Текст книги "Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире"

Глава 6
НИККИ

Дальнейшие печальные приключения, в которых наши герои сталкиваются со своим самым страшным врагом – самими собой.

Когда Винса отпустили, это сложно было назвать слезливым воссоединением – только смутное ощущение тоски, будто вы внезапно столкнулись с бывшей женой. Последние месяцы я мотался по Лос-Анджелесу с Роббином Кросби и ребятами из Hanoi Rocks, воображая себя королем мира, и даже не вспоминал о группе. Я написал песни для альбома, который должен был стать Theatre of Pain, но понятия не имел, что говорю, играю и вообще делаю. Я был так упорот, что уже даже не мог самостоятельно натянуть трусы.

Когда Винс робко поздоровался, я предложил ему затянуться, несмотря на то, что он только вышел из реабилитационной клиники. Он согласился, свернул долларовую купюру и сделал затяжку. Затем он приложил руки ко рту и рванул в туалет, где в течение следующих пяти минут выворачивал наизнанку желудок.

– Что это, блядь, было? – спросил Винс.

– Герыч, чувак, – сказал я ему.

– Герыч? На хуя?

– Потому что это круто.

– Господи, да ты вконец свихнулся!

Но мы все свихнулись. Винс не понимал, что, пока он боролся с вредными привычками, мы покоряли новые вершины зависимости. Мы торчали дома и не знали, куда деваться после такого насыщенного тура. Наши девушки и жены – моя Лита, Зверюга Мика и Хани Томми – бросили нас, и мы остались одни. Мик пробовал утопить печаль в крепких домашних коктейлях, Томми – в водке и кокаине, а я тупо принимал все, до чего мог дотянуться.

Каждый раз приходя со студии домой, я открывал дверь, а в гостиной повсюду были люди – слушали музыку, ширялись, трахались. Я проходил мимо них, потому что не знал, кто есть кто, и падал в кровать. Моя комната была завалена иголками и книгами. Я читал о взаимосвязи между театром, политикой и культурой, начиная со старых времен, когда артистов, не сумевших рассмешить короля, казнили, и заканчивая более новыми идеями, такими как эссе Антонена Арто «Театр жестокости». Изначально мы собирались назвать альбом Fun or Death, но через пару недель после того, как наш менеджер Даг Талер вытатуировал название на своей руке, изменили его на Theatre of Pain. Я позаимствовал идею либо из эссе Арто, либо у девушки, с которой встречался пару раз, по имени Дина Рак (из группы 45 Grave), либо у обоих.

В студии никому не нравилось звучание наших микрофонов, басов или гитар. Но мы были слишком обдолбаны, чтобы что-то с этим делать. Мик злился, что ему пришлось использовать усилитель Gallien-Krueger вместо его любимого Marshall, а в следующий момент он чуть не обмочился от радости, когда Джефф Бек заглянул одолжить один из его гитарных медиаторов.

Всего я сочинил пять песен, и мы записали каждую. Потом нам пришлось перелопатить все демозаписи, чтобы наскрести материал на полноценный альбом. «Home Sweet Home» была одной из первых песен, записанных на пленку. Она отлично передавала наше состояние одиноких, брошенных, отчаявшихся и запутавшихся бродяг, которые нуждаются хоть в какой-то безопасности, будь то семья, интимная близость или смерть. Но как же хреново мы ее записали! Мы приходили в студию, делали два дубля, плевались от обоих, а потом нам становилось скучно, все надоедало, и мы уходили домой. Так повторялось изо дня в день в течение недели – медленно, безрадостно и бессмысленно. И это только одна песня из альбома.

Пока мы работали над песней, в студию зашел наш бухгалтер с начинающей актрисой по имени Николь. Она была очень хорошенькой, но меня смутила ее шевелюра – волосы были гладко зачесаны назад и покрыты слоем лака. Она создавала впечатление нервозной директрисы. Мне никогда не было интересно с девушками. Мне нравилось трахаться, но стоило мне кончить, как я выбегал из комнаты и стучался в дверь к кому-нибудь из корешей по группе, чтобы узнать, чем они занимаются. Понятия не имею, почему кому-то нравился: я был дерьмовым парнем. Я был скучным, изменял, и меня не интересовало ничего из того, что кто-то мог сказать, если это не касалось непосредственно меня самого.

Пару раз встретив Николь во время репетиций, я пригласил ее в тайский ресторан под названием «Той» за углом от нашего с Роббином дома.

Через пару бутылок вина я спросил ее:

– Ты когда-нибудь употребляла героин?

– Нет, – ответила она мне.

– А как насчет кокса?

– Да, пару раз.

– Ты когда-нибудь употребляла барби?

– Эм, думаю, да. Может быть, один раз.

– Ну, вот что я тебе скажу. У меня есть немного кокаина, немного дури и немного барбитуратов, если хочешь, приходи ко мне. А еще у меня есть пара бутылок виски, и мы могли бы повеселиться.

– Хорошо, – сказала она.

Я чувствовал, как ей хотелось вырваться из образа примерной девочки и провести ночь с плохим парнем, а потом вернуться в нормальный мир и, быть может, посплетничать об этом с другими прилизанными сучками у кулера с водой.

Мы вернулись домой, вдоволь наебенились и наебались. Но на этом наши встречи почему-то не закончились. Ей нравились наркотики. С ними было весело, они связывали нас чувством вины: я знал ее секрет, а она – мой. Каждый вечер после репетиций мы ехали ко мне домой и ширялись. Потом мы стали делать это по утрам. Потом она приходила на репетиции, и, независимо от того, что мы записывали, я делал перерыв, принимал дозу в туалете или в ее машине и редко после этого возвращался в студию. На первый взгляд мы были парой, но технически – просто приятелями-наркоманами. Под предлогом свиданий мы проводили все свободное время вместе, чтобы употреблять героин, и в конце концов довели друг друга до бешеной наркотической зависимости. Мы даже и сексом практически не занимались – просто кололись и отрубались на моем грязном матрасе.

После инцидента с Винсом мы четверо дистанцировались, и каждый начал жить своей жизнью. Особенно Винс. Когда мы отправились в турне Theatre of Pain, он держался в стороне. Почему-то мы видели в нем плохого парня и сделали изгоем, ведь у него проблемы, а у нас – нет. Так что если я ловил его с пивом после концерта, то отчитывал как маленького. С одной стороны, он заслужил – застукай его копы, и судья распнет его прямо в зале суда. Но, с другой стороны, я отчитывал его за пиво, когда в одной руке держал бутылку «Джека», а в другой – шприц.

Пока все прятали пиво от Винса, никто не замечал, как стремительно я погружаюсь в омут порока. Во время гастролей в Техасе, в ночь перед съемками клипа «Home Sweet Home», я застукал Винса в баре отеля и велел Фреду Сондерсу, нашему охраннику, отправить его в номер с какой-нибудь девушкой. Тем временем у меня была припрятана упаковка кокаина, которую я хотел с чем-то смешать. Так что я сказал Фреду, что мне нужны таблетки. Он вернулся с четырьмя большими синими таблетками и предупредил: «Не принимай больше одной, иначе тебе кранты».

Я его поблагодарил и подцепил белокурую стриптизершу в ковбойских сапогах до бедер, обтягивающих джинсах и с огромными искусственными сиськами, выпирающими из-под красного узкого топика. Мы поднялись в мою комнату, я хлебнул вискаря, занюхал и вколол все, что мог, а потом проглотил все четыре таблетки одним махом. Я предложил ей лишь несколько оставшихся крошек кокаина, потому что мне было на нее плевать. Я привык запихивать в свой организм все, что попадалось на глаза. Мой любимый вид развлечения – просто смешивать все подряд, а потом смотреть, что происходит с моим телом.

В ту самую ночь оно подверглось жесточайшему испытанию. Когда таблетки подействовали, голова закипела, и я почувствовал сумасшедший прилив энергии. Перед глазами пронеслись образы матери и отца. После смены фамилии я совсем забыл об отце, но теперь ко мне вернулись вся та злость и обиды, которые я так и не преодолел. Мой разум всегда был похож на поезд, который все время мчится вперед на полном ходу и ни перед чем не останавливается. Но внезапно он сошел с рельсов. Я вскочил на стол и начал рвать на себе волосы, вопя: «Я – это не я! Я не Никки! Я кто-то другой!»

Возможно, блондинка пришла в мой номер с мыслями о том, что сейчас переспит с рок-звездой Никки Сиксом, но теперь ей предстояло иметь дело с психованным Фрэнком Феранной, школьным балбесом, который в панике выскочил из оболочки рок-звезды. Блондинка схватила список номеров в отеле и позвонила Фреду. Тот вбежал в комнату и стащил меня с мебели. Я упал на пол и начал биться в конвульсиях, изо рта потекла белая пена. Фред пытался втиснуть мне в рот рулон туалетной бумаги, но я начал кричать. В середине воплей я внезапно вырубился.

Наутро я казался спокойнее, но на деле мне было ничуть не лучше. Лимузин отвез меня на съемки, где кто-то нарядил меня в гламурный костюм, сделанный для турне Theatre of Pain. Съемки должны были проходить в полдень на концертной площадке, поэтому я решил скоротать время и побродить немного под сценой. Там я встретил одного мужичка, с которым мы долго разговаривали о семье, музыке и смерти. Когда пришло время съемок, я расстроился – мне не хотелось прерывать нашу беседу.

– Никки, – позвал меня Лузер, мой бас-техник. – С кем ты разговариваешь?

– Я занят. Не видишь, я тут болтаю?

– Никки, тут никого нет.

– Оставь меня в покое!

– Спокойно. Ты сходишь с ума.

За кулисами мы сняли, как целуем постеры цыпочек вроде Хизер Томас, которые повесили на стене в каждом городе, а затем вышли на сцену. Мне казалось, что я одновременно нахожусь под кислотой и под спидами. Чтобы хоть как-то успокоиться, я постоянно хлестал виски. Глаза закатились так далеко, что я ничего не видел, и для клипа мне пришлось надеть солнцезащитные очки. Я едва мог ходить, поэтому у сцены выстроилось два десятка человек, чтобы уберечь меня от падения.

Должен отдать должное Винсу, потому что он и слова не сказал о моем дерьмовом состоянии. Вероятно, потому, что он открыл для себя радость таблеток. Он мог просто спокойненько принять одну таблетку, вырубиться и отвлечься от тягот гастролей, от бесконечных лекций в школах в каждом городе, от постоянных разговоров с психотерапевтами об аварии, от невозможности пить и от того, что из недели в неделю он не знал, будет ли продолжать выступать или окажется в тюрьме.

Мы считали себя маленькой армией или бандой. Поэтому для тура купили частный самолет и покрасили его в черный цвет, намалевав огромный хуй с яйцами на хвосте, чтобы при каждой посадке люди знали, что мы прилетели трахнуть их город. Но вместо того, чтобы вести себя как захватчики, мы начали превращаться в противоборствующих командиров. После шоу каждый из нас привлекал разных солдат. Наркоманы, укурки и парни, которым нравилось говорить «чуваааак», тусовались с Томми, который теперь выглядел как нечто среднее между монахиней из «Сестер милосердия» и ярким гей-исполнителем Боем Джорджем; гитарные задроты стекались к Мику; фрики втягивали меня в долгие разговоры о книгах или пластинках; а Винс замыкался в своей раковине. Он цеплял цыпочку, затем возвращался в автобус или в свой гостиничный номер и занимался своими делами.

Возможно, именно это помогало ему чувствовать себя в безопасности. Он больше не мог доверять нам, потому что мы его бросили, но отвлекался привычным для себя способом – в объятиях очередной девушки на одну ночь, которая бы любила его всем телом и сердцем. Сами того не осознавая, Томми, Мик и я прочертили линию на песке и изгнали Винса на другую сторону. И чем дольше мы продолжали веселиться, принуждая его к трезвости, тем толще становилась эта линия, пока земля под ней не треснула и Винс не остался один-одинешенек на маленьком пятачке, отделенный от остальных бездонной пропастью, которую не могли преодолеть все таблетки, девушки и психотерапевты в мире.

Глава 7
ВИНС

В которой Винс описал трудности жизни в коллективе в виде простой математической формулы: три против одного.

Я никогда не считал себя алкоголиком, пока благополучно не прошел курс реабилитации. Вот тогда-то я и стал алкоголиком. Раньше я просто пил, чтобы развлечься. Но после аварии все время пытался забыть о случившемся. Чтобы сохранить рассудок, мне было необходимо заглушить чувство вины перед Раззлом, Лизой Хоган и Дэниелом Смиттерсом.

Но на терапии позаботились о том, чтобы я ничего не забыл: каждый день меня заставляли прорабатывать чувства по поводу аварии, пока мне не захотелось забыть обо всем на дне бутылки. Это был порочный круг. Оставаясь трезвым, я знал: стоит выпить одну кружку пива, один бокал вина, одну бутылку «Джека» – и я стану таким испорченным алкоголиком, каким еще никогда не был.

Дожидаясь суда, я летал по стране и рассказывал детям об опасностях пьянства и вождения в пьяном виде. Это помогло отогнать алкодемонов, которые бушевали в моей голове. Но нельзя оставаться трезвым, если вокруг нет людей, которые тебя поддерживают. И за исключением наших менеджеров, которые обещали подарить мне золотой «Ролекс» с бриллиантовым рантом, если смогу продержаться три месяца без выпивки, никто не подставил мне плечо.

На церемонии получения платиновых наград за Theatre of Pain с Дагом Талером (слева) и Доком Макги (справа)

В самолете парни спрашивали меня, потягивая «Джек» и колу: «Винс, не мог бы ты передать вон ту тарелку с коксом?» Они курили травку и дули мне в лицо. Они вели себя так на протяжении всего турне, и, если я когда-нибудь срывался и выпивал, отчитывали меня как школьника, и говорили, что я наношу вред группе. Пока я проходил реабилитацию, Томми гонял на мотоцикле с Джоуи Вера из Armored Saint на заднем сиденье. Он выехал на шоссе и с десяток раз перевернулся на байке, сломав Джоуи руку, так что тот не мог играть на басу. Но Томми никто и слова не сказал. Он продолжал пить, как будто это никого не касалось. Он нажирался до такой степени, что, когда приходило время уезжать из отеля, наш тур-менеджер Рич Фишер вытаскивал его из постели, забрасывал его на багажную тележку, катил вниз по лестнице к автобусу, а затем находил в аэропорту инвалидное кресло, чтобы погрузить его в самолет. Однажды ночью Рич приковал Томми наручниками к кровати, чтобы тот не пил, но не прошло и часа, как Томми освободился от оков, забежал в ресторан, где разбил витрину, и отключился в куче осколков.

Что бы я ни делал – все было неправильно, а ребята знай себе веселились. В самолете было одно правило: руки прочь от стюардесс. Но мне было так скучно в своей трезвости, что я всегда оказывался со стюардессой в туалете, или в кладовке, или в номере отеля, после того как мы приземлялись. Потом группа обо всем узнавала, и стюардессу увольняли. Чтобы приструнить меня, они наняли жену пилота в качестве стюардессы. В конце концов они даже наняли второго охранника по имени Айра, и его единственной миссией было хватать меня и запирать в номере, если я выпью или устрою какую-нибудь неприятность на людях.

Тем временем ребята развлекались на всю катушку. Во время репетиций перед новым этапом тура Томми показал нам несколько фоток, снятых на «Полароид» во время траха с Хизер Локлир. Эти двое ни с того ни с сего начали встречаться, и теперь мы удостоились привилегии лицезреть задницу Хизер Локлир крупным планом.

Женщины стали моим новым пороком. Но не такие женщины, как Хизер Локлир. Вместо выпивки и наркотиков я трахал фанаток. А их были целые толпы. За ночь я мог сменить четыре-пять девушек. Я занимался сексом перед шоу, после шоу, а иногда и во время шоу. Это никогда не прекращалось, потому что я никогда не упускал возможности, а возможности были всегда. Несколько раз, когда мне очень нужно было отвлечься, я укладывал в ряд пять-шесть голых девушек на полу своего номера или ставил их лицом к стене, а затем проходил полосу сексуальных препятствий. Но новизна быстро улетучивалась. Несмотря на то, что я был женат на Бет и у нас была дочь, наши отношения оставались болотом. Кроме того, она разбила свой оранжевый «Ниссан 240Z», который я так любил. Так что разрыв наших отношений тоже был лишь вопросом времени.

Казалось, что все мои отношения разваливаются у меня на глазах. Я прекрасно понимал, почему ребята из группы так огорчились, но что сделано, то сделано. Они должны были поддержать меня по-товарищески. В конце концов, мы только что записали слабый альбом. Более того, первый хит с него был кавером на песню Brownsville Station «Smokin’ in the Boys’ Room», который я играл со своей старой группой Rock Candy и был моей идеей. Хотя мне и нравилось исполнять ее вживую, но каждый вечер Никки жаловался, что песня дурацкая и он не хочет ее играть. За исключением «Home Sweet Home» (которую так часто крутили по MTV, что каналу пришлось установить сроки ротации для новых клипов, чтобы остановить поток запросов), остальная часть альбома была чистейшим дерьмом. Каждый вечер, когда я бегал по сцене в своих розовых кожаных штанах со шнуровкой по бокам, мне казалось, что я один достаточно трезв, чтобы понять, насколько ужасны некоторые из этих песен. Я был в шоке от известия, что альбом стал дважды платиновым. Пожалуй, это еще раз укрепило меня в мысли, что мы стали такими великими, что даже дерьмовый альбом сойдет нам с рук.

Когда мы прилетели в Лос-Анджелес между этапами гастролей, мой адвокат организовал встречу в суде с окружным прокурором и семьями жертв аварии. Чтобы избежать суда, он посоветовал мне признать себя виновным в непредумышленном убийстве и пойти на компромисс. Он рассудил, что, поскольку люди, выпивавшие у меня дома, в основном участники Mötley Crüe и Hanoi Rock, вечеринку можно называть деловой встречей, и мы сможем возместить ущерб семьям за счет страхования ответственности группы, поскольку я никак не мог позволить себе это самостоятельно. Именно поэтому семьи жертв согласились на столь мягкий, по всеобщему мнению, приговор: тридцать дней тюрьмы, возмещение ущерба в размере 2,6 миллиона долларов и двести часов общественных работ, которые я уже отбывал, читая лекции в школах и по радио. Кроме того, адвокат убедил окружного прокурора, что я принесу больше пользы, читая лекции в дороге, чем сидя на заднице в тюрьме, где от меня не будет никакого толку. Прокурор согласился и отложил вынесение приговора до окончания гастролей.

Приговор стал огромным облегчением. Словно над моей головой пропало темное облако. Но у меня были смешанные чувства – теперь люди ненавидели меня еще больше, чем раньше. Газеты снова запестрели заголовками, в которых меня называли убийцей, но теперь они были еще злее: «Убийца-алкаш Винс Нил приговорен к гастролям по миру с рок-группой».

Глава 8
НИККИ

Предостережение для легкомысленных читателей относительно бесконтрольного употребления наркотиков, особенно в присутствии огнестрельного оружия, сотрудников правоохранительных органов и мусорных контейнеров, куда может поместиться человеческое тело.

В тот день, когда Винсу вынесли приговор, я был дома с Николь. Я ответил на звонок, а из моей руки торчала игла. Через пару месяцев мы должны были отправиться в турне по Европе с Cheap Trick, и я настолько отгородился от Винса, что мне было все равно, сколько лет ему дадут, лишь бы это не испортило турне с Cheap Trick, ведь они всегда оказывали на нас громадное влияние, а теперь будут выступать на разогреве. Когда я услышал, что срок составляет всего тридцать дней, сердце растаяло, а глаза заблестели от слез. С ним все будет в порядке, и группа останется целой и невредимой, даже если мы этого и не заслуживали. Затем я ширнулся и вырубился.

Мы с Николь держали наши героиновые утехи в секрете, поэтому никто в группе понятия не имел, как все запущено. Я никогда не говорил нашему тур-менеджеру или охранникам, что подсел, и всегда покупал героин сам. Я еще не опустился окончательно, но упорно шел к этому. Ирония судьбы заключалась вот в чем: оказывается, изначально наш бухгалтер свел меня с Николь, надеясь, что благодаря влиянию этой непорочной, очаровательной дамы я буду держаться подальше от наркотиков и алкоголя. Он сильно недооценивал мои способности или их отсутствие. Впрочем, как и я. Мне стало это очевидно, когда мы поехали в Японию.

Я не взял с собой никаких наркотиков, решив, что это хороший способ завязать, но к концу полета мне стало очень хреново. В отеле я потел, у меня текло из носа, температура повышалась, а тело трясло. Никогда раньше не испытывал ничего подобного, когда брал паузу от наркотиков. Я всегда думал, что сильнее любого наркотика, что слишком умный, чтобы стать зависимым от чего-нибудь, и что только идиоты без силы воли становятся наркоманами. Но в гостиничном номере пришел к выводу: либо я ошибался, либо я просто идиот. Я достал из сумки свой маленький кассетный плеер и включил первый альбом Lone Justice, который только что вышел. Я слушал его снова и снова в течение почти двадцати четырех часов, пока лежал с открытыми глазами, настолько больной, что даже не мог заснуть.

После двух дней легкой ломки я понял, что превратился в настоящего наркомана. Группа трансформировалась из легкомысленных, веселых бесов в каких-то озлобленных, покрытых мозолями кочевников. Мы устали, мы не отдыхали годами, а я стал тупым и злым.

Но вот я оказался в стране, где поклонники дарили мне маленьких кукол, рисовали мои мультяшные портреты, боготворили мою шевелюру и подбегали ко мне со слезами на глазах. Сквозь ломку я чувствовал, что впервые в жизни получаю ту любовь, которой все это время добивался с помощью музыки. Но в ответ я терроризировал Японию, разрушал все, что попадалось на моем пути, и пил все, что пьется, чтобы заглушить любые чувства. Я был слаб – от любви, от наркомании и от отвращения к себе.

К моменту окончания европейских гастролей я был мстительным, ненавидящим себя наркоманом. В День святого Валентина мы играли с Cheap Trick в Лондоне, и ребята из Hanoi Rocks пришли посмотреть на шоу. За кулисами был не кто иной, как сам Брайан Коннолли. Я-то знал, что он ни черта не помнит о своих словах, что у меня ничего не выйдет, когда я прислал ему свои демозаписи четыре года назад. Увидев его, я почувствовал, как во мне закипают ярость и обида от того телефонного звонка. Я уставился на него, надеясь, что он вспомнит и извинится, но он не сказал мне ни слова. И я не мог заставить себя подойти к нему и позлорадствовать – слишком уж дерьмово выглядел. А все потому, что не ширялся с самого утра. Пришлось довольствоваться тем, что все остальные в группе говорили мне, каким засранцем он был. Это была моя валентинка.

После шоу я схватил Энди из Hanoi Rocks, мы прыгнули в черный кэб и отправились на поиски героина. В моей голове заиграла песня Clash «White Man in Hammersmith Palais», когда мы наконец нашли дилера среди облезлых многоквартирных домов неподалеку.

– Эта штука довольно сильная, – дилер улыбнулся мне своими гнилыми зубами.

– Все в порядке, – отмахнулся я. – Я профессионал.

– Видок у тебя хреновый, брат, – сказал он мне. – Хочешь, я все сам сделаю?

– Да, это было бы здорово.

Он закатал мой рукав и обвязал предплечье резиновым медицинским жгутом. Я держал жгут натянутым, пока он наполнял шприц и погружал иглу мне в руку. Героин помчался по моим венам, и, как только наркотик достиг сердца, я понял, что мне пизда. Нельзя было позволить незнакомцу вводить мне дозу. Вот и все: я откинулся. Я не был готов к такому. Мне все еще нужно было что-то сделать, хотя я не мог вспомнить, что именно. Ну что ж. Шло оно на хрен.

Я кашлял, задыхался, снова кашлял. Когда очнулся, комната перевернулась вверх дном. Я лежал на плече дилера, который выносил меня за дверь, словно старый мусорный мешок. Желудок скрутило, и рвота хлынула изо рта. Он опустил меня на пол. Тело посинело, в штанах был лед, который Энди засунул туда, чтобы привести меня в чувство, а на руках и груди виднелись большие синяки от ударов бейсбольной битой. Это идея дилера: он хотел сделать мне так больно, чтобы организм оклемался. Когда эта тактика не сработала, он, очевидно, решил выбросить меня в мусорный контейнер за своим домом и оставить там умирать. Но потом меня вырвало на его ботинки. Я был жив. Я посчитал это своей второй валентинкой за эту ночь.

Конечно, я не усвоил урок. Никто в группе не усваивал уроки, сколько бы предупреждений ни посылал нам Господь. Через два дня я снова взялся за старое.

Рик Нильсен, гитарист Cheap Trick, хотел познакомить нас с Роджером Тейлором из Queen, одним из любимых барабанщиков Томми. Роджер повел нас в русский ресторан, куда, по его словам, часто ходили Queen и Rolling Stones. Он привел Томми, Рика, вокалиста Cheap Trick Робина Зандера и меня в отдельную заднюю комнату с резной дубовой отделкой по потолку. Мы сели за огромный антикварный деревянный стол и выпили все известные виды водки – сладкую, острую, малиновую, чесночную, – перед тем как отведать русский ужин. Рик был в черной латексной куртке, и я почему-то без устали говорил ему, что хочу на нее помочиться.

Мы нажрались и наелись до отвала, радовались как дети тому, какой это замечательный вечер, когда вошел метрдотель и объявил: «Десерт подан». Затем в зал вошла целая команда официантов с серебряными блюдами – по одному на каждого гостя. Они поставили блюда перед нами и один за другим подняли крышки. На каждом блюде было выложено семь здоровых дорожек кокаина. Я все еще был слаб после прошлой ночи, но занюхал их все и продолжил пить. Следующее, что я помню: мы снова оказались в баре отеля, Роджер Тейлор разговаривал с Риком Нильсеном, а я сидел на табурете позади них. Я встал на колени, спустил кожаные штаны и сделал то, что обещал всю ночь: помочился на куртку Рика. Он даже не понял, что произошло, пока моча не начала стекать по его штанам на пол. Тогда мне казалось, что это довольно забавно, но когда я после этого поднялся в свою комнату, то почувствовал себя ужасно: я только что обоссал своего героя.

В ту ночь я хотел побежать на поиски героина, но заставил себя лечь в постель и ждать, когда придет сон. Я не собирался бросать героин, но, возможно, пришло время сбавить обороты. Я попытался контролировать прием наркотиков: один день принимал дозу, а на следующий сдерживался. Иногда мне удавалось продержаться без наркотиков три дня подряд. Но я просто обманывал себя. Я это понял, когда у меня закончился героин незадолго до завершения тура.

Прежде чем мы сели на рейс домой из Франции, я позвонил своему дилеру в Лос-Анджелесе и сказал, чтобы он встретил меня в аэропорту. Затем вызвал за ним лимузин, чтобы убедиться, что он приедет вовремя. Всю дорогу я ерзал на сиденье, думая о том, как впервые после столь долгого перерыва почувствую в венах сладость героина. Меня больше не волновал вопрос секса. Винс мог забрать себе всех девушек – лишь бы наркотики достались мне.

Я первым выбежал из самолета. «Пока, ребята, увидимся позже», – вот и все, что я сказал группе, с которой провел последние восемь месяцев. Затем я отошел вместе со своим дилером, запрыгнул в лимузин и еще до того, как закрылась дверь, воткнул иглу в руку. Мы встретились с Николь на бульваре Вэлли Виста в Шерман-Окс, где она показала мне мой первый настоящий дом, который выбрала для меня, пока я гастролировал.

Я думал, что возраст и успех позволили мне преодолеть застенчивость и низкую самооценку, появившиеся в детстве из-за постоянных переездов, но на самом деле я ни капли не изменился. Я просто утопил эти чувства в героине и алкоголе. Я так и не научился нормально вести себя в обществе. Я по-прежнему был ребенком, который не знал, как играть в нормальные игры с двоюродными братьями. По мере взросления я старался оказываться только в тех ситуациях, где был хозяином положения. Мне было неинтересно общаться с другими людьми в их среде, где у меня нет никакой власти. Поэтому, как только зашел в свой дом, я почти никогда не покидал его стен. За день мы с Николь употребляли наркотиков на сумму от пятисот до тысячи долларов. Мы поглощали пакетики с героином, крэк, целые коробки мета и любые таблетки, которые попадались под руку.

Сперва мы закатили большую вечеринку. Перед камином лежал, свернувшись клубком, Иззи Стрэдлин[20]20
  Иззи Стрэдлин (род. 1962) – гитарист группы Guns N’ Roses с 1985 по 1991 год.


[Закрыть], порнозвезды вырубались в гостиной, а Бритт Экланд[21]21
  Бритт Экланд (род. 1942) – фотомодель, известна как девушка Бонда в фильме «Человек с золотым пистолетом».


[Закрыть] спотыкаясь выходила из ванной. Однажды ночью к нам зашли две девушки и сказали, что они вместе с парнем по имени Эксл, который играет в группе Guns N’ Roses, и он хочет войти, но стесняется постучать.

– Кажется, я слышал о нем, – сказал я им. – Я знаю его гитариста или что-то в этом роде.

– Тогда он может войти? – спросили они.

– Нет, но вы можете, – сказал я, пропуская их внутрь.

По мере того как я принимал все больше и больше кокаина, у меня развилась паранойя, и вскоре я почти никого не пускал в дом. Мы с Николь сидели голышом круглые сутки. Я похерил вены на руках и обшаривал свое тело в поисках свежих участков: на ногах, ступнях, руках, шее и, в конце концов, на члене. В перерывах между наркоманией я патрулировал дом в поисках чужаков. Мне начали мерещиться люди на деревьях, полицейские на крыше, я начал представлять, что за мной прилетели вертолеты с командой S.W.A.T. У меня был магнум 357 калибра, и я постоянно искал людей в шкафах, под кроватью и внутри стиральной машины, потому что был твердо уверен – кто-то прячется в моем доме. Я так часто звонил в свою охранную компанию «West-Tech», что у них в офисе повесили записку, которая предупреждала патрульных, чтобы они с осторожностью отвечали на мои сигналы, потому что я брал на мушку многих их сотрудников.

Я выступал на сцене перед десятками тысяч людей, а теперь остался один. Я опустился до состояния недочеловека, проводя недели напролет в своем убежище с иглой, гитарой и заряженным пистолетом. И никто из группы не навестил меня, никто не позвонил, никто не пришел мне на помощь. На самом деле я не виню их. В конце концов, Винс был в тюрьме уже три недели, и мне даже в голову не пришла мысль позвонить или навестить его.