Текст книги "Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире"

Глава 2
ТОММИ

О вечеринке, которая закончилась трагедией и прорванной дамбой горьких слез.

Мы вместе с Миком, Винсом и ребятами из Hanoi Rocks[17]17
  Hanoi Rocks – финская рок-группа, основанная в 1979 году и получившая наибольшую известность в начале 1980-х.


[Закрыть] зажигали на вечеринке у Никки дома. Мы выпили целое море алкоголя и отрывались на полную катушку. Три-четыре дня мы только и делали, что жарили барбекю, пили и иногда спали, а потом у нас наконец закончилось пиво. Винс хотел похвастаться своей новой «Пантерой»[18]18
  De Tomaso Pantera – раритетный спортивный автомобиль, выпускавшийся итальянской фирмой De Tomaso с 1971 по 1992 год.


[Закрыть], поэтому предложил нам составить ему компанию в поездке за пивом. Раззл вызвался первым, и они вдвоем выбежали за дверь.

Магазин спиртного был всего в паре кварталов от нас, но Винса с Раззлом уже давно не было. Мик тоже исчез, и никто не знал, куда он делся. Но это типичное поведение для этого пронырливого ублюдка. А Никки вообще не появился на вечеринке, и никто не знал, где его черти носят.

– Ребята, – сказал я куче женушек, которые сидели на диване, – даже если Винс устроил Раззлу покатушки с ветерком, они уже должны вернуться. Алкогольный магазин буквально за углом, так какого хрена они там делают?

Тогда мы начали беспокоиться, что, может быть, они разбились или их ограбили. У меня не было никаких догадок. Потом мы услышали вой машин скорой помощи, которые пронеслись мимо дома, свернули за угол и с резким визгом остановились. Я за секунду протрезвел. Кажется, из всех гостей моментально вышибло хмель. Не оставалось сомнений, к кому приехали эти кареты скорой помощи.

Мы выбежали из дома. Дорога резко сворачивала налево, нельзя было увидеть, что находится за углом. Мы все шли и шли – казалось, целую вечность, – глядя, как красные мигающие огоньки отражаются от соседних зданий.

Когда мы наконец-то повернули за угол, то увидели пожарные машины, скорую помощь, полицейских и десяток зевак в шортах, которые просто столпились на углу и глазели. Я повернул голову, чтобы понять, на что они смотрят, и первое, что бросилось мне в глаза, – красная чертова «Пантера». Она врезалась – не лоб в лоб, а под небольшим углом – в другую машину, в результате чего тачку смяло со стороны пассажира, как аккордеон. Дорога была усеяна всяким дерьмом: стекло, металл, пластик, а посреди всего этого гребаный ботинок «Чак Тейлор». Эту обувь всегда носил Раззл.

У меня в голове не укладывалось: почему ботинок Раззла оказался посреди улицы? Где Винс? Что произошло? Что я должен делать, говорить, думать, кричать?

Потом я увидел его. Винса. Он сидел на обочине, обхватив руками ноги, и раскачивался взад-вперед. Я побежал к нему и тут краем глаза увидел Раззла. Его несли на носилках к задним дверям машины скорой помощи. Я решил, что с ним все в порядке, хотя ему явно требовалось серьезное лечение, учитывая, во что превратилось пассажирское сиденье «Пантеры».

Винс был весь в крови, он просто раскачивался и издавал странный, полный боли и отчаяния звук, который я даже не могу назвать плачем. Была ли то боль, шок, или же он просто сходил с ума? Я попытался заговорить с ним, но меня оттолкнул полицейский. Он надел на Винса наручники и затолкал его в полицейскую машину. Я поехал с Бет и парнями из Hanoi в больницу.

После двух с половиной часов ожидания в полной тишине в приемную наконец вошел врач. Его перчатки были в крови, а маска сползла на шею. Мои глаза наполнились слезами еще до того, как он заговорил. Слезы застыли, словно контактные линзы, пока доктор не произнес эти страшные слова: «Ваш приятель Раззл не выжил». И тут дамбу прорвало, и слезы хлынули по моему лицу.

Глава 3
ВИНС

Подробнее о злополучной вечеринке и об аварии, прогремевшей на весь мир, но громче всего – в сердце нашего водителя.

Все началось с барбекю в честь работы над нашим третьим альбомом, но никому не хотелось расходиться по домам. Бет рвала на себе волосы, потому что была помешана на чистоте и ненавидела, когда мои друзья заваливались в дом и всюду разносили микробы. Наш брак зиждился не на любви, а на наркотиках, алкоголе и ее тачке «240Z». Я не был счастлив, поэтому гулял как можно дольше, пил с утра до ночи, лишь бы не сталкиваться с ее ворчанием.

Вечеринка была настоящим проходным двором, но некоторые гости и не думали уходить, например пара девушек, которые жили в этом же комплексе, ведущий NBC, живущий по соседству, и Томми. К счастью, он расстался с Хани; я терпеть не мог находиться с ними в одной комнате – не потому, что они постоянно ссорились, а потому, что я успел как минимум с десяток раз перепихнуться с ней у него за спиной. Мик прибыл на третий день, чем весьма удивил меня, поскольку редко пил с нами. Он предпочитал запираться в комнате и сидеть там в одиночестве. Что-то подсказывало мне, что он там веселился куда больше, чем мы, судя по тому, как его туша начинала раздуваться от постоянного употребления алкоголя.

На третью ночь вечеринки мне наконец-то удалось немного поспать. Я проснулся на следующий день, когда на часах уже было за полдень, и выглянул в окно. На пляже лежало нечто, похожее на маленького черного кита. Надев джинсы и гавайскую рубашку, я спустился, чтобы посмотреть поближе. А там на песке под палящими лучами солнца в отключке валялся Мик в черных кожаных штанах, кожаных ботинках и кожаной куртке. Одежда, очевидно, когда-то была мокрой, потому что теперь высохла и прилипла к нему, как старая морщинистая кожа. Он был словно кит, который выбросился на пляж, а теперь разлагался.

Я хотел занести его в дом, но он пробормотал, что просто хочет лежать там. Поэтому я оставил его, до боли похожего на маленького горбатого инопланетянина из фильма Спилберга, и отправился обратно на вечеринку.

В тот вечер у нас закончилась выпивка. Я только что купил «Форд Пантера» 1972 года, быструю красивую машину, и Раззл хотел узнать, каково ездить в ней. Она была ярко-красной, с гладким черным кожаным салоном. Мы оба были пьяные в хлам – не стоило садиться за руль, тем более что магазин был всего в паре кварталов, и мы легко могли бы дойти пешком. Но мы просто не задумывались об этом. На Раззле были высокие кеды, кожаные штаны и рубашка с бахромой. Он был богом рок-н-ролла «двадцать четыре на семь», и его никогда бы не застукали в джинсах и гавайской рубашке, которые были на мне.

Мы с визгом въехали на стоянку и затарились выпивкой на пару сотен долларов, чтобы подлить масла в огонь вечеринки. В машине не было задних сидений, поэтому Раззл держал сумки с выпивкой на коленях. Путь домой лежал по холмистой дороге, которая извивалась вдоль побережья, – сплошные спуски и подъемы, и, когда я ехал вверх по небольшому склону, впереди был небольшой поворот, прямо перед вершиной холма. Было темно, и почему-то дороги были мокрыми. Поскольку я не выходил на улицу в тот вечер, я не знал, прошел ли небольшой дождь или улицы только что помыли. Приближаясь к повороту, я заметил, что сточная канава на одной стороне дороги переполнена, и вода из нее лилась в канаву на другой стороне.

Когда машина огибала поворот, я переключился на вторую передачу, чтобы совершить финальный рывок до дома. Но стоило мне это сделать, как колеса заскрипели, и машину внезапно занесло налево – на полосу встречного движения. Я попытался выйти из заноса, но, пока боролся с управлением, меня ослепил яркий свет. Что-то съезжало с вершины холма и устремилось прямо на нас. Это последнее, что я увидел, прежде чем потерял сознание.

Когда голова прояснилась, Раззл лежал у меня на коленях. Я заставил себя улыбнуться ему, как бы говоря: «Слава Богу, мы в порядке», – но он не отреагировал. Я поднял его голову и потряс ее, но он не шелохнулся. Я продолжал кричать: «Раззл, очнись!», потому что решил, что он тоже в отключке. Мы словно находились в своем мирке. Я даже не понимал, что все это происходит в «Пантере», пока люди не начали забираться в машину и вытаскивать Раззла на улицу.

Я начал вылезать из машины, но медики бросились ко мне и уложили на асфальт. «От них воняет алкоголем!» – крикнул медик офицерам, перевязывая мои ребра и порезы на лице. Я думал, что меня отвезут в больницу, но вместо этого меня оставили сидеть на тротуаре.

Это было похоже на дурной сон, и сначала я думал только о своей машине и о том, насколько серьезно она повреждена. Но потом приехали Бет и несколько человек с вечеринки. Их переполнял ужас, и до меня медленно начало доходить, что случилось что-то плохое. Я увидел разбитый «Фольксваген» и медиков, которые грузили в машину скорой помощи незнакомых мне мужчину и женщину. Но я был в таком шоке, что не понимал, что это имеет отношение ко мне или к реальной жизни.

Затем ко мне подошел офицер полиции и спросил: «С какой скоростью вы ехали? Ограничение скорости – двадцать пять».

Я сказал ему, что не помню, и даже не соврал. Только позже я вспомнил, что стрелка спидометра была у отметки в шестьдесят пять.

Он дал мне алкотестер, от которого я бы отказался, будь в здравом уме, и тот показал 0.17 промилле. Затем коп зачитал мне мои права и, не надевая наручников, отвел на заднее сиденье патрульной машины. В полицейском участке офицеры пристально рассматривали меня. Они просили рассказать, что произошло, но все, что я мог сказать: «Где Раззл?» Я решил, что его привели в другую комнату, чтобы он дал отдельные показания.

Зазвонил телефон, и начальник вышел из комнаты. Он вернулся и холодно сказал: «Ваш друг мертв». Когда он произнес эти слова, я наконец-то осознал последствия аварии. Я почувствовал это не только эмоционально, но и на физическом уровне, как будто об меня разбили сотню бутылок виски. Ребра разрывали мое туловище изнутри, что я едва мог пошевелиться, а острая боль пронзала лицо каждый раз, когда я говорил или моргал. Я подумал о Раззле, о том, что больше никогда его не увижу. Если бы я поехал один, или пошел пешком, или послал кого-то другого за выпивкой, или вышел из магазина на тридцать секунд позже, или машину занесло бы под другим углом, чтобы вместо Раззла погиб я. Блядь. Как мне теперь смотреть в глаза его группе, моей группе, моей жене. Я не знал, куда деваться, что делать, что думать.

Полицейские отпустили меня домой, когда уже взошло солнце. Меня ждали Бет с Томми. Они пытались найти слова поддержки, но я не отвечал. В голове царил полный сумбур. Как мне вписать эту новую реальность в то, чем казалась моя жизнь всего двенадцать часов назад? Я был все тем же человеком, но в одночасье все изменилось.

На следующий день телефон звонил не переставая: друзья, враги, родственники, репортеры – все звонили и спрашивали, что случилось. Затем так же быстро телефон умолк. После пугающего утра молчания позвонили мои менеджеры: полиция решила арестовать меня за непредумышленное ДТП со смертельным исходом. Я пошел в участок и сдался.

Родители парня и девушки из «Фольксвагена» присутствовали на моем предварительном слушании. Они смотрели на меня, как на исчадие ада. Лиза Хоган, девушка, сидевшая за рулем машины, была в коме с повреждением мозга, а ее пассажир, Дэниел Смитерс, находился в больнице на вытяжке. У него тоже был поврежден мозг. Я понимал, что должен сесть в тюрьму за случившееся, даже если это несчастный случай. Будь я обычным парнем, без славы и денег, меня бы, наверное, сразу же отправили бы за решетку. Но вместо этого меня отпустили под залог в двадцать пять сотен долларов до суда, но предупредили: если суд пройдет неудачно, мне грозит семь лет тюрьмы и конец карьеры.

Когда я вернулся домой после слушания, наш менеджер Док Макги сказал мне, что я должен отправиться в реабилитационную клинику. Я ответил, что никакой я не алкоголик и ни за что не потерплю, чтобы со мной обращались как с ущербным. Я не алкаш, который валяется в канаве. Но суд обязал меня пройти лечение, поэтому Док нашел место, больше похожее на загородный клуб. Он сказал, что там есть теннисные корты, поле для гольфа и небольшое озеро с лодками. Он отвез меня туда на следующий день, и я спокойно поехал, решив, что будет неплохо отдохнуть от газетных заголовков, в которых меня называли убийцей. Обещанный мне «загородный клуб» располагался на бульваре Ван Найс, но вместо этого я очутился в очень холодной на вид больнице с зарешеченными окнами.

– Где здесь поле для гольфа? – спросил я у Дока.

– Ну, – сказал он. – У меня для тебя две новости: хорошая и плохая.

Хороших новостей не было: я оказался в обычной маленькой больнице, где должен был пройти месячный курс детоксикации и интенсивной терапии. Пока я сидел в этой больнице, снова и снова переживая аварию с терапевтами, читая газетные статьи, в которых писали, что я должен получить пожизненный срок, чтобы показать, к чему приводит пьянство за рулем, и плакал каждый раз, когда вспоминал Раззла, его кеды и веселый британский акцент, я думал, что моя песенка спета.

Когда я только приехал, мне один раз позвонил Томми или Никки. А потом никто из группы не звонил и не навещал меня. Либо им было все равно, либо им велели держаться подальше. Я был один, и они, вероятно, жили дальше без меня. Я представил, как Никки проводит прослушивание для новых вокалистов и оставляет меня на семь лет гнить в тюрьме. Я буду ходить с клеймом убийцы и стану предметом шуток на ток-шоу, которые будут повторять до того дня, пока я не отправлюсь в преисподнюю.

Глава 4
НИККИ

В то время как Никки размышляет над вечным вопросом: «что делать после оргии?», Ненадежный источник сообщает ему, что винс уже нашел ответ.

Вернувшись домой после тура Shout at the Devil, я понятия не имел, что делать дальше. Мы были в дороге тринадцать месяцев, и за это время я потерял девушку, наш дом и большинство друзей. Я спал на дерьмовом матрасе и ел из пенопластового контейнера со льдом. Я чувствовал себя одиноким, депрессивным и чокнутым. Не так должны жить рок-звезды.

Поэтому Роббин Кросби, фотограф Нил Злозауэр и я решили махнуть на Мартинику[19]19
  Мартиника – живописный остров в Карибском море, славится яркой культурой и является заморским департаментом Франции.


[Закрыть]. Поездочка выдалась сюрреалистичной, потому что я снова принимал наркотики и был не в состоянии даже пальцем пошевелить. Кто-то отвез меня в аэропорт и посадил на самолет до Майами, потом мы пересели на другой самолет, потом кто-то провел меня через таможню, и в следующее мгновение я оказался в баре у бассейна на прекрасном острове, где повсюду были женщины топлес. За всю жизнь я не встречал ничего, так напоминающего рай на земле.

После недели вечеринок на Мартинике мы прилетели в Майами. Когда я выходил из самолета, ко мне подбежал высокий мужчина в синем пиджаке.

– Никки, Никки, – крикнул он. – Ваш вокалист умер.

– Что?! – спросил я.

– Винс погиб в автокатастрофе.

Колени подкосились, голова закружилась, и я рухнул на стул. Это не входило в план, этого не должно было случиться. Что происходит, черт возьми? Я не читал никаких газет, не смотрел телевизор и ни с кем не разговаривал, пока был в отъезде. Я подошел к телефону-автомату и позвонил менеджеру.

– Произошел несчастный случай, – сказал Док.

– Боже мой, так это правда!

– Да, – ответил он, – Винс в полной заднице.

– Еще бы. Он мертв, чувак.

– О чем ты говоришь? – удивился Док. Затем он рассказал, как все было: Раззл погиб, Винс попал в реабилитационный центр, и все подавлены, растеряны и расстроены.

Я сел на ближайший рейс до Лос-Анджелеса и пошел в ту грязную лачугу, которую делил с Роббином. Я позвонил Майклу Монро и Энди Маккою из Hanoi Rocks, и между нами вспыхнула странная и горькая дружба, завязанная на смерти, наркотиках и саморазрушении. Майкл весь день расчесывал волосы, накладывал макияж, смывал его – и так по кругу.

– Может быть, ты и правда трансвестит, – сказал я ему однажды, когда пошел искать его в туалете в «Rainbow», но обнаружил, что он пользуется дамской комнатой.

– Нет, чувак, – ответил он, намазывая тональный крем на лицо. – Мне просто нравится, как я выгляжу.

– Но это не значит, что ты должен пользоваться женским туалетом.

– Я всегда пользуюсь женским туалетом, – сказал он мне. – В мужском не избежать драки, потому что кто-нибудь всегда назовет меня педиком за то, что я крашусь перед зеркалом.

Я не одобрял героин еще с тех времен, когда Винс тусовался с Лави и заявлялся на концерты в одном халате. Но с ребятами из Hanoi Rocks начал постоянно совмещать кокаин с героином. Я даже не позвонил Мику или Винсу и понятия не имел, что делать дальше. Я осуществил многие мечты с Shout at the Devil. Это была оргия успеха, девушек и наркотиков, о которой я всегда мечтал. Но теперь столкнулся с новой проблемой: что делать после оргии?

Единственное, что я мог придумать, – это устроить еще одну оргию побольше, чтобы не пришлось разбираться с последствиями предыдущей. Винса показывали в новостях каждый день, и я был настолько обдолбан, что спрашивал каждый раз: «Почему Винса показывают в новостях?» Мне отвечали: «Это из-за обвинения в непредумышленном убийстве». И я просто говорил: «О, точно» – и принимал еще одну дозу.

Винс был моим соратником, моим лучшим другом, моим братом. Мы только что завершили самый успешный тур, о котором только может мечтать молодая группа на заре карьеры; мы пережили лучшие времена вместе; мы делили все, начиная с моей девушки, жены Томми и заканчивая фанатками в гостиницах. И я даже не позвонил ему, не навестил, не поддержал ни в чем. Я, как обычно, был заинтересован только в том, чтобы побаловать себя. Почему меня не было рядом с ним? В чем причина? Неужели наркотики настолько мощные? Думая о Винсе, я ощущал не жалость, а гнев, будто он плохой парень, а остальные члены группы – невинные жертвы его проступков. Но мы все принимали наркотики и садились за руль пьяными. Любой из нас мог вляпаться в эту историю.

Но это случилось с Винсом. Это он торчал в реабилитационном центре, размышляя о своей жизни и будущем, в то время как я мог только сидеть дома и думать лишь о следующей порции кокаина, которую отправлю по вене. Томми отрывался в «Rainbow» с Бобби Блотцером из Ratt; Мик, вероятно, сидел на ступеньках своего дома, прижимая лед к очередному фингалу под глазом, а Mötley Crüe умирали, не успев толком пожить.

Слева направо: Никки, Роббин Кросби и гид на Мартинике

Глава 5
МИК

О горькой радсоти, с которой Мик вернулся из своей подводной могилы, в то время как вместо него из жизни ушел его друг.

Без сомнения, я умер. Я очнулся на пляже, небо и море были непроглядно черными. Вдалеке виднелся свет, и я направился нему. То были стеклянные окна дома Винса. Я заглянул внутрь и увидел Бет, Томми, Энди и несколько других ребят в гостиной. Но они не веселились. Они сидели в гробовой тишине с траурными лицами, будто случилось что-то ужасное. Когда они говорили, казалось, что они шепчутся. В глазах Бет и Томми стояли слезы. Я подумал, что они оплакивают меня: я утонул в воде, а они обнаружили мое тело. Теперь я был просто душой, или призраком, или каким-то духом, застрявшим между небом и землей, чтобы покаяться за свою грешную жизнь или за самоубийство. Но где Зверюга? Почему она не плакала вместе с ними? В конце концов, именно для того, чтобы привлечь ее внимание, я и полез в воду. Может, она с моим телом в морге?

Раз уж я призрак, то материальные объекты теперь для меня не помеха. Я попытался пройти через стеклянное окно в комнату, чтобы услышать, что Томми и Бет говорят обо мне. Грохот, с которым я врезался в окно, всполошил всех в доме. Они в панике рванулись к окну, чтобы посмотреть, что случилось. Но на улице был только я, растянувшийся навзничь на песке.

– Где тебя носило, чувак? – воскликнул Томми, увидев меня.

Похоже, я все-таки был жив.

Когда мне рассказали об аварии, Бет заметила, что многие решили, что в машине был я: Раззл был так сильно изуродован, что выглядел как я. Впрочем, это не имело значения, потому что для Mötley Crüe все кончено. Я вполне привык к бродячей жизни и всегда мог вернуться к бомжеванию и ночлежкам.

Домой я пришел в шоковом состоянии и с единственной мыслью: «Алкоголь – это отстой», – а потом пустился в самой жесткий запой в своей жизни. Вскоре Зверюга ушла из дома. Я купил «БМВ 320i»; и однажды вечером ко мне в гости зашел барабанщик из White Horse. Мы болтали с ним о том, какие хреновые у меня отношения. Он захотел взглянуть на «БМВ», я открыл шторы, чтобы показать ему свою ласточку, но машина исчезла. Я позвонил в полицию и сказал, что моя девушка угнала мою машину. Видать, они решили, что я пьян, поэтому не восприняли мои слова всерьез.

– Хорошо, – сказали они. – Мы пойдем и поищем ее. И если мы увидим ее в машине, мы ее застрелим, идет?

– Неважно, – сказал я.

– Она вернется, не беспокойтесь об этом, – сказал полицейский, повесив трубку.

Но она так и не вернулась. В отношениях я всегда храню верность партнеру, потому что, изменяя жене или девушке, ты начинаешь думать, что она поступает так же. Эти мысли порождают страх и недоверие и в конечном счете разрушают ваши отношения. Но мои подруги и избранницы не всегда чувствовали то же самое: бывало, они трахались с кем попало, а потом приходили домой и недоумевали: «Эй, детка, что происходит?» Я не понимаю, как можно поступать так с человеком, которого ты якобы любишь, поэтому, если так поступают со мной, делаю вывод, что меня не любят. Так и случилось со Зверюгой. Я обнаружил свою машину возле дома профессионального боксера. Когда я вышел с ней поговорить, она сказала: «Пошел ты. Теперь я с ним. Он намного моложе». Она не сказала этого напрямую, но я видел, что она считает его лучше меня и что он заработает ей кучу денег. Я твердил ей, что через несколько лет у меня будут миллионы.

– Удачи тебе в нищете, – сказал я ей надменно, хотя чувствовал себя словно шлюха в церкви. Я вернулся домой, заплатил за последний месяц аренды и сказал владельцу, что съезжаю и что теперь за дом отвечает Зверюга.

Я чувствовал себя древним стариком, измученным и бесполезным: слишком старым, чтобы найти еще одну молодую, симпатичную девушку, слишком старым, чтобы найти еще одну группу на взлете, как Mötley Crüe. Вот вам и молодые женщины, многомиллионые гонорары и переполненные стадионы. Я мог путешествовать по стране, играть на улицах за деньги, как Роберт Джонсон, – просто нужно изменить образ мышления. Поэтому я переехал в квартиру в Марина дель Рей и начал промывать себе мозги алкоголем. Каждый вечер перед сном я чувствовал, как превращаюсь в потного жирного хряка. И ни разу не подумал о том, чтобы навестить Винса в реабилитационном центре. Я не злился на него, но был расстроен. Я понимал, что он не виноват, но не мог себя заставить простить его.

Телеграмма Никки Сиксу от Литы Форд