Текст книги "Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире"

Я вышел, чтобы найти его и высказать все, что думаю, но тут меня окликнула секретарша. Элис Купер работал в студии, и я несколько дней умолял ее разрешить мне встретиться с ним. Для меня он был могущественнее самого Господа Бога. И вот настал мой счастливый день.

– Он готов встретиться с вами, – сказала она. – Ожидайте в комнате возле его студии в три часа.

В три часа возле его студии появился безупречно одетый мужчина в костюме и с портфелем в руках. «Элис выйдет через секунду», – сообщил он мне, словно я собирался встретиться с Крестным отцом. Через минуту дверь в студию открылась, и из дверного проема повалил дым. Из облака медленно вышел Элис Купер. В руках у него были ножницы, которые он то открывал, то закрывал. Он подошел ко мне и сказал: «Я Элис». И все, что я мог сказать в ответ: «Да, твою мать, ты и впрямь Элис!» Такое эффектное появление и правда делало его Богом. Только спустя годы я понял, что это за дым.

К тому времени, когда моя рука зажила, наш второй альбом Shout at the Devil был закончен, и мы были готовы снова выступать вживую. Живя вместе, мы постоянно смотрели «Безумного Макса» и «Побег из Нью-Йорка», пока каждый кадр не отпечатался в мозгу. Нам начал надоедать образ глэм-панка, потому что многие другие группы копировали его, так что наш образ превратился в нечто среднее между этими двумя фильмами. Эти изменения началась одним вечером на концерте в «Santa Monica Civic Center». Там был Джо Перри из Aerosmith, который нажрался в дрова. Я подошел к нему, взял тушь и размазал ее под глазами в стиле «Воина дороги». Джо сказал, что я выгляжу отпадно, и это стало для меня достаточным стимулом. После этого я надел шипастый наплечник и нарисовал военный камуфляж под глазами, как один из разбойников в фильмах про Безумного Макса. Затем я попросил кого-то сделать мне кожаные сапоги до бедер с камерами на каблуках, которые выбрасывали дым, когда я нажимал на кнопку. В качестве декораций для наших выступлений мы нарисовали пейзаж в стиле «Побега из Нью-Йорка», сделали наши усилители в форме шипов и построили барабанную стойку, похожую на обломки взорванной автострады.

Мы возомнили себя самыми крутыми сукиными сынами на Божьей земле. Никто не мог отжигать так же круто, как мы, и так же непринужденно уходить от ответственности. Мы были вне конкуренции. Чем более отвязными мы становились, тем более великими нас считали люди, и тем больше они снабжали нас тем, что нам было нужно, чтобы стать еще более отвязными. Радиостанции приводили нам девчонок, менеджеры давали нам наркотики. Каждый встречный заботился о том, чтобы мы постоянно были под кайфом и с пустыми яйцами. Мы без раздумий могли вынуть свой прибор и помочиться на пол радиостанции во время интервью или трахнуть ведущую в прямом эфире, если она была хоть каплю привлекательна. Мы думали, что возвели животное поведение в ранг искусства. Но потом встретили Оззи.

Мы не шибко обрадовались, когда Elektra Records сообщили нам, что мы будем играть на разогреве во время тура Оззи Осборна Bark at the Moon. Мы сыграли несколько концертов с Kiss после Too Fast for Love, и мало того, что они были смертельно скучными, так Джин Симмонс выгнал нас с гастролей за плохое поведение. (Представьте мое удивление семнадцать лет спустя, когда Джин Симмонс, будучи уже известным бизнесменом, позвонил мне, когда я писал эту главу, и попросил не только права на фильм «The Dirt», но и эксклюзивные бессрочные права на историю Mötley Crüe.)

Перед туром с Оззи мы разогревались на ферме Лонг-Вью в Массачусетсе, где репетировали Rolling Stones. Мы жили на чердаках, и я умолял предоставить нам тот, где спал Кит Ричардс, который находился в сарае. Водители наших лимузинов привозили нам столько наркотиков и проституток из города, что во время репетиций мы едва стояли на ногах. Между нами и Томми стояло ведро, чтобы нам было куда блевать. Однажды к нам заглянули менеджеры и звукозаписывающая компания, чтобы посмотреть на наш прогресс или его отсутствие, а я продолжал вырубаться.

Мик, наш беспощадный надзиратель, наклонился к микрофону и объявил собравшейся толпе бизнесменов и раздатчиков чеков, суточных и авансов: «Возможно, мы могли бы сыграть для вас эти песни, если бы Никки не принимал всю ночь героин». Я так взбесился, что бросил свой бас на пол, подошел к его микрофону и сломал стойку пополам. Мик к тому времени уже был у двери, но я погнался за ним по проселочной дороге. Мы оба были на высоких каблуках, будто две всклочные проститутки.

Тур начался в Портленде, штат Мэн, и мы вышли на арену, где застали Оззи во время саундчека. Он был одет в огромную шубу из лисьего меха и увешан килограммами золотых украшений. Он стоял на сцене с Джейком И. Ли на гитаре, Руди Сарзо на басу и Кармином Аппайсом на барабанах. Это не было похоже на очередной тур с Kiss. Оззи предстал перед нами подергивающейся массой нервов и отборного безумия. Он рассказал нам, что во времена Black Sabbath целый год ежедневно принимал кислоту, чтобы посмотреть, что произойдет. Оззи столько всего перепробовал за свою жизнь, что уже позабыл о том, что пробовал, а что нет.

Мы поладили с ним с первого дня знакомства. Он взял нас под свое крыло и дал нам почувствовать себя комфортно, выступая перед аудиторией в двадцать тысяч человек каждый вечер. Такого трамплина у нашего самолюбия еще не было. После первого шоу на меня нахлынуло чувство, подобное тому, которое я испытал, когда мы распродали билеты на наш первый концерт в «Whisky». Только это было гораздо круче и ближе к пьедесталу победителей, что бы это ни значило. Маленькая мечта, которую мы вместе вынашивали в Mötley-хате, вот-вот должна была осуществиться. Дни, когда мы убивали тараканов и горбатились ради еды, закончились. Если выступление на музыкальном фестивале в США было искрой, озарившей то, чем мы могли стать, то турне с Оззи стало спичкой, которая подожгла группу. Без него мы, вероятно, стали бы одной из тех лос-анджелесских групп, как London, – звездами, которым не суждено зажечься.

Оззи почти не ночевал в гастрольном автобусе, а всегда ошивался в нашем. Он врывался в дверь с пакетом, полным кокаина, и пел: «Я кокаиновый чувак, я кокаиновый чувак, я нюхать кокаин мастак», и мы нюхали кокаин всю ночь напролет, пока автобус не останавливался в следующем городе.

Однажды мы оказались в городке под названием Лейкленд, штат Флорида. Мы вывалились из автобуса под лучами полуденного солнца и направились прямо к бару, который отделялся стеклянной витриной от площадки с бассейном. Оззи снял штаны и засунул долларовую купюру в свою задницу, затем вошел в бар, предлагая этот доллар каждой паре внутри. Когда пожилая дама начала ругать его, Оззи схватил ее сумочку и убежал. Он вернулся к бассейну в одном лишь маленьком платьице, которое нашел в сумке. Мы смеялись, хотя и не были уверены, это такое чувство юмора или тяжелый случай шизофрении. В последнее время я все больше склоняюсь к последнему.

Мы стояли там в футболках и коже, Оззи в платье, как вдруг Оззи толкнул меня: «Эй, приятель, я хочу затянуться».

– Чувак, – сказал я ему, – у нас нет дури. Может, я могу послать водителя автобуса за чем-нибудь.

– Дай мне соломинку, – сказал он невозмутимо.

– Но, чувак, у нас нет кокса.

– Дай мне соломинку. Я щас затянусь.

Я протянул ему соломинку, он подошел к трещине в тротуаре и наклонился над ней. Я увидел длинную колонну муравьев, идущих к маленькому песчаному холмику на стыке тротуара и грязи. И пока я думал: «Нет, он этого не сделает», он взял и, мать его, сделал это. Он поднес соломинку к носу и, оттопырив из-под платья голую белую задницу, похожую на нарезанную дыньку, одним чудовищным фырканьем отправил всю вереницу муравьев себе в нос.

Он встал, запрокинул голову и завершил действо мощным фырканьем правой ноздрей, от которого пара несчастных муравьишек отправилась прямо в горло. Затем он задрал верх платья, схватил свой член и помочился на тротуар. А затем, даже не взглянув на растущую толпу зевак – все участники тура наблюдали за ним, в то время как старушки и семьи у бассейна делали вид, что ничего не замечают, – он опустился на колени и, окунув подол платья в собственную лужу, облизал его. Он не просто провел по нему языком, а сделал полдюжины долгих, томительных и тщательных движений, как кошка. Затем он встал и, сверкая глазами и мокрым от мочи ртом, вперился прямо на меня: «Сделай это, Сикс!»

Я сглотнул и вспотел. Против такого общественного давления я пойти не мог. В конце концов, Оззи так много сделал для Mötley Crüe. И если мы хотели сохранить репутацию самой грязной группы, я не мог отступить, тем более не на людях. Я расстегнул штаны и достал член на виду у зевак в баре и возле бассейна.

«Мне плевать, – мысленно успокаивал я себя, пока делал лужу. – Я вылижу свою мочу. Кому какое дело? Она ведь все равно вышла из моего тела».

Но, когда я наклонился, чтобы закончить начатое, Оззи оттолкнул меня и сам припал к луже. Он стоял на четвереньках у моих ног, лакая мою мочу. Я вскинул руки: «Ты победил». И он победил – с этого момента мы всегда знали: что бы мы ни делали, где бы ни оказались, всегда найдется кто-то, кто окажется отвратнее и отвязнее нас.

Но, в отличие от нас, у Оззи был предел, совесть, тормоз. И все это воплощала маленькая пухленькая невзрачная британская женщина, одно имя которой заставляет губы дрожать, а колени стучать. Шэрон Осборн, безжалостный диктатор, чье присутствие в одно мгновение возрождало наши детские страхи перед строгими училками.

Шэрон присоединилась к туру после Флориды, чтобы восстановить порядок. Внезапно Оззи превратился в идеального мужа. Он ел овощи, держал ее за руку и ложился спать сразу после каждого шоу, без наркотиков в носу и мочи во рту. Но ей было недостаточно хорошего поведения Оззи. Шэрон хотела, чтобы мы тоже были пай-мальчиками. Когда она зашла в нашу гримерку и увидела там девушку на коленях и нас четверых со спущенными штанами и виноватыми мальчишескими улыбками на лицах, она установила закон. Она запретила наркотики, девушек и любые другие развлечения, кроме настольных игр. Чтобы убедиться, что ее правила соблюдаются, она исключила алкоголь из нашего тур-райдера и назначила себя единственным хранителем и распространителем пропусков за кулисы. Мы так расстроились, что попросили фирму по изготовлению атрибутики, которая путешествовала с нами, сделать новую футболку. Спереди на ней был изображен смайлик, изрешеченный кровоточащими пулевыми отверстиями. Задняя часть представляла собой круг, куда было вписано «Секс, веселье, выпивка, вечеринки, быстрые тачки, киски, героин, мотоциклы». Круг перечеркивала большая красная линия, а под ней – слова «Унылый тур: “83–84”». Мы раздали футболки всем участникам тура, включая Оззи.

Закончилось тем, что я приполз к Шэрон на коленях и взмолился: «Мне правда нужно перепихнуться. Я схожу с ума».

– Нет, тебе нельзя, Никки, – решительно сказала она. – Ты подхватишь какую-нибудь болезнь.

– Мне плевать на болезни, – вопил я. – Я сделаю прививку. Я просто хочу потрахаться.

– Ладно, – согласилась она. – Только один раз.

– Спасибо, мам.

Она повела меня за руку к краю сцены и сказала: «Итак, какую ты хочешь?», будто я был маленьким мальчиком в кондитерском магазине.

– Можно мне ту, что в красном, пожалуйста?

В тот же вечер с гастролей слился Кармайн Аппис. Он играл с Vanilla Fudge, Cactus и Родом Стюартом и был в некотором роде звездой, поэтому решил продавать собственные футболки. С нетипичным великодушием Шэрон дала ему разрешение. Но, когда фанаты принесли футболки, чтобы Кармин расписался на них, он увидел большую дырку в области груди: Шэрон и Оззи вырезали лицо Кармайна со всех его футболок. Они не на шутку разосрались, в результате чего Кармин ушел из группы, а Томми Олдридж вернулся, чтобы заменить его на барабанах.

Всякий раз, когда Шэрон исчезала с гастролей, Оззи затягивало обратно в пучину морального разложения. В Нэшвилле он нагадил в ванной Томми и измазал дерьмом все стены. В Мемфисе они с Винсом угнали машину, ключи от которой все еще болтались в замке зажигания, терроризировали пешеходов на Бил-стрит, а затем уничтожили тачку, разбив окна и выпотрошив обивку. Несколько дней спустя мы оказались в Новом Орлеане во вторую ночь праздника-карнавала Марди Гра. Город утопал в огне. Томми, Джейк и я подрались на ножах в баре на Бурбон-стрит, пока Винс и Оззи устраивали тур по стрип-клубам. Когда мы все вернулись в отель, пьяные и перепачканные кровью, нас ждала мамочка. Шэрон прилетела в город и запретила нам снова общаться с Оззи.

Иногда, когда Шэрон не было дома, Оззи истерил, как ребенок, оставшийся без матери. В Италии он купил надувную куклу, нарисовал на ней усы Гитлера и держал ее в задней комнате нашего автобуса. По дороге в Милан он постоянно разговаривал с ней, как будто это его единственный друг. Он говорил кукле, что существует какой-то заговор, что все ополчились против него и замышляют его убийство. Когда он вышел на сцену в тот вечер, на нем были гестаповские сапоги, трусики, лифчик и белокурый парик. Сначала казалось, что он прекрасно проводит время, но после нескольких песен он сорвался и начал плакать.

– Я не животное, – всхлипывал он в микрофон. – Я не урод.

Затем он извинился перед зрителями и ушел со сцены.

В тот вечер в гостиничном номере, который делили мы с Миком, Оззи спросил, можно ли ему воспользоваться телефоном. Он поднял трубку и сказал: «Англия, пожалуйста».

Я выхватил трубку из его рук и положил на место: «Чувак, ты не можешь звонить в Англию. У меня нет таких денег».

Он сделал вызов за счет абонента, и Шэрон на другой линии согласилась принять звонок.

– Я хочу развестись, – сказал Оззи так трезво и серьезно, как только мог.

– Заткнись и иди спать, – огрызнулась она и бросила трубку.

Черт дернул нашего тур-менеджера поселить в одной комнате несносного меня и тихоню Мика Марса. Мы были как в фильме «Странная парочка». Помню, как у меня не получалось написать песню, и тогда я выбегал в коридор и начинал крушить гитарой светильники. Потом возвращался в комнату, волоча за собой сломанный инструмент, и спрашивал Мика: «Скажи, могу я позаимствовать твою гитару?» Мы регулярно ссорились, обычно из-за того, что я веселился или приводил в номер девушек. После того как я вырвал клок его волос, когда он не разрешил мне взять его гитару, мне наконец-то выделили отдельную комнату. Но покой Мику только снился, ведь вскоре один из постояльцев отеля вызвал полицию, увидев, как Томми носится голым по коридору, и копы случайно арестовали вместо него Мика.

Мы гастролировали с Оззи без перерыва больше года, иногда отвлекаясь на сольные выступления или концерты с Saxon. Попутно мы удостоились наших первых золотых и платиновых пластинок, впервые услышали себя на радио, и нас начали узнавать на улицах за пределами Лос-Анджелеса. Все происходило так быстро – и чем быстрее, тем хуже становились наши отношения. В день окончания гастролей автобус высадил меня перед домом, где мы жили с Литой. Я стоял на улице минут десять с чемоданом в руке, все никак не решаясь войти. Когда я наконец-то переступил порог и обнял Литу, то не сказал ни слова. Я просто стоял как истукан. Я не знал, что мне делать. Что-то выключилось во мне во время тура, и я понятия не имел, как это снова включить.

Когда через несколько дней Лита умчалась на свои гастроли, я почувствовал облегчение. Мне было невыносимо поддерживать с ней отношения, особенно учитывая, что мы оба постоянно в разъездах, и я понятия не имел, как общаться с женщиной, к которой остыл. К моменту ее возвращения я уже переехал на другую сторону улицы и поселился у Роббина Кросби, гитариста глэм-метал группы Ratt. В день переезда я вновь с головой погрузился в нищету и убожество. Кросби был достаточно любезен, чтобы позволить мне спать на своей единственной кровати, пока сам дрых на полу. Вместо холодильника у него был контейнер, наполненный пакетами со льдом. Кухня постоянно была залита водой, поскольку на дне контейнера была дырка. Управляющий домом ненавидел меня и каждый день грозился вышвырнуть мою татуированную задницу, если я вздумаю устраивать вечеринки, бухать у бассейна или что-нибудь еще в этом духе.

Я не мог раскошелиться на новый контейнер для льда или настоящий холодильник для дома, но без проблем купил новехонький «Корвет». В тот же день, забрав его со стоянки, я поехал в «Reseda Country Club» и подцепил там девчулю. Мы вышли на стоянку, я посадил ее на капот, раздвинул ноги, и мы начали трахаться. Постепенно собралась толпа зевак, и я запомнил только, как они говорили: «Да, чувак! Классная тачка!»

Я пытался забыть о Лите в страстных объятиях других женщин. Через несколько недель после моего переезда в другом крыле нашего жилого комплекса поселилась низенькая, по-ботански привлекательная девушка-очкарик из колледжа. Так что однажды вечером, вместо того чтобы тусить с Роббином, я зашел к ней домой с бутылкой шампанского, упаковкой кокаина и кучей пилюль. Мы балдели всю ночь, и ожидаемо все закончилось трахом. Когда я вернулся в свою квартиру в семь утра, управляющий поливал цветы на улице. Желая подлизаться, я помахал ему рукой и как можно более невинно улыбнулся. Он повернулся, посмотрел на меня и уронил шланг. Он застыл, будто увидел привидение. Я не мог понять, что на него нашло. Я вошел в квартиру и случайно наступил на Роббина.

– Чувак, что с тобой случилось? – воскликнул он, когда его глаза привыкли к свету.

– Я трахнул ту зубрилу. Делов-то! – отмахнулся я.

– Нет, чувак, иди посмотри в зеркало, – ответил он.

Я подошел к огромному разбитому зеркалу (видать, кто-то в пьяном угаре перепутал его с дверью) и посмотрел на себя. Все лицо было перепачкано кровью, от подбородка до носа. Очевидно, у нее были месячные, а я был слишком обдолбан, чтобы заметить это. Судя по всему, это был ее первый день.

Несколько недель подряд я трахал все, что движется, а потом узнал, что какой-то мелкий панк познакомил Литу с ее новым хахалем, парнем по имени Дон из группы Heaven. Конечно, я больше не хотел ее, но это не означало, что она могла достаться кому-то другому. В яростном порыве идиотской и лицемерной ревности я позвонил Томми. Мы встретились у моего дома, вооружились деревянными досками и направились домой к Лите, чтобы посмотреть, что к чему. Мы пробрались внутрь и встали посреди комнаты с оружием наготове. В доме оказался только тот мелкий панк-рокер, который зашкерился в углу. Мы набросились на него, безжалостно мутузя по голове и груди, пока наконец не сломали доски об его спину. Мы оставили его лежать в углу, запачкав стены кровью.

Через несколько часов в моей новой квартире зазвонил телефон.

– Иди к черту! – это была Лита. – Ты такой ебаный мудила.

Я объяснил ей свою версию событий, и тогда она прервала меня фразой, которая до сих пор звучит у меня в голове: «Этот панк, которого ты только что избил, даже не познакомил меня с Доном!»

Мне было особенно неприятно, что я втянул Томми, потому что накануне вечером трахнул его девушку Хани. Она позвонила и сказала, что у нее есть наркотики. Я приехал, чтобы кайфануть, а там одно за другим, и вот я оказался голым в ванной в поисках какой-нибудь мази, чтобы замаскировать царапины на спине. Это еще один образ, который я не мог выбросить из головы на их вечеринке по случаю помолвки. Он был моим лучшим другом и, возможно, понял бы меня. Но я так и не смог ему признаться.

Глава 5
ТОММИ

Ревность оборачивается солидной суммой за лечение зубов.

Кто-то нашептал мне о голливудской вечеринке, на которой будут горячие цыпочки. Само собой, я не мог это пропустить. Вот так и познакомился с Хани. Первое, что мне бросилось в глаза, – первое, что я всегда замечаю, – это ее большие дыни. У нее было потрясающее тело с изгибами, как у модели нижнего белья. Разумеется, она и правда оказалась моделью. Личико у нее тоже было красивое, но не смазливое или утонченное – оно было покрыто шрамами, но не физическими, а душевными. Я уединился с ней в ванной, чтобы принять немного кокаина, а на следующее утро уже мылся у нее дома.

На этом все должно было и закончиться. Но, блин, я как всегда облажался: слишком уж я открыт, слишком легко ведусь, слишком быстро влюбляюсь, черт возьми! Я помешался на Бульвинкле, потому что та кончала, как бутылка шампанского, я запал на Хани, потому что она была моделью нижнего белья, и мне так льстило, что на меня обратила внимание настоящая модель. Но мне и в голову не приходило посмотреть на этих девушек трезвым взглядом и увидеть их такими, какие они есть: ебнутыми на всю голову, чувак.

Как и Бульвинкль, Хани была жутко ревнивой. Однажды вечером в «The Troubadour» ко мне со спины подошла девушка и ущипнула меня за задницу. Хани молча развернулась и, блядь, затушила сигарету о глаз девушки. Затем Хани вывела ее на улицу, скрутила ей руку за спиной и, сука, сломала ее. «Посмотрим, как ты теперь будешь его щипать», – прошипела она, уходя. Через две недели я увидел ту девушку в «Rainbow». На ней был гипс, и она была так напугана, что даже не поздоровалась.

Ну, чуваки, угадайте, как я поступил после этих событий? Я, блядь, переехал к Хани. Мы нашли квартиру на Гоуэр-стрит в Голливуде. В тот день, когда я пришел домой, захватив свои первые золотые и платиновые награды за Shout at the Devil, она приревновала меня из-за того, что нашла у меня фотографию какой-то девушки. После этого она швырнула в меня тарелкой, которая попала в кейс с золотой наградой и разбила его.

Я никогда и близко не испытывал такую ревность, как она. На одной из вечеринок РТБ мы сидели вокруг джакузи. Она сделала мне минет, а потом я велел ей отсосать у РТБ. Мне казалось, что это жест в духе делового этикета: сделать приятное продюсеру. Конечно, я был слишком упорот, чтобы помнить, что его подобное дерьмо не интересовало. Такое чувство, что на своих вечеринках он никогда не дурачился с девушками и не употреблял наркотики.

Только во время тура Оззи я вышел из себя. Мы приехали в Буффало. Я впервые увидел снег, поэтому был вне себя от радости. За кулисами ко мне подошел фанат и сказал: «Эй, чувак, у твоей жены зачетная щель. Ты везунчик».

Я был навеселе и только что сошел со сцены, поэтому схватил его и сурово сросил:

– Что ты сказал?

– Я сказал, что у твоей жены отличная киска.

Я знать не знал, что он несет, но это прозвучало как откровенное оскорбление. Тогда я с размаху вмазал ему по башке. Он упал на землю без сознания. Удал получился хороший, сильный, и я им гордился. Мы ждали в автобусе, пока наш менеджер Даг Талер упрашивал парня не идти в полицию.

– Я не понял, что это было? – спросил я Дага, когда он забрался в автобус. Оказалось, что Хани продала наши интимные снимки в журнал «Секс знаменитостей», а мне об этом не сказала.

Мы остановились у ближайшего магазина и взяли номер журнала. В нем было полно снимков, которые я сделал одной ночью, и заголовок был что-то вроде «Подружка Томми Ли рассказывает (и показывает) все». Я мог бы убить эту суку за то, что она торговала моей новообретенной славой за моей спиной. Но угадайте, что я сделал вместо этого?

После концертов Оззи гастрольный автобус высадил меня возле нашей квартиры. Я подошел к двери, отхлебывая из бутылки «Джека», которую пил с вечера. Хани ждала на кухне в своем черном бесстыдном платье с глубоким декольте. Я уже готов был обругать ее, но она прервала меня.

– Угадай что? – спросила она.

– Что?

– Я нашла священника, купила кольца, все подготовила.

– Для чего?

– Я хочу выйти замуж.

– За меня? Но ты только что продала наши фотографии порножурналу и даже не сказала мне.

– Это должен был быть подарок на твой день рождения. А мне требовались деньги, чтобы купить кольца для нашей свадьбы. Поэтому я не могла тебе сказать.

Я хотел было немного подумать, но мне помешал алкоголь. Из моего рта вырвались самые глупые слова, которые я когда-либо произносил: «Ладно, к черту. Давай сделаем это».

Мои родители были в ужасе. Они назвали мне сотню веских причин не жениться: я слишком молод, ее ревность только усилится, они не хотели видеть в качестве невестки женщину, которая будет продавать наши интимные фотографии порножурналам. Я отказывался их слушать, но, к счастью, вскоре вмешались обстоятельства.

Настоящая жесть началась, когда мы поссорились из-за какой-то сумасшедшей бабы, которая звонила на наш домашний номер и бросала трубку. Я даже не знал, кто это, но Хани упорно твердила, что я ей изменяю. После часа криков она успокоилась и согласилась, что, возможно, девушка просто какая-то чокнутая. Тогда я отправился на кухню, чтобы сделать бутерброд с арахисовым маслом. Вдруг она вбежала в комнату, открыла ящик со столовым серебром, схватила нож для масла и вонзила его мне в спину. Эта охреневшая сука ударила меня с такой силой, что нож вошел прямо под лопаткой. Мне пришлось ехать в больницу с ножом, торчащим из спины.

Однажды мы пошли с РТБ на один из первых матчей реслинг-шоу «WrestleMania», и она начала ругаться со мной, потому что нашла в кармане моих брюк номер телефона девушки, и вдобавок ко всему моя мать, разговаривая с ней по телефону, случайно назвала ее Джессикой – так звали Бульвинкля. Я никогда раньше не был на реслинге. Но она, блядь, все не затыкалась и не дала мне насладиться шоу.

После матча Винс, Бет, РТБ, Том Зутаут, Хани и я сели в лимузин РТБ и отправились в «Tropicana», чтобы посмотреть бои в грязи. Все это время Хани ворчала. Я старался не обращать на нее внимания, поэтому она становилась все злее и злее, чтобы спровоцировать меня на ответ.

– Все равно твоя мамаша – ебаная пизда, – рычала она. – Я не знаю, почему ты вообще с ней разговариваешь.

– Пожалуйста, не называй мою маму так, – вздохнул я.

– Ну она ведь и правда пизда.

Вообще-то у меня ангельское терпение, но, когда я выпью, мои тормоза работают хуже. Терпение почти лопнуло, и я вот-вот готов был взорваться. Хитрость в общении с такими женщинами, как Хани, заключается в том, чтобы не вестись на их провокации, иначе они победят. Я всегда проигрываю.

– Слушай, ты, сука, – я пристально посмотрел на нее. – Я не собираюсь повторять тебе: не называй мою маму пиздой!

– Она пизда, пизда, пизда. Пизда! – кричала Хани.

– Хватит! – Я повернулся к водителю. – Останови машину. Эта блядина убирается отсюда!

Водитель подъехал к обочине, и я приказал Хани выйти. Она отказалась и начала меня бить. Тогда я схватил ее и выволок на тротуар. Затем вернулся в машину и выкинул ее сумочку, из которой в полете высыпался весь хлам.

Она кинулась на меня с криками: «Твоя мать – ебаная пизда, и ты это знаешь. Поэтому ты такой испорченный маленький сопляк, который так любит пизду своей матери? Пизда, пизда, пизда!»

Я замахнулся рукой и, прежде чем сообразил, что делаю, сжал пальцы в кулак и вмазал ей прямо по зубам. Она схватилась за рот и упала на землю. Я замер в шоке от того, что потерял самообладание, ведь никогда раньше мне в голову не приходило ударить телку. Затем запрыгнул в лимузин и захлопнул дверь. Когда мы уезжали, я оглянулся и увидел, что она стоит на коленях на тротуаре и сплевывает зубы в руку, с которой капали слизистые капли крови.

– Она бы любого вывела из себя, – обнадеживающе сказал Том Зутаут. – Но кто-то должен помочь ей найти свои зубы.

Он остановил лимузин и выпрыгнул, чтобы утешить ее и помочь собрать зубы.

Свадьба была официально отменена.