Текст книги "Как пальцы в воде. Часть 2"

– Такой вывод очевиден и для ребенка, – раздраженно ответил Фрэнк. – Допустим, я работаю в Англии, открываю какой-то препарат, который может применяться в косметологии и парфюмерии. Почему я с этим открытием обращаюсь к неизвестному мне бизнесмену из Франции? Значит, их еще что-то связывало. – Очнувшись, Тодескини вспомнил о своем напитке и сделал солидный глоток.

В гостиной появилась Клео. Бархатной пепельно-сизой пеной подплыв к Фрэнку, она посмотрела своими глазищами на мужчину, не обратив на меня никакого внимания. Хотелось бы понять, каким-таким качеством мой приятель очаровал эту надменную красавицу. Не то, чтобы я обиделся на нее, но мое самолюбие все же было уязвлено. И в тот момент, когда я наблюдал за переглядыванием Фрэнка и Клео и думал о причинах привязанности между животными и людьми, в мою голову вдруг пришла одна мысль, и я поспешил высказать ее Тодескини:

– Послушай, Фрэнк. А может Генри Старлингтона связывала с Патриком Домье мадам Оливия? Ведь в конечном итоге она унаследовала акции. Да, а от чего умер парфюмер?

– От рака поджелудочной железы. В таком случае, какое отношение к Генри имеет Оливия?

– Может, она была его любовницей?

– И он ее так щедро вознаградил в благодарность за сугубо постельные утехи? – не срывая сарказма, спросил Тодескини.

– Может, и не только. Она, к примеру, могла внести какой-нибудь вклад…

– Куда, в банк, разве что, – усмехнулся он. По-моему, ты слишком усложняешь. – Фрэнк подошел к холодильнику, достал банку пива и, повернувшись ко мне, спросил: – Ты будешь?

– Пока нет.

Усевшись в кресло, он полуутвердительно сказал:

– Быть может, все намного проще?

– Например?

– Может, Оливия – какая-нибудь родственница ученого? – пробубнил Тодескини. Мне показалось, что мужчина разговаривает сам с собой, настолько он был погружен в свои мысли. И тут мне пришла в голову еще одно сумасшедшее предположение:

– Фрэнк, а ведь у профессора Генри Старлингтона была младшая сестра. Правда, она давно умерла. Но… – не договорив, я посмотрел на Тодескини, вероятно, взглядом душевнобольного человека, так как тот сразу изменился в лице, и я бы не сказал, что эта метаморфоза его украсила. Хотя потом, после минутного внутреннего тренинга – «я абсолютно спокоен» – мне стало немного легче. Фрэнк, глядя на меня, тоже расслабился и высказал вслух то, что не успел досказать я.

– А вот эта мысль заслуживает внимания, – не скрывая своего жгучего интереса, заметил он. Расскажи мне подробнее, что ты о ней знаешь?

Меня тоже чрезвычайно воодушевила возможность поиска «клада» в этой, абсолютно новой ветви нашего расследования.

– Очень мало. Больше – сплетни. Ей было семнадцать, когда она сбежала со своим любовником-музыкантом неизвестно куда. Ее отец, сэр Уильям, отказался от нее. Затем прошел слух, что девушка умерла. – Я замолчал, пытаясь вспомнить еще какие-нибудь подробности. – Вот и все, что мне известно. Но полагаю, ты сможешь узнать больше, если, конечно, существует хоть какая-нибудь информация об этом в Интернете.

– Там может быть только одна строчка. Но есть возможность проследить какой-нибудь «след». И неплохо бы раздобыть фотографии этой сестры. Как, кстати, ее звали?

– Не помню, Фрэнк.

– Не страшно, сейчас узнаем. И нужна фотография мадам Оливии. – Тодескини, воодушевившись новой версией, потянулся за своим лэптопом и застрекотал по его клавишам.

Спустя час Фрэнк уже мог похвалиться некоторыми результатами, но главный факт установить ему пока не удалось. Хотя это, как уверял он, было делом времени. Я тоже надеялся, что мы сможем чуть позже узнать нужную, и, возможно, весьма неожиданную для нас информацию.

Сонная и проголодавшаяся Клео зашла в гостиную так тихо, что мы, увлекшись разговором, даже не заметили ее прихода. Она бесшумно уселась на пуфик, стоящий у дивана, и молча наблюдала за нашей оживленной беседой.

Я пошел на кухню – покормить кошку, правильно истолковавшей мое намерение и последовавшей за мной. Открыв банку тунца и выложив рыбу в металлическую миску, я выразительно посмотрел на Клео, но та не спешила восполнять дефицит калорий. Что-то подсказывало мне, моя любимица потеряла аппетит: грустными глазами она взирала на темно-серые кусочки рыбы и не делала никаких активных движений, чтобы их вкусить. Вялость, апатия? Уж не заболела ли моя питомица? Но буквально пару минут спустя я получил отрицательный ответ на свой вопрос: приход на кухню Тодескини вернул Клео радость жизни. Я был уверен, что кошка зарделась от удовольствия, но из-за густой пепельной шерстки уличить животное в этом факте было сложно. Уже на выходе из комнаты я услышал сюсюканье Фрэнка с «очаровательной крошкой». Вот уж не думал, что она будет так падка на слащавую лесть!

Было около шести вечера, когда мой мозг стал активно сопротивляться информационному насилию, наглухо задраив все свои каналы, через которые в него просачивались нескончаемые потоки всевозможных волн. Он впал в спасительное состояние беспристрастного равнодушия. Радовало, что я мог ему позволить такой, правда короткий, отдых.

Пора было собираться на встречу с Полин. Мы надеялись расколоть девушку на более откровенный рассказ, рассчитывая, что некоторые факты из ее биографии, известные нам, застанут ее врасплох.

Обрадованный Фрэнк (его мозги, очевидно, тоже устали, несмотря на их высокую устойчивость к информационному буму) пошел переодеваться к выходу. Над своим вечерним нарядом я не стал размышлять: во-первых, у меня для этого имелся стандартный набор одежды, а, во-вторых, думать мне все равно было нечем. Надев бежевую рубашку, джинсы и коричнево-терракотовый пиджак, я оглядел себя в зеркало и вышел из комнаты. И уже спускаясь по лестнице, я вспомнил, что забыл захватить диктофон. Вот что значит – «мозг в коме»! Возвратившись в свою спальню, я подошел к прикроватной тумбочке и взял лежащий на ней диктофон. С этим расследованием вместо любимых музыкальных композиций приходиться слушать раз за разом беседы, не имеющие никакого отношения к музыке. Диктофон я положил в боковой карман брюк, чтобы незаметно для Полин включить записывающее устройство.

Фрэнк выглядел тоже достаточно обычно, видимо, ему просто не хватило времени на создание эпатажного туалета.

Выйдя из дома, Фрэнк вдруг застыл с восхищенным видом:

– Какая красота! Я действительно открываю мир заново и начинаю тебе завидовать.

Действительно, очарование сада, палисадника, маленького фонтанчика с водоемом – все утопало в разноцветье красок… охра, багрянец в сочетании со всеми оттенками зеленого: от опалового, нефритового до насыщенного изумрудного и цвета «морской волны»… И это великолепие было будто усеяно золотой пыльцой. А пьянящий воздух! Даже у меня, вполне привычного к такой красоте, захватывало дух. Что же тогда говорить о Тодескини, много лет проводившего свою жизнь у компьютерного монитора, светящегося «мертвым» излучением. А глядя на индустриальный Лондон из окон его квартиры, можно навсегда забыть о другом мире живой природы, фантастическом по своей красоте и созидательной энергетике.

– Я рад, что ты сейчас находишься в состоянии принципиальной переоценки своих жизненных приоритетов. Но ведь знаешь-все это великолепие нуждается в уходе и содержании, – не удержавшись от колкости, усмехнулся я.

– Да, ты прав, – ответил Тодескини спокойно и каким-то новым голосом, пропустив мою иронию вполне равнодушно, чем меня весьма удивил.

– Прав, что тебе нужно жить не только в обнимку со своим ноутбуком? – серьезно переспросил я.

– Да. И в том, что был несколько меркантилен. Прав в том, что жизнь богаче и интереснее, и смысл человеческой жизни состоит не только в постоянной гонке за деньгами, социальным статусом, славой и прочими атрибутами так называемой успешной жизни. На это можно потратить всю жизнь.

– Ну и что? Для кого-то это занятие может быть интереснее всего остального.

– Не спорю. А ты бы поменял свою возможность – выйти утром в сад, увидеть рассветную мглу, окутывающую своей дымкой розы, дикий виноград, платаны, услышать пение птиц и жужжание пчел… А вечер, ночь, свет ранних звезд…Ты променял бы это на металл, неоновый, мертвый свет, бензиновый воздух и визжание шин по асфальту?

– Я думал об этом. Не променял бы. А тебе недавно пришли такие мысли?

– Нет. В первый раз я задумался об этом, прочитав рассказ Сомэрсета Моэма «Падение Эдварда Барнарда». Наверно, ты читал?

– Не знаю, может быть. Напомни мне сюжет.

И Фрэнк рассказал. А я вспомнил, что читал.

(Позже я перечитал его и понял, что писатель был прав, во всяком случае, я разделял его позицию: «…думаешь, это такая малость, когда доволен каждым своим днем? Ведь известно, что не будет пользы человеку, если он приобретет весь мир, а душу свою потеряет». И еще одна мысль Эдварда Барнарда, одного из персонажей рассказа, сказавшего: «У меня будет как раз столько дела, чтобы не скучать, но и не тупеть от работы…», заставила меня задуматься.)

Мы неторопливо шли по аллее, неспешно переговариваясь. В парке было многолюдно, но, несмотря на это, никто никому не мешал наслаждаться окружающей природой, окутанной прелестным вечером. И среди этого народа – мне было точно известно – не было ни одного очень богатого человека, однако гуляющие люди, похоже, были счастливы делать то, от чего они получали радость и удовольствие. Честно говоря, состоятельных бизнесменов я здесь встречал достаточно редко. И это объяснимо: небольшой простой в работе может обернуться финансовыми потерями. Какая уж тут свобода выбора? Так что я им не завидовал.

– О чем ты задумался, Марк?

– О том, что ты, очевидно, можешь посещать и другие райские уголки, путешествуя по всему миру и не очень-то заботясь о хлебе насущном. Пока тебе везло, но не всем хакерам сопутствует удача, оберегая их от проблем с законом.

– Ну… я-то денег ни у кого не крал.

– Да. Ты только, скажем, подсматривал закрытую для многих информацию. А за это можно попасть не только за решетку.

– Я думал об этом, – уклончиво заметил он, и по его тону, я понял, что эту тему лучше не развивать, поэтому просто сказал в ответ: – Не сомневаюсь.

Наслаждаясь погодой и природой парка, мы миновали кампус и подошли к пабу «Курица и звезда», находившегося в полумиле от парка. Несмотря на то что это заведение было самым старым и вполне обычным, оно пользовалось широкой известностью в округе. Был разгар вечера, но машин на парковке было немного: все-таки в питейное заведение приходят с определенной целью.

Мы зашли в тесное помещение с низкими потолками и неровными каменными стенами, покрытыми серебристой штукатуркой с зелеными и коричневыми вкраплениями. Большой зал был заполнен на половину. Так как мы с Фрэнком предпочитали столики у окна, то не могли не порадоваться, что один столик был свободен. Оставив Тодескини разглядывать из окна вечерний морской пейзаж, я направился к стойке бара за выпивкой и меню.

Втиснувшись между толстяком в клетчатой рубашке и высокой полной девушкой в бордовом свитере, я с опозданием сообразил, что помешал активному флирту этой парочки. Причем их взаимное кокетство уже явно перешагнуло свой «целомудренный» этап, и мое тело бесцеремонно вторглось в их «интимную», ставшую общей, зону близости. Увидев боковым зрением разъяренное лицо уже хорошо принявшего на грудь «клетчатого», я поспешил принести свои извинения, успев выдернуть свой торс из «линии огня», – драка не вписывалась в мое вечернее расписание. Толстяк успокоился и, обойдя меня, зашептал что-то на ушко своей собеседнице. Девушка хохотнула, а мужчина отправился в сторону туалета.

Дождавшись, когда бармен обратит на меня внимание, я сделал заказ: две пинты пива и столько же порций орешков. Коричневая папка с меню лежала на стойке бара. Захватив часть нашего заказа, я возвратился к столику, а затем, поставив на деревянную столешницу напитки, пошел за остальным.

– Знакомых встретил? – спросил Фрэнк, беря в руки один экземпляр меню.

– Нет, чуть не помешал интимной беседе. – Я тоже раскрыл тоненькую папку с очень небольшим ассортиментом блюд и глянул на часы. Скоро должна была подойти мисс Форестье. В ожидании девушки мы с Фрэнком обсудили основные моменты предстоящего разговора. Это заняло не более десяти минут. Закончив обсуждение, я посмотрел на входную дверь и почти сразу же увидел Полин. Она не сразу нас заметила, и я махнул ей рукой.

В этот вечер девушка выглядела не очень привлекательно: на ней был обычный, неприметный и блеклый, наряд, в котором она казалась присыпанной грязным песком; мне даже захотелось ее отмыть и переодеть. И я уже даже представил Полин после такого мероприятия и, конечно же, одетой в какой-нибудь яркий наряд с макияжем и стильной прической… Картинка мне понравилась.

Тем временем девушка подошла к нашему столику, и я познакомил ее с Фрэнком; затем помог ей присесть, отодвинув стул в торце столика, – так, чтобы нам с Тодескини было бы удобно с ней разговаривать и наблюдать за ее мимикой: реакция девушки на наши вопросы была, безусловно, важна, а такое ее расположение было самым удобным для этой цели.

– Посмотрите меню. Чем мы вас можем угостить, Полин? – спросил я. – Что бы вы хотели поесть и выпить?

– Я не буду смотреть меню, иногда я здесь бывала. – Она неловко положила свою сумочку на колени, и та упала на пол. Фрэнк быстро исправил оплошность девушки и, подняв важную деталь женского туалета, с улыбкой передал ее Полин. Та еще больше смутилась и, тихо поблагодарив, вновь положила злосчастную сумку на колени. Честно говоря, я, возможно, и не обратил бы внимание на это незначительное происшествие, но мне удалось уловить тень насмешки в глазах Полин, когда она метнула быстрый взгляд на нагнувшегося к полу Тодескини. Хотя, быть может, это была тщеславная улыбка женщины, пред которой падают ниц мужчины? Ведь в реальной жизни мисс Форестье вряд ли были подобные прецеденты.

– Рекомендую вам свинину в сидре, – тоном знатока посоветовала наша дама, похоже, забыв о своей стеснительности. – А выпить… – она покосилась на наши бокалы с пивом и добавила: – Пожалуй, джин с тоником вполне подойдет.

Я оставил их вдвоем, как и было задумано, а спустя несколько минут возвратился к столику с коктейлем для Полин. За время моего отсутствия Тодескини смог рассмешить девушку своими байками. Мисс Форестье оживилась, и нежный румянец чуть тронул высокие скулы ее лица. Все же бледно-розовый оттенок шел девушке больше, нежели землисто-серый. Мне стало понятно, что мой приятель заставил участиться пульс нашей серой мышки, хотя она пыталась завуалировать свой интерес, но сыграть равнодушие ей явно не удавалось, впрочем, судя по всему, девушка не очень-то и старалась выглядеть бесстрастной, по-видимому, решив пуститься во все тяжкие. И я ее понимал: Фрэнком трудно было не увлечься. (Хорошо, что я отношусь к «жестким» гетеросексуалам.)

Наш вопрос о Мишель Байю совсем не удивил мисс Форестье. Она сказала, что и не скрывала своего родства с умершей актрисой, но я-то ее об этом и не спрашивал! И она даже не предполагала, что покойный профессор Биггс имел в виду ее тетку. Только девушка не понимала, какое это теперь имеет значение. Когда Мишель умерла, ей было семь лет. Она вообще смутно помнит ее, а та в свою очередь не очень-то жаловала своих родных. Полин знала, что ее тетка ждала ребенка. Об этом мисс Форестье узнала, подслушав разговор сестер: Мишель и своей матери Николь. Затем ее мать сообщила, что ребенок актрисы умер сразу после родов. Кто отец умершей девочки, Полин не знала. До смерти актрисы Полин со своей матерью жили очень нелегко, и Катрин-это второе ее имя – рано стала самостоятельной. От Мишель остался небольшой счет в банке. С похоронами им помогла мадам Оливия Виар. На эти деньги они и вели хозяйство, причем очень экономно. На их счастье, мадам Виар оказалась поклонницей и подругой умершей родственницы; и благородная женщина выразила готовность помочь родным актрисы. Затем мадам Оливия устроила ее мать в частную лечебницу, расположенную неподалеку от Порто, курортного местечка на Корсике. А сама Полин стала учиться в частной школе-интернате недалеко от Корте. После успешного окончания школы руководство учебного заведения предложило ей продолжить обучение в Англии, так как Полин была в восторге от английского языка и знала его на очень хорошем уровне. На мой вопрос: почему она стала учиться именно в нашей медицинской школе, девушка сказала, что в Тауэринг-Хилле проживала дальняя родственница ее матери. О Кристель Ферра Полин ничего не знала, и мне показалось, что в ответе на этот вопрос мисс Форестье не врала. За все время своего пребывания в школе-интернате девушка виделась с мадам Виар очень редко. А Жюльетт Домье стала работать в том учебном заведении, по-видимому, совсем недавно, поэтому Полин услышала ее имя от нас впервые. Живя на Корсике, она часто навещала свою мать. Да и потом, уже учась в Англии, девушка несколько раз в год летала на Корсику. Мы не стали спрашивать мисс Форестье о деньгах, которые ей были необходимы для более – менее нормальной жизни в Великобритании. Полин сама сказала, что на оставшиеся от тетки деньги мадам Виар удачно купила ей акции нескольких компаний, и девушка теперь может себе позволить вести вполне нормальный образ жизни, конечно, при условии рачительного подхода ко всем аспектам своей жизни, к тому же она унаследовала скромный коттедж, в котором сейчас и проживает. С Ларсом Слэйтером она познакомилась здесь, в Тауэринг-Хилле (он занимался ее палисадником). Ничего больше мисс Форестье нам сообщить не смогла. Вела она себя вроде бы естественно, и подозревать ее во лжи не было особых оснований. Но я, не забыв ее прошлой игры, сейчас уже не мог безоговорочно верить Полин.

Нам предстояло еще много работы; очень важно было раскопать побольше информации о Ларсе Слэйтере. У меня не было никаких сомнений, что у парня имеется внушительный «шкаф» для хранения своих «скелетов», и вряд ли он жаждет их демонстрировать. Талантливый «ботаник», похоже, был не так прост, как Полин Форестье. Хотя кое-что в этой тихой, серенькой мышке заставляло меня призадуматься. Интересно, какое мнение составил о ней Фрэнк? Пока его глаза, ставшие почти синими благодаря искусственному освещению, с сочувствующей нежностью и симпатией взирали на предмет моих противоречивых и сложных размышлений. И самое главное, интерес Тодескини к девушке был искренним! Я не мог и не хотел этому верить! Неужели все, окружающие меня личности, включая Клео(!), перманентно лицедействуют? Или мы все так противоречиво устроены?… Проявляем сочувствие к харизматичному преступнику, но можем походя смертельно обидеть близкого человека? Мой мозг вновь попытался устремиться к своему любимому занятию – бесплодному философско-созерцательному «мыслеблудию», но внутренний голос (мой или «шизофренический»?) гаркнул моим нейронам: нет(!), и серое «думающее вещество», по-видимому, испугавшись, вернулось к нашим баранам, то бишь – к Фрэнку и Полин.

Я попросил девушку подробнее рассказать о дневнике профессора Биггса. Хотя ничего нового к той, ранее сказанной и размытой, информации, она не добавила. Но меня грела мысль, что благодаря мисс Форестье у нас теперь есть адрес психиатрической клиники (хотя Полин утверждала, что это не клиника, а пансионат для одиноких людей), где проживала ее мать.

Поев свинину в сидре, оказавшуюся действительно очень вкусной, мы выпили кофе и попросили у девушки разрешения посетить мадам Сорель, ее мать. Мисс Форестье обрадовалась и разрешила, не забыв проинструктировать нас о предпочтениях своей матери в еде.

Как водится, я попросил Полин позвонить, если она еще что-нибудь вспомнить, даже незначительную, на ее взгляд, деталь. Она томно промурлыкала: «Да, да, конечно!». При этом ее повлажневшие глаза неотрывно смотрели в лицо Фрэнка. И что я должен был делать? Принимать этот, почти интимный, стон мисс Форестье (серенькой мышки? или влюбленной кошки?) за согласие мне позвонить… или это было согласие на что-то другое, и, очевидно, связанное не со мной?

Тодескини воспринял откровенное томление девичьей души (впрочем, и тела, по-видимому, тоже) как само собой разумеющееся:

– Мы будем ждать! – сладострастно выдохнул этот рыжий клоун и лучезарно улыбнулся (прямо-таки, новое Солнце взошло в старом, темном пабе!).

Когда мы вышли из паба, сумерки уже полностью отвоевали небесное пространство у солнечного света, готовясь передать свою власть наступающей ночи. К позднему вечеру заметно похолодало, поднялся ветер, агрессивный и влажный. Над потемневшим парком медленно и тяжело собирались толстые, будто раскормленные, тучи.

Вдохнув свежий воздух, чуть острый от застывшей в нем влаги, я невольно ускорил шаг, заметив, что уже на полшага отстаю от Фрэнка, и если мне не ускорить свой темп – рискую добежать до моего жилища последним. Но ожидаемый дождь, судя по всему, пока еще не созрел и спустя пару минут, оказавшись в парке под шатром густой листвы, мы стабилизировали ритм своих шагов и перевели дыхание. Вновь глубоко вдохнув и медленно выдохнув, елейным голосом я спросил у этого любимчика «грызунов и кошачьих»:

– Ну и что ты думаешь об этой… девушке?

– Только не надо грязных намеков, Марк. И скажу тебе, как друг… Слащавый тон твоего голоса меня несколько напрягает. Ну ладно, сейчас мы одни. Но если рядом будут посторонние – они могут неправильно оценить мою ориентацию… да и твою тоже, – пропел он фальцетом. – Что же касается мисс Форестье, подозреваю, что наше мнение об этой непростой девушке примерно одинаково. Полин угостила нас хорошим «коктейлем», но «украсила» его фальшивыми ягодами. – Он вопросительно посмотрел на меня, ожидая, очевидно, какого-то комментария.

– Что тебя натолкнуло на этот вывод?

– Она часто отводила взгляд, и что-то в интонации, пожалуй… Ты знаешь, я не психолог и не профайлер, – чуть рассерженно ответил он. – Мне трудно объяснить… в некоторых моментах нашей беседы я ощутил ее искусственность или фальшь, и даже не в ее голосе… Короче, просто почувствовал.

– Скорее я с тобой соглашусь, но не во всем… – Чуть прищурившись, я искоса взглянул на приятеля: – Я как раз подозреваю, что Полин преподнесла нам абсолютно фальшивый «коктейль», а вот «ягоды» на нам были, скорее всего, настоящие.

– Возможно, – задумчиво ответил Тодескини.

Некоторое время мы с Фрэнком шли молча, погруженные в собственные размышления, во всяком случае, я был занят именно этим. Когда мы уже подходили к моему коттеджу, мой приятель спросил, задумчиво почесывая щетину:

– И как теперь мы сможем оценить полученную от Полин информацию?

– Пока не знаю. Надо все обдумать, а желательно еще и проверить.

– И когда мы летим на Корсику? – поинтересовался Фрэнк, радостно и широко улыбаясь.

– Думаю, послезавтра.

– Отлично. Но я забыл сказать тебе еще об одном… Мне показалось, что готовность Полин нам помочь была все же искренней. Хотя ты ее лучше знаешь.

Фрэнк, я знаю ее ненамного больше твоего. У нас с Полин до сегодняшнего вечера был всего лишь один обстоятельный разговор. А насчет твоего вывода… Дай мне пару минут подумать, – попросил я, открывая ключом дверь и входя в прихожую.

Включив настенный светильник, я снял легкую куртку и повесил ее на вешалку. Пока Фрэнк любовался своим отражением в зеркале, висящем в холле на стене, я прошел в гостиную. Клео спала в кресле-качалке, но почувствовав мой приход, приоткрыла один глаз. Следом за мной подошел и Тодескини. Убедившись, что мы пришли вдвоем, кошка частично прикрыла свою красивую мордашку не менее красивым хвостом и вновь погрузилась в сон. Однако я предполагал, что эта плутовка притворяется. И когда к пепельной холке Клео Фрэнк протянул руку с намерением ее погладить, кошка вынырнула из своего пушистого «пледа» и, открыв изумительные глаза, довольно прогнулась.

Оставив нашего гостя на ее попечение, я прошел в кухню. Время было уже позднее, но ложиться спать в десять вечера мне было непривычно, а уж Фрэнку – тем более. Мы не закончили еще наше обсуждение, поэтому план работы, который нужно было сделать перед сном, не требовал дополнительных пунктов.

Вынув из холодильника початую бутылку виски, содовую и пакет молока, я налил любимый напиток Клео (не алкоголь и не содовую, безусловно) в ее мисочку, а нам с Фрэнком смешал по коктейлю, без кальция, но с этанолом.

Когда я вошел в гостиную, наш гость увлеченно работал за своим лэптопом. Поставив бокалы с напитками на кофейным столик, я прошел к окну. Сгущающийся мрак ночи и нависшие тучи обещали беззвездную ночь, казалось, что даже тусклый, будто призрачный, свет садовых фонарей бесследно поглощается этой тьмой. Несколько минут я стоял у окна, вглядываясь в непроглядную темноту, словно она могла ответить на мои вопросы. И этот процесс ничего не принес мне, кроме тоскливого, тягостного ощущения тупика. Вдруг где-то далеко яркой стрелой молния прочеркнула мрачное, беспросветное небо, послышались раскаты грома. Чтобы оградить себя от дальнейшей рефлексии, я отошел вглубь комнаты и включил в гостиной верхнее освещение. На душе стало уютнее, да и в комнате – тоже. Оживившаяся кошка, уступив мне место в кресле-качалке, прошмыгнула на кухню. А я уселся в обычное кресло, находящееся рядом с сидевшим на диване Фрэнком, по-джентльменски оставив нагретое Клео место для нее самой. Тодескини, похоже, абсолютно меня не замечал, скорее всего, он сейчас был вне времени и пространства; спрашивать его о чем-либо в такие минуты было бы просто недопустимо («абонент не доступен»), нужно было дожидаться, пока он сам не соизволит заговорить. Если у него сегодня что-нибудь выгорит, то послезавтра, после визита к миссис Старлингтон с отчетом о нашем расследовании и церемонии похорон Лоры, можно будет лететь на Корсику.

Глотнув напиток, я стал вносить записи в свой блокнот, который оставил здесь еще днем. А затем без всякой системы стал просматривать заметки, сделанные мною ранее. Этот процесс освежил мои воспоминания, но ничего нового я из них не выудил. В размышлениях прошло более получаса. Возвратившаяся Клео запрыгнула в кресло-качалку и, положив мордочку на лапки, стала смотреть на Фрэнка. Действительно, за мимикой Тодескини было занятно наблюдать. Он то напряженно хмурился, сдвигая на переносице брови, то замирал и откидывался на спинку кресла, погружаясь в раздумья, а затем вновь с блестящими от азарта глазами приступал к своей «игре». Свет, просачивающийся сквозь желтый абажур торшера, немного задевал лицо Фрэнка, и его волосы у основания лба немного взмокли то ли от комнатного тепла, то ли от напряжения. Клео также увлеченно наблюдала за молниеносными движением пальцев нашего гостя. Странно, я ведь тоже часто печатаю на клавиатуре компьютера, конечно, намного медленнее Тодескини, но никогда она не удостаивала меня таким пристальным вниманием.

Наконец– то «танец» пальцев замедлился, прекратившись на каком-то «па», известном только самому Фрэнку. Но тот не спешил поделиться со мной результатами своих поисков, а они у него точно были: это читалось на его наглой и самодовольной физиономии. Хакер пригубил, по-видимо, уже отнюдь не прохладный коктейль и, недовольно скривив губы, посмотрел на меня с немым укором. Устало вздохнув, я поднял свой, так уютно расположившийся в кресле, зад, взял бокал Тодескини с напитком и пошел на кухню. Выливая жидкость в раковину, я с сожалением подумал, что Фрэнк обходится мне дороже, чем я предполагал. Сделав ему охлажденную порцию виски с содовой и льдом, я прошел в гостиную и поставил бокал с напитком на стол перед Фрэнком.

– Не расстраивайся, Марк, я скоро смогу окупить твои затраты, – заявил он, смеясь.

– Вернее, уже сегодня. Присаживайся и внимательно слушай, что мне удалось узнать. – Подождав, пока я усядусь, он сказал: – Итак, Патрик Домье – потомственный парфюмер и владелец большой компании по производству и продаже парфюмерной продукции, родился в 1950 году в Грассе. Основал Фонд развития естественных наук и Фонд развития онкологических исследований.

– Онкологических исследований?

– Да. У него мать умерла от рака, а отец – от сердечной недостаточности.

– Понятно. Извини, что перебил.

– Ничего. – Фрэнк сделав пару глотков коктейля, довольно улыбнулся и продолжил:

– Первая жена Патрика Домье сбежала в США с любовником, бросив парфюмера и их трехлетнего сына Сержа. Чуть позже состоялся развод. В 1980 году, спустя пять лет после развода, месье Домье женился на Оливии Виар. У них родились две дочери: Жюльетт и Адель. Патрик открыл школу-интернат для девочек при монастыре Святой Анны на Корсике. Супруги прожили в браке почти пятнадцать лет, но по иронии судьбы, месье Домье умер от рака поджелудочной железы в 1994 году. Все основное наследство было разделено в равных долях между супругой и всеми их детьми. – Фрэнк сделал паузу и пригубил виски. Передохнув, Тодескини продолжил:

– Это все, конечно, в общих чертах. Не думаю, что на данный момент нам нужны подробности семейной жизни и бизнеса покойного Патрика.

– Ну а какая связь с Генри Старлингтоном?

– Этого я пока не знаю. Слушай дальше. Вопросы потом. Да, мадам Виар, выйдя замуж, не стала брать фамилию мужа. В общем, вся семья Домье-Виар заняты бизнесом, образованием и фондами.

– И все?

– Пока все. А что ты думал? Что я уже вычислил всех убийц?

– Не всех. Но хотя бы часть, – устало пошутил я. – Ладно, надо подумать, что это нам дает.

– Добавь к этому, что Полин – племянница Мишель, расследованием смерти которой хотела заняться Лора, но журналистка тоже была убита. Тебе ведь удар по затылку в замке покойной женщины не приснился?

– Да уж. В этом убийстве меня старательно убедили. Как, впрочем, и в убийстве Мишель.

– А тебе не кажется странным, что наш анонимный помощник давно ничего нам не присылает? – Фрэнк откинулся на спинку кресла и погладил Клео, а та, недолго думая, запрыгнула к нему на колени. Пару минут он сюсюкался с кошкой. Затем, посмотрев наконец-то на меня, задумчиво проговорил: – У меня такое чувство, что аноним в курсе многих наших передвижений.

– Не выдумывай, Фрэнк. Я неоднократно проверял на всякие электронные штучки и одежду, и дом, и технику, – раздраженно ответил я. – Да и «хвоста «никакого не было. Это точно.

– Хорошо, оставим пока эту тему. А ты пришел к какому-то выводу относительно Полин и Ларса Слэйтера? Все– таки с «ботаником» ты общался неоднократно.

Чуть подумав, я сказал:

– Знаешь, Фрэнк, не уверен, конечно, что я сделал правильные выводы касательно этих двоих. В моих оценках больше интуиции, чем какого-то логического обоснования. Если, к примеру, мисс Полин Форестье играет роль недалекой и серой мышки, скромной, невинной и бедной, то Ларс никого не играет. Ему это не нужно. Мне кажется, что Слэйтер и Полин были знакомы еще давно, хотя не могу привести никаких фактов для подтверждения этого ощущения. Абсолютно никаких.