Текст книги "Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире"

Глава 5
НИККИ

Как Никки получил важное предостережение от японского бизнесмена, древнего прорицателя, услужливого наркодилера, пары поклонниц и восьмисот проституток.

В начале тура Girls, Girls, Girls я порвал с Вэнити. Она регулярно бесила меня, остальных участников группы и дорожную команду тем, что прямо посреди репетиции каталась на велосипеде вокруг сцены или вытворяла еще что-нибудь идиотское. В любом случае это были не очень хорошие отношения, плюс она лишилась почки из-за наркотиков. Она даже начала терять зрение и слух. Однако спустя много лет я узнал, что ей удалось встать на путь исправления. Она очистилась, нашла Бога, стала преподобной и сменила имя на то, которое дала ей мать, – Дениз Уильямс.

Теперь я был по-настоящему одинок. Я остался без девушки, бабушка умерла, отец, вероятно, тоже был мертв, а с мамой я не разговаривал. Так что я оказался единственным в группе без семьи, девушки, жены или каких-либо перспектив и был слишком обдолбан, чтобы беспокоиться об этом. Что касается музыки, то я с трудом выносил даже два последних альбома, которые написал. А как же признание? Его и в помине не было. Критики презирали нас. Я чувствовал себя фастфудом от мира рок-н-ролла: моя жизнь была одноразовой. Поели и смойте в унитаз.

После шести месяцев гастролей мое существование скатилось до того, что каждая секунда бодрствования была связана с наркотиками: я выходил на сцену за наркотиками, сходил со сцены, чтобы найти еще больше наркотиков, использовал суточные, чтобы купить наркотики, и ездил в каждый город лишь затем, чтобы посмотреть, нет ли у кого новых наркотиков. Героин, кокс, фрибейс, «Джек», зомби-пыль – все это целый год управляло моим существованием. И, подобно плохим отношениям, чем дольше в них находишься, тем сильнее ощущаешь себя несчастным и неспособным контролировать свою жизнь.

Вскоре уже все знали, что происходит: однажды вечером после выступления мы вернулись к нашему самолету и обнаружили на стекле записку от Стивена Тайлера и Джо Перри из Aerosmith. Они писали, что мы падаем в бездну и что прошли через это и могут нам помочь. Когда-то мы их боготворили, но теперь просто смеялись над ними, пропустили мимо ушей их предупреждения и продолжили свое падение со свистом.

Незадолго до нашего отъезда в Японию в Лос-Анджелесе произошло землетрясение. Я не спал три дня подряд, и, когда выбежал из дома, единственное, что я схватил, – трубка для курения кокаина. Вот насколько она была важна для меня. Я даже не взял ключи от дома, и мне пришлось ломать боковую дверь, чтобы вернуться. Я знал, что качусь по наклонной. Но не догадывался, как низко пал, пока мы не отправились в наше второе турне по вежливой и цивилизованной Японии, где благодаря выходкам выделялись, как клоуны на похоронах.

Прибыв в Токио на скоростном поезде из Осаки, мы с Томми превратились в Ужасных Близнецов – наших сверхмощных альтер эго. Подпитываясь волшебной зомби-пылью, мы были мощнее скоростного поезда, могли вдыхать километровые дорожки кокаина за один присест и обладали рентгеновским зрением, чтобы найти и выпить каждую бутылку саке в поезде. Мы бегали по вагонам и спасали мир, швыряя рис и пончики в заклятых врагов, совокупляющуюся парочку суперзлодеев, Эми и Мика (или, как мы предпочитали их называть, Иона и Кит).

«Мы должны были убить вас всех во время войны», – внезапно завопил Томми. И мы оба начали хватать бутылки саке и устраивать избранным пассажирам очищающую ванну. Тогда Томми выглядел как помесь Индианы Джонса с БДСМ-щиком. Когда он бежал по проходу, никто не мог разглядеть его лица – только низко надвинутая шляпа, облегающие перчатки и пальто, которое волочилось за ним. Он был похож на ангела-мстителя, сотканного из денима, кожи и кокаина.

Наш японский промоутер, господин Удо, был в ужасе.

– Вы должны успокоиться, – сурово сказал он нам.

– Иди на хуй! – крикнул я, схватил бутылку «Джека» и бросил в него. Снаряд и близко не попал в намеченную цель. Вместо этого он угодил в перепуганного пассажира, который рухнул на землю, фонтанируя кровью из головы.

Господин Удо и глазом не повел.

– Я хочу кое-что для вас сделать, – спокойно сказал он. – Но сначала вы должны сесть.

Я вернулся на место, и он надавил большим пальцем на мою шею. По телу пробежала волна какой-то жидкости или крови, и я плюхнулся в кресло, полностью обмякнув. Сверхспособности исчезли. Затем мистер Удо подошел к Томми и сделал то же самое. В таком положении мы поняли, что вовсе не были смешными. Мы очень всех расстроили, особенно Мика, который выглядел так, будто готов бросить нас в любую минуту. Это был уже почти конец тура, и всем надоело это шоу. Не концерт, а то шоу, которое устраивали мы с Томми, Ужасные Близнецы, парочка настолько тупая, что никогда не могла развлечь никого, кроме себя.

Когда мы сошли с поезда в Токио, нас ждали тысячи фанатов. Я вышел поприветствовать их, но тут появился отряд полицейских и направился в мою сторону.

– Никки-сан, – сказал господин Удо. – Вам придется отправиться в тюрьму. Вы понимаете, не так ли?

– Пошел ты!

– Нет, Никки-сан, серьезно. Вы должны пойти в тюрьму.

Тут попытался вмешаться Док Макги. Он сказал полицейским: «Я его менеджер», и после этих слов его повалили на землю и нацепили наручники.

Затем они подошли ко мне и на глазах у фанатов бросили на землю, надели наручники и повели в патрульную машину. Томми погнался за полицейскими, дергая их и вопя: «Возьмите и меня! Если его везут в тюрьму, я, блядь, тоже поеду!»

«Нет, нет, нет, – рявкнул Док, делая вид, что контролирует ситуацию, пока сидел в наручниках на заднем сиденье патрульной машины. – Спокойно. Через час он будет на свободе».

Через несколько часов мы с Доком оказались в кабинете у сержанта в участке. На мне были кожаные штаны, туфли на высоких каблуках, рваная футболка и макияж. Я был мокрым от пота и все еще под кайфом. Было уже за полночь, участок погрузился в полумрак, поэтому я снял солнцезащитные очки.

– Я бы на твоем месте не снимал очки, – сказал Док. – У тебя глаза покраснели, и по всему лицу течет косметика.

Я снова надел очки и закинул ноги на стол сержанта. Мне было наплевать, что со мной будет. Вошел сержант и что-то сказал по-японски. Переводчик, которого прислал господин Удо, перевел:

– Не могли бы вы, пожалуйста, убрать ноги со стола?

– Эй, могу я задать вам вопрос? – окрысился я на сержанта.

Переводчик поговорил с сержантом, а затем сказал мне, что я могу спрашивать все, что хочу.

– Хорошо, – сказал я. – Если бы мои яйца оказались у вас на подбородке, как думаете, где бы находился мой хер?

Сержант выжидающе посмотрел на переводчика. Переводчик вздохнул и начал говорить по-японски.

– Аригато годзаимас, – сказал сержант. – Большое спасибо.

– Конечно, – я кивнул. Они поговорили еще немного, затем переводчик взял меня за руку и вывел из участка.

– Что, черт возьми, только что произошло? – спросил я его на обратном пути в отель.

– Я сказал ему, что вы сказали, что бутылка случайно выскользнула у вас из рук и разбилась. И что вы очень расстроены из-за этого недоразумения, потому что очень любите Японию и японский народ и с нетерпением ждете возможности поехать домой, чтобы рассказать американской прессе, как гостеприимны японцы.

– Так вы ничего не сказали о моих яйцах?

– Нет.

– Тогда вы не очень хороший переводчик, не так ли?

На следующий вечер настал черед Винса опозорить нас. Он выдул целый кувшин коктейля «Камикадзе» в ресторане Роппонги и так нажрался, что болтал не умолкая. Проблема только в том, что никто не понимал ни слова из того, что он говорил. За соседним столиком сидели четыре якудза в костюмах. Винс внезапно вскочил и пробормотал: «Нууу всееее!» Он подошел к ним и опрокинул стол на членов якудза. Японские мафиози упали на пол, вытащили пистолеты из-за пояса и подняли стволы над краем стола, направив их прямо на Винса. Фред Сандерс, наш телохранитель и нянька, набросился на Винса, будто на гранату, которая вот-вот взорвется, и вывел его из ресторана.

– Какого черта ты это сделал? – спросил Фред у Винса.

– Эти… ммм… парни… эээ… гаварили пра м-м-меня д-е-е-рьмо, – промямлил Винс невнятно.

– Что значит «они говорили про тебя дерьмо»? Они говорили по-японски.

– Паааа-японски? – Винс уставился на Фреда, ничего не понимая.

– Да, мы в Японии.

– Оу, – Винс наморщил лоб и внезапно замолчал. Я не думаю, что он вообще понимал, что происходит, а ведь он все еще должен был находиться на испытательном сроке.

Позже тем же вечером мы пошли в «Lexington Queen», где даже тихоня Мик слетел с катушек, бегал со спущенными штанами и маской Годзиллы на лице, топтал бокалы и пытался выдохнуть огонь из задницы. Винс отправился обратно в отель с подружкой какого-то парня из якудза, а я остался и затеял драку: первую с Томми (он до сих пор настаивает, что я ударил его по лицу, хотя он был так пьян, что упал, прежде чем я успел нанести удар) и вторую с американским туристом, чью голову я разбил о стальной шест. На следующее утро я проснулся и вдруг понял, что так увлекся потасовкой и спасением своей задницы от японской тюрьмы, что совершенно забыл отпраздновать свой день рождения. А Винс проснулся голым на полу своего гостиничного номера, а его трофейный «Ролекс» исчез. Видать, месть якудза.

После трех концертов в «Budōkan» мы должны были отправиться домой на Рождество перед европейским турне. Томми не мог дождаться своего первого Рождества в многомиллионном особняке с Хизер. Мик и Эми были счастливы наконец-то начать нормальные отношения дома. Винс все время говорил о том, что собирается трахнуть Шариз, борцунью в грязи из «Tropicana», с которой начал встречаться. А у меня никого не было. Ни девушки, ни семьи, ни друзей, кроме наркоторговцев. Так какой смысл ехать домой и проводить Рождество в одиночестве, употребляя наркотики?

Я объявил всем, что отправляюсь в сольное турне. Не музыкальный тур, а тур наркотиков и проституток. Я собирался поехать в Гонконг, Малайзию, Пекин, а потом закончить гэнг-бэнгом в Бангкоке. Я попросил Дока отправить мой чемодан обратно в Лос-Анджелес. Все, что мне нужно, – пара черных кожаных штанов, футболка и бумажник. Если мне понадобится одежда, я могу просто купить ее, поносить, а после выкинуть в мусорное ведро. К черту. Мне ничего не нужно.

– Только через мой труп, – сказал Док.

– Чертов надзиратель, – огрызнулся я на него. – Встанешь у меня на пути – и ты уволен!

Мы перепирались еще полчаса, пока не были готовы перегрызть друг другу глотки. Наконец вмешался мистер Удо.

– Я поеду с вами, – сказал он.

– Что?! – Мы с Доком недоверчиво уставились на него.

– Мы вместе поедем в ваш тур.

– Хорошо, – Док вскинул свои пухлые ручонки. – Я тоже поеду.

Затем он выскочил из комнаты, бормоча что-то о том, что у него даже не будет рождественских выходных.

На следующий день мы втроем сели на самолет до Гонконга. Я был настолько грязным, что никто не хотел сидеть со мной в одном ряду. Наконец мистер Удо, облаченный в деловой костюм, занял место рядом со мной.

– Никки-сан, я должен поговорить с вами, – деликатно сказал он мне на ухо. – В последний раз, когда мой друг был в таком состоянии, он умер.

– Мне жаль это слышать, – сказал я ему равнодушно.

– Моим другом был Томми Болин[26]26
  Томас Ричард Болин (1951–1976) – американский гитарист и автор песен, который сотрудничал со множеством известных групп и музыкантов, таких как Deep Purple, Zephyr, Energy, Билли Кобэмом, Альфонсом Музоном и др.


[Закрыть].

– Правда? – Мне вдруг стало интересно.

– Вы очень похожи на Томми-сана, – продолжил он. – Вы храните много боли из вашего прошлого. И когда вы держите боль внутри, она заставляет вас ранить себя. Я вижу, что вы очень творческий человек, как и Томми-сан. Но вы убиваете свою креативность. Я провел много времени с Томми-саном и сказал ему, что я его друг и что ему нужно завязать. Он сказал мне, что не может бросить. Он умер, не дожив до конца года. Поэтому я говорю вам сейчас, что вам нужно бросить. Вы умрете. Я ваш друг. Вы как Томми, и я не хочу потерять и вас.

– Бросьте, мистер Удо, – сказал я. – Я ведь просто веселюсь.

Он нахмурился. Несмотря на то, что от меня одни проблемы, этот очень профессиональный японский бизнесмен каким-то образом проникся ко мне симпатией и был полон решимости спасти меня от могилы, в которую я бежал со всех ног. Он видел эту открытую могилу, вырытую где-то прямо передо мной, и знал, что я направляюсь прямо к ней. Только дорога была темной, и никто, кроме моего создателя, не знал, когда земля вдруг исчезнет под моими ногами и я упаду в нее так быстро, что даже не успею пожалеть о том, что выбрал такую опасную дорогу без единого путеводного огонька.

В гонконгскую ночь я вышел из отеля один и пошел в стриптиз-клуб, который, как мне сказал портье, на самом деле был борделем. Внутри находились четыре зала: в одном китайская группа исполняла американские шлягеры, в другом были кабинки, полные китайских гангстеров из Триады, а в третьем на сцене выступали танцовщицы. Я занял место в четвертой комнате, где по полу шествовали женщины под номерами от 1 до 800. Здесь были азиатские цыпочки на любой вкус: от миниатюрных нимфеток в чепчиках, сосущих леденцы, до женщин в кожаных садомазохистских костюмах. Я подозвал хозяйку и заказал их, как тарелки с едой: «Я возьму номер четырнадцать, номер семь и номер восемь. Отправьте их в мою комнату». Затем я заказал номер десять для Дока и номер двенадцать для мистера Удо. Я и правда думал, что тем самым покажу признательность за то, что они любезно согласились сопровождать меня в моем сольном туре.

Я заплатил за девушек, вернулся в свою комнату и отключился. Если кто-то и стучал в мою дверь той ночью, я их не слышал. А может быть, наоборот, услышал, открыл дверь, и меня отшлепала толстая кореянка. Я точно не помню, но секс – последнее, о чем я думал. Когда я проснулся на следующий день, меня вырвало, я вколол последнюю дозу кокаина, надел кожаные штаны и встретил Дока и мистера Удо в холле.

– Ребята, вы получили мои подарки? – спросил я.

– Никки, – Док скорчил гримасу. – Ты больной. Я открыл дверь, а там были две девушки в нацистских нарядах и монахиня. Что с тобой?

– Черт, Док. Я просто развлекался. А как насчет вас, мистер Удо? Вы насладились своими подарками?

– Моя жена для меня как воздух, – сказал он.

– А?

– Без нее я не могу жить. Она – мой воздух.

Я чувствовал себя огромным мудаком. Я пытался испортить его воздух.

– Теперь вам нужно домой, – сказал мистер Удо. – Вы не поедете в Бангкок. С вас хватит. Хорошо?

– Хорошо, – пискнул я.

В кои-то веки я нашел человека, готового стать отцовской фигурой, и за двадцать четыре часа уже подвел его и вызвал у него отвращение. Я заслуживал того, чтобы меня снова бросили.

Мистер Удо в тот же день вернулся в Токио, а Док забронировал для себя рейс в Нью-Йорк, а для меня – в Лос-Анджелес на следующее утро. В тот вечер я бродил по оживленным, тесным улицам Гонконга со своей переводчицей в поисках наркотиков. Мы свернули в длинный переулок недалеко от улицы Ванчай, и там в самом конце на ветру покачивался одинокий фонарь. Перед ним была крышка люка, из которого поднимался пар. Это выглядело как сцена из фильма ужасов, поэтому, конечно, я сказал переводчице, что хочу пройтись по переулку.

В конце под фонарем не было ни души, кроме маленького пожилого китайца в коричневом халате.

– Кто он? – спросил я переводчицу.

– Он прорицатель.

– О, круто, – сказал я. – Он может предсказать мою судьбу?

Она поговорила с ним, а затем попросила меня дать ему четыре гонконгских доллара и показать руку. Я сунул руку ему под нос. Он провел своей рукой по моей, а потом вдруг свернул мою ладонь и оттолкнул ее. Его лицо исказилось, как будто он только что выпил прокисшее молоко. Он что-то сказал переводчице, а потом отмахнулся от нее.

– Что он сказал? – спросил я.

– Вам лучше не знать, – сказала она, отвернулась и пошла вперед.

– Нет! – Я побежал за ней. – Что он сказал?!

– Он сказал, что вы умрете до конца года, если не измените свой образ жизни. – На календаре было 21 декабря. – Он также сказал, что вы не в состоянии переломить свою судьбу.

Я не думаю, что Бог мог дать мне больше предупреждений, чем за последние несколько недель. Моя жизнь превратилась в унылую, одинокую зависимость, и все, начиная от таких благочестивых бизнесменов, как мистер Удо, и заканчивая сумасшедшими старыми прорицателями, могли это предвидеть. Все, кроме меня.

– Ради Бога, – кричал я переводчице. – И на это я только что потратил десять долларов!

Вернувшись в отель, я позвонил своему дилеру в Лос-Анджелесе, чтобы договориться о встрече. «Я приеду завтра, – сказал я ему. – Встречай меня с героином на тысячу долларов, кокаином, шприцами и ящиком “Кристаля”». У меня было немного свободного времени перед отъездом в Европу, и я хотел использовать его с максимальной пользой.

Я прилетел в Лос-Анджелес, словил кайф в серебристом лимузине и вернулся в дом. Иногда невозможно понять, насколько ты изменился за время разъездов, пока не взглянешь в зеркало у себя дома. Тогда можно сравнить себя с тем, как ты выглядел, когда в последний раз гляделся в точно такое же зеркало. Мне хотелось плакать. Опухшее лицо алкоголика, как у Джимми Пейджа или Мика Марса. Руки тонкие, как рельсы, и испещрены бледными точками, а туловище мягкое и обрюзгшее. Мое лицо напоминало одну из тех детских резиновых игрушек, наполненных жидкостью, хотя игрушка, на которую я был похож, явно принадлежала какому-то засранцу, который издевался над ней до усрачки. Даже волосы выпадали клочьями, а концы выглядели секущимися и опаленными. Я разлагался заживо.

Мне нужно было выйти в свет, чтобы убежать от загнивания и одиночества. Я пролистал телефонную книгу в поисках старых друзей. Я позвонил Роббину Кросби, потом Слэшу, потому что Guns N’ Roses собирались играть у нас на разогреве в Америке после европейского турне. Я заехал за Роббином на серебристом лимузине, который любил брать напрокат, и дал ему немного порошка. Пока мы ехали в отель «Франклин Плаза», где остановились Guns N’ Roses, потому что все они были бездомными, я заблевал весь лимузин. Я вытер рот о старинную шапку из бобрового меха, которую купил для Слэша, и подарил ее ему у дверей вместе с бутылкой виски. Некоторые ребята из Megadeth тоже остановились в этом отеле, и мы все забрались в лимузин. Роббин купил немного наркоты у своего дилера, который был не слишком рад появлению привлекающего внимание лимузина возле своего дома, и мы принимали наркотики до тех пор, пока наши мозги не отключились.

Мы поехали в клуб «Cathouse», учинили беспорядок и, пошатываясь, вернулись в лимузин с целой толпой фанатов на хвосте. Во «Франклине» нас ждал дилер Роббинса. Он сказал, что достал немного чудесного персидского героина, пока нас не было, и спросил, хочу ли я попробовать. «Ага, – сказал я ему. – Но тебе придется сделать это самому». К тому моменту я был слишком объебан, чтобы нормально кольнуться. Единственный раз, когда я позволил кому-то другому уколоть меня, произошел в Хаммерсмите, где меня чуть не выкинули в мусорный бак.

Он закатал мне рукав, перевязал руку резиновым жгутом и вогнал персидскую дурь в мои вены. Героин помчался к сердцу, разлетевшись по всему телу, и через мгновение я весь посинел.

Я потерял сознание. Когда открыл глаза, все вокруг было мешаниной из света, цвета и движений. Я лежал на спине и перемещался по какому-то коридору. Звуки залетали в уши и вылетали из них, сперва неразличимые, пока из белого шума не возник голос: «Мы теряем его, мы теряем его».

Я попытался сесть, чтобы понять, что происходит. Я думал, что мне будет трудно поднять свое тело. Но, к моему удивлению, я резко поднялся, словно был не тяжелее перышка. Затем появилось ощущение, что что-то очень нежно схватило меня за голову и потянуло вверх. Надо мной все было ярко-белым. Я посмотрел вниз и понял, что покинул свое тело. Никки Сикс – или грязный, покрытый татуировками кожаный сосуд, в котором он когда-то находился, – лежал, накрытый с ног до головы простыней, на каталке, которую санитары затолкали в машину скорой помощи. Фанаты, которые следили за нами весь вечер, столпились на улице, пытаясь разглядеть, что происходит. И тут я увидел припаркованный неподалеку серебристый лимузин, который вез нас всю ночь, вез меня к моему…

Что-то не столь нежное, как рука на моей голове, что-то грубое и нетерпеливое схватило меня за ногу. И в одно мгновение я пролетел сквозь крышу машины скорой помощи и приземлился с болезненным ударом обратно в свое тело. Я с трудом открыл глаза и увидел адреналиновые иглы – не одну, как в «Криминальном чтиве», а две. Одна торчала с левой стороны моей груди, а другая – с правой. «Никто не умрет в моей чертовой скорой», – услышал я мужской голос и тут же потерял сознание.

Когда я очнулся, мне прямо в глаза светил фонарик. «Где ты достал наркотики?» – рявкнул голос. Я застонал и попытался выкинуть из головы шум и боль. «Ты героиновый нарик!» Я попытался пошевелить головой, чтобы увернуться от луча фонарика, который прожигал мой череп. «Откуда у тебя наркотики?» Я ничего не мог разглядеть. Но чувствовал трубки в носу и иглы в руках. Если и было какое-то ощущение, которое я мог распознать в бреду, так это иглу в руке. И полицейского. «Отвечай, грязный наркоман!»

Я открыл рот и, казалось, сделал первый вдох за всю жизнь. Я чуть было не задохнулся. Я кашлял и думал, почему мне дали второй шанс. Я был жив. Что я мог сделать, чтобы отпраздновать это драгоценное чудо второй жизни? Что могу сказать, чтобы выразить свою признательность?

– Да пошел ты!

– Ты, маленький наркоманский ублюдок! – крикнул мне в ответ полицейский. – Кто дал тебе эти наркотики?!

– Пошел ты!

– Вот так. Если ты нам не скажешь…

– Я задержан за что-нибудь?

– Э, нет.

К счастью, у меня не было при себе наркотиков, когда я отключился. Роббин или кто-то другой, должно быть, смыл все, что осталось в комнате.

– Ну и отвали тогда. – Я снова потерял сознание.

Следующее, что я помню, – это то, что стоял без рубашки на больничной парковке. На обочине сидели две девушки и плакали. Я подошел к ним и спросил:

– Что случилось?

Их лица побелели.

– Ты жив! – заикаясь, пролепетала одна из них.

– О чем вы говорите? Конечно, я жив.

Они вытерли глаза и уставились на меня, потеряв дар речи. То были настоящие фанатки.

– Девчонки, вы не могли бы подвезти меня домой?

На их лицах проступил пот, и они нервно повели меня на пассажирское сиденье своей «Мазды».