Текст книги "100 великих судебных процессов"

Жестокий из жестоких

Самый точный эпитет при слове «пират» – жестокий. А среди самих пиратов кличку «Жестокий» получил главарь буканьеров (пиратов Карибского моря), адмирал каперов (частных судов, получивших разрешение английского правительства на ведение боевых действий против судов Испании) Генри Морган (1635–1688). «Жестокий из жестоких» – не тавтология вроде «масло масляное», а суть Моргана. Дорогого стоит, когда твоим именем пугают детей! Не надо только думать, что сей джентльмен удачи разрывался между разбойничьим промыслом и государственной службой – он их счастливо совмещал во славу Англии и собственной мошны, как и другой не менее удачливый его предшественник Френсис Дрейк. Тогда (да и не только тогда) это было в порядке вещей. В битве Англии с Испанией за новые и передел старых акваторий и территорий каперство было видом вооруженных сил.

Путь наверх у Моргана был прямой, как палаш, – из рабства на Барбадосе, куда его продали в юности, в шайку пирата Э. Мансфилда на Ямайке. Помогли кулаки, бесстрашие и эта самая жестокость. Награбив испанского добра и выиграв в карты у коллег, Генри вскладчину с друзьями купил корабль. Его выбрали капитаном, и не ошиблись – каждый поход к берегам Испанской Америки приносил много наживы. Поскольку половину награбленного пираты по закону отдавали губернатору острова Т. Модифорду, а тот переправлял «доход» (за вычетом на личные нужды) в Лондон, Морган числился на хорошем счету у властей всех уровней и вполне заслуженно получил в 1662 г. лицензию на разбой – каперское свидетельство, позволившее ему открыто грабить испанские суда. Немало посодействовал Генри в начале 1660-х гг. его двоюродный кузен, тогдашний адмирал флота флибустьеров Э. Морган.

После внезапной смерти Мансфилда в 1668 г. от отравления (говорят, не без участия Генри) Морган вступил в законные права главаря буканьеров. К тому времени возле адмирала сколотилась пиратская флотилия, с которой грех было не совершать набеги даже на укрепленные испанские (вражеские!) города. Морган был прагматик – грабеж на суше оставлял разбойникам всю добычу, т. к. не надо было делиться с королем.

В конце 1660-х гг. разбойники с благословения Модифорда разграбили несколько испанских городов – Пуэрто-дель-Принсипе на Кубе, Маракайбо в Венесуэле и т. д. Штурмуя один из фортов порта Пуэрто-Бельо (Панама), пираты «использовали живой щит из испанских монахов, стариков и женщин». Они особо не церемонились с испанцами и индейцами, выбивая из них деньги до последнего песо. У А. Эксквемелина в его книге «Пираты Америки» можно найти много описаний бесчинств пиратов над пленными.

Генри Морган. Гравюра XVIII в.

«Как обычно, их стали терзать, пытаясь узнать, куда скрылось население города (Маракайбо. – В.Л.). Одних просто истязали и били; другим устраивали пытки святого Андрея, загоняя горящие фитили между пальцами рук и ног; третьим завязывали веревку вокруг шеи так, что глаза у них вылезали на лоб и становились словно куриные яйца. Кто вообще не желал говорить, того забивали до смерти. Ни один из несчастных не избежал своей участи. Пытки продолжались три недели».

Мадрид потребовал от Лондона наказать разбойников, но Адмиралтейство, разобравшись в подвигах Моргана, заключило, что добыча каперов «является их законным призом».

Дальше – больше. В январе 1671 г. эскадра Моргана (36 английских и французских кораблей, 32 каноэ, свыше 3 тыс. буканьеров), получив «благословение» у губернатора Ямайки, направилась на прекрасно укрепленную Панаму с 3000-тысячным гарнизоном. Панама служила перевалочной базой при транзите награбленных испанцами в Перу драгоценностей и золота инков.

Пираты захватили город, перебили защитников, разграбили и дотла сожгли город, из которого вывезли (по разным источникам) от 57 до 200 «мулов, нагруженных золотом, серебром, драгоценными камнями и разнообразными товарами стоимостью 6 млн крон», а также вывели «много пленных для продажи в рабство».

«При дележе награбленного среди флибустьеров начались споры. Воспользовавшись этим, Морган и несколько его доверенных лиц бросили остальных и ушли, прихватив с собой большую часть добычи» (А. Эксквемелин).

Когда Морган с добычей вернулся на Ямайку, его там уже ждал военный корабль для конвоирования в Лондон. Оказывается – еще в 1670 г. Испания уступила Англии Ямайку и подписала в Мадриде англо-испанский договор против флибустьерства, и теперь адмирала, как нарушителя его, уже не капера, а пирата, отправили, по чаянию многих, прямиком на виселицу. Губернатор Модифорд тоже ждал своей участи в Тауэре. (Перспективы у главы острова и главы воинства были незавидные – они оба знали о заключении Мадридского мира еще до похода на Панаму; по другой версии, губернатор послал к Моргану курьера с приказом об отмене экспедиции, но курьер опоздал к отплытию эскадры.) Положение было серьезное – сам испанский король Карл II настаивал на наказании виновных в разрушении Панамы. Его тезка английский король Карл II потребовал от Моргана отчитаться за ущерб, причиненный им испанцам.

Однако Генри не довелось ни дня провести за решеткой, при дворе у него нашлись покровители. Да и король был втайне доволен действиями своего подданного – еще бы, захватить контроль над всем Карибским морем!

В ожидании судебного процесса пират был выпущен на свободу под честное слово (и под залог), был принят в лучших домах Лондона и стал «звездой», приводившей в восхищение дам света. В серьезном мужском обществе Генри слыл непререкаемым авторитетом и по праву считался выдающимся полководцем и мореплавателем. Когда началась Третья англо-голландская война (1672–1674), адмирала даже попросили написать меморандум о защите Ямайки.

В 1672 г. состоялся суд над Морганом, который историки окрестили «инсценировкой», а многие и вовсе предпочли его не заметить. Вменяемые в вину пирату десятки потопленных им кораблей и тысячи невинных жертв среди мирного населения списали на счет военных действий Англии против Испании. Свидетель обвинения – секретарь адмирала Д. Пик «показал под присягой, что шлюп с курьером с письмом губернатора прибыл к Моргану за три дня до начала штурма Панамы и, таким образом, Морган напал на город вовсе не по неведению, а совершенно сознательно». Адвокаты же обвиняемого с блеском доказали, что Морган о заключенном мире с Испанией ничего не знал. Ободренные этой вестью, присяжные под общие крики о героизме адмирала вынесли вердикт: «Виновность не доказана».

Джентльмену удачи и впрямь сопутствовала удача – король произвел пирата в рыцарское достоинство, после чего он тут же обернулся благопристойным сэром Генри.

В 1675 г., после трехлетнего «отпуска», Морган был отправлен обратно в столицу пиратов Порт-Рояль на Ямайку в должности вице-губернатора и главнокомандующего ее военно-морскими силами. Т. Модифорд также был выпущен на свободу и, как специалист, послан туда же главным судьей.

На острове Морган прославился борьбой с пиратством, то ли видимостью этой борьбы – мнения историков расходятся.

Умер сэр Генри в 1688 г. в своей постели – его прикончили не испанцы и правосудие, а собственное ожирение и пьянство.

В 1692 г. произошло землетрясение и цунами смыло могилу буканьера и, как говорят, несметные сокровища, зарытые вместе с ним.

В своей книге «Пираты Америки», изданной в Голландии в 1678 г. и тут же ставшей мировым бестселлером, переведенным на европейские языки, корабельный хирург Моргана А. Эксквемелин описал кровавые рейды адмирала.

Возмущенный наветом, оскорблением честного имени, Морган подал в 1885 г. в суд на автора и издателей. Адвокаты джентльмена опять же с блеском доказали, что Морган – честный и благородный слуга короля Англии, а Эксквемелин – лжец.

Суд постановил заплатить истцу 200 ф. ст. за моральный ущерб и обязал ответчиков изъять из следующих изданий книги «эту гнусную ложь». Тогда же, говорят, имя Генри было заменено в тексте на Джона, что не помешало сегодняшним потомкам адмирала из клана миллиардеров Морганов числить своим славным предком именно сэра Генри.

Дело о ядах

Одной из сторон абсолютистской власти французского «короля-солнца» Людовика XIV были расплодившиеся при самодержце интриганы и куртизанки, завоевавшие свое «место под солнцем» не только талантами, но и преступлениями.

Пытка водой маркизы де Бренвилье

Самым скандальным процессом правления Людовика XIV стало «дело о ядах» (1675–1682), бросившее тень на высший свет Франции и отравившее жизнь самому монарху. Король оказался бессилен перед злом, омывшим подножие трона. «По делу проходили одна принцесса, четыре герцогини, три герцога, две графини, три маркиза, одна виконтесса и множество дворян без титула. Покарать их означало нанести чудовищный удар по опоре монархии» (К. Новиков). Тем не менее за 7 лет арестовали около 400 отравителей, из которых большинство осудили. Был даже создан по королевскому указу специальный трибунал – Огненная палата («Палаты Арсенала», 1679–1682), занимавшийся исключительно делами об отравлениях. Изобличением и поимкой отравителей занимался добросовестный шеф парижской полиции Г.-Н. де ла Рейни. Тягостнее всего генерал-лейтенанту было затевать следствие против дам и господ из ближнего круга монарха и партий главных королевских чиновников. К тому же «чрезмерность совершенных преступлений гарантировала их от преследований», – сетовал г-н де ла Рейни.

Подковерная борьба между самым влиятельным вельможей при дворе Людовика XIV – министром финансов Ж.-Б. Кольбером, de facto главой правительства, и госсекретарем (военным министром) маркизом Ф.М. де Лувуа во многом спровоцировала и подогревала это дело. Де ла Рейни принадлежал партии Лувуа, а первым фигурантом дела о ядах стала маркиза Мари-Мадлен де Бренвилье из лагеря Кольбера.

Улики против де Бренвилье полиция получила еще за 3 года до суда над маркизой (1675–1676). В 1672 г. ее любовник, офицер кавалерии Г. де Сент-Круа, «химича» в своей домашней лаборатории, надышался ядовитыми испарениями и помер. У покойного изъяли шкатулку с бумагами и письмами де Бренвилье, а также флакончиками с жидкостями, которые шевалье презентовал своей возлюбленной для ее нужд. Среди бумаг находилась исповедь маркизы, в которой Мари-Мадлен признавалась во всех своих смертных грехах, в т. ч. в отравлении собственного отца, почтенного судьи г-на Д. д’Обре, и двух своих братьев, а также в покушении на жизнь сестры, родной дочери и мужа. Жидкости во флакончиках оказались ядами пролонгированного действия. Не сумев заполучить шкатулку, маркиза скрылась за границей, а полиция довольствовалась арестом пособников ее злодеяний.

Де Бренвилье 3 года мыкалась за кордоном, пока ее не нашли и не привезли в Париж. Де ла Рейни тем временем выяснил, что де Сент-Круа профессионально занимался изготовлением и торговлей «итальянскими ядами» на основе мышьяка. Этими ядами маркиза и отравила своих родичей, предварительно опробовав их эффективность на своих слугах и убогих пациентах больницы. Распутница прибегла к помощи нескольких любовников, и те в течение 3–8 месяцев подсыпали отраву несчастным в еду. Убийства вполне можно было назвать «идеальными», т. к. врачи, вскрывая трупы, ни разу не обнаружили следов отравления. Все свои злодеяния изуверка творила ради наживы, желая остаться единственной преемницей отцовского наследства. Непонятно только, зачем она пыталась убить дочь. Неужели только за то, что она ее считала «дурой»? Нет, де Бренвилье не была сумасшедшей или маньячкой, а вполне нормальной дочерью своего времени. Тогда многие священники приходили в ужас от исповедей мирян, моривших своих родственников, как тараканов. Полиция раскрутила одного из слуг маркизы – камердинера Лашоссе. После полученных от него сведений о злодеяниях хозяйки соучастника колесовали.

Когда отравительница предстала перед верховным судом парижского парламента, улики против нее были неопровержимыми. Король предоставил суду карт-бланш – осуществить правосудие «независимо от звания».

Два с половиной месяца (29 апреля – 16 июля 1976 г.) де Бренвилье отрицала обвинения, но затем, убоявшись Страшного суда и не менее страшных пыток на земле, призналась в содеянном – убийствах и попытке суицида.

17 июля маркизу пытали «питьем». Хотя де Бренвилье на суде заявила: «Половина тех, кого я знаю, – людей знатных, – занята тем же, что и я… Я потяну их за собой, если решу заговорить» (И. Д. Гадаскина, Н. А. Толоконцев), но никаких имен не назвала.

После публичного покаяния перед главным порталом собора Парижской богоматери маркиза взошла на эшафот на Гревской площади. Первой красавице двора отрубили голову, труп сожгли, а прах развеяли.

Общество, в котором счастье многих его членов строилось на обретаемом наследстве, было повержено в шок и всеобщий страх вместо христианской любви получить от ближнего яд. Никогда, наверное, семейные узы не были так пропитаны ядом подозрения, как в эпоху правления Людовика XIV. К ужасу обывателей и элиты, после казни маркизы число отравлений не пошло на убыль, а только возросло. Как оказалось, де Бренвилье подала многим знатным дамам пример, как надо обращаться с немилым сердцу муженьком или папашей. Столица наполнилась гадалками, знахарями, алхимиками, чуть ли не открыто рекламировавшими «эликсир наследства». Вынужденный вмешаться в ситуацию, монарх повелел шефу полиции разобраться с торговцами ядом.

В 1677–1678 гг. «де ла Рейни удалось вскрыть настоящее оккультное подполье, завязанное в своей деятельности на интригах и семейных тайнах высшего света». Ключевой фигурой обвинения стала разжившаяся на своем ремесле гадалка-отравительница Катрин Монвуазен (ла вуазен – «соседка»), торговка ядами и главная посредница в этой торговле. «Соседушка» имела обширную сеть клиентов, включая жен версальских придворных – «мадам де Вивон (золовки мадам де Монтеспан, недавней официальной фаворитки короля), графини Суассонской (племянницы покойного кардинала Мазарини), ее сестры герцогини Бульонской и даже маршала Люксембурга». Обвиняемой были названы «мадам де Пулайон, жены некоторых судей, а также графиня Рурская, виконтесса де Полиньяк… И даже Расин, имя которого упоминается в связи с таинственной смертью его любовницы Дю Парк» (Ф. Поттешер). Одним и тем же клиентам благодетельница сначала предсказывала смерть их богатых родственников, а затем – для верности сказанного – продавала им яд.

«Под пытками Монвуазен оговорила многих. В вину ей вменялись страшные преступления, включая убийство младенцев во время черных месс, которые творил ее соучастник, аббат Гибур. Подразумевалось, что заказчицей преступлений являлась мадам Монтеспан, стремившаяся извести своих соперниц и вернуть себе милость короля». Обвинение Ф.-А. Монтеспан – фаворитки Людовика XIV, от которой он имел 7 внебрачных детей, положило начало конца этому делу – король вовсе не собирался отдавать маркизу под суд. Он уже был не рад, что заварил эту кашу и сделал процесс публичным.

Историки свидетельствуют, что высшее общество было не просто напугано, но и раздражено деятельностью Огненной палаты и особенно шефа полиции де ла Рейни. Еще бы – палата оказалась чрезвычайно эффективным средством по борьбе с преступностью. «За три года было проведено 210 сессий, вызвано на допрос 319 человек, из них 218 было арестовано, так как в той или иной степени они были связаны с алхимией, колдовством, черной магией, отравлением, 34 человека было казнено публично» (И. Гадаскина).

В феврале 1680 г. Монвуазен была сожжена на костре на Гревской площади; за этим последовало еще 33 смертных приговора, как правило, уличным торговцам ядами. Часть титулованных отравителей успела покинуть Францию. Маршал Ф. Люксембург сам явился в суд и был оправдан. Графине Суассонской (Олимпия Манчини), бывшей фаворитке монарха, подозреваемой в намерении отравить Луизу де Лавальер, любовницу короля, Людовик XIV предложил покинуть Францию. Мадам Монтеспан, как некоронованную королеву Франции, хоть и в отставке, государь пощадил.

Другие знатные подсудимые были подвергнуты опале, но, как правило, недолгой – больше для острастки. Главных свидетелей выслали из страны либо заточили в крепостях подальше от Парижа; алхимиков и колдунов посадили в тюрьмы до конца их дней. По приказу монарха, а также стараниями Кольбера, чьи сторонники в основном и были скомпрометированы, распустили Огненную палату, в которой заправляли люди Лувуа, а само дело замяли.

После смерти в 1709 г. де ла Рейни Людовик XIV «лично сжег в камине секретные документы, хранившие компромат на половину французской аристократии».

Охота на салемских ведьм

Борьба с ведовством была в свое время вполне достойным занятием, и тираж главного ее руководства – «Молота ведьм» в XV–XVII вв. сравнялся с тиражом Библии. В Европе той поры на ведьм списывали все природные катаклизмы, социальные бедствия, а также личные неприятности, за что тысячи несчастных женщин (мужчин и даже младенцев) горели на кострах или болтались в виселицах.

Суд над салемскими ведьмами. Рисунок 1876 г.

Главным пунктом обвинения была сознательная связь ведьмы с дьяволом. Подразумевалось, что обвиняемые за особые дары или сведения заключили договор с силами зла, продали им душу и отреклись от Господа. Судили же ведьм за конкретный «вред людям и их имуществу посредством сверхъестественных сил». Под «вредом» понималось все: от простуды до неурожая ржи.

Освоив Америку, колонисты из Англии захватили с собой свои верования и суеверия. Для пуритан колдовство было одинаково противным по обе стороны океана, хотя по сравнению с Англией судов против ведьм в Новом Свете было меньше. Но все же случались. Самым громким стал процесс 1692 г. в Салеме (штат Массачусетс).

В 1641 г. в штате была установлена смертная казнь за колдовство. В 1688 г. в Бостоне прошел процесс против ведьм, когда по обвинению в околдовании детей своего хозяина была осуждена и повешена ирландская прачка Г. Гловер. По результатам следствия преподобный К. Матер выпустил книгу о колдовстве, где описал признаки околдования. Фолиант стал бестселлером, поразившим умы читателей и особенно юных читательниц штата.

В том же году в Салем по приглашению богатого фермера, представителя влиятельного клана, Дж. Патнэма, пожаловал новый пастырь С. Паррис с семейством. С ним приехала и его рабыня Титуба, родом с Барбадоса.

В январе 1692 г. 11-летняя племянница Парриса Эбигайль и 9-летняя дочь Элизабет стали вдруг прятаться под столом, корчиться от боли, жаловаться на жар. «Когда Паррис пытался читать проповедь, они затыкали уши». Вскоре эти странности перекинулись на их подружек, в т. ч. 11-летнюю Анну Патнэм. Симптомы у девочек были, как в книге К. Матера. Позвали доктора. Тот, выслушав, как пациенток «щиплют духи», а в небе летают ведьмы, поставил «диагноз»: «пострадали от колдовства». Соседка посоветовала Титубе для «очищения» детей испечь «ведьмин пирог» из ржаной муки и мочи девочек и скормить его собаке, «фамильяру дьявола». Паства усиленно допытывалась от девочек о причине их болезни. Элизабет обвинила в колдовстве Титубу, раскрывшую детям тайны магических обрядов Барбадоса. Подружки обвинили нищенку С. Гуд и соседку вдову Сару Осборн, вовлеченную в судебный спор с Патнэмами и по болезни не посещавшую церковь.

Патнэм подал жалобы в магистратуру. Женщин арестовали, осмотрели, нет ли у них на теле «ведьминых сосцов» – родинок и бородавок, посредством которых питались демоны. К россказням девочек присовокупили свои домыслы взрослые, так что вскоре в «свидетели» записалась вся деревня.

После допросов Титуба признала, что занималась колдовством, летала по воздуху на метлах и т. д. Девочки продолжали подогревать общий настрой, сообщая о наскоках на них духов обвиняемых женщин.

Дальше пошла цепная реакция обвинений. В тюрьму заключили даже 4-летнюю дочь С. Гуд, продержали ее там 8 месяцев и выпустили только после казни матери. Среди обвиняемых были также жители ближайших городов Топсфелда, Бостона и Андовера.

В апреле одна из «околдованных» девочек призналась, что она лгала вместе со своими подружками: поздно – «процесс пошел». Не помог и эпизод, когда одна из наветчиц обвинила влиятельного человека, указав в суде на него. Ее тут же одернули, и она «сказала, что созорничала». Последовали новые обвинения. Анна Патнэм свалила на бывшего пастора Салема Дж. Бэрроуза вину за неудачные кампании против индейцев и назвала его главой ведьмовского сообщества. 32 жителя требовали освободить пастора, но их заявления проигнорировали. Семейка же Патнэмов только подогревала всеобщую озабоченность, поскольку в тюрьму попали все, с кем они хотели разделаться. В т. ч. и Бэрроуз, с которым Патнэмы находились в состоянии вражды.

В мае в тюрьме умерла С. Осборн. В это же время из Англии вернулся губернатор штата Фиппс. Сформировав особый суд для заслушивания и принятия решения по салемскому делу, он назначил семь судей, один из которых, вице-губернатор У. Стаутон, был убежденным охотником за ведьмами, а еще трое – друзья К. Матера – апологетами т. н. «призрачных (спектральных) доказательств», пропагандируемых Матером и вытекающих из показаний девочек. Судьи сами осмотрели заключенных и нашли у них «ведьмины сосцы».

Допрос велся по шаблону. Обвиняемым без конца задавали одни и те же вопросы – являются ли они ведьмами и общались ли они с сатаной. Вопросы «подкреплялись» пытками.

10 июня открылся счет жертвам судилища. Первой отправили на виселицу 60-летнюю Б. Бишоп, дух которой якобы особо досаждал девочкам.

К. Матер, следивший за процессом, спохватился и призвал судей отказаться от использования «спектральных доказательств», но его не послушали. С конца июня приговоры приобрели массовый характер, а в июле начались казни осужденных. Была повешена «образцово-показательная прихожанка» Р. Нерс. Присяжные оправдали ее, но председатель суда Стаутон (не имевший юридического образования) вынудил их принять обвинительный вердикт.

Фантазии начетчиц возрастали. Был арестован, осужден и казнен трактирщик Д. Проктор, – за то, что критиковал судей. Анна Патнэм и Эбигайль заявили, что «духи сообщили им, что Проктор – серийный убийца».

Перед виселицей Бэрроуз, не признавший себя виновным в колдовстве, без запинки прочитал «Отче наш». Тогда считалось, что колдуны не способны прочитать молитву без запинки. Но пастора не оправдали – в Салеме, видно, и впрямь хозяйничал дьявол. После казни пастора некоторые обвинители Бэрроуза отреклись от своих показаний.

«С петлей на шее С. Гуд обратилась к священнику Н. Ноесу, вовлеченному в судебный процесс, со словами: “Ты – лжец. Я не бо́льшая ведьма, чем ты – колдун. Отбери у меня жизнь – и Господь напоит тебя кровью”. Слова оказались пророческими: через 25 лет Ноес, пораженный кровоизлиянием в мозг, умер, захлебнувшись собственной кровью».

Казни продолжались до конца сентября. 80-летнего Ж. Кори истязали процедурой «peine forte ex dure» – на грудь, прикрытую доской, клали камни, чтобы «выдавить» из него признание его вины. Старик два дня молча сносил пытку, пока не скончался, ибо любое слово, излетевшее из его уст, привело бы к конфискации фермы. А так она осталась семье.

Титубу, как всякую вещь, убивать было не выгодно, ее освободили и продали новому хозяину.

Всего за время Салемского процесса из 200 человек, попавших в тюрьму, 19 были повешены, 1 – задавлен камнями, 4 – умерли в застенках. Убили двух собак – «фамильяров».

В октябре у некоторых священников и губернатора возобладал здравый смысл. Были публично раскритикованы «спектральные доказательства» К. Матера. Фиппс запретил продолжение арестов и приказал отпустить 28 из 33 обвиняемых по этим «призрачным» свидетельствам, а также отменил еще не исполненные постановления суда. Сопротивлявшийся этому решению судья Стаутон ушел в отставку, из которой он через какое-то время вернулся в кресло губернатора штата Массачусетс.

В мае 1693 г. Фиппс помиловал оставшихся в тюрьме.

14 января 1697 г., когда отмечался день скорби по погибшим, несколько судей и присяжных публично признали свою вину и ошибку. С. Паррис, обвинив их в произошедшей ошибке, покинул Салем.

В 1702 г. суд признал решения 1692 г. незаконными.

В 1706 г. Анна Патнэм принесла публичные извинения, заявив, что «сама была обманута сатаной и предъявляла обвинения не из злого умысла».

В 1711 г. были восстановлены гражданские права и доброе имя погибших, их родственникам была выплачена компенсация в 600 фунтов.

В 1752 г. поселок Салем был переименован в Дэнверс.

В 1957 г. Содружество Массачусетса отменило приговоры всем осужденным во время этих процессов.

В 1992 г. был установлен мемориал жертвам охоты на ведьм в Салеме.

Искать причины этой трагедии и тревожить прах убиенных не станем. Лишь прибегнем к гипотезе Ч. Апхэма, выдвинутой им в 1867 г. и позднее оспоренной – о том, что «пострадавшие девочки» находились в сговоре со взрослыми и намеренно лгали.