Текст книги "Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире"

Глава 4
НИККИ

Любовь застала нашего героя врасплох, когда он обращался к своей музе с просьбой подсказать ему, как заниматься ремеслом, которое он давно забросил, – написанием песен.

Когда я восстал после нескольких месяцев реабилитационных пыток, одним из первых людей, кого я увидел, была Деми Мур – та самая, которая первой шепнула мне на ухо об Анонимных Алкоголиках. Она была в Ванкувере на съемках фильма, в то же время, когда мы работали над Dr. Feelgood. Ходили слухи, что Деми и Брюс Уиллис расстались. Мы поужинали в доме моего продюсера Боба Рокса, а после она спросила, не хочу ли я подбросить ее до отеля. Иногда просьба подвезти домой – это просто просьба, и больше ничего, но, будучи рок-звездой, я, естественно, решил, что мне предлагают другую поездку.

Я знал, что на этот раз завязал по-настоящему, когда отказался от предложения Деми Мур. Причиной тому была Брэнди Брандт[28]28
  Брэнди Брандт (род. 1968) – американская модель и актриса, была супругой Никки Сикса с 1989 года по 1996 год.


[Закрыть]. С семи лет, когда я начал курить травку в Мексике, не проходило и дня, чтобы я не попадал в переделку. Я успешно избегал реальности в течение двадцати лет. Поэтому, окончательно завязав с героином, я не знал, куда себя деть. Трезвость оказалась до жути пугающей штукой. Впереди ждала целая жизнь, которую нужно наверстывать. И я не знал, как к ней подступиться.

Я больше не ходил в клубы и так давно не трахался, что практически сросся с правой рукой. Я так запутался в себе и настолько начал бояться открытых пространств, что обратился к психиатру. В ходе реабилитации и терапии с меня сняли столько слоев кожи, что я больше не чувствовал себя Никки Сиксом. Я чувствовал себя маленьким мальчиком из Айдахо, задротом и другом Аллана Уикса. Мне нужно было заново учиться быть мужчиной, потому что я понял, что все это время был всего лишь маленьким мальчиком: незрелым, импульсивным и очень восприимчивым к порокам мира.

Терапевт предложил мне попробовать новый препарат под названием «Прозак». Я не хотел принимать никаких наркотиков, даже легальных, но врач объяснял, что я стал химически неуравновешенным: в результате злоупотребления наркотиками в мозгу нарушилась выработка серотонина. Он дал мне две коробки, в каждой из которых было по десять таблеток этого нового чудо-препарата. Выйдя за дверь, я принял две и, когда оказался дома, ощутил спокойствие.

Возможно, это эффект плацебо, но уже через два дня я смог выйти из дома и даже немного пообщаться с людьми. Я пошел на свидание с актрисой и кантри-певицей Лизой Хартман, но она была чересчур занятой для меня (хотя, разумеется, для кантри-певца Клинта Блэка она выкроила время). Оказалось, что у большинства моих так называемых друзей больше нет времени на меня. Некоторые ребята из Metallica подошли ко мне в клубе «Cathouse» и хотели угостить меня выпивкой, но, когда я сказал, что я в завязке, ушли и не стали со мной разговаривать. Подобная история повторилась со Слэшем и со всеми остальными.

К счастью, старый друг по имени Эрик Стейси, который играл на бас-гитаре в Faster Pussycat, тоже недавно выписался из реабилитационного центра. Я пригласил его пожить у меня, чтобы мне было не так скучно в одиночку ощущать себя придурком. Время от времени мы выбирались в клуб и пытались подцепить девчонок. Но мы либо забыли, как это делается, либо попросту никогда не знали. Мы говорили: «Привет». Они отвечали: «Привет». Потом наступало неловкое молчание, и мы говорили: «Да неважно».

В конце концов Рикки Рахтману, владельцу «Cathouse», стало так жалко меня и мою правую руку, что он устроил мне свидание вслепую с Мисс Октябрь (хотя свидание не такое уж слепое, когда знаешь, что оно с красоткой из «Плейбоя»). Я был эмоционально подавленной рок-звездой на «Прозаке», исследующей новый мир трезвости, а она – красоткой, которую еще не отпустило после прошлых отношений. Плохое сочетание. Брэнди, пышная брюнетка с по-детски озорными глазами, только что рассталась с Таймом Дауном из Faster Pussycat, после того как нашла в его мусорном ведре использованную резинку.

В первую ночь, когда я заночевал у нее дома, зазвонил телефон. Это была мать Брэнди. Я услышал из трубки, как ее мама говорила о парне по имени Никки, с которым она познакомилась некоторое время назад, и как она подумывает позвонить ему, потому что он ей очень понравился.

Я узнал этот голос: это Бри Ховард, одна из девушек, приглашенных нами на прослушивание в качестве бэк-вокалисток в турне Girls, Girls, Girls. Я совсем забыл о ней. Мы весело провели пару ночей вместе. Но я и понятия не имел, что она была…

– Мам, – сказала Брэнди. – Я бы не советовала звонить Никки. Может, тебе стоит позвонить тому милому продюсеру, с которым я видела тебя на той неделе.

Жизнь казалась настолько пустой без наркотиков, что я позволил Брэнди заполнить эту пустоту. Было так волнующе общаться с особой противоположного пола и получать от этого удовольствие, что я с головой ушел в отношения. Но я был ребенком: я отчаянно хотел любить и быть любимым. Благодаря завязке я снова чувствовал эмоции, но не научился их расшифровывать.

Всего через пару недель после нашей с Брэнди встречи мне пришлось переехать в Ванкувер для записи альбома Dr. Feelgood, и расстояние еще больше подогрело иллюзию влюбленности. Вдали от нее я чувствовал себя одиноким и подавленным, но без необходимости принимать наркотики или гоняться за кисками каждую ночь обнаружил себя за продуктивным занятием – я снова писал песни. Переживания последнего года дали мне более чем достаточно материала, а моя практически смертельная передозировка вдохновила на первую песню альбома, «Kickstart My Heart» (мне всегда удавалось из каждой передозировки извлечь песню). Это не было похоже на Girls, Girls, Girls, когда я бросил привычку лишь на время, чтобы только выдавить из себя какой-никакой альбом. На сей раз у меня были время и незамутненный взор, чтобы отсечь все лишнее, собраться с группой и пропустить материал через машину Mötley, обсуждая и изменяя каждую деталь, пока нам всем не начнет нравиться результат.

Из месяца в месяц мы проводили собрания, на которых группа называла меня деспотом из-за отношения к песням и идеям. Поэтому впервые я прислушивался к ним и принимал их мнение. Дружба между Томми и мной окрепла, когда он погрузился в процесс написания песен и начал будить меня каждое утро, чтобы обсудить новые идеи. Возможно, потому, что проблемы с отцом мешали мне завязать настоящую дружбу, Томми стал моим первым и единственным лучшим другом за это время. Избавившись от наркотиков и алкоголя, мы набрались терпения слушать другие группы, кроме Sweet, Slade, T. Rex, Aerosmith и New York Dolls. Я открыл сознание для разнообразнейшей музыки, от Майлза Дэвиса до Уитни Хьюстон, и осознал целую вселенную звуков и эмоций, замысловатых мелодий, басовых линий и ритмов, которые упускал всю свою жизнь.

Вместе мы написали то, что, как нам казалось, могло стать нашим лучшим альбомом. На этот раз студия не была местом, куда мы водили цыпочек и отрывались, – это было место для работы. И мы постарались на славу. Мы пригласили Боба Рока в качестве продюсера, потому что нам понравились альбомы, над которыми он работал с Kingdom Come, The Cult и Тедом Ньюджентом. Его задача заключалась в том, чтобы снова сделать из нас Mötley Crüe после десятилетия наркотиков, смертей, браков и реабилитации.

Там, где Том Верман просто говорил: «О’кей, пойдет», Боб хлестал нас, как рабов на галере. Он часто говорил: «Это не лучшее, на что вы способны». Все ему было не так. Мик записал всю гитару для Shout at the Devil за две недели, но Боб Рок заставлял его две недели подряд переигрывать одну гитарную партию, пока она не вышла идеальной. И хотя такой подход расстраивал Мика, ему все-таки было гораздо легче, чем Винсу – этому бедолаге в некоторые дни удавалось записать лишь одно слово, которое нравилось Бобу. Наш продюсер был очень требовательным и строго следил за пунктуальностью. Шесть месяцев жесткого режима в сочетании с шестью месяцами трезвости просто выжали нас досуха, и нам всем приходилось мириться с резкими и внезапными перепадами настроения друг друга. Каждый день заходя в студию, мы не знали, кто выйдет из нее вечером: лучшая группа в мире или четыре злобных клоуна, которые даже не умеют играть на своих инструментах.

За восемь лет нашей карьеры и миллионы проданных альбомов мы никогда не записывали музыку как следует. Никто никогда не доводил нас до предела наших возможностей и не требовал выкладываться по полной, пока мы не обнаружили, что способны на большее. Мы просто никогда раньше не пробовали. Aerosmith записывали Pump в студии рядом с нами и работали с нашим консультантом Бобом Тиммонсом. Так что после работы занимались теми нелепыми вещами, которые трезвые рок-звезды делают вместе, например пили минералку «Перье» или бегали трусцой вокруг озера.

Конечно, все это шло вразрез со всеми панковскими принципами, которых я придерживался в подростковом возрасте. Я по-прежнему любил громкий, сырой, небрежный, полный ошибок рок-н-ролл. Я хотел, чтобы «Same Ol’ Situation» была пропитана грязью, чтобы в «Dr. Feelgood» был грув, способный пробивать головы, чтобы «Kickstart My Heart» звучала так же бешено, как спидбол, а в «Don’t Go Away Mad (Just Go Away)» был припев, под который можно разнести комнату. Но в то же время мне хотелось получить альбом, которым я в конце концов смог бы гордиться.

В реабилитационном центре мне сказали, что единственный способ покончить с зависимостью – это обрести веру и обратиться за помощью к высшей силе, которая могла бы вернуть здравомыслие в мою жизнь. Большинство людей выбирают Бога или любовь. Я выбрал единственную женщину, которая не бросала меня всю жизнь: музыку. И пришло время отплатить ей за веру и терпение.

Но я руководствовался исключительно слепой верой. Охваченные волнением по поводу нового материала, над которым так усердно трудились, мы и не подозревали, что после Girls, Girls, Girls музыкальная индустрия практически поставила на нас крест. Мы просуществовали целое десятилетие, и, по их мнению, этого достаточно. Восьмидесятые почти закончились, в Сиэтле зарождался новый жанр, а мы были просто метал-группой с начесами, которой повезло с парой синглов. По мнению критиков, мы были трупами.

Они рано списали нас со счетов.

Глава 5
ТОММИ

Авантюра, которая началась с возвышенных разговоров о гражданском долге и профессиональной этике, обернулась горьким предательством с привкусом пережаренного арахиса из самолета.

Прямо перед туром Girls, Girls, Girls мы с Хизер подставили одного из крупнейших в стране кокаиновых наркобаронов. И все потому, что не хотели ехать на Ямайку одни.

У нашего менеджера Дока Макги было много подозрительных друзей, которые жили на Каймановых островах. Это были чокнутые парни, которых никто не назвал по фамилии – Джерри, Ли, Тони, – и они привозили на остров огромные чемоданы с кокаином и наличными, где отмывали деньги, не впутывая в свое дерьмо налоговую службу.

Ли, загорелый, обходительный и до безобразия богатый южанин, был одним из самых крутых друзей Дока. Я познакомился с ним вместе с Винсом, когда мы отдыхали на Кайманах. Ли вошел в арендованный Доком дом, держа в руках кожаный чемоданчик, и первые слова, которые мы ему сказали, были: «Дай, дай, дай!» Потому что мы знали, что в этом сраном кейсе: горы белого порошка, которым можно набить наши носы.

Ли открыл кейс и вручил нам маленький кристалл.

– И это все, что ты нам даешь? – заорал на него Винс.

– Вот что я вам скажу, – сказал Ли. – Если сможете открыть чемодан, то получите больше.

И с этими словами он подмигнул нам, закрыл чемодан, опустил застежку замка и покрутил кодовый замок, чтобы мы не смогли его открыть.

Мы проглотили его подачку за десять минут, а потом, как это обычно бывает, когда ты под кайфом от кокса, нам захотелось добавки.

Мы с Винсом схватили чемодан и перепробовали все комбинации. Мы были настолько обдолбаны, что нам казалось, что мы попробовали все возможные варианты трех чисел.

– Минуточку, – кричал Винс в приступе озарения. – Мы еще не пробовали шесть-шесть-шесть?

Наконец, я пошел на кухню, взял мясницкий нож и срезал верхнюю часть кожаного портфеля Ли стоимостью в тысячу долларов. Внутри сверкали, словно белое золото, чертовы дюжины огромных пластиковых пакетов, наполненных кокаином. Мы вскрывали их и просто ныряли внутрь, будто в бассейн.

Через час пребывания в белоснежном раю вошел Док и спросил: «Что вы, блядь, делаете?»

Винс поднял на него глаза, его лицо было белым от кокаина и слюней:

– Ну, Ли сказал, что мы можем угоститься, если откроем кейс. И мы его открыли.

Док был чертовски зол и выгнал нас из квартиры. Думаю, в итоге мы заплатили из своих гонораров за все наркотики, которые уничтожили.

Вскоре после этого Ли арестовали. К нему на Кайманы на несколько дней прилетали супергорячие девчонки – всегда разные, по две за раз, – и мы думали, что он просто чертов бабник. Но на самом деле он использовал их как вьючных животных для доставки наркотиков в США. Однажды эти знойные блондинки прилетели из Нового Орлеана и повеселились в компании с Доком, Ли и парнями из Bon Jovi, у которых Док тоже был менеджером. Когда девушкам пришло время уезжать, Ли приклеил наркотики на их тела и высадил в аэропорту. Это был их первый опыт контрабанды, поэтому одной из них пришла в голову блестящая идея приклеить к телу ножницы. Таким образом, если бы ей грозила опасность быть пойманной, она могла бы просто отрезать наркотики.

Этот Эйнштейн в юбке и ее подруга прошли через металлоискатель, и, конечно же, рамка металлодетектора среагировала на ножницы. Ее обыскали, нашли кокаин, затем обыскали ее подругу. Это был маленький остров, и все знали, что девушки были с Ли и парнями из Bon Jovi, которые отбыли предыдущим рейсом. Поэтому самолет, на котором летели Bon Jovi, получил приказ развернуться, чтобы можно было обыскать багаж каждого пассажира на предмет наркотиков. Затем полицейские отправились на поиски Ли, который прыгнул в свой самолет и скрылся на другом острове, прежде чем его смогли поймать.

И тут на сцену выходим мы с Хизер. Нам хотелось поехать на Ямайку, но мы там никого не знали, а у Ли, конечно же, были связи со всеми на Карибах. Поэтому мы вышли на него через Дока и попросили встретиться с нами на Ямайке, чтобы он провел для нас экскурсию. Но никто не знал, что федералы заключили сделку с ямайским правительством, и как только его самолет приземлился в Кингстоне, они окружили его, вытащили, посадили на самолет до Тампы и там арестовали. Мы с Хизер чувствовали себя ужасно: теперь некому показать нам Ямайку.

Однако для Ли все закончилось хорошо. Его приговорили к пожизненному заключению, он прислал нам пару писем, а после мы ничего о нем не слышали. А в следующий раз, когда мы были в Тампе во время тура Decade of Decadence, Ли заявился на концерт в чертовом костюме от «Армани». Он не стал рассказывать мне, как ему удалось избежать пожизненного заключения менее чем за десять лет, но клялся, что теперь держит свой нос в чистоте. К тому времени я тоже был чист как стеклышко.

Наш менеджер Док Макги тоже держался подальше от наркоты. До встречи с нами он жил тайной жизнью, которая полетела в тартарары, когда его арестовали за пособничество в контрабанде сорока тысяч фунтов травки из Колумбии в Северную Каролину. Это был далеко не единственный его грешок: ему также предъявили обвинения в связях с некоторыми сумасшедшими, которые сговорились ввезти в Соединенные Штаты более полумиллиона фунтов кокаина и травки в начале восьмидесятых. И вот, когда мы проходили реабилитацию, рука закона наложила на Дока штраф в пятнадцать тысяч долларов и пятилетний условный тюремный срок. Его также заставили создать организацию по борьбе с наркотиками, «Make a Difference Foundation», после того как он признал себя виновным в деле Северной Каролины.

Док понимал, что любого другого упрятали бы минимум на десять лет за такое дерьмо, поэтому ему нужно было придумать что-то грандиозное, чтобы показать суду, что он приносит пользу миру, будучи свободным человеком. И ему в голову пришел коварный план – отметить двадцатую годовщину Вудстока «Московским музыкальным фестивалем мира», масштабным шоу трезвости и международной любви, в котором участвовали мы, Оззи, Scorpions и Bon Jovi. Все деньги должны были пойти в благотворительные организации по борьбе с наркотиками и алкоголизмом, включая «Make a Difference Foundation».

Но все пошло наперекосяк с того самого момента, как мы поднялись на борт самолета. Группа договорилась, что будет оставаться в трезвом уме, и в таком состоянии собиралась поднять нашу музыку на гребаную вершину. Dr. Feelgood выходил через пару недель, и Док сказал нам, что разогревочный концерт в Москве – отличный способ запустить альбом. Он объяснил, что на концерте все группы равны, не будет никаких хедлайнеров и каждому достанется ровно пятнадцать минут славы без реквизита и спецэффектов. Порядок выступления был такой: Scorpions, Оззи, мы, а затем Bon Jovi.

Но, как только мы вошли в самолет Дока, который был обклеен дурацкими психоделическими картинами Питера Макса, на нас нахлынули воспоминания о турах Theatre of Pain и Girls, Girls, Girls. Нам предстояло целый день бездельничать в самолете. Затем на борту оказался так называемый врач, который пичкал группы, решившие воздержаться от трезвости, любыми веществами. Стало понятно, что это будет грандиозный фестиваль лицемерия. Даже Мик на протяжении всего полета был в дерьмовом настроении: сначала он целый год помогал нам расплатиться за наши проблемы с наркотиками, а теперь летит в Москву, чтобы помочь уладить проблему с наркотиками нашего менеджера – парня, который должны был заботиться о нас.

Когда мы прибыли на концерт, стало ясно, что дело полнейшая дрянь и Док наплел каждой группе что-то свое, чтобы заставить их участвовать в шоу. Джон Бон Джови думал, что это очередная остановка в его личном турне, а мы думали, что это будет небольшой урезанный сет. Затем гастрольный менеджер сказал, что нас понизили в должности. Мы выступали перед Оззи и Scorpions. Я был чертовски зол. Вообще-то Док наш менеджер, и предполагалось, что он позаботится о наших интересах, а он отдавал предпочтение одному из своих новых клиентов, Bon Jovi, а не нам, или Scorpions, которые в России были очень популярны.

– Пошел ты, Док, – сказал ему Никки. – Мы проделали весь этот путь в Россию не для того, чтобы выступать на разогреве, в то время как Бон, мать его, Джови выступает в качестве хедлайнера в течение полутора часов. Что за дела?

– Чувак, мы, бля, едем домой! – крикнул я Доку. Я был в бешенстве. – Это шоу даже не для нас. Оно для Бон Джови.

– Вы не можете так поступить, ребята, – умолял Док. – Это же пиздец какой-то.

– Эй, – сказал Никки. – Мы не делаем ничего плохого. Ты сам обманул нас. Ты сказал, что на этом шоу все будут равны, а теперь каждой группе досталось болше времени на сцене, чем нам. Смахивает на тупорылую шутку.

Наконец Док угомонил нас, и мы согласились выступить, но больше из уважения к Оззи (который взял нас с собой в тур, когда о нас никто ни черта не слышал, и теперь играл с нашим другом-баранищком Рэнди Кастилло).

В первый вечер мы отыграли приличное шоу. Было приятно впервые вживую исполнить «Dr. Feelgood» и «Same Оl’ Situation». Оззи, как всегда, был воплощением безумия и великолепия, а русские кипятком писали от Scorpions. Зрители, которых было около 125 000, начали постепенно покидать стадион после Scorpions. Но тут старина Джон совершил грандиозный выход, прямо через середину аудитории, пока шеренги русских полицейских разделили толпу перед ним, как Моисей Красное море. Стоило Джону Бон, мать его, Джови выйти на авансцену, как прогремел БУМ – в воздух взлетели фейерверки, вспышки, пиротехника. Толпа слетела с катушек, а я, блядь, наложил в штаны.

Чтобы провезти такую пиротехнику в Россию, нужно получить разрешение, и было ясно, что Док все это время был в курсе, что Bon Jovi планируют для своего шоу. Как только бомбы взорвались, все члены команды и другие группы посмотрели на нас. Они знали, что вот-вот кто-то пострадает. Я пошел на поиски Дока и застал его за кулисами. Я подошел к нему и пихнул в толстую маленькую грудь, опрокинув на пол, как сломанную неваляшку. Пока он лежал там, Никки вынес свой вердикт: «Док, ты снова нам солгал. На этот раз ты уволен к чертовой матери».

Мы поступили благородно и отыграли концерт на следующий день, а затем попросили нашего тур-менеджера купить нам билет домой на рейс Air France. Мы не хотели больше помогать Доку оплачивать его судебные счета.

Мы летели обратно через Париж и Нью-Йорк, попутно уговаривая Дага Талера бросить Дока и основать собственную компанию, которая будет заботиться о нас. По дороге домой мы не только чувствовали себя лохами из-за всей этой поездки в Россию, но и тупыми ублюдками. А то как же, ведь мы решили уволить менеджера накануне выпуска первой пластинки, от которой действительно были в восторге. Я заперся от внешнего мира с Хизер, утопая в депрессии и каждый день борясь с желанием сделать большой заказ в винном магазине. Я давал интервью, немного слушал радио и чувствовал, что ажиотаж мало-помалу нарастает. Но вообще я не имел ни малейшего понятия, что там да как. Затем, 3 октября, в мой двадцать седьмой день рождения, я получил факс. Он был от Никки.

 
На день рождения хочется один подарок:
Какой-то знак, что все будет ништяк.
Тогда я от души всей пожелаю
Тебе возглавить модный хит-парад.
 

С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ТОММИ. ТВОЙ АЛЬБОМ НА ПЕРВОЙ СТРОЧКЕ.

Я поехал в газетный киоск, купил журнал «Billboard» и увидел наш альбом на вершине чарта. Затем обзвонил всех, кого знал.