Текст книги "Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире"

Глава 9
ВИНС

Новая порция забавных историй, прочитав которые читатели удивятся, как боги секса улыбаются Винсу даже в самых неблагоприятных ситуациях.

Через две недели после тура Theatre of Pain я прибрал свой новенький золотой «Ролекс» за двенадцать тысяч долларов, украшенный бриллиантами, в ящик стола, взял такси до ближайшего участка и сдался. Мне хотелось поскорее покончить с этим. Свой тридцатидневный срок я отбывал в тихой спокойной тюрьме в Торрансе.

Сокамерник сидел за кражу спортивных автомобилей, и мы были «заключенными с привилегиями», то есть занимались непыльной работой: мыли камеры и полицейские машины, раздавали еду в столовой. Взамен получали ништяки: не только телевизор и возможность принимать посетителей, но и по выходным охранники приносили нам гамбургеры и упаковку пива. Я только что целый год колесил по миру, пытаясь сохранять трезвость, чтобы угодить судье, и вот попал в тюрьму, где охранники подначивали меня выпить. Хотя сержант ночной смены ненавидел меня до глубины души, все остальные требовали автографы и фотографии. Во многих отношениях курс реабилитации, чувство вины, газетные заголовки и трезвые гастроли были гораздо худшим наказанием, чем тюрьма.

Однажды днем ко мне заглянула блондинка-поклонница, которая разузнала, в какую тюрьму меня посадили. Она была одета в короткие облегающие шортики и топик из лайкры. Дежурный сержант сказал, что я могу привести ее в свою камеру на час. Я провел ее по коридору, наблюдая, как остальные заключенные пускают слюни, когда мы проходим мимо. Я завел ее в свою камеру, закрыл дверь и трахнул на своей койке. После этого сокамерники зауважали меня как никогда.

За день до того, как я начал отбывать срок, мы с Бет и нашей двухлетней дочерью Элизабет переехали в дом за 1,5 миллиона долларов в Нортридже. В течение первой недели Бет навещала меня в тюрьме каждый день. Потом внезапно перестала приходить, но меня это не шибко волновало: я не особо любил ее, когда мы поженились, и с тех пор все шло по наклонной.

Через девятнадцать дней тюремный начальник освободил меня за хорошее поведение. Поскольку от Бет не было никаких вестей, я попросил приятеля заехать за мной. Мы поехали в Нортридж, но я никак не мог вспомнить, где находится наш дом. После часа поисков мы наконец-то наткнулись на него. Я подошел к двери и позвонил в звонок. Никто не ответил. Я обошел вокруг и заглянул в окна, но все шторы были задернуты. Может быть, мы ошиблись домом?

Я обошел дом сзади и был уверен, что мне знакомы бассейн и двор. Поэтому решил вломиться внутрь. Там была стеклянная дверь, и я разбил одно из стекол возле ручки, просунул руку и открыл ее, молясь, чтобы меня не отправили обратно в тюрьму за взлом с проникновением. Я вошел внутрь и огляделся. Да, это мой дом, но что-то изменилось: вся мебель исчезла. Бет забрала все, даже лотки для льда в холодильнике. Все, что она оставила, – мой «Ролекс» и «Камаро Z28». Единственная проблема заключалась в том, что она забрала ключи.

Я позвонил родителям Бет, ее бабушке и дедушке, ее друзьям, и все они божились, что ничего о ней не слышали. Мне не было интересно с ней разговаривать – я просто хотел оформить развод, вернуть ключи от машины и получить какую-нибудь возможность поддерживать связь с дочерью. С момента нашей встречи прошло десять лет, как вдруг она появилась на концерте во Флориде с мужем и новыми детьми. Наша дочь Элизабет в конце концов переехала в Нэшвилл, чтобы попытать счастья в карьере кантри-певицы.

Что касается меня, то после года вынужденной трезвости, тюрьмы, терапии и раскаяний настало время как следует повеселиться. Я пригласил пару приятелей и вместо покупки мебели оборудовал рядом с бассейном грязевую яму для борьбы цыпочек. Я разослал приглашения всем знакомым наркодилерам, потому что там, где были наркотики, были и девушки. На одну из вечеринок зашла толпа незнакомых парней в костюмах. Уходя, один из них протянул мне крэк размером с мяч для гольфа, снял шляпу и сказал, словно он Крестный отец или кто-то в этом роде: «Спасибо за гостеприимство». После этого «Крестный отец» гостил у меня каждую ночь. Его звали Уайти, он был наркодилером, который, наверное, принимал больше кокса, чем продавал. Он провел некоторое время в Нью-Мексико и довольно скоро начал приводить приятелей оттуда. Особенно мне запомнился один тип, который, судя по всему, не мылся целую вечность, ужасный на вид, но добрый в душе человек по имени Рэнди Кастилло. Некоторые ночи заканчивались тем, что девушки оказывались в нижнем белье, а Уайти, Рэнди и еще несколько друзей – в халатах; а порой я приводил небольшую толпу девушек из «Tropicana» и заставлял их бороться без одежды на потеху мне и моим приятелям. Я очень хотел забыть о прошедшем годе, перестать быть Винсом Нилом и стать кем-нибудь другим, например Хью Хефнером.

Глава 10
ТОММИ

Воспоминание о беспечной выходке завершается анализом характеров наших героев, которые продолжают свои доблестные поиски.

Никки, наш охранник Фред Сондерс и я два дня подряд пили, дули и принимали грибы. Мы были где-то в Техасе. Окно в номере было распахнуто, и ветер колыхал занавески. Затем внезапно раздался звук. Чух-чух чух-чух чух-чух чух-чух. Мимо проезжал поезд, чуваки! Никки посмотрел на меня. Я – на Никки. И нам даже не пришлось ничего говорить: мы находились в том странном состоянии наркотического опьянения, когда сознание слилось в единое целое.

«Побежали», – сказали мы друг другу – не вслух, а телепатически.

Фред будто прочитал наши мысли и заорал: «Нет, нет, нет!» Но мы так быстро рванули, что оставили его глотать пыль. Мы стрелой промчались по коридору и забежали в лифт, стараясь скрыться от Фреда, потому что он никогда бы не разрешил нам осуществить эту безумную идею. Мы промчались через холл и длинную ухоженную лужайку перед отелем. Мы бежали как угорелые, пока легкие не начали отказывать. Фред плелся в паре сотен метров позади нас, крича:

– Нет, засранцы! Не вздумайте!

Но мы продолжали бежать, пока не увидели поезд, мчащийся по рельсам, быстрый как чертова пуля. Я нагнал его и начал бежать вровень с вагонами.

– Давай, Никки! Давай! – крикнул я. Он все еще пыхтел позади меня.

Я схватился за небольшой металлический поручень у задней части одного из вагонов, и тут мои ноги оторвались от земли. Я с размаху опустил ботинки на ступеньку и оседлал поезд.

Никки почти догнал меня.

– Давай, чувак. Еще немного! – крикнул я.

Он прыгнул и зацепился за нижнюю ступеньку, на которой я стоял. Теперь поезд тащил Никки, его тело корчилось, а ноги увязали в грязи. Я схватил его за руки и подтянул к себе.

«Боже мой, чувак! Как круто! – ликовали мы телепатически. – Мы только что запрыгнули на наш первый гребаный поезд!»

А потом, когда мы увидели Фреда и отель, исчезающий вдали, восторг улетучился. Мы понятия не имели, где находимся, куда едем, и у нас нет с собой ни цента. Поезд набирал скорость, мчался все быстрее и быстрее. Мы в ужасе смотрели друг на друга. Мы должны сойти с этой штуки. Казалось, у поезда нет ни малейшего намерения останавливаться в ближайшее время. Мы не могли позволить себе это путешествие – у нас на завтра запланирован концерт.

«Хорошо. Раз, два, три», – послали мы друг другу мысленные волны. И на счет «три» оба спрыгнули и покатились по земле, ударяясь о камни, которые оставляли синяки, царапины и рубцы по всему телу. Мы поплелись по железнодорожным путям домой и наконец добрались до отеля, когда взошло солнце.

До тура Theatre of Pain мы редко задумывались о том, что творили. Да мы бы запросто позволили этому поезду увезти нас на край земли. Мы никогда не думали, перед тем как что-нибудь сделать. Точнее, думали, но лишь в двух исключительных случаях: (А) либо было слишком поздно, (Б) либо кто-то пострадал.

Но после аварии с Винсом что-то изменилось. Конечно, мы по-прежнему тусовались, сходили с ума, пьянствовали, кайфовали и совали свои члены куда попало. Но все-таки это не то же самое: вечеринки приводили к зависимости, зависимость – к паранойе, а паранойя – ко всем видам глупых ошибок с далеко идущими последствиями. Даже секс был уже не тот: секс приводит к браку, брак – к разводу, развод – к алиментам, алименты – к нищете. После аварии все стало иначе: мы осознали собственную смертность – смертность нашу и нашей группы.

Вечеринка в честь выхода альбома Girls, Girls, Girls в стрип-клубе «The Body Shop»

Часть шестая
Girls, Girls, Girls

Глава 1
ТОММИ

Воспоминания о том, как большая любовь закончилась помолвкой благодаря старой хитрости – заставить кавалера ждать целую вечность.

– Привет, – поздоровался я.

– Привет, – сказала она.

– Приятно познакомиться.

– Ну, пока.

– Пока.

Вот и все, чуваки. Вот, блядь, и весь наш разговор. Неуклюжий и короткий обмен репликами, который изменил мою сраную жизнь. Дело было в клубе «Forum», мы собрались на концерт REO Speedwagon, цыпочку звали Хизер Локлир, а парнем, который нас представил друг другу, был мой бухгалтер Чак Шапиро. Чак взял меня на концерт, потому что также был бухгалтером REO Speedwagon и знал Хизер, поскольку его брат был ее дантистом. Вот так и работает вселенная – благодаря совпадению миллиона случайностей. Кто-то называет это удачей, но я верю в судьбу. Иначе как объяснить то, что с этой цыпочкой я накосячил как только мог, а она все равно пошла со мной на свидание, черт возьми! Я снова подумал о ней через неделю, когда листал каналы по телевизору и увидел эпизод «Династии» с Хизер. Я тут же позвонил Чаку с мольбой дать мне ее номер. Он позвонил своему брату-стоматологу и по-дружески сообщил мне контакты.

На следующий день я глубоко вздохнул, закинул ноги на диван и набрал ее. Разговор получился таким же нелепым, как и при знакомстве. Телевизор был без звука, но, пока мы вели неловкую светскую беседу, на экране появилось ее лицо в сериале «Каскадеры». Я воспринял это как знак того, что нам суждено быть вместе.

– Эй, включи телевизор, – сказал я ей. – Ты на четвертом канале.

Она включила телевизор.

– Эм, – ответила она мне, – вообще-то это Хизер Томас.

Мне хотелось бросить трубку, взять пушку и выстрелить себе в голову. Даже когда Господь создает для меня идеальные условия, я всегда умудряюсь все запороть.

Она сжалилась надо мной и предложила встретиться в пятницу вечером. Я никогда раньше не встречался с кем-то вроде Хизер. Она была не из тех цыпочек, которых я мог затащить в свой фургон, как Бульвинкль, или уломать на групповой секс в джакузи, как Хани. Она была правильной, по-настоящему женственной и более известной, чем я, – три вещи, с которыми я никогда не сталкивался на свиданиях.

От волнения я сгрыз все ногти на руках и ногах. Я часами прихорашивался перед зеркалом, выдавливал прыщи, расчесывал волосы, возился с воротником рубашки, наносил одеколон на стратегически важные участки тела и проверял, чтобы все татуировки были прикрыты. Я приехал рано утром к дому, где она жила с сестрой, и простоял на улице ровно до семи часов. В своей строгой белой рубашке на пуговицах и черных брюках я ощущал себя как цирковая обезьянка. Я позвонил в дверь, беспокойно ерзая, и мне открыла девушка, очень похожая на Хизер. Я не знал, что сказать, потому что не был уверен, Хизер это или ее сестра. Я помахал рукой, вошел внутрь и начал ждать хоть какого-то знака, который бы выдал ее личность. Затем на верхней ступеньке лестницы я увидел белое платье. Вот это и была Хизер. Она спускалась медленно, без единого слова, как в фильме «Унесенные ветром».

Она выглядела так чертовски сексуально, что мне захотелось подбежать, повалить ее на пол и сорвать с нее одежду.

– Ты выглядишь потрясающе, – сказал я, нежно взяв ее за руку. Ее сестра внимательно наблюдала за мной, и я чувствовал, как она оценивает меня, прикидывая, чета ли я Хизер или просто шут гороховый.

Мы вернулись к ней домой и пили шампанское, но я был слишком напуган, чтобы подкатывать. Не хотелось, чтобы она подумала, что я просто ищу секса на одну ночь или пытаюсь подцепить известную актрису. Под конец вечера мы уже строили миллион совместных планов.

Постепенно мы стали проводить больше времени вместе: ходить на ужин, в кино, на вечеринки. В конце концов я стал ночевать у нее дома. Но она держала линию обороны, чуваки! Я спаивал ее и пытался охмурить всеми возможными способами в течение нескольких недель, но она не сломалась. Для меня это было что-то новенькое, и благодаря тому, что она не раскрыла сразу все карты, мы сблизились и подружились. Она обладала ярким характером, отличным чувством юмора, а еще любила устраивать розыгрыши, прямо как я. Она осыпала меня цветами, и мне даже начало это нравиться. Я решил, что любой парень, который утверждает, что не любит цветы, не уверен в своей мужественности.

Через полтора месяца я был настолько возбужден, что не мог больше терпеть. Мы наконец-то трахнулись. Она вынудила меня ждать так долго, что я наслаждался каждой секундой, потому что, поверьте мне, это продлилось всего несколько секунд. Но в ту ночь мы делали это снова и снова, пока не убедились, что любим друг друга, ведь когда ты любишь, то одного раза бывает недостаточно.

На следующее утро я тусовался у бассейна в одних трусах, как вдруг в дом зашел ее отец. Хизер переполошилась. На телевидении она прославилась благодаря образу властной дерзкой сучки, но в реальной жизни, как и большинство людей, была скромницей. Она так переживала, что ее отец, декан школы технических наук Калифорнийского университета, подумает что-то плохое, когда увидит мои татуировки. Я прикрывался полотенцами. Но ее папашу, казалось, не смутил мой вид, даже несмотря на то, что кое-где чернила все-таки проглядывали.

Стоило нам потрахаться, как наши отношения взлетели на совершенно новый уровень. Однажды мы смотрели по телевизору мотокросс, и я сказал ей, что тоже хотел бы попробовать. На следующий день возле моего дома стоял мотоцикл. Никто – ни парень, ни девушка – никогда раньше не делал мне таких щедрых подарков. Мы постепенно осознавали, что у нас все всерьез и надолго, возможно, даже навсегда.

Когда мне пришлось оставить ее из-за гастролей Theatre of Pain, я каждый день чувствовал, как во время исполнения «Home Sweet Home» сердце сжималось в груди. Милый дом – вот к чему я стремился всю жизнь. Я хотел свить семейное гнездышко, как родители, а не слоняться отщепенцем по Лос-Анджелесу в поисках фигуры отца или матери. Возможно, это все из-за страхов, которые, по словам моего психоаналитика, я перенял от матери. Я боялся остаться один, лишиться человеческого общения. Чем дольше тянулись гастроли, тем больше я понимал, что мне нужно.

Когда я вернулся домой на рождественские праздники, мы с Хизер ехали в лимузине по шоссе Вентура. Я встал и просунул голову в люк на крыше автомобиля.

– Эй, – крикнул я Хизер. – Давай ко мне, хочу тебе кое-что показать.

– Что?

– Поднимайся сюда!

– Это обязательно?

Медленно и неохотно она встала. Как только ее голова выглянула из люка, а ее тело прижалось к моему, я спросил: «Ты выйдешь за меня?»

– Что? – спросила она. – Здесь слишком громко. Я тебя не слышу.

– ТЫ ВЫЙДЕШЬ ЗА МЕНЯ?

– Серьезно? – она недоверчиво посмотрела на меня.

Я полез в карман и достал кольцо с бриллиантом. «Серьезно».

– Что?

– СЕРЬЕЗНО!

Когда тур подошел к концу, мы поженились в одном из двориков Санта-Барбары. На мне был белый кожаный смокинг, а на ней – белое платье без бретелек с белоснежными рукавами, которые начинались на середине руки, оставляя открытыми загорелые плечи и тонкую, изящную шею. Это была самая пышная свадьба, которую я когда-либо видел: пятьсот гостей, парашютисты, спускающиеся с неба с большими бокалами шампанского, и белые голуби, которые взметнулись ввысь после того, как мы произнесли свои клятвы. Руди, один из наших техников, произнес лучший тост в истории: «За Томми и Хизер, – сказал он, поднимая бокал с шампанским. – Пусть ваши взлеты и падения случаются только в постели». Затем он взял бокал с шампанским и разбил его о свою голову. Я глянул на столы, за которыми сидела семья Хизер, и у всех было такое выражение лица, будто они уже сомневались в браке.

Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. На свадьбу пришли все мои друзья, включая половину сцены Сансет-стрип. Теперь все они играли в известных группах: Ratt, Quiet Riot, Autograph, Night Ranger. Единственной проблемой в тот день был Никки. Я попросил его быть моим шафером, а он устроил беспорядок. На нем лица не было, он постоянно потел, а его кожа была пугающего желтого оттенка! Он то и дело отлучался в туалет, а потом возвращался и начинал клевать носом посреди церемонии. Чуваки, ну какой прок от шафера, который в хлам угашен героином? Я не мог поверить, что он ширялся прямо на моей долбаной свадьбе.

Томми с Хизер Локлир

Глава 2
НИККИ

Воспоминания о том, как большая любовь закончилась помолвкой благодаря старой хитрости – подкармливать кавалера наркотиками.

На следующий день после возвращения со свадьбы Томми мне в руки передали письмо нашего бухгалтера Чака Шапиро. «Ты тратишь пять тысяч долларов в день, – писал он. – Пять тысяч долларов умножить на семь – это тридцать пять тысяч долларов в неделю. В месяц это сто сорок тысяч долларов. Ровно через семь месяцев ты будешь полностью разорен, если не мертв».

До свадьбы Томми мне удавалось держать свою привычку в секрете, потому что я почти не виделся с другими ребятами из группы. Теперь мы разбрелись по разным домам в разных частях города. Мы по-прежнему делали то же самое, как и тогда, когда жили под одной крышей: просыпались, ебались, потом ложились спать и начинали все сначала. Правда, разница заключалась в том, что теперь мы делали это порознь. Томми обосновался в «Хизерленде», жил в многомиллионном доме в частном районе с автоматическими воротами безопасности. Его так радовало, что один из его соседей инвестиционный банкир, зарабатывающий 45 миллионов долларов в год, а другой – адвокат, ведущий громкие дела об убийствах. Но, слушая его истории, я мог думать только об одном: «Эти люди когда-то были нашими врагами». Винс либо сидел в тюрьме, либо тусовался в своем доме с владельцами стрип-клубов, спортивными чуваками и ушлыми бизнесменами. А что касается Мика, то он был настолько скрытен, что мог бы торговать оружием в Иране или работать моделью на подиуме.

Сила группы – в сплоченности ее участников. Стоит каждому уйти в свой мир, как тут же начинаются разногласия, которые приводят к распаду. Изначально наша фишка заключалась в том, что Винс и Томми были ребятами из Ковины, я – из Айдахо, а Мик – из Индианы. Мы все были неблагополучными неудачниками из маленьких городков, которые умудрились стать звездами. Мы воплотили мечты в реальность. Но нас так поглотил успех, что мы забыли, кто мы есть на самом деле. Винс строил из себя Хью Хефнера, Томми считал себя принцессой Дианой из-за брака со звездой и новых друзей из высшего общества, а я возомнил себя каким-то гламурным богемным наркоманом вроде Уильяма Берроуза или Джима Кэрролла. Думаю, Мик всегда хотел быть Робертом Джонсоном или Джими Хендриксом, хотя так много пил, что стал больше походить на Мит Лоуфа.

Суровая реальность обрушилась на меня на свадьбе Томми. Я безуспешно пытался строить из себя светского льва, но только выставлял себя на посмешище, потому что не имел навыков общения, да и не нравилось мне якшаться с толстосумами. Во время свадебного приема я шепнул нашему тур-менеджеру Ричу Фишеру, что немного балуюсь героином, как будто это и так не очевидно, а он растрепал об этом всем в офисе. Когда я не ответил на предупредительное письмо Чака, управляющая компания и консультант по имени Боб Тиммонс (который пытался наставить Винса на путь трезвости) устроили облаву на мое жилище. Сначала я был в ярости. Но после нескольких часов утомительных разговоров мы с Николь согласились лечь в реабилитационный центр. Это была та же самая клиника на бульваре Ван Найс, в которой побывал Винс.

Как и Винс, я не был готов к реабилитации. Но, в отличие от Винса, меня в лечебнице не удерживал страх тюрьмы. На третий день толстая женщина с бородавками на лице упорно пыталась вдолбить мне мысль, что я должен поверить в высшие силы, чтобы завязывать с наркотиками. «Пошла ты на хуй, и Бог твой идет туда же» – наконец заорал я на нее. Я выбежал из комнаты, и бабища погналась за мной. Я развернулся, харкнул ей в лицо и снова сказал, чтобы она отвалила. На этот раз она послушалась. Я пошел в свою комнату, взял гитару, выпрыгнул из окна второго этажа и побрел по бульвару Ван Найс прямо в больничном халате. Я жил в пяти милях отсюда, поэтому вполне мог дойти пешком.

Боб Тиммонс получил звонок из больницы с известием о моем побеге. Он немедленно прыгнул в свою машину и догнал меня на бульваре Ван Найс.

– Никки, садись в машину, – сказал он, остановившись рядом со мной.

– Пошел ты!

– Никки, все в порядке. Просто садись в машину. Мы на тебя не сердимся.

– Пошел ты! Я туда не вернусь!

– Обещаю, что не повезу тебя туда.

– Знаешь что? Иди в жопу! Я никогда туда не вернусь. Эти люди сумасшедшие! Они пытаются промыть мне мозги с помощью Бога и всего этого дерьма!

– Никки, я на твоей стороне. Я подвезу тебя домой, и мы подумаем, как лучше покончить с твоей зависимостью.

Я сдался и сел в машину. Мы вернулись ко мне домой и выбросили все иглы, ложки и остатки наркотиков. Я умолял его помочь мне очиститься самостоятельно, без божественной помощи. Затем позвонил бабушке и дедушке, чтобы они поддержали меня, потому что те крупицы здравомыслия, которые еще во мне остались, – их заслуга. Но бабушка была слишком больна, чтобы ответить на звонок. В ту ночь я написал песню «Dancing on Glass», упомянув о своем передозе в строчке «Валентин в Лондоне / Нашел меня в мусорном ведре».

Николь провела в реабилитационном центре еще две недели. Что-то изменилось, когда она вернулась домой на амбулаторное лечение. Мы не были под кайфом. А в нормальном состоянии обнаружили, что не так уж сильно любим друг друга. После того как героин исчез из нашей жизни, у нас не осталось ничего общего. Мы сразу же расстались.

Чтобы воздержаться от наркотиков, я нанял личного помощника по имени Джесси Джеймс – вылитая двухметровая копия Кита Ричардса, который всегда носил фуражку СС, скрывающую, как я полагаю, парик. Но со временем он переквалифицировался из няньки в соучастника преступления. Он приносил мне наркотики, а в награду получал возможность принимать их вместе со мной. В основном мы пили и баловались кокаином. Но время от времени мы вводили немного героина, по старой памяти.

С уходом Николь я начал менять девушек как перчатки. Мы с Джесси целыми днями сидели и смотрели телевизор, я пробовал написать несколько песен для следующего альбома, а когда не удавалось, мы звонили любой голливудской девчонке, которую хотели трахнуть той ночью. Но, когда мы перепробовали всех стриптизерш и порнозвезд, которые нам понравились, нам быстро стало скучно. Мы разъезжали по району и бросали кирпичи в окна, но и это быстро наскучило. Я решил, что мне нужна девушка. Короче, мы начали выбирать себе девушек на телевидении и придумывать всевозможные забавные сценарии свиданий. На местном канале нам приглянулась одна симпатичная белокурая ведущая, и во время рекламной паузы я звонил на станцию и говорил ей всякие сальности. Затем, когда она возвращалась в эфир, я следил за ее реакцией: выглядит ли она возбужденной, взволнованной или расстроенной. Она так и не пришла на свидание, но почему-то всегда отвечала на наши звонки.

Однажды нам попался клип на песню «Nasty Girl» группы Vanity 6. На видео три участницы группы пели, соблазинтельно покачивая бедрами. Главная солистка группы, Вэнити, была протеже Принса и казалась мне существом из совершенно другого мира.

– Было бы круто трахнуть ее, – поделился я своей фантазией с Джесси.

– Так дерзай, ковбой, – сказал он мне.

Я позвонил нашим менеджерам и сказал, что хочу встретиться с Вэнити. Они позвонили ее менеджерам, и вот через неделю я уже ехал к ней в Беверли-Хиллз на наше первое свидание. Едва открыв дверь, она вперила в меня безумный взгляд. Ее глаза, казалось, вот-вот вылетят из орбит, и еще до того, как она открыла рот, я понял, что она чокнутая на всю голову. Она пригласила меня в квартиру – пара комнаток, загроможденных хламом, одеждой и произведениями искусства. В ее доме было полно странных плакатов, на которые были наклеены вырезки из журналов, упаковки из-под яиц и сухие листья. Она называла эти вещи своими произведениями искусства, и у каждого из них была своя история.

– Вот эту я называю «Искупитель», – сказала она, указывая на один странный коллаж. – На нем изображено пророчество об ангеле, спускающемся в город, чтобы искупить души, запертые в лампах уличных фонарей, и маленькие свинки будут ходить по улице, а дети – смеяться.

В ту ночь мы так и не вышли из квартиры. После всех девушек, которых я испортил, пришла пора поменяться местами. Эти поделки, как она в конце концов призналась, родились после того, как она не спала несколько дней подряд, употребляя кокаин.

– Фрибейс[22]22
  Фрибейс – сленговое название крэк-кокаина – кристаллической формы кокаина, представляющей собой смесь солей кокаина с пищевой содой.


[Закрыть]? – спросил я. – Я так и не научился готовить его правильно.

Итак, я угодил в капкан. Застряв на фрибейсе, я потерял то немногое, что осталось от самоконтроля, который практиковал после реабилитации, и превратился в законченного параноика. Однажды днем в моей гостиной тусовались какие-то люди, а мы с Вэнити затаились в спальне. Включив радио, подключенное к колонкам по всему дому, мы слушали музыку, покуривая фрибейс. Пока мы курили, музыка прекратилась, и началось ток-шоу. Я достал свой.357 «Магнум» и сделал еще одну затяжку. Набрав полные легкие наркотика, я начал орать на радио: «Вы, ублюдки, я вас, блядь, пристрелю. Убирайтесь на хрен отсюда». Я почему-то решил, что голоса из радиоприемника на самом деле принадлежали людям в гостиной по ту сторону двери. Голоса, конечно, не умолкли, поэтому, выдохнув сладкую струйку белого дыма, я разрядил свой 357-й в дверь.

Но голоса не угомонились. «Я убью вас, убью вас, мать вашу!» – орал я на воображаемых людей. Я пинком открыл дверь и увидел, что болтовня доносится из динамика высотой в четыре фута в углу. Я зарядил еще одну обойму в пистолет и изрешетил колонку пулями. Она упала на бок. Но голоса продолжали звучать: «Привет, это KLOS, и с вами ведущий Даг…»

Блядь, я просто с катушек слетел. Все гости в панике выбежали из гостиной, в то время как я крушил несчастный динамик, пока в конце концов голоса не умолкли. Должно быть, в момент просветления Вэнити сообразила, как выключить радио.

Наши отношения были одними из самых странных и саморазрушительных в моей жизни. Мы вместе зависали на одну неделю, а потом не виделись недели. Или, покуривая крэк, она читала мне лекцию о том, что пить кока-колу вредно для желудка. Однажды днем, когда я был у нее дома, мне принесли дюжину роз от Принса с запиской, в которой было сказано: «Брось его. Вернись ко мне». Тогда я на это купился, но сейчас думаю, что она просто манипулировала мной. Наверное, Принс вообще никогда не посылал ей цветов.

Порой, когда я тусил у нее в квартире, она посылала меня за апельсиновым соком. Когда я возвращался, охранник не пускал меня обратно.

– Но я только что отсюда вышел, – недоумевал я, совершенно сбитый с толку.

– Извините, сэр, прямой приказ. Вы не можете войти.

– Что за…

– На вашем месте я бы порвал с ней. Понятия не имею, что происходит в той квартире, да и знать этого не хочу.

Один из ее соседей в конце концов рассказал мне, что за углом ее ждал дилер, который приносил ей брикеты кокса, как только я уйду. Она прятала их от меня не потому, что ей стыдно за свою привычку, а потому что боялась, что я все выкурю.

Однажды ночью Вэнити попросила меня жениться на ней. Я согласился просто потому, что был по уши обдолбан, идея была сюрреалистичной, и это проще, чем сказать «нет». В наших отношениях были только наркотики и развлечения – ни любовью, ни сексом, ни даже дружбой там и не пахло. В одном интервью она ляпунла прессе, что мы помолвлены. Она всегда находила способ усложнить мою жизнь. Томми жил в своем голливудском доме с золотыми унитазами, а я тусовался в подворотнях с психованными дамочками. Неудивительно, что мне казалось, будто он смотрит на нас свысока – ведь мы этого заслуживали.

Пока я встречался с Вэнити, наши менеджеры попытались собрать группу для записи нового альбома. К тому времени я уже не только баловался фрибейсом, но и снова подсел на героин. Я заправлял обтягивающие брюки в ковбойские сапоги, а в сапогах постоянно прятал шприцы и пакетики с порошком. Я не хотел больше колоться и изо всех сил пытался завязать, но просто ничего не мог с собой поделать. Решение принимать метадон, чтобы избавиться от ломки, только усугубило ситуацию, и вскоре я подсел и на героин, и на метадон. Каждое утро, перед тем как отправиться в студию, я ехал в метадоновую клинику на новеньком «Корвете» и стоял в очереди за дозой вместе с другими наркоманами. Затем ехал в студию и половину дня проводил в туалете. Иногда приезжала Вэнити и ставила меня в неловкое положение, читая группе лекции об опасности газированных напитков, попутно разжигая благовония, которые воняли дерьмом.

В соседней студии Лита Форд работала над своей пластинкой, и когда она увидела меня, то не могла поверить, как сильно я сдал. «Раньше ты был готов сразиться с целым миром, – сказала она мне, – а теперь выглядишь так, будто позволил миру сломить себя».

Несмотря на то, что я никак не мог выдавить из себя песню для альбома Mötley, мне удалось вместе с ней сочинить песню для ее альбома под подходящим названием «Falling In and Out of Love».

Пока мы топтались на месте с нашим альбомом, мне продолжали названивать дедушка и тетя Шэрон. Бабушке становилось все хуже, и они хотели, чтобы я навестил ее. Но я был под таким кайфом, что продолжал игнорировать звонки, пока не стало слишком поздно. Однажды днем дедушка позвонил в слезах и сообщил о похоронах бабушки, которые должны были состояться в следующую субботу. Я пообещал, что обязательно приеду. Когда наступила суббота, я не спал уже два дня подряд. Я ширнулся кокаином, чтобы хватило сил поставить одну ногу перед другой, сполз с дивана, начал одеваться и целый час возился, пытаясь найти адрес. Потом трижды переодевался, искал ключи от машины и гадал, как найти похоронное бюро, пока не решил, что все слишком сложно и я просто не могу собраться с мыслями. Я снова уселся на диван, приготовил немного фрибейса и включил телевизор.