Текст книги "Mötley Crüe. Грязь. История самой скандальной рок-группы в мире"

Глава 6
НИККИ

Нежные воспоминания о путешествиях с Van Halen, AC/DC, Iron Maiden и другими добрыми путниками с необыкновенной репутацией.

После турне с Оззи мы начали выступать самостоятельно, прихватив Ratt для пущего удовольствия. Наш мир уже не был прежним. «Shout at the Devil», «Too Young to Fall in Love» и «Looks That Kill» звучали из каждого утюга, когда мы появлялись в музыкальных магазинах на автограф-сессии, люди бились в истерике; и, когда мы выступали в городах, в которых никогда не бывали раньше, тысячи подростков приходили на наши концерты. Мы очутились в новом мире, о котором я мечтал с тех пор, как впервые увидел рок-концерт в гимназии в Джероме. Но я был просто парнишкой из Айдахо. Я не знал, что делать в этом новом мире и как себя вести. Поэтому импровизировал.

После концерта в «Bronco Bowl» в Далласе, штат Техас, к нам за сцену перед шоу забежали блондинка и брюнетка в спандексе и майках и сказали, что хотят переспать со всей группой. Винсу или мне пришла в голову отличная идея сказать им, что эту привилегию им сперва надо заработать. Мы взяли бутылку шампанского со столика для гостей и сказали брюнетке, что если она хочет трахнуться с нами, то должна сесть на эту бутылку посреди комнаты.

– Если к нашему возвращению ты все еще будешь сидеть на бутылке, тогда ты можешь трахнуться со всей группой, – сказал Винс, уходя на сцену.

После выступления она все еще сидела на корточках посреди комнаты.

Винс забежал в служебное помещение, где ему отсосали две другие девчонки (одновременно), а затем мы провели двух наших девиц в спандексе к фургону.

Винс и Томми сели спереди, а мы с Миком – сзади. Девочки забрались на переднее сиденье и сняли с себя одежду, что заняло добрых пять минут, потому что она была очень уж обтягивающей. К тому времени, как они сняли одежду, Винс и Томми уже трахали их по-собачьи. Девушки перегнулись через верх сиденья: блондинка схватилась за мои штаны, пока ее трахали, а брюнетка сделала то же самое с Миком. Они возились с нашими штанами, расстегивали молнии, пока в конце концов не добрались до наших членов и не отсосали нам обоим.

Подъехав к отелю, мы велели девочкам оставаться голыми. Мы поднялись на лифте в номер Винса и Томми и начали пить и дурачиться. Блондинка сидела с раздвинутыми ногами на кровати, и это натолкнуло нас на мысль.

Томми вернулся из ванной с тюбиком зубной пасты, и мы сначала засунули его ей в пилотку. Потом мы решили, что нечестно оставлять ее с зубной пастой, но без зубной щетки.

– Что еще у нас есть? – спросил Томми.

– Как насчет гребаного телефона? – предложил кто-то, скорее всего я.

Мы сняли трубку с рычага и засунули ее внутрь, оставив снаружи только часть с микрофоном. Все это время девушка сидела и смеялась, изредка постанывая, то ли из-за возбуждения, то ли потому, что хотела, чтобы мы так думали.

– Я голоден, – ворчал Мик, со скучающим видом наблюдавший за происходящим, сидя в кресле.

Мы сказали ему, чтобы он отвалил, а потом поняли, что возможен компромисс. Я набрал номер обслуживания номеров, и вдруг через раздвинутые ноги блондинки мы услышали приглушенный голос: «Звавствуйте, офслужифание нмерофф».

Я наклонился и продиктовал наш заказ в промежность девушки.

– Кхххакой номмефф?

– Комната два-два-семь, – ответил я.

Брюнетка начала смеяться. Вдруг Винс в порыве внезапного вдохновения повернулся к ней:

– Над чем ты хохочешь?

Она замолчала и тупо уставилась на него.

– Твоя мать знает, где ты? – спросил Винс.

– Нет, – ответила девушка.

– Ты не думаешь, что она беспокоится о тебе?

– Может быть. Я не знаю.

– Возможно, тебе стоит ей позвонить.

Внезапно до нас дошло, какую коварную идею вынашивал Винс.

– Какой у нее номер телефона?

Она продиктовала его Винсу, и он набрал номер. Когда мать брюнетки взяла трубку, та наклонилась к промежности подруги.

– Привет, мам. Я просто позвонила, чтобы сказать, что скоро приеду. Я сейчас у Шерри. Хорошо? Спасибо.

В тот вечер мы не просто утратили уважение к девушкам – мы утратили уважение к самим себе.

Когда я вернулся в Лос-Анджелес, моя сводная сестра Сеси позвонила и сказала, что у матери случился нервный срыв и ее поместили в психиатрическую клинику в Сиэтле. Я не разговаривал с матерью с тех пор, как шесть лет назад она купила мне билеты на автобус. И хотя я все еще был зол как черт, я чувствовал, что мне необходимо снова увидеть ее, чтобы восстановить связь с какой-то частичкой моего прошлого, прежде чем все потеряю. Поэтому я сел на самолет до Сиэтла, опечаленный тем, что наша встреча состоится в психлечебнице. Войдя, я едва узнал ее. Эти шесть лет не обошлись с ней ласково. Когда-то у нее было все: внешность, талант и остроумие. Но теперь она больше смахивала на Оззи, чем на мою мать. Я подбежал к ней, но обнять так и не решился. Она пристально посмотрела на меня, и первое, что вырвалось из ее уст, было: «Ты написал эту песню обо мне?»

– Какую песню? – спросил я, сбитый с толку.

– «Looks That Kill»!

Я был шокирован. Столько всего я хотел ей сказать, столько всего хотел, чтобы она сказала мне. Но такого точно не ожидал. Мы выписались из клиники, сели в такси и приехали в дом Сеси. По дороге мы и словечком не обмолвились. Мы были слишком горды и упрямы для разговора по душам и извинений. Когда мы сидели в гостиной моей сестры, бросая друг на друга злобные взгляды, а сестра была тут же и осуждала нас обоих, я вспомнил, почему вообще уехал. Для меня там просто не было места. Поэтому я встал, ушел и сел на ближайший самолет до Лос-Анджелеса, назад к относительной вменяемости моих наркоторговцев.

На следующей неделе мы отчалили в Англию, чтобы сыграть несколько концертов в рамках программы Monsters of Rock с Van Halen, AC/DC, Dio и Y&T. В ночь нашего приезда в Англию я лежал на кровати в гостинице «Новотель» под Ноттингемом, когда услышал стук в окно ванной комнаты. Я попытался отвлечься, решив, что разыгралось воображение. Но стук никуда не исчезал. Наконец я встал и обнаружил, что на карнизе снаружи стоит длинноногая красивая блондинка. Я открыл окно, и она оглядела меня с ног до головы.

– Не возражаете, если я войду? – спросила она непринужденно и вежливо, как будто по-соседски заглянула на чай.

Она очень изящно шагнула в ванную и спросила:

– Не возражаете, если я сброшу трусики?

– Да на здоровье, – ответил я, опешив.

Хотя я пытался казаться невозмутимым, я еще никогда так не волновался. «Это чертовски круто! – подумал я про себя. – Я в Англии, на родине всех моих любимых групп – Sweet, Slade, Боуи, Queen, Sex Pistols, – и тут в окно ванной влезает цыпочка, прямо как в песне The Beatles».

Она сняла брюки, так что они свободно болтались на одной ноге, а потом села на унитаз и раздвинула передо мной ноги. Через некоторое время она с меня слезла, держась одной рукой на вешалку для полотенец, а другой схватив меня за волосы. Она встала, натянула трусы и чуть поклонилась.

– Большое спасибо, – сказала она в своей изысканной манере. – Это было честью для меня.

Затем она забралась на подоконник, шагнула на карниз и была такова. Я поднял трубку и позвонил Мику, Томми и Винсу, чтобы рассказать им, что только что произошло и как сильно я люблю Англию.

На следующий день начался мини-тур Monsters of Rock. В путешествии по Штатам с Ratt у нас появилась привычка кусать друг друга. Томми хватал Винса или охранника и впивался зубами в руку, прокусывая кожу. Конечно, все это было любя, но чертовски больно, если ты не под кайфом.

Я был настолько пьян и обкурен на том первом концерте, что подошел к Эдди Ван Халену и схватил его. Затем задрал его рубашку и впился зубами в его голый живот.

– Что, блядь, с тобой такое? – закричала его жена, Валери Бертинелли. – Вздумал кусать моего мужа? Ты чертов урод!

Эдди встал, отряхнулся и сощурил свои хитрые глазки. Я не мог понять, завелся он или обиделся. Прежде чем я успел извиниться, к нему подбежал Винс, как дикий пес, и впился зубами в руку. И это довело Валери до истерики: «Никто не смеет кусать руку, которой Эдди Ван Хален играет на гитаре!»

Наверное, я цапнул и Ангуса Янга, потому что ко мне подошел его разъяренный братец Малкольм. На мне были платформы, так что лицо Малкольма оказалось на уровне моего пупка.

– Сраный ты ублюдок, – прорычал он на меня. – Ладно, можешь укусить моего брата! Но попробуешь тронуть меня – и я откушу твой гребаный нос, пидор с собачьей мордой.

Кажется, я сказал что-то вроде «Стремянку прихвати», потому что не успел опомниться, как он набросился на меня, вскарабкался по моей ноге и вцепился когтями в лицо, как бешеная макака. Док Макги оттащил его и, схватив за шиворот, выбросил из раздевалки. Мы слышали, как он скребся в дверь и шипел, пока Даг рассказывал нам новости.

– Поздравляю, – сказал он. – После этого тура вы будете играть на разогреве у Iron Maiden.

– Охуенно, теперь мне не нужно идти домой, – сказал я, думая о своей недавней ночной посетительнице.

– Кстати, – продолжил Док, – Брюс Дикинсон хотел бы с вами познакомиться.

Брюс был новым вокалистом Iron Maiden, и хоть я не фанател от его хэви-метала, он все равно был легендой.

Док вышел за дверь и, сдерживая Малкольма правой рукой, подал сигнал Брюсу и женщине, которая была с ним. Они вошли в гардеробную. Мое сердце упало в пятки, а яички уменьшились до размеров маленьких кулачков Малькольма. Заикающимся голосом я попытался поздороваться с ними, но понял, что у меня заплетается язык. Это была она, девушка, которая влезла в мое окно накануне вечером. И я не знал, была ли она женой Брюса Дикинсона, его подружкой, менеджером, личным помощником или кем-то еще.

Именно с гастролей Monsters of Rock и Iron Maiden началось все самое утомительное. В Голливуде концерты – образ жизни. Но концерты – это не то же самое, что гастроли. После концерта ты идешь домой. Гастроли – это безликий калейдоскоп: безликие люди, одинаковые гостиничные номера, идентичные города, которые вроде бы меняются, но похожи как две капли воды. В Америке, по крайней мере, у нас было утешение – мы могли наблюдать, как наша звезда восходит, во время гастролей. Но в Европе все было как-то эфемерно и бессмысленно. Во время прошлых туров я сидел в номере отеля и подписывал открытки бабушке и дедушке в Джером, штат Айдахо, с населением четыре тысячи человек, рассказывая им, как мне одиноко и как я скучаю по дому. Но после воссоединения с матерью мне больше не нужен был дом. Градус моего сумасшествия и абсурда подскочил, и я подсознательно пошел по тому же пути саморазрушения, который выбрала мать. Мои рок-н-ролльные фантазии больше не ограничивались успехом, упадком и бунтом – теперь я также думал о боли и смерти. Я был уверен, что не доживу до двадцати пяти лет. Готов поспорить, что мы все так думали.

Мы с Томми начали бить друг о друга стеклянные бутылки, выкручивать лампочки из зеркал в гримерных и заглатывать их целиком, просто забавы ради. Когда Винс уединялся в туалете с какой-нибудь фанаткой или официанткой, мы пробирались туда, но не потому, что хотели присоединиться к веселью, а потому, что хотели тайком достать наркотики из кармана брюк Винса, пока он занят делом. Как певцу, Винсу было труднее всего восстанавливаться после всех этих вечеринок. Он обычно был так разбит, что до конца большинства концертов мог продержаться только благодаря врачу, который колол ему кортизон перед выходом на сцену.

В парижском «Ритце» Винс пытался добраться до стойки регистрации, чтобы поговорить по телефону, но был так разъебан, что не мог понять, как открыть стеклянную дверь у входа в отель. Поэтому ударил в нее ногой, разбив стекло, отчего латунная дверная ручка покатилась по полу. Он поднял ручку с пола, передал ее консьержу и ответил на звонок как ни в чем не бывало.

В Германии мы с Клодом Шнелем, клавишником Dio, накурились в его гостиничном номере. Когда он выбежал из номера, чтобы что-то взять, мы решили приколоться над ним. Подняли две маленькие европейские кровати, которые стояли в номере, и выкинули их по частям в окно, а затем его кресла, стол, телевизор и комод. Под комнатой были припаркованы два новеньких «Бенца», и каждый предмет мебели умудрился приземлиться на одну из тачек. Внезапно в дверь Клода постучалась немецкая полиция с ротвейлерами. Вся его группа была вынуждена собрать вещи и покинуть отель, куда Дио потом не пускали еще много-много лет, а мы остались там с чувством вины. Мне, может, и не понравился их альбом Intermission, но я всегда буду признателен Дио за то, что он не настучал на нас.

В Швейцарии, после тура с Iron Maiden, удача нас подвела. Томми и Винс купили сигнальные ракеты и запустили одну в своей комнате. Гигантский огненный шар вырвался наружу, отрикошетил от стен и поджег матрас Томми. Они с Винсом так очумели, что побежали искать Дока, чтобы показать ему пылающую кровать. Но когда они вернулись с ним в комнату, то обнаружили, что заперли свои ключи внутри. Когда горничная впустила их, из-под дверей валил дым. По какой-то неведомой причине нас не выгнали из отеля вплоть до следующего дня, когда мы разбили все стекла в лифтах с помощью огромных металлических шаров-брелоков, прикрепленных к ключам от номера. Нам было до чертиков скучно в Европе.

Дополнительным источником неловкости в турне с Maiden была та таинственная незнакомка из окна уборной, которая постоянно крутилась вокруг Брюса. Каждый раз, когда я видел Брюса, он предлагал мне уроки фехтования – очень уж ему нравилось махать шпагой. Но я все время отказывался, потому что был уверен, что он использует урок фехтования как предлог, чтобы невзначай заколоть меня до смерти за то, что я трахнул ее.

Когда барабанщика Maiden, Нико Макбейна, задержали на границе между Францией и Германией за провоз травки, никто из группы не удосужился предупредить нас на концерте, откуда мы всегда уходили последними, потому что устраивали вечеринки. Я всегда считал, что это целенаправленный акт мести, потому что, когда мы наконец-то добрались до границы, таможенники и собаки набросились на автобус, пока мы нюхали и глотали все, что могли найти. Когда они рылись в сумках Томми, огромный комок гашиша упал на землю. Он пролежал там несколько минут, напоминая ком грязи, пока мы нервно поеживались. Затем коп, обыскивающий сумку Томми, застегнул ее, оглядел автобус и подошел к Винсу. Он наступил на гашиш, и тот прилип к подошве его ботинка, как жвачка. Затем офицеры заставили меня раздеться, упереться руками в стену и нагнуться, дабы заглянуть мне в задницу. Я напряг мышцы сфинктера, изо всех сил стараясь насрать им на головы. Я тужился и тужился, но не мог добиться никакого результата.

После инцидента на границе мы начали устанавливать жучки в раздевалке Iron Maiden, чтобы выяснить две вещи. Во-первых, виновны ли они в том тщательном обыске, а во-вторых, что это за девушка. Кроме Нико, мы никому из них не понравились. В последнюю ночь тура Брюс даже подошел к Мику и вызвал его на дуэль. По-моему, он думал, что Мик заигрывал с той девушкой.

К концу европейского турне мы звучали ужасно. Винсу каждый вечер становилось так хреново, что никакие врачи и лекарства не могли заставить его нормально петь на сцене. Наше последнее выступление в Европе, в лондонском «Dominion Theatre», было самым худшим. Мы выглядели нелепо, потому что стиль начинал эволюционировать от мрачных костюмов «Воина дороги» к более красочным, театральным костюмам придворных шутов. Для концерта я нарядился в темно-зеленый костюм, покрасил бас в тот же цвет и надел туфли-мокасины в тон. Я был похож на лепрекона-переростка. Должно быть, поблизости находилась мясная лавка или что-то в этом роде, потому что на протяжении всего шоу фанаты продолжали бросать в нас кости, головы животных и странные сосиски. Мы воспринимали это как комплимент, пока барабанный техник Томми, Клайд Дункан, не рухнул на землю. Мы посмотрели, а у него из спины торчал дротик. Томми, не прекращая играть, одной рукой извлек его из тела.

Через несколько минут взорвалась машина, которая делала дым из сухого льда. По сцене распространился сильный запах, похожий на аромат хот-догов, а вокруг ног образовалась мокрая лужа. Я подумал, что наша гастрольная команда вылила сок хот-догов на сцену в качестве забавы в конце тура. Я решил, что это довольно стремная выходка, но, когда оглянулся на Томми, он не на шутку запаниковал. Его барабанная установка была окружена водой, и я предположил, что его тоже облили соком из хот-дога.

После того как Винс прохрипел нашу последнюю песню, я плюхнулся в воду на сцене, чтобы найти Томми. Он склонился над Клайдом, и запах хот-догов стал просто невыносимым. Подойдя поближе, я понял, что на самом деле то был запах обгоревшей кожи Клайда. Машина с сухим льдом взорвалась у него перед лицом, опалив его, словно соус чили, и залив сцену водой. Клайд все еще был в агонии, когда мы после этого летели обратно в Америку. К счастью, у нас было много обезболивающих.

В то время мы не думали, что наркотики вызывают зависимость. Мы лишь постоянно их принимали, чтобы не скучать. Мы не были зависимы – мы просто были заядлыми потребителями.

Пока мы летели домой, я думал о другом путешествии. За несколько месяцев до этого, после того как нам вручили в Манхэттене платиновые награды за Shout at the Devil, я полетел на Нантакет[16]16
  Нантакет – остров в Атлантическом океане у восточного побережья Северной Америки, штат Массачусетс.


[Закрыть], чтобы встретиться с парой дамочек. Я познакомился с Деми Мур на вручении музыкальной награды, и она ждала, когда прилетит винтовой самолет, чтобы лично меня поприветствовать. Она работала там над фильмом с Бобкэтом Голдтуэйтом, который тоже был на взлетной полосе вместе с несколькими актерами и членами команды. Я так напился и накурился во время полета, что голова шла кругом. Я вышел из самолета на верхнюю ступеньку трапа: в левой руке я держал награды, в правой – бутылку «Джека», а в заднем кармане – смятый пакетик кокаина. Я представлял, как они смотрят на меня, – я выглядел как настоящая рок-звезда, как Джонни Тандерс.

Переступая через проем двери, я запнулся за ступеньку и потерял равновесие. Попытался ухватиться за перила, но умудрился лишь уронить бутылку «Джека», которая разбилась о ступеньки внизу. Я полетел вслед за ней, кувыркаясь вниз головой, – месиво из битого стекла, алкоголя и конечностей. Сначала я ударился о взлетную полосу, а потом мне по голове прилетело моими наградами.

Открыв глаза, я увидел, как Деми, Бобкэт и их друзья суетятся вокруг меня, помогают встать на ноги и осуждающе поглядывают на меня. Они уже прошли по моему пути. В тот день я впервые услышал об Анонимных Алкоголиках. Когда Деми и Бобкэт предложили мне изучить эту программу, я отмахнулся от них. Но в их глазах, в том, как они качали головами и смотрели друг на друга, я прекрасно читал – они сами прошли через это и прекрасно знали, что скоро я стану одним из них. Я отрывался, не задумываясь о последствиях, потому что для меня просто не существовало никаких последствий. Мы были Mötley Crüe, у нас был платиновый альбом, и мы были круче, чем New York Dolls. Мы молоды, отвязны, и нас за это боготворили. Такие слова, как последствия, ответственность, мораль и самоконтроль, не имели к нам ни малейшего отношения. Или, по крайней мере, мы так думали.

Часть пятая
Спасите наши души

Глава 1
МИК

Человек с несчастным сердцем тонет в море пьянства, мошенничества и самообмана.

К вам когда-нибудь ломились копы, охранники или домовладелец из-за того, что вы слишком громко включаете музыку? Как что-то настолько прекрасное может стать объектом преследования? Если вы играете дома хороший альбом, а какой-то зануда-сосед заявляет, что не слышит свой телевизор, почему ваша музыка должна замолкнуть, чтобы он мог смотреть свой телевизор? Я в таких случаях говорю: «Мне жаль, соседушка, ничего не могу с собой поделать».

Музыка и так подвергается цензуре: на записях нельзя говорить «дерьмо», «моча», «ебать» или «хуйло», если вы хотите, чтобы их крутили в супермаркете и по радио. Это запрещено. И если вы хотите, чтобы ваш клип показали по телевизору, то вам запрещается носить определенную одежду и нельзя показывать оружие или мешки для трупов. Неужели музыка настолько опасна? Опаснее, чем смерть, убийства, суициды и изнасилования, которые я постоянно вижу по телевизору и в кино? И все же стоит написать старую добрую песню о любви на те же темы, и никто не поставит ее на радио. И ты даже не можешь включить ее на своей домашней стереосистеме, потому что тогда это будет слишком громко для соседей. Музыка – довольно мощная штука, но я бы не хотел, чтобы было иначе. Люди – отстой, а музыка – нет.

Когда я был дома в Манхэттен-Бич со Зверюгой, все, что мне хотелось, – это слушать стереоустановку или бренчать на гитаре, но меня затыкали из-за тупоголовых соседей, которым я мешал смотреть передачи про убийства или подростковый секс. Однако они никогда не жаловались, когда на меня орала Зверюга и выбивала из меня все дерьмо. Это было нормально. Может быть, они думали, что я заслужил это тем, что слишком громко включал музыку.

В детстве меня учили никогда не бить женщину, даже если она первая тебя ударит. Поэтому, когда у Зверюги случались истерики, я никогда не бил ее в ответ. Несмотря на все это, мы съехались. Я ощущал себя таким старым, что даже не надеялся найти себе другую симпатичную женщину.

Я вообще никогда не понимал женщин. Во время тура Monsters of Rock в Швеции один из участников AC/DC привел девушку в бар отеля. Он был очень пьян и облевал ее с ног до головы. Охранник отеля отвел его в номер, но уже через пятнадцать минут тот чувак вернулся в бар, чтобы выпить еще пива. Напившись до чертиков, он попросил девушку подняться с ним в номер. Она все еще была испачкана его блевотиной, но все равно пошла. Отвратительно, согласитесь? Это хуже, чем Оззи, который нюхал муравьев. Что не так с этими женщинами?

Винс и его жена Бет поселились в доме неподалеку от нас со Зверюгой на Манхэттен-Бич. Зверюга дружила с Бет, и на всем свете не сыскать баб хуже, чем они. Зверюга была из тех, кто сначала бьет, а потом задает вопросы, а Бет была ворчуньей, помешанной на гигиене и микробах. Я не знаю, как Винсу сходило с рук все то дерьмо, которое он вытворял. Он ходил в «Tropicana», стриптиз-клуб с рингом, где женщины боролись в масле, и возвращался домой после двух часов ночи. Когда Бет спрашивала, почему он весь в масле, Винс просто отвечал: «О, я был в “Benihana”, и повар за столом увлекся». И на этом все заканчивалось. Я никогда не посещал эти места. Мне было неинтересно. Что толку смотреть, если не можешь потрогать?

Вернувшись с последних концертов в поддержку Shout at the Devil в Англии, Винс устроил у себя дома вечеринку в честь начала работы над нашим следующим альбомом. Через день или два после вечеринки Винса Зверюга ввалилась в нашу гостиную с закатанными рукавами. Я сидел на диване, как обычно под кайфом, и смотрел серию научно-популярной передачи «Nova» о математических теориях. Я проглотил пару пилюль транквилизаторов и запивал их «Джеком» и «Ворчуном». «Ворчун» – это наше со Стиком изобретение. Смесь кофейного ликера и бренди, названная так в честь старушек, которые ворчали на нас в баре.

Зверюга стукнула меня по голове и потребовала, чтобы я отвез ее к Винсу и Бет. Мне не очень хотелось вставать с дивана, но я решил, что проще повиноваться, чем сидеть целый день дома и ругаться. Так что мы пошли к Винсу и в итоге все равно подрались. Это было так бессмысленно. С ней невозможно было договориться. А я был жалок и устал от насилия. Игра не стоила свеч, тем более что ее друзья говорили мне, что она трахается с каким-то качком за моей спиной. Кажется, она думала, что у него больше денег, чем у меня.

Я был так раздосадован, что вышел из дома Винса на пляж. Голос в голове нашептывал: «Прикончи себя, прикончи себя». На самом деле я не хотел заканчивать жизнь самоубийством. В моей жизни случались вещи и похуже. Я просто хотел тишины и покоя. Поэтому вошел в воды океана с «Ворчуном» в руке. Холодные волны поднимались все выше и выше, пока не выбили бутылку из моих рук. Вскоре мои волосы намокли и прилипли к шее. А потом я потерял сознание.