Текст книги "Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире"

Я успел добежать на свое место как раз к возвращению учителя. Пока он обсуждал с классом «Убить пересмешника», я передал книжку своему приятелю Реджи, сидящему позади меня. После он поднял руку и попросился выйти в туалет. Я последовал за ним, и вскоре к нам присоединился еще один наш приятель. Мы встретились в одной из кабинок и положили журнал на крышку унитаза. Реджи достал зажигалку и поджег журнал. Мы были полнейшими кретинами: думали, что если уничтожим журнал, то все наши двойки исчезнут и мистеру Уокеру придется перевести нас в следующий класс. Вдобавок нам было невдомек, что трое детей, которые прячутся в туалете на протяжении десяти минут, наверняка вызовут подозрения.

Пока мы пытались побыстрее подпалить книгу, поджигая ее с разных сторон, дверь в кабинку распахнулась. На входе стоял мистер Уокер, его физиономия покраснела как помидор. Ох, ребята, дело было дрянь. Пока мы отчаянно дули на журнал, пытаясь его потушить, он схватил нас за чертовы уши. Богом клянусь, всю дорогу до кабинета директора мои ноги ни разу не коснулись пола. Там у стены стояло кресло, и, когда подошла моя очередь, он заставил меня встать лицом к креслу и взяться за подлокотники.

– Смотри на точку на стене! – рявкнул он.

– На какую точку? – спросил я.

Затем внезапно один за другим на мою гребаную задницу посыпались удары. Он выбил из меня все дерьмо, как из пыльного ковра, а потом отстранил от занятий. Ух, как мне тогда влетело от родителей.

Я чудом окончил среднюю школу Саут-Хиллз и примкнул к секции барабанов маршевого оркестра – это те самые ребята, от которых я был без ума в детстве. Поскольку мы соревновались с другими школами, мне пришлось изучить кучу разных трюков: крутить палочки, стучать по бокам барабана и всякой такой хрени, что уже выходило за рамки барабанной игры и превращалось в настоящий театр. Парни с большим барабаном размахивали молоточками на запястных ремнях, а все участники оркестра подбрасывали и щелкали палочками в унисон, маршируя в ногу. Все, чему я научился в ритм-секции, я позже использовал в своей игре с Mötley.

Но в школе всем было наплевать, и с тем же успехом я мог бы продолжать заниматься балетом. Куда бы я ни пошел, меня обзывали «педиком из оркестра». Черт возьми, я ведь не на флейте играл, а был барабанщиком. Меня бесило, что только я сам считал себя крутым.

Главным в нашей секции был высокий темноволосый парень по имени Трой, у которого слишком рано наступило половое созревание: его лицо было испещрено шрамами от прыщей, а кости, казалось, пытались вырваться из тела. Я был всего лишь новичком, но быстро преуспевал в группе, и довольно скоро он почувствовал, что я представляю угрозу его авторитету капитана барабанщиков. Однажды перед репетицией я наклонился за барабаном, когда он похлопал меня по спине. Когда я повернулся, он так сильно вмазал мне по носу, что тот перекочевал на другую сторону лица. Я пошел в больницу, где мне сделали анестезию, засунули в нос щипцы и с хрустом вернули его на место. Но после этого мой нос никогда не выглядел как прежде – он до сих пор кривой.

Я больше никогда не видел этого парня, потому что вскоре мои родители продали дом и переехали. Наш новый дом находился в пятнадцати минутах езды от прежнего жилища. Я перешел на второй курс в школу Ройал Оук Хай в районе Ковины / Сан-Димас.

Именно там я сколотил свою первую группу U.S. 101.1. Я спросил у родителей, можем ли мы репетировать в гараже, и, черт возьми, они разрешили. Гитарист группы Том был заядлым серфером и тащился по Beach Boys. Я же считал Beach Boys тупым дерьмом для педиков, но виду не подавал, потому что мне нравилось джемовать с настоящей группой (двое участников впоследствии создали глэм-группу Autograph).

Начиная с балета и заканчивая марширующим оркестром, я всегда был аутсайдером. Но, оказавшись в настоящей рок-группе, я вдруг понял, что быть аутсайдером – это круто. И есть большая разница между тем, чтобы быть отстойным аутсайдером и крутым аутсайдером. Тот факт, что моя группа была редкостным дерьмом, не имел никакого значения. Мы начали играть на школьных танцах и дворовых вечеринках: везде, где можно и нельзя. Именно на одном из этих выступлений я впервые увидел самого крутого парня в мире. Чувак-серфер с длинными распущенными светлыми волосами, точь-в-точь как у Дэвида Ли Рота. Он всегда был стильно одет во все белое и играл в группе, которая была намного лучше моей. Он ходил в школу Чартер Оук, примерно в миле от меня. Но на втором курсе его вытурили, и он начал ходить в нашу школу. Это смахивало на второе пришествие, когда этот тип, одетый в моднявые брюки клеш с низкой посадкой и белую безрукавку, переступил порог нашей школы. Все девушки теряли дар речи и без памяти влюблялись в длинноволосого рокера-серфингиста. Его звали Винс Уортон.

Томми со своим отцом Дэвидом Ли Томасом и матерью Вассиликки

Однажды после школы я подошел к нему и сказал: «Привет, чувак, как дела? Меня зовут Томми, я играю на барабанах. Я слышал, ты играешь в группе».

Его группа называлась Rock Candy, и я начал ходить на дворовые вечеринки, чтобы выпить и посмотреть, как они играют. У Винса был удивительный голос: он исполнял каверы Cheap Trick и звучал в точности как Робин Зандер. А еще он классно перепевал Sweet и Aerosmith.

Для меня Винс был Богом. Он играл в крутой группе, был крутым серфером, девушки падали в обморок, когда он проходил мимо. Ходили слухи, что он заделал сына еще до того, как поступил в старшие классы. Я думал, мне крупно повезло, что он вообще снизошел до разговора с таким тощим неудачником, как я. Я даже представить не мог, что когда-нибудь стану достаточно крутым, чтобы играть с ним в одной группе.

Глава 2
ТОММИ

О формировании Mötley Crüe: хаотичное сборище менестрелей, странников и негодяев.

Это был переломный момент для Suite 19: наш первый концерт в «Starwood». Я был весь как на иголках, ведь если ты играл в «Starwood», то ты добился успеха. Ох, блин, когда я впервые приехал в Голливуд, то пошел в «Starwood» на Judas Priest. Я был потрясен: британские рок-звезды, которые проделали весь путь до Голливуда со своим оборудованием и кожаными штанами. И вот они передо мной. Я чуть с ума не сошел, когда они исполнили «Hell Bent for Leather». Они играли самую тяжелую музыку, которую я когда-либо слышал, и я воображал, что они наверняка трахнули миллион цыпочек. Знал бы я тогда, что ждет меня самого!

В отличие от U.S. 101, Suite 19 играли оригинальный материал. Моя девушка, чирлидерша по имени Вики Фронтьер (ее мать Джорджия владела футбольным клубом «Лос-Анджелес Рэмс», а ее бабушка Люсия Памела записала диковатый альбом о внеземной жизни), сказала мне, что ее группе нужен барабанщик. Мы идеально спелись: три длинноволосых парня, которых выперли за неуспеваемость и которые ходили в вечернюю школу, прогуливая занятия, чтобы играть всякое дерьмо в стиле Эдди Ван Халена. Мне было семнадцать лет, и я не мог поверить, что оказался частью этого убийственного трио.

В то время я заметил, что по всему «Starwood» развешаны афиши какой-то группы под названием London. Через несколько недель после нашего концерта я пошел посмотреть, как они играют, и, блин, эти парни были покруче, чем гребаные Judas Priest. Они выглядели как телки, как New York Dolls или что-то в этом роде, с сумасшедшими нарядами в горошек. А я был просто истощенным, облезлым клоном Элиса Купера в спандексе из леопардовой кожи, туго натянутом на мои цыплячьи ноги. Но они были охуенно круты и привлекали толпы горячих цыпочек. Когда я увидел Никки, размахивающего своим басом на сцене, я подумал: «Что это за зверь такой?» У него были просто сумасшедшие волосы, спускавшиеся до скул, как у какого-нибудь дорогущего щенка из Беверли-Хиллз, который убежал из дома и теперь переживает не лучшие времена.

Suite 19 распалась, когда мы своровали все гитарные приемчики Эдди Ван Халена, какие только могли. Я недолго поиграл в другой группе, но она распалась после того, как я начал встречаться с сестрой вокалиста. Ее звали Джессика, и я считал ее сексуальной, потому что она была маленькой мексиканкой с натуральными крохотными титьками, веселой улыбкой и пухленькими щечками. В первый раз, когда мы трахнулись, я притащил ее в свой фургон и через несколько минут начал отлизывать ей. Она стучала кулаком по стене и кричала: «О Боже! Я сейчас кончу!» Я начал лизать сильнее, и вдруг она яростно зарычала, словно лев с занозой в заднице, и ее киска взорвалась. Отовсюду хлынула влага. Она кончила, словно танкер, налетевший на мель, и это было самое охуенное зрелище в моей жизни. Я подумал: «Боже мой, я люблю эту девочку. Она та самая!»

Каждый день после репетиций я забирал ее на своем фургоне, мы парковались в тихом месте, и она разбрызгивала свое дерьмо во все стороны. Я обожал, когда она кончала на меня. Но со временем мой фургон начал вонять. Однажды, когда я подвозил маму в магазин, она всю дорогу спрашивала, чем это смердит. Я прикинулся дурачком и сказал, что не знаю.

Позже Винс окрестил ее Бульвинклем, дескать, у нее лицо как у лося. Возможно, так и было, но мне-то какое дело? Она открывала для меня двери в мир крышесносного секса. Она была моей первой настоящей девушкой, и я думал, что все девушки так кончают, когда заводятся. Когда я понял, что ошибался, мне было тяжело расстаться с ней.

(В моей жизни на такое была способна лишь еще одна девушка, которая была подружкой высоченной порнозвезды индийского происхождения по имени Деби Даймонд. Годы спустя, когда от Бульвинкля осталось только смутное воспоминание, я работал с Трентом Резнором из Nine Inch Nails в студии A&M. У его басиста Дэнни Лонера был день рождения, и я пригласил Деби и ее подругу в качестве подарка. Сначала подружка Деби пуляла виноградинами из своей киски, чтобы развлечь нас, а потом уселась на пианино, а Деби принялась ей отлизывать. Вдруг эта девица откинула голову назад, застонала и пустила струю под два метра в потолок, прямо в тарелку с фруктами в другом конце комнаты.)

Итак, пока я трахал Бульвинкля и искал другую группу, гитарист Suite 19 Грег Леон начал джемовать с Никки, который ушел из London и пытался собрать новую группу. Никки видел выступление Suite 19 в тот вечер в «Starwood», и ему понравился мой стиль. Грег дал ему мой номер телефона, и я пошел на встречу с ним в забегаловку «Denny’s» на углу бульвара Бербанк и Ланкершим в Северном Голливуде. Я очень нервничал, потому что был всего лишь мелким панком. В моих глазах Никки был божеством, раз умудрялся по выходным устраивать аншлаги в «Starwood» и «Whisky». Когда он сел напротив меня, я зассал еще сильнее, потому что за сосульками черных волос я не мог разглядеть лица своего собеседника. В голове пронеслась мысль: «Да где же прячется этот парень?» Я хотел заказать ему собачье печенье, но не знал, есть ли у него чувство юмора. Честно говоря, я и сейчас без понятия.

Билет на концерт London в клубе «Starwood»

После ланча мы отправились в маленькую хибару на отшибе Северного Голливуда. Он жил за счет девушки по имени Лора Белл, барабанщицы группы Orchids, с которой он познакомился через Кима Фоули. Он сыграл мне несколько демо-записей, над которыми работал, и я инстинктивно начал барабанить по столу, как делал это на кухне в детстве. Мы тут же спелись, и стало очевидно, что скоро мы сбацаем что-нибудь вместе. Никки был целеустремленным парнем, и я обладал такой же одержимостью. Мы хотели взорвать сцену, править Стрипом, драться и трахать все, что движется.

Через пару дней я привез свою барабанную установку к Никки, и мы начали джемовать: только бас и барабаны, на кривом полу в гостиной его дома. Комната служила кухней, гостиной, столовой, местом для репетиций и кабинетом, а кладовка служила спальней Никки. Каждые несколько минут во время репетиций Никки снимал трубку телефона, набирал номер и пытался впарить кому-нибудь лампочки. Это была его работа.

Дерево на стенах прогнило и рассохлось, а жуки, выползавшие наружу, набрасывались на любую еду, которую мы забывали убрать со стола. Если решишь сделать сэндвич, то лучше не выпускай его из рук, чтобы он не достался полчищу насекомых. Я очень хотел попасть в новую группу с Грегом Леоном, но чертов Никки вышвырнул Грега. Грег был отличным гитаристом – он и Эдди Ван Хален были, вероятно, лучшими музыкантами на сцене, – но слишком обычным парнем, и Никки это не нравилось. Он сказал, что у Грега нет той изюминки, что у New York Dolls и Stooges. Он хотел, чтобы все выглядели и думали в точности как он.

Через объявление в «The Recycler» мы нашли гитариста на замену по имени Робин. Робин был довольно талантлив, но он был педиком, и все это знали. Он заправлял рубашку в брюки, мыл руки, прежде чем прикоснуться к гитаре, разогревался, играя гаммы, и вообще вел себя так, будто учился в музыкалке по классу гитары. Пожалуй, все его достоинства сводились к классной прическе.

Мы продолжали просматривать «The Recylcer», надеясь найти второго гитариста, достаточно уродливого и сумасшедшего сукина сына в противовес Робину. Однажды я нашел подходящее объявление: «Громкий, грубый и агрессивный гитарист открыт предложениям». Я позвонил и оставил чуваку свой номер, а через неделю в дверь Никки раздался робкий стук.

Мы открыли дверь, а снаружи стоял этот маленький тролль с черными волосами до задницы и в туфлях на высокой платформе, на которые был намотан целый рулон клейкой ленты, дабы они не разваливались. Он был похож на бомжеватого, крайне застенчивого и диковатого родственника кузена Итта[14]14
  Кузен Итт – персонаж из телесериала «Семейка Аддамс». Существо низкого роста, полностью покрытое волосами, поверх которых Итт всегда носит черные очки, котелок и перчатки.


[Закрыть]. Я заржал и позвал Никки: «Иди сюда! Ты должен посмотреть на этого чувака!» Когда они с Никки встали лицом к лицу, это было будто «Семейка Аддамс» встретилась со «Скуби-Ду». Никки в возбуждении оттащил меня в сторону. «Не могу поверить! – сказал он. – Вот еще один такой же, как мы!»

Следом за кузеном Иттом, таща за собой комбик Marshall, шел коротышка по имени Джон Крауч, или Стик. Он был прилипалой, и главная его ценность в этой жизни заключалась в наличии тачки, маленькой «Мазды», из одного окна которой в тот сырой весенний день торчала колонка, а из другого – гитарный гриф. (Справедливости ради надо сказать, что у Стика также был талант приносить буррито.)

Мы установили оборудование Мика, и Никки показал ему вступительный рифф из «Stick to Your Guns». Мик напряженно смотрел, ссутулившись и нетерпеливо потирая свои руки, ну вылитый богомол, а потом схватил гитару и выдал какое-то лютое дерьмо, сделав рифф настолько искаженным и безумным, что мы уже не могли его узнать. Я не понимал, с какой стороны оценивать гитаристов. Меня больше впечатляла громкость его игры, чем все остальное. И мне нравился его причудливый видок и звук: как будто он прибыл с другой планеты, населенной настолько продвинутым видом, что им не нужно принимать ванну.

Закончив, кузен Итт повернулся ко мне, глаза-бусинки сверкали сквозь спутанные волосы, и сказал: «Погнали за шнапсом». Мы взяли галлон шнапса в винном магазине, напились и джемовали целый час. Затем кузен Итт снова заговорил. Он отвел Никки и меня в сторону и пробормотал что-то о Робине. Затем он повернулся к Робину и сказал ему, как сварливый старикашка: «Проваливай отсюда. В моей группе есть только один гитарист, и это я». Нам даже не нужно было обсуждать, подходит Мик для группы или нет, ведь чувак уже был свой в доску.

Робин посмотрел на Никки, потом перевел взгляд меня, но никто из нас не сказал ни слова в его защиту. Его лицо помрачнело, затем покраснело, он уронил гитару и разрыдался. Он действительно был педиком.

После того как Робин забрал домой свое барахло, Никки покрасил мою шевелюру в черный цвет, чтобы она сочетались с их волосами. И они сподвигли меня сделать мою первую татуировку. Я изобразил Могучую Мышь – это мой самый любимый мультяшный герой всех времен и народов. Он напоминал мне меня самого: он маленький, а я тощий, мы оба всегда пытаемся спасти положение, и оба в конце концов получаем девчонку. Я попросил тату-мастера изобразить Могучую Мышь, которая выпрыгивает из большого барабана с палочками в руках.

Никки, Мик и я начали репетировать каждый день, и удивительно, сколько новых песен продолжало появляться в голове Никки. После этого мы тусовались в «Starwood», как будто уже были рок-звездами. Нам не хватало только вокалиста.

На прослушивание мы взяли упитанного туповатого парня по имени О’Дин, чья манера исполнения была чем-то средним между Cult и Scorpions. Он был потрясающим певцом, но Никки он не понравился, потому что не звучал как Брайан Коннолли из Sweet. Другая проблема О’Дина заключалась в том, что он очень трепетно относился к паре белоснежных перчаток, которые никогда не снимал. Он вбил себе в голову, что перчатки – это клевая фишка, а мы не пытались переубеждать его, потому что кроме него у нас никого не было.

Мы отправились в студию, чтобы записать несколько песен Никки: «Stick to Your Guns», «Toast of the Town», «Nobody Knows What It’s Like to Be Lonely» и песню Raspberries «Tonight». Нам дали всего два часа, поэтому, когда у нас закончилось время, Никки заставил меня переспать с женщиной-звукарем. Ее зубы торчали наружу, как бивни мамонта, но она была милой и обладала приличным телом. Она отвела меня к себе домой, и у нее там стояла роскошная кровать с москитной сеткой. Блядь, я никогда не видел ничего подобного. Тогда я был маленькой шлюшкой, пытался набраться самого разного опыта, поэтому сказал ей: «Вау, я бы с удовольствием потрахался в этой штуке». Мы хорошо потусили, и она позаботилась о том, чтобы у нас было свободное время в студии, пока мы не начали злоупотреблять гостеприимством.

Во время записи последней песни, которую мы приготовили для нашей демки, «Toast of the Town», О’Дин отказался снять перчатки, чтобы хлопать на заднем плане. Он считал, что, если снимет перчатки, это разрушит его загадку, хотя единственной загадкой оставалось то, откуда у него такой хороший голос. Никки был в ярости, когда О’Дин отказался хлопать в стиле Sweet на их песне «Ballroom Blitz». А что касается Мика, то тот ненавидел О’Дина, потому что считал его жирным ублюдком, дерьмовым певцом и просто чертовым спиритуалистом.

– Мне не нравится этот парень, – бормотал Мик во время репетиций. – Он хиппи. А я ненавижу хиппи.

Я поделился этим с Никки:

– Слушай, а Мик считает, что О’Дин никакой не бог.

– Вашу мать – сказал Мик. – Мне нужен тот тощий блондинчик, которого я видел в «Starwood» накануне вечером с группой Rock Candy.

– Ты имеешь в виду Винса?! – спросил я.

– Да, черт возьми, я имею в виду Винса, – кузен Итт нахмурился на меня. – Именно этого парня. Меня даже не волнует, умеет он петь или нет. Ты видел, что он выделывал с этой толпой? Ты видел, что творится с девчонками и как он ведет себя на сцене?

– Я ходил в школу с этим ублюдком, – сказал я ему. – Телки от него без ума.

Я дал Винсу свой номер телефона на его концерте, но он так и не позвонил. После того как мы уволили О’Дина, я заглянул к Винсу домой, дал ему демо-кассету и упрашивал его сходить к нам на прослушивание. Несколько недель мы ждали, пока Винс позвонит или зайдет, но он так и не вышел на связь. Наконец я не выдержал и позвонил ему снова.

– Я пытался связаться с тобой, – сказал Винс. – Я случайно постирал джинсы с твоим номером и не мог до тебя дозвониться.

– Послушай, – сказал я ему. – Это твой последний шанс, чувак. Ты должен заценить группу, в которой я играю. То, над чем мы работаем, взорвет тебе мозг. В группе играет Никки Сикс, и у нас есть гитарист, похожий на кузена Итта из «Семейки Аддамс».

– Хорошо, – сказал Винс. – Моя группа наебала меня прошлой ночью, и я на волосок от того, чтобы уйти. Вот что я тебе скажу: я приду в субботу. Где вас искать?

Суббота выдалась прекрасной: выглянуло солнце, дул прохладный ветерок. Я пил шнапс, Никки – «Джек Дениелс», а Мик потягивал свой кофейный ликер «Калуа» возле репетиционной точки IRS в Бербанке. Вдруг подъехал Винс на своем «Ниссане 280Z», с девушкой, которую мы сразу же прозвали Лави, потому что она была блондинкой, богатой и заносчивой, как Лави Хауэлл из «Острова Гиллигана».

Она вышла из машины и оценивающе посмотрела на нас, словно менеджер Винса. «Так-с, я должна посмотреть на гитариста, потому что он должен быть очень хорош, если собирается играть с тобой, детка», – ворковала она, моментально действуя нам на нервы. Винс стоял как маленький ребенок, одновременно дерзкий и чутка смущенный, с платиновыми белокурыми волосами, которые дико торчали из его головы, словно фейерверк. Никки дал ему несколько текстов, и он начал петь. Не сказать, что он прямо-таки вжился в песню, но он попадал во все нужные ноты и оставался в тональности. И тут случилась какая-то магия: его писклявый высокочастотный голос объединился с неряшливым басом Никки, перегруженной гитарой Мика и моими суетливыми и энергичными ударными. И это звучало как надо, несмотря на подпевки Лави, которая постоянно жаловалась, что песни не подходят Винсу.

Никки тут же начал переписывать свои песни под голос Винса, и первым его детищем стала «Live Wire». В ту самую секунду мы превратились в Mötley Crüe. В тот самый растреклятый миг. Мы создали одну из наших классических песен за пять минут первого джема с Винсом. Я не мог поверить своим глазам и ушам. По соседству репетировали Missing Persons, и мы так завелись, что на радостях устроили злую шутку: схватили навесной замок и заперли их в студии. Я до сих пор не знаю, как они выбрались из ловушки, да и выбрались ли вообще.