах техники. По этой причине Галя не признала в своей карете модификацию чешского троллейбуса. А может, и хвала Душаре?

Изнутри карета была также увешана яркими плакатиками:

– Нипригнацкие решетки для окон – это качество, которое говорит само за себя!

– Заказывайте все по сети укакдомп, и вам не придется ни о чем думать, кроме как об отдыхе на Уналишнянских островах!

– Напиток Горьмалух – твоя бодрость!

– Прокладки Незатяп защитят вас от того, чего вы боитесь больше всего на свете!

Свахерея заходить не торопилась. Она возилась с пакетиком, в котором сидели две крупные лягушки и тревожно дышали, тараща на нее прозрачные желтые глазки.

– Зачем же нам лягушки? – певучим голосом спросила Галя.

– Ты на прибацуйчике одна появиться никак не можешь. Тебе нужны сопровождающие лица, – пояснила бабуля. – И не какие-нибудь там лакеи, как у прочих вертихвосток, а такие, от которых глаз не смогут оторвать. Лягухи для этих целей в самый раз.

Наконец она упаковала квакающий и брыкающийся обслуживающий персонал и заняла место в карете возле дорогой внученьки.

– Осторожно, двери закрываются, – сообщил на всю карету невесть откуда взявшийся кучер.

Галя подпрыгнула на месте от неожиданности.

– Берет за душу? – восторженно спросила ведьма.

– Да уж, берет. В другой раз и заикой стать можно, – выдохнула раскрасневшаяся «принцесса».

– Следующая остановка – замок Дарт, – сообщил кучер. И взвизгнул: – Э-эх, залетные!

Троллейбус издал дикое многоголосое ржание, сделал слабую попытку встать на дыбы, после чего быстро покатился по дороге по направлению к королевскому замку. Никаких лошадей вблизи не было видно, равно как и троллейбусных проводов.

Галя сидела с широко раскрытыми глазами, уставившись в огромное окно, в котором проносились цветущие зеленые луга и рощицы, мелькали богатые особняки, дома и остолбеневшие люди. Все они – прохожие и проезжие – с изумлением взирали на это диво дивное: карету без лошадей, несущуюся во весь опор.

Однако долго наслаждаться поездкой двум пассажиркам не дали. Прямо перед ними возникла странная фигура, гораздо более похожая на классическую ведьму, нежели знаменитая Свахерея.

Фигура была наряжена в ярко-красный стеганый ватник с капюшоном, серые пуховые чулки крупной вязки и высокие красные тряпичные ботинки на стоптанной подошве. На груди у фигуры висела трепаная сумочка с мелко нарезанными бумажками и странного вида табличка: «Кондуктор-контролер».

– Так, девочки-мальчики, – забубнила она в пространство чуть выше Галиного уха, – быстренько предъявляем билетики, проездные! И вы, мамаша, не сидим как не здесь – показываем, что у вас там: пенсионное, служебное?

– Какой билетик? – испугалась Галя, принявшая кондуктора за какую-то нечистую силу.

– Закомпостированный! – взвизгнул «красный ватник». – Незакомпостированный талончик права на проезд не дает!

– ???

– На линии контроль, – завопила фигура. – Что вы себе думаете?!

– Кыш, – забормотала Свахерея.

– Или предъявляйте, или платить штраф будем! – разорялась «кондуктор». – Понаряжаются, сидят как принцессы на выданье, а на билет денег нет? Пешком ходить надо!

Галя покраснела от негодования, но перечить не смела, ибо не знала, существен ли данный ритуал для ее бабули. Если бы кто удосужился спросить лично Галю, то она уже отвернула бы голову наглой фигуре и глазом бы не моргнула. Ишь, развопилась…

– Не надо от меня отворачиваться, – наседала фигура на обалдевшую Свахерею, – я с вами разговариваю! Штраф! Штраф платить будем! И не надо мне огрызаться, а то на кнопочку нажму – и выскочишь как миленькая!

В этом месте Галя не выдержала и вцепилась в жиденькую шевелюрку кондукторши своими крепкими и сильными рабочими руками.

– Ах ты негодница! – завизжала та. – Кондуктора за волосы хватать? Помогите! На помощь, убивают на рабочем месте!

Свахерея с трудом оторвала разгневанную внучку от кондукторши. Со стороны могло показаться, что она не слишком и старалась. Освободившись от Галиного захвата, кондукторша убежала вперед и уселась на свое место, гневно бормоча что-то себе под нос.

– Бабуля, это что за чудасия? – изумилась внучка, поправляя платье.

– А-а, – безнадежно махнула рукой Свахерея. И, увидев, что фигура в ватнике снова направляется к ним, рявкнула: – Пошла, пошла прочь! Сколько надо объяснять: за все заплачено, у нас льготы – мы сотрудники ВольхМагСоюза!

Обернувшись к Гале, пожаловалась:

– Кошмар. Представляешь, вот каждый раз от этого, – она выразительно мотнула головой в сторону затаившейся до поры контролерши, – невозможно избавиться. Я уже и справочники смотрела, и к специалистам обращалась – ничего не помогает. Все в один голос талдычат: к хрустальной карете всегда прилагается эта пакость. И абсолютно у всех она такая шумная и ругливая.

– Что оно такое? – рассуждала ведьма. – Неужто без него ехать нельзя? Не понимаю. И ведь ничего не поделаешь, оно всегда оказывается внутри и ни за какие коврижки не соглашается выходить… Зато окна здесь прекрасные – светло, как на улице. Благодать.

Оказалось, что, пока воевали с разгневанным духом хрустальной кареты, успели добраться до Дартского замка. Свахерея открыла было рот, чтобы продолжить свои мудрые наставления и подробно рассказать внучке, как должна себя вести на прибацуйчике настоящая заморская принцесса, как вдруг подпрыгнула на месте и тревожно прислушалась к чему-то слышному только ей.

– Батюшки! – возопила она, схватившись за голову. – Батюшки мои! Забыла, склеротичка старая, напрочь забыла!

– Что такое, бабуля? – испугалась Галя.

– Дракона проклятущего совсем из виду упустила. Так увлеклась прибацуйчиком, что забыла напрочь про эту полосатую тварь. А Мулкеба глянул в свой хрустальный шар и вопит, что дракона нет нигде и полиглота, к ним приставленного, нет и что жизни в замке тоже нет, потому что Гедвиге вынь да положь этого монстра.

– Ты уж прости меня, пинчончик мой, – ласково обратилась ведьма ко внучке, – но мне нужно лететь на задание. Иначе король с нас голову снимет. Ах ты ж… Единственная надежда, что его величество сейчас будет очень занят на празднике. Может, я успею чего разузнать.

Ведьма лихо свистнула, и с неба, потрясая случайных наблюдателей, опустилась ее верная дымляжная седласая забаска. Свахерея вскочила в седло.

– Так, что я еще не сделала? – потерла она переносицу. – Ой! Лакеи же!

Выхватила из-за пазухи пакетик с лягушками, побормотала над ним, швырнула наземь. В эффектных вспышках крохотных молний, искрах и клубах розоватого дыма возникли две совершенно невозможные фигуры. Галя стояла с открытым ртом, не имея сил ни заговорить с обезумевшей от спешки и беспокойства бабулей, ни двинуться с места.

– Ну все, красавица моя, веселись, охмуряй короля, в обиду себя не давай. Скоро вернусь. Чао!

Ведьма пришпорила забаску, и та с надсадным воем взмыла к облакам.

– Бабуля! – пискнула Галя. – А чего же мне нельзя?..

– Не знаю, – донеслось откуда-то сверху. – Рискуй, экспериментируй!

– Что?!

Надо сказать, что вся эта суматоха произвела чрезвычайный фурор в Дартском замке.

Принцесса, прибывшая в такой огромной хрустальной карете, под надзором личной ведьмы, с невиданной охраной и такой нездешней красоты, сразу потрясла воображение добрых уппертальцев.

Дарт шумел, сплетничал, захлебывался от восторга и любопытства. Поэтому неудивительно, что его величество Оттобальт узнал о Гале задолго до того, как смог лично с ней познакомиться.

Он еще только спускался по парадной лестнице, нахлобучивая на рыжую голову ненавистный чепчутрик с пимпочками; тетя еще жужжала ему на ухо последние наставления; невесты еще толпились во внутреннем дворе, ожидая, когда дело дойдет до официального объявления прибывших гостей, а Галя уже стала популярной в Дарте фигурой. И было отчего.

Никто еще не прибывал в Упперталь в сопровождении двух затянутых в ярко-зеленые костюмы аквалангистов – в ластах, масках и с кислородными баллонами за плечами…

Мы не станем рассказывать, каким именно образом шедевр немецкой военной промышленности застрял в прозаической луже посреди леса. Это совершенно неинтересная история. В оправдание же экипажа можем привести единственный аргумент: лужа сия была уже как бы и не лужа, а начинающее болотце – вполне обозримое, но уже достаточно широкое и глубокое, чтобы в нем могла утонуть телега с лошадью и надолго задержаться такой вот бронированный исполин, как «Белый дракон».

Обнаружив, что даже двигатель супертанка в конце концов не выдержал выпавших на его долю испытаний и сдох в неравной борьбе с российским бездорожьем, Дитрих принял соломоново решение. Клаус и Ганс занимаются ремонтом – все равно большее число работников внутри танка будут только мешать друг другу; а командир, Генрих и Вальтер отважно отправляются на разведку, чтобы выяснить, куда их занесла нелегкая и как отсюда выбираться.

Растерянность танкистов усугублялась еще и тем фактом, что снег исчез, как только они отъехали чуть дальше от горной гряды, и теперь вокруг снова царило лето. Положение становилось все более невыносимым, и майор фон Морунген ощущал острую потребность немедленно что-либо предпринять. Не то напиться в драбадан, не то сдаться в плен партизанам, если таковых когда-нибудь удастся обнаружить. Не то радировать в Берлин командованию, что именно экипаж из пяти человек думает о войне с Россией и об умственных способностях немецкого генералитета. Но послать радиограмму, слава богу, было невозможно по техническим причинам.

Оставшись вдвоем, Клаус и Ганс откровенно занервничали.

Наступила чудесная летняя ночь. Лесные заросли наполнились таинственными звуками, о которых приятно читать в приключенческих романах, но куда менее приятно слышать своими ушами, находясь в незнакомом месте и зная, что случиться здесь может все, что угодно.

Клаус возился в машинном отделении, стуча, и гремя инструментами. Ганс все время приставал к нему с вопросами – волновался:

– Сколько мы еще будем сидеть в этой луже? Торчим на открытом месте уже третий час: любой партизан гранату бросит – и конец секретному танку. Клаус, много еще осталось?

Клаус просипел сквозь зубы, дрожа от напряжения:

– Лучше дай мне ключ на двадцать два.

Он затягивал ключом какую-то гайку, упираясь ногами в борт танка.

– А не хочешь помогать мне – наруби веток и замаскируй танк снаружи.

Ганс воззрился на него как на сумасшедшего:

– Сам маскируй, я еще жить хочу. Знаешь, как они метко стреляют? Один снайпер может целую роту положить в таких условиях: ночь, темнота кромешная, открытое пространство посреди леса. Осталось на груди нарисовать большой белый круг, чтобы человек не хлопотал и не напрягался. Чего уж там? – Тут он тревожно прислушался и поднял палец, привлекая внимание Клауса. – О! Слышишь, опять снаружи кто-то возится.

Клаус перестал шуметь и затаился.

– Точно. Что за чертовщина? А ну-ка, Ганс, дай очередь! Я здесь не для того гайки закручиваю, чтобы их кто-то раскручивал снаружи.

Ганс озабоченно проговорил:

– Так и своих можно грохнуть ненароком. Лучше ты сперва выгляни, а я тебя подстрахую у пулемета.

В этот напряженный момент снаружи послышался отчетливый стук по броне. Стучали деликатно, но настойчиво – твердою рукой. Так стучится одолжить спичек тот сосед, которому вы вот уже третий месяц должны двадцать марок.

Клаус оставил свои ремонтные забавы и бесшумно переместился к смотровой щели механика-водителя, поближе к источнику звука. Какое-то время он вглядывался в темноту, пытаясь обнаружить того, кто стучал.

Оказалось, что некто тоже выбрал эту щель, чтобы заглянуть в танк. Если его цели и были непонятными, то все очень быстро разъяснилось. Завидев мигающие глаза Клауса в проеме люка, некто сразу принялся излагать:

– Скажите, когда и где вы отдыхали последний раз? Впрочем, можете не говорить. – Существо по ту сторону брони вплотную приблизило лицо к щели, и несколько секунд Клаус и незнакомец молча таращились глаза в глаза. После чего глаза со стороны улицы исчезли, зато снова послышался текст: – Судя по вашему лицу, вы давно не отдыхали, а у нас для вас есть замечательное предложение, от которого просто невозможно отказаться! Вот тут, – и он стал просовывать в щель свернутый трубочкой лист бумаги, – небольшой списочек того, что вам наверняка понравится. Здесь есть все: и голубые лагуны, и золотистые пляжи, и серебристые водопады, – вам останется только выбрать и заказать…

Клаус сидел перед смотровой щелью с отвисшей челюстью. И бумага попала прямо в его открытый от изумления рот. Клаус поперхнулся, чуть не подавился и, яростно отплевываясь, обеими руками принялся выталкивать трубочку обратно, вопя при этом благим матом:

– Ганс! Партизанен, партизанен! Фойер! Фойер!

Если бы происходящее довелось наблюдать Тарасу Салонюку, то он бы понял, что еще дешево отделался от несгораемых светильников Селизрульской общины и муснямских чудо-рюкзачков.

Ганс выпустил в темноту несколько длинных очередей. Затем танкисты замерли и прислушались. Вдруг сверху в круглый проем открытого люка свесилась лохматая голова и заявила:

– Ваше поведение наглядно свидетельствует о крайне расстроенном состоянии ваших нервов. Если вы немедленно не найдете времени для отдыха, вам придется найти время для лечения. И вообще – не стоит так горячиться! Ну не любите вы отдых у моря, и золотистые пляжи вас не восхищают, так у нас на этот случай еще один списочек имеется, уж против него никто не сможет устоять.

Ганс подскочил, будто его выбросила катапульта, и, толкнув что есть силы незнакомца, захлопнул крышку люка. После чего опустился на прежнее место, дрожа всем телом. Он во всех подробностях успел представить себе, как в этот самый люк падает граната…

Снаружи послышался звук, который обычно издает плотное и тяжелое тело при соприкосновении с землей. Затем воцарилась гнетущая тишина. Танкисты испуганно переглядывались.

В боковой смотровой щели появились моргающие знакомые глаза, и знакомый голос неуверенно произнес:

– Может, вы предпочитаете семейный отдых где-нибудь в горах или любите путешествовать верхом? В этом случае мы тоже могли бы договориться.

Ганс почувствовал себя совсем неуютно и даже поежился. Чего от них хотел этот безумец, немцы даже не пытались понять. Однако ситуация вынуждала к объяснениям.

– Вас ист дас, вас волен зи?! – рявкнул Клаус.

Глаза помигали, и голос торопливо продолжил:

– Вы на этот счет даже не сомневайтесь: расценки у нас самые низкие, питание отменное, оплата в рассрочку, можно транспорт напрокат взять. К примеру, с окнами побольше, а то, я вижу, у вас с этим просто проблема. Наши клиенты всегда удовлетворены качеством нашего обслуживания. Пишут благодарственные письма…

Ганс отвинтил крышечку на деревянной ручке гранаты, дернул за кольцо и, приоткрыв люк, выбросил ее наружу. Раздался оглушительный взрыв.

Какое-то время в лесу царила полная тишина: ни звука, ни шороха, ни треска.

Затем вдалеке недовольный голос изрек:

– Пошли отсюда. Здесь толку не будет.

– Один Душара знает, что у этих иностранцев на уме.

– Да они, наверное, привыкли дома отдыхать. Или денег нету, а сказать стесняются.

– Или отпуск не скоро?

– Нынче люди от работы просто звереют.

Во всяком случае, первый пункт своего плана Дитрих выполнил.

Поскольку никаких ощутимых результатов блуждание по ночному лесу не дало, немцы принялись целенаправленно наклюкиваться алкогольным напитком, который Дитрих упорно именовал шнапсом и в котором любой уважающий себя упперталец за версту признал бы яздулейный мор. Мор был крепкой штуковиной – и уже через полчаса доблестные танкисты смотрели на жизнь сквозь розовые очки, еще через полчаса им казалось, что все к лучшему в этом лучшем из миров, а к концу третьей бутылки они были готовы побрататься с тем самым речным драконом.

Поэтому, когда радостная компания наткнулась в ночном лесу на живую душу, компанию это привело в состояние бурного щенячьего восторга. Чего нельзя сказать о живой душе.

Душа принадлежала славному партизану Колбажану Маметову, который – в поэтичском трансе, разумеется, – забрался довольно далеко от партизанского лагеря. Теоретически он знал о существовании немцев, но именно сию минуту не был готов к теплой и дружеской встрече. И к сражению тоже готов не был. Тем более что немцы широко улыбались, приветственно махали руками, лопотали что-то на своем неразборчивом языке и вообще вели себя крайне дружелюбно.

Стрелять в товарищей немецких захватчиков в такой ситуации было просто неприлично. Оставаться рядом с ними – страшно. Маметов молчал, сопел и все время порывался улизнуть от назойливых фашистов.

А те, обнаружив наконец в лесу человека с красной звездой на каске, обрадовались ему гораздо больше, чем просто родному. Этот человек был значителен и важен уже тем, что делал мир привычным, понятным и знакомым. Он доказывал и факт существования таинственных Белохаток, и то, что война продолжается, и то, что это все не сон, не бред и не галлюцинация. Да они ему памятник были готовы поставить.

И все-таки кое-что следовало уточнить.

Морунген приблизился к партизану на заплетающихся ногах и заговорил по-немецки:

– А ну стой! Ты кто такой? Нет, погоди, не говори. Спорю на десять марок: ты сейчас скажешь, что ты не партизан и никогда им не был.

Он торопливо полез во внутренний карман, но руки вели себя как-то до обидного странно, совершенно не соображали, как расстегиваются пуговицы и добывается портмоне. Дитрих скривился. Он ужасно не любил пьяных, еще больше не любил сам выступать в этой роли. Интуитивно он чувствовал, что завтра утром будет что-то неприятное, но вот что? Ох уж эти предчувствия…

Маметов не шевелился и не дышал.

– Ладно, – махнул рукой барон, – я дам тебе двадцать марок, только скажи, что ты партизан. Нет, они что здесь, сговорились все, что ли? – И, приставив руки ко рту рупором, закричал на весь лес: – Партизаны-ы-ы! Ау! Где вы, черт вас побери?!

Он покачнулся, деликатно обняв какое-то дерево, ошибочно принятое им за русскую березку, – шишковатое, с темной корой и крохотными коричневыми листочками. Обернулся к своему экипажу. Честно говоря, экипаж был не лучше своего бессменного предводителя и выглядел как шайка разбойников, захватившая обоз со спиртом. Дитрих внимательно вгляделся в красные блудливые рожи и не опознал ни одну из них как знакомую.

– Дам пятьдесят марок тому, кто покажет мне живого партизана! – И сам себе горячо порекомендовал: – Смотри, дружище Морунген, какие вороватые и хитрые физиономии. Типичные прощелыги. Держи ухо востро!

Маметов был похож на двадцать седьмого бакинского комиссара, которого по чистому недоразумению изваяли отдельно от двадцати шести предыдущих и не водрузили на пьедестал. Он только хлопал глазами. И барону его лицо показалось самым приятным и приличным из всех, какие ему пришлось видеть в ближайшее время. С этим приличным лицом он и решил вести дальнейшие переговоры:

– Так, – и Дитрих ткнул пальцем в маметовский автомат, – что это у тебя такое? Машинен пистоле П-П-Ша? Да, это П-П-Ша, давай его сюда.

Он забрал автомат себе. Маметов не пискнул и не пошевелился, пребывая все в том же ступоре. Морунген еще раз оглядел приличное лицо. Лицу очень шла типичная партизанская каска, и командир «Белого дракона» не видел никаких причин, по которым он мог бы отказать себе в удовольствии примерить эту прелесть. Он стащил каску с головы Маметова и попытался неверной рукой пристроить ее на себя, прямо поверх офицерского картуза.

– А это что такое? Военная шапка с красной звездой? Да, это шапка красного партизана – давай ее сюда, я буду красным партизаном!

Морунген наклонился к Маметову и поведал секрет, который так долго хранил в самых дальних тайниках своей души:

– Как я соскучился по партизанам, если бы ты знал. Кстати, как тебя зовут? Впрочем, не важно, иди сюда, я обниму тебя, мой друг! – И совершил попытку заключить в объятия закостеневшего, словно останки мамонта в вечной мерзлоте, Маметова. Однако координация была уже не та, что в недавнем прошлом (часа два назад), он промахнулся и чуть было не упал.

Поняв, что объятия – дело опасное, Дитрих обернулся к Вальтеру, который все еще силился сообразить, что здесь происходит.

– Вальтер, – заплетающимся языком поведал «гордость нации», – дружище, щелкни нас на фото. Дома должны знать, как я был партизаном.

В приливе любви и нежности к этому единственному в его жизни партизану Морунген решил пожертвовать ради него самым важным. Он решительным движением потыкал бутылку в руки Маметову:

– Как я люблю шнапс. Хочешь шнапс? На!

Тот уклонился, как профессиональный боксер. С таким шустрым партизаном в нынешнем своем состоянии Дитрих справиться не мог и решил оставить бутылку себе. Однако разочарование было серьезным. Профессиональные психологи, скажем, рекомендуют избегать таких разочарований, чтобы не приобрести комплекс неполноценности, который может отравить всю дальнейшую жизнь.

Дитрих был натурой сильной. Он заглянул в бутылку и громко произнес:

– Не хочешь? Он не хочет шнапса, представляете? – Тут его осенило, что партизана можно порадовать культурной программой. – Тогда пошли кататься на большом железном танке. Будешь хорошо себя вести – дам пострелять из пушки, большой железной пушки. – И он хлопнул Маметова по спине. – Нет, нет, это не то, что ты думаешь. – По-дружески обнял остолбеневшего Маметова за плечи. – Ты думаешь, Дитрих тебя обманывает? Нет, нет, это у вас танки делают из фанеры, а у нас… я знаю, тебе понравится.

Тут Дитрих наклонился к самому уху несчастного партизана и прошептал:

– Скажу тебе по секрету – сам фюрер на нем ездил, но, правда, совсем чуть-чуть.

Что подействовало на тонкую психику бойца Колбажана Маметова, теперь понять сложно. Но внезапно он ожил, во взгляде его засветилась искра понимания – и, изо всех сил толкнув Морунгена, Маметов бросился прочь и скрылся в лесу.

Барон нисколько не обиделся, но очень расстроился.

– Стой! Стой! – кричал он вслед, но нового друга уже и след простыл.

Дитрих опечаленно плюхнулся прямо на землю:

– Я же серьезно… Ну вот, наверное, не поверил. Оставил свой П-П-Ша, красную шапку и убежал – Не захотел дружить. Эх, лучше бы меня снова отправили воевать в Африку – там в песках… столько диких партизан…

И совсем уж тоскливо прошептал после долгой паузы:

– И где эти Белохатки?

Товарищ Тарас Салонюк тихо сопел возле теплого еще кострища. Снилось ему что-то очень хорошее, и выражение лица у партизанского командира было нежное и счастливое. А мы с вами знаем, что всякий раз, когда Салонюк засыпает с таким вот блаженным выражением лица, – это к большому шуму, гвалту и неразберихе. Примета такая.

Нынче источником шума и гвалта стал Маметов, ворвавшийся на место партизанской стоянки в состоянии крайнего возбуждения. Он не только кричал, но еще и тормошил своего несчастного командира. Салонюк просыпаться не хотел, отбивался руками, но глаза ему открыть пришлось. Тогда Тарас принялся увещевать своего бойца, надеясь выговорить себе еще хоть несколько часиков такого сладкого предрассветного сна.

– Командира! Командира! – дергал и теребил его Маметов. – Проснись скорее! Немецкая танка тута рядом совсем! Твоя людей поднимать, моя граната готовить!

Салонюк наморщился, как обиженный младенец, и зашептал:

– Маметов! Ну що ты за людына! Хиба ж так можна своему командиру у вухо крычаты? Люды сплять, тильки полягалы! Никуда твоя танка не денется. Завтра з самого ранку ее пидирвемо, запалымо – все, як тоби нравится. Тильки лягай, лягай, сынку, отдохни трохи.

Маметов интуитивно почувствовал, что ему не верят, и еще возбужденнее заговорил, размахивая руками:

– Не можна мне спать, немца там в лесу! Меня окружать, ловить, потом моя ахтомата и шапка себе забирать! Моей без ахтомата и шапка с красный звезда на фронте совсем не можна!

Салонюк, не теряя надежду выспаться, уговаривал неугомонного узбека:

– Во бисова дитына, десь в ночи танку знайшла. Завтра зранку пидирвемо твою танку и повидбираемо у нимця и ахтомат, и шапку… и горилку. Мабуть, у них трохи е. Хиба ж нимцю можна воюваты у наших краях без горилки? Иды, иды до хлопцив, видпочинь трохи.

Маметов отступать не собирался:

– Командира! Командира! Танка близко, завтра далеко!

Салонюк окончательно проснулся, а проснувшись, рассвирепел. Это называется – поставили Маметова беречь покой и сон товарищей по оружию? Это называется отдых?

– Ну що ты верзешь? – простонал он. – Яка така танка може буты в ночи тута у лиси?