Текст книги "Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире"

Глава 2
НИККИ

В которой Никки учуял крысу и придумал способ ее истребления.

Во время гастролей с Кораби по Европе мы попали на пресс-конференцию в Италии. Там была феноменально красивая итальянская журналистка, которая встала и сказала: «Никки, я хочу задать вам вопрос». У нее были пухлые губы, вызывающие шевеление в штанах, струящиеся русые волосы, и вся она была похожа на Ракель Уэлч, игравшую роль Похоти в фильме «Ослепленный желаниями».

– Вы когда-нибудь благодарили Бога за то, что он сделал вас таким красивым?

– Нет, – ответил я ей. – Я проклинаю его за то, что он сделал мой член таким маленьким.

После пресс-конференции она пригласила меня выпить с ней кофе, чтобы мы могли поговорить еще.

– Ну, ты же знаешь, что я женат, – сказал я ей.

– Нет, нет. Мы просто разговариваем, – сказала она, все еще пугающе смахивая на Похоть. – Может быть, мы встретимся завтра.

– Позвони мне.

На следующее утро, вместо того чтобы позвонить в мою комнату, она постучалась в дверь. Я встал с кровати, открыл дверь, и она бесцеремонно ворвалась внутрь, выпрыгнув из сапог, юбки и обтягивающего свитера. Ее тело – это что-то с чем-то: идеальная золотисто-смуглая кожа, волосы словно из рекламы шампуня, которые каскадом ниспадали на полные груди в красном пуш-ап бюстгальтере. Мои труселя распирало от утреннего стояка. Она повалила меня на кровать и сказала: «Давай проверим, действительно ли Бог проклял тебя», и мы начали кувыркаться. Но как раз в тот момент, когда я собирался присунуть ей, она сказала:

– У тебя ведь есть резинка?

– Не-а.

– Тогда я сейчас вернусь, – сказала она и скользнула в свою одежду.

Когда она ушла, я на мгновение задумался: что я делаю? Чуть не трахнул эту цыпочку. Я женатый человек, у меня есть дети. Переспать с этой очень красивой итальянкой, от которой у меня крыша едет, – пустая трата времени. Я переоделся, пошел через холл в комнату Мика и стал подсматривать, как она возвращается с резинками и стоит у пустого номера.

Несколько недель спустя я был в Лондоне со своей женой Брэнди. Наша звукозаписывающая компания устроила вечеринку, на которой было полно фриков, таких как карлики, люди на ходулях и английские рок-звезды. Вдруг у двери возникла суматоха, послышался женский крик: «Я не потерплю такого обращения. Я – представитель прессы». Это была сексапильная итальянская журналистка. Она протиснулась мимо охраны и направилась прямо ко мне. «Куда ты, черт возьми, пропал?» – спросила она требовательным тоном. Брэнди повернулась ко мне, и я, сгорая от стыда, выбежал через заднюю дверь с Брэнди на хвосте, которая ругала меня на чем свет стоит. В ту ночь я усвоил важный урок: если бы я просто трахнул ту итальянку, а не решил хранить верность, ничего этого никогда бы не случилось.

К тому моменту мой брак все равно катился под откос. Любовь, которая расцвела из моей трезвости во время записи Dr. Feelgood, на поверку оказалась лишь минутной одержимостью, которую подстегивал тот факт, что я почти никогда не видел супругу, поэтому не знал, какая она на самом деле. К тому времени, когда мы осознали, что не подходим друг другу, она уже была беременна нашим первым ребенком – Ганнером. Я утешал себя, проводя как можно больше времени с нашими детьми; она утешала себя, тратя как можно больше моих денег. Так я оказался в особняке площадью полтора квадратных километра с белым мрамором, бассейнами, выложенными плиткой, и высоченными потолками. Кошмар.

Но я просто не мог заставить себя бросить ее, потому что слишком хорошо помнил свою жизнь без отца. Злоба на отца – вот где крылся корень моего гнева, жестокости и, вероятно, вечного стремления к саморазрушению. Я все еще не мог простить его за то, что он бросил меня на произвол судьбы, оставив скитаться с моей матерью и парадом ее мужей. Я через многое прошел с Mötley Crüe, но это не смогло унять боль и залечить шрамы. Я не хотел, чтобы моим троим детям пришлось жить с такими же шрамами.

В то время, когда мы записывали бонусный EP под названием Quaternary (что означает «Сила четырех») с Кораби, я написал песню под названием «Father», где отчаянно спрашивал в припеве: «Отец, где ты?» Я начал думать, что в его жизни, как и в моей, зияет пустота и что ему, должно быть, тяжело осознавать, что у него есть сын, с которым он не может общаться.

В последний раз я разговаривал с отцом в 1981 году, когда он фактически отрекся от меня, что вынудило меня сменить имя. С тех пор прошло более десяти лет. Теперь я сам отец, и я подумал, что ему захочется узнать, что он стал дедом. Теперь, когда мне было тридцать семь, возможно, пришло время окончательно похоронить подростковый страх, который питал всю мою жизнь.

Насколько я знал, последним местом его работы была компания по строительству бассейнов в Сан-Хосе, поэтому я позвонил в справочную, узнал номер и спросил, работает ли там Фрэнк Феранна.

– Кто его спрашивает? – спросил голос.

– Я его сын. Я пытаюсь найти его.

– Рэнди?

– Кто такой Рэнди?

– Ну, кем бы ты ни был, Фрэнк Феранна уже давно мертв.

– Подождите…

– Не звони сюда больше.

Они повесили трубку. Я позвонил матери в Сиэтл, чтобы узнать, знает ли она, что случилось с отцом. Она утверждала, что он жив. Я попытался вытянуть из нее подробности и спросил, не говорит ли ей что-нибудь имя Рэнди, но бесполезно. У меня в голове продолжали крутиться слова песни «Primal Scream», которую я написал для альбома Decade of Decadence: «Когда папа был молодым, его дом был сущим адом / Мама старалась быть такой идеальной / Сейчас ее дом – это камера с мягкими стенами», – и мне пришлось повесить трубку, пока я снова не накричал на нее. Я был уже слишком взрослым, чтобы позволить матери дергать за те струны, которые выводили меня из себя, даже если она та, кто изначально их натянула. Вся моя жизнь всегда была большой загадкой, и не похоже, что в ближайшее время мама собиралась помочь мне разрешить ее.

На следующий день Брэнди сказала мне, что хочет взять отпуск. «Куда бы нам поехать?» – спросил я. Но ослышался: она хотела поехать одна. Несколько ее подруг собирались на Гавайи, объяснила она, и она хотела присоединиться к ним и проветрить голову.

– Столько проблем навалилось в последнее время, – сказала она. – И я не знаю, чего я ищу, но мне нужно это найти.

– Если проблема в этом, может, нам стоит провести какое-то время вместе? Мы можем найти няню для детей, уехать вместе и попытаться разобраться во всем.

Но она настояла на том, чтобы улететь на Гавайи без меня, и тогда я впервые заподозрил неладное. Я нанял частного детектива, чтобы проследить за ней, и оказалось, что она искала не себя, а мужчину по имени Адонис. Почему другой парень всегда Адонис, Тор или Жан-Клод? Что хуже, Адонис бывал в моем доме со своей сестрой и братом десятки раз, а я невинно принимал его и относился как к другу. Я чувствовал себя дураком, куколдом. Я пытался наладить этот брак, а она сбежала и бросила меня с детьми, чтобы погреться на солнышке с каким-то греческим плейбоем в Гонолулу за мой счет. Все в Elektra наверняка знали, что происходит. А я знал, что мне нужно трахнуть ту итальянскую журналистку.

Частный детектив сказал, что у него есть фотографии, но я не хотел их видеть. И без того все логично: я вспомнил, что у Адониса дом на Гавайях. А еще дом в Санта-Монике. Частный детектив позвонил через несколько дней и сообщил, что они вернулись в Лос-Анджелес, но Брэнди все еще не выходила на связь. Я так разозлился на то, что меня предали, водили за нос и унизили, что решил убить этого ублюдка Адониса, с которым она тайком встречалась. Я схватил двуствольное ружье, сел в свой «Порше» и помчался по шоссе Пасифик-Кост. Мчась вниз по склону, я точно спланировал, что сделаю, когда приеду, – постучу в его дверь и скажу: «Привет, возможно, ты меня помнишь. Меня зовут Никки, и ты трахал мою жену». А после я собирался разрядить оба ствола в его яйца.

Глава 3
ТОММИ

В которой наш настойчивый герой обнаруживает, что любовь не купишь за деньги, только если не потратить их в секс-шопе.

Когда я очнулся, обстановка вокруг полностью изменилась. Лицо какого-то мужчины в белых очках находилось в дюйме от моего, и первые слова, которые он произнес, были: «Тебе повезло, что ты жив, сынок. Очень, очень повезло».

Я понял, что нахожусь в каком-то наркотическом сне, проморгался и попытался понять, что происходит: «Где я?»

Мне никто не ответил. Чувака не было. Я не был уверен, был ли он лишь видением, психом или духом-хранителем, пытавшимся передать мне послание. Я был в белой комнате, похожей на рай, но в то же время на больницу. Это была… больница. Я не только испытывал сильную боль, но и кожа приобрела оттенок синего. События, произошедшие несколько часов назад, всплыли в моей памяти: этот ублюдок Седж чуть не убил меня.

Позже той ночью ко мне пришли Седж и мой друг по имени Даг. Седж бросил на кровать пакет с одеждой и сказал:

– Ти, мы забираем тебя отсюда.

– Почему, чувак?

– Потому что, если ты останешься здесь еще дольше, гребаные СМИ узнают об этом и устроят веселье. Так что заткнись и иди за мной. Доверься мне.

В полубессознательном состоянии я знал, что слышал эти слова раньше, но не мог вспомнить где. Седж и Даг вырвали трубки из моих рук и отсоединили провода, прикрепляющие меня к различным аппаратам, предназначения которых я совершенно не понимал. Я боялся, что одна из этих трубок или проводов поддерживает во мне жизнь и, если они выдернут одну из них, чуваки, я умру. Но потом я понял, что если мне хватало осознанности для беспокойства об этом, то со мной, наверное, все в порядке. Они помогли мне надеть штаны, ботинки и футболку, затем мы побежали по коридору и вышли из больницы так быстро, как только могли. Никто нас не остановил, никто не сказал ни слова, и никто никогда об этом не узнал, включая Бобби.

В следующий раз мы с Бобби увиделись в канун Нового года, два дня спустя. Я вместе со своими лучшими братишками пошел в клуб под названием «Asylum», и нас там встретила Бобби. Мы сидели в кабинке, пили шампанское и вели себя как психи. Через час наступит 1995 год, и мы, вероятно, будем слишком обдолбаны, чтобы даже понять, какой сегодня день. Вдруг подошла официантка и сказала:

– Томми, вот рюмка «Голдшлягера»[40]40
  «Голдшлягер» – швейцарский шнапс с корицей, в состав которого входят очень тонкие, но хорошо видимые хлопья настоящего золота.


[Закрыть]. Это вам от Памелы Андерсон.

– Памелы Андерсон?

– Да, она одна из владельцев клуба.

– Она здесь?!

– Она вон там.

Официантка указала на столик в углу, где сидела Памела в окружении друзей. Я не мог поверить, что не заметил ее раньше. Она была одета во все белое, ее волосы были самого идеального оттенка блонд, который я когда-либо видел, ее зубы практически светились, когда она смеялась, и она так выделялась среди всех вокруг, что казалось, будто на нее сверху направлен луч прожектора. Я поднял рюмку, сделал что-то банальное, как будто подмигнул или улыбнулся, и залпом опустошил ее. Затем взял целую бутылку «Кристаля» и выпил ее, как счастливый поросенок. Оторвавшись от бутыки, я подошел к столику Памелы и навел шороху.

– Привет, Памела, я Томми, – сказал я учтиво. – Но, думаю, ты знаешь, так как прислала мне выпивку, – продолжил я не так учтиво. – Спасибо.

Мне нужно было как-то реабилитироваться после такой глупой фразы. Поэтому я протиснулся в кабинку, перелез через колени ее подружек и занял место рядом с ней. Затем схватил ее лицо и просто провел языком, от подбородка до виска. Возможно, сделай я такое на трезвую голову, то показался бы ей каким-нибудь навязчивым кретином. Но я был под экстази, так что все хорошо, и в моей шалости не было злого умысла – все было невинно, преисполнено любви и жажды единения со всем человечеством. Она, мать ее, рассмеялась и, глазом не моргнув, повернулась и лизнула лицо девушки рядом с ней. Потом, блядь, все за столом начали лизаться по кругу.

Когда ты под экстази, то Джоан Риверс выглядит как Памела Андерсон, так что представьте, как выглядела для меня Памела Андерсон. Она была так прекрасна, что я даже не мог заставить себя думать о том, чтобы осквернить ее мыслями о похоти. Я просто пялился на нее всю ночь, а она просто смотрела в ответ. Мы, наверное, говорили о чем-то несколько часов, но я не помню, о чем. Я осознал, что полночь миновала, только через десять минут, когда Бобби прошла мимо стола и сказала со всей стервозностью, на которую способна: «С Новым годом».

Она хотела выпустить в меня весь гребаный яд, накопившийся в гландах, но моя защитная экстази-система была слишком сильна. Я пожелал Бобби счастливого Нового года, а затем повернулся к Памеле. Не хотел, чтобы у нее сложилось впечатление, будто мы с Бобби встречаемся, тем более что наши отношения не привели ни к чему, кроме передозировки и ночных звонков в полицию (знал бы я тогда, что меня ждет). Я был готов к переменам и, Боже, как же надеялся, что Памела окажется в центре этих перемен.

В час тридцать, весь вечер находясь под прицелом недовольного взгляда Бобби, Памела сказала, что ей пора уходить. Ее друзья устали и хотели домой. За весь свой многолетний опыт я так и не придумал, как отделить женщину, которую хочу, от ее доставучих друзей, которым скучно, потому что они не получают никакого внимания. Я проводил Памелу до машины ее подружки Мелани, в десятый раз за вечер попросил у нее номер (и в конце концов получил его) и впился в нее жадным, блядь, слюнявым поцелуем. Я обнаглел от экстази и шампанского. Позже я узнал, что, когда Памела закрыла дверь машины, первое, что сделала Мелани, – это посмотрела на нее и сказала:

– Даже не думай об этом.

– Что ты имеешь в виду? – попыталась невинно спросить Памела.

– Послушай меня: этот парень – чертов маньяк.

Памела виновато улыбнулась. Мелани посмотрела на нее и сказала еще раз, чтобы убедиться, что до нее дошло: «Не смей!»

Главная загвоздка при знакомстве с понравившимся человеком в Лос-Анджелесе заключается в том, что у людей вечно нет времени на встречи. Во главе угла стоит карьера, а новые друзья или свидания – это дело десятое. Когда я позвонил Памеле, а она никак не могла выкроить день для свидания, я понял, что намечается одно из тех дерьмовых лос-анджелесских знакомств, которые начинаются многообещающе, но никак не могут сдвинуться с мертвой точки. Запал улетучивается с каждым телефонным звонком и обещанием встретиться на следующей неделе, человек от тебя стремительно отдаляется, а искра, которая зажглась между вами, гаснет.

После шести недель этих тухлых телефонных заигрываний я наконец получил долгожданное сообщение: «Томми. Черт, тебя нет на месте. Это Памела. У меня есть двадцать четыре часа на игру, и я хочу поиграть с тобой. Позвони мне в отель “Никко” в шесть вечера, и устроим рандеву».

Я был в щенячьем восторге, чуваки! Мой опыт с Хизер научил меня, что миленькие актрисочки мечтают о плохом парне, поэтому вместо того, чтобы покупать новую одежду, бриться и пытаться выглядеть свежо, я надел свои самые грязные кожаные штаны, влез в старую футболку, от которой воняло потом, и не потрудился побриться или принять душ. Однако почистил зубы.

Я поехал в секс-шоп «Ларец удовольствий» и набрал секс-игрушек и нарядов на четыреста долларов. В одной руке у меня был мой чемоданчик для ночевки, а в другой – сумка, набитая лубрикантами, вибраторами и вагинальными шариками. Я был готов взорвать ее чертов мир. Я позвонил в ее отель в 16:59, потому что просто не мог ждать. Портье сказал, что она еще не приехала.

Я покатался по округе, чтобы убить время, и перезвонил через пять минут. Ее все еще не было. Я перекусил и перезвонил. Никакого результата. Я доел, позвонил снова, но она все еще не появилась. Было уже шесть часов вечера. Я поехал в отель и прождал в холле еще час; затем вернулся домой, звоня в отель каждые пять минут, пока они не начали меня жалеть.

– Извините, ее все еще нет, – сказал администратор. – Но не расстраивайтесь. Я уверен, что она будет здесь с минуты на минуту. Если хотите, можете дать мне свой номер, и я позвоню вам, когда она появится.

– Ааааарргггххх!!!

– Простите?

Я оставил сообщения в ее квартире, в домах ее друзей – везде. Я просто выслеживал ее, как маленький гребаный сталкер, точно так же, как преследовал первую девушку, которую поцеловал с красной ягодой. Наконец незадолго до десяти вечера Памела подняла трубку. Она даже не была в этом проклятом отеле – она была дома.

– Привет, как дела? – спросила она, словно удивившись моему звонку.

– Подруга, что ты делаешь прямо сейчас? – Я был на взводе. Мне нужно было ее увидеть.

– Я иду к двери.

– Что ты имеешь в виду?

– Сегодня вечером я лечу на самолете в Канкун. Завтра утром у меня там фотосессия.

– О, правда. А как же я?

– О, нет, – сказала она. – Мы должны были встретиться сегодня вечером, так ведь?

– Думаю, да.

– Мне так жаль. Послушай. Когда я вернусь. Я обещаю.

– Мы могли бы встретиться до этого, – намекнул я.

– О, нет, – сказала она. – Даже не думай об этом.

– Что ты имеешь в виду? – невинно запротестовал я.

– Даже не думай о том, чтобы прийти. У меня работы по горло. Меня ждет восемнадцатичасовой рабочий день, и нет времени на игры.

– Ладно, все в порядке, – смирился я. – Развлекайся. Поговорим, когда вернешься.

Я положил трубку, позвонил двум друзьям и сказал: «Пакуйте чемоданы. Мы едем в Канкун».

Я набрал American Airlines, забронировал билет и позвонил ей домой из самолета на следующий день. «Я сейчас нахожусь в самолете и пью коктейли, – сказал я в трубку. – И я лечу за твоей задницей». Держу пари, она пожалела, что дала мне свой домашний номер.

Через полчаса я проверил автоответчик, и там было сообщение от нее. «Ты сошел с ума! – кричала она. – Не приезжай сюда. Это не отпуск. Это рабочая поездка. Не смей приезжать сюда!»

Но было уже слишком поздно. Прибыв на место, я обзвонил все отели в поисках ее. Шестым в моем списке был «Ритц-Карлтон», и когда мне сказали, что там остановилась Памела Андерсон, я чуть не обмочился от возбуждения. В номере ее, конечно, не было, поэтому я оставил ей с десяток сообщений, спрашивая, не хочет ли она вечером встретиться и выпить.

Очевидно, она даже не собиралась отвечать на мои звонки, настолько была зла. Но на этот раз ее друзья были на моей стороне. Они видели, как я стараюсь, и умоляли ее: «Просто сходи и пропусти с ним один стаканчик. Это не повредит». Ну, это повредило, потому что через четыре дня мы поженились.

Я появился в холле отеля «Ритц-Карлтон» в майке и рваных джинсах с татуировками напоказ. Они не пустили меня ни в бар, ни в ресторан, поэтому мы решили послать этот дерьмовый отель к черту и уехали в другое место. Сажая ее в такси, я на миг остановился и зачарованно уставился на нее. Мы нашли заведение под названием «Señor Frog’s», где воняло пролитым пивом и блевотиной от «Маргариты». Мы оба стеснялись и смущались, особенно после всего того, что предшествовало нашему первому свиданию, но с наступлением вечера «Señor Frog’s» превратилось в святилище, магия вернулась без всякого экстази, и внешний мир растаял. Она выпила ту единственную рюмочку, которую обещала мне, и эта рюмочка привела к другой рюмочке, и эта другая рюмочка привела к некоторым другим рюмочкам, и все эти рюмочки, вместе взятые, привели нас в постель ее отеля. Наконец заснув, впервые за всю ночь мы перестали смотреть друг другу в глаза.

После этого мы тусовались вместе каждую гребаную ночь. Мы ходили в клубы, в рестораны, в бары, на пляж, и все, что мы делали, – это смотрели друг на друга и целовались. Потом мы возвращались домой и занимались золотой любовью. Она жила в пентхаусе, и лифт поднимался прямо в ее комнату с бассейном и водопадом, которыми мы не преминули воспользоваться.

Я не мог поверить, что можно испытывать такое счастье. Ощущение было во много раз сильнее, чем от любого экстази: я был буквально не способен думать плохо о себе, о Mötley Crüe, о Винсе. Из так называемого «плохого мальчика» я превращался в мечтательного слабака. Казалось, что наши сердца намертво приклеили друг к другу. Когда она работала, я мертвецом лежал в своем гостиничном номере и ждал ее звонка, который бы вернул меня к жизни. Я даже позвонил родителям и поблагодарил их за то, что они воспитали такого избалованного сопляка, который не мог смириться с тем, что у него нет того, что он хочет, – иначе у меня никогда не хватило бы уверенности полететь за Памелой.

Когда ее съемки закончились, мы решили остаться в Канкуне еще на два дня. В ту ночь на дискотеке под названием «La Boom» я снял с мизинца кольцо, надел ей на палец и попросил выйти за меня замуж. Она сказала «да», обняла меня и воткнула свой язык мне в горло. На следующее утро мы решили, что у нас все серьезно, и обратились в отель с просьбой найти кого-нибудь для проведения брачной церемонии. Мы сдали кровь[41]41
  Перед заключением брака в Мексике молодожены дοлжны предоставить в мексиканский 3AГC медицинское заключение и/или анализ крови. Это сделано с целью выявления бοлезней, которые несут риск при вступлении в брак.


[Закрыть], получили разрешение на брак и еще до захода солнца успели пожениться на пляже, стоя в плавках. Вместо обручальных колец мы выбрали что-то более долговечное: татуировки с именами друг друга на пальцах.

На следующее утро мы сели в самолет, чтобы улететь обратно в Лос-Анджелес. Чем ближе мы подлетали, тем сильнее начинала давить реальность. Все было по-настоящему. Мы были женаты.

– Эм, – начала она. – Куда мы теперь? Ты хочешь поехать к себе домой или ко мне?

– У меня есть дом в Малибу, прямо на пляже…

– Хорошо, тогда мы поедем к тебе.

Как только мы вышли из самолета в аэропорту Лос-Анджелеса, на нас обрушилась буря из дерьма. Аэропорт кишел чертовыми фотографами. Мы пробились к моей машине и поехали домой. Я взглянул на холм с видом на дом, а там повсюду стояли чуваки с камерами. Как будто мы попали из рая Канкуна в эту адскую тюрьму голливудского Вавилона. Мы наняли круглосуточную охрану, но, куда бы ни шли, всюду за нами увязывалась толпа.

Ситуация только ухудшилась, когда Памела позвонила домой, чтобы сообщить новости семье. Ее мать офигела и велела немедленно подать на развод, а ее брат попросил мой адрес, чтобы приехать и лично надрать мне задницу. Они фактически лишили ее наследства и отказались признать наш брак. Тем временем Бобби оставила двадцать сообщений. Она услышала в новостях, что мы с Памелой поженились, и была в ярости, ведь, по ее мнению, мы все еще встречались.