Текст книги "Заложники пустоты"

1

Палец с ритмичностью метронома ударял по клавише, страницы на экране сменяли друг друга. Участки кода, не складывающегося ни во что осмысленное, скорее всего, являются ни на что не годными наработками машинистов корпорации. Скукота.

Микмак с удовольствием зевнул, забрызгав экран компьютера маленькими точечками слюны, и выключил машину. Все хотят найти клад. Не золото пиратов, оставшееся еще с дикого Средневековья, а настоящий клад. В информационный век нетрудно догадаться, что окажется кладом наиболее ценным. Разумеется, информация.

На этом носителе информации было хоть отбавляй, правда, особой ценности она не представляла. Все мечтали найти читаемый, не отформатированный SSD-накопитель, снятый с банковской машины. Тот, на которых хранили данные по счетам клиентов. Шансов отыскать подобное богатство немного – все банковские компьютеры, конечно же, объединены в сеть, и активы без особых проблем успели перекочевать на другие серверы, разбросанные по всему миру. Да и Марсель рухнул в море не за пару секунд, так что времени у автоматических систем сохранения информации было предостаточно.

Но упорные слухи о том, что практически все банки обладают носителями с данными счетов VIP-клиентов на отдельном выделенном сервере, который не имеет непрерывного доступа в сеть, будоражили умы кладоискателей вот уже четвертый год. Если бы только найти такой SSD… Вряд ли «випы» хранили в банках по паре евродинов, а обладая ключами к пропавшим счетам, легко сделать эти счета своими.

Пока вроде бы никто не сорвал куш. И сегодня Микмак не стал исключением – то барахло, что принес ему Искандер, ни на что не было годно. SSD удалось восстановить, почти две трети информации Микмак прочел. Но сама информация оказалась совершенно бесполезной. Разве что можно поупражняться в программировании, изучив наброски корпоративных машинистов.

– Опять пустышка? – проскрипел Старик Ромеро.

На самом деле Ромеро не был стариком, ему едва исполнилось пятьдесят, но его все так называли. Ромеро, видимо, нравилось, и он с удовольствием поддерживал имидж – создающая впечатление стариковской неряшливости неизменная седая щетина на покрытом морщинами, словно иссушенном солнцем и соленым морским бризом лице, какое-то непонятное тряпье, в которое Ромеро постоянно рядился. И, самое главное, скрипучий, будто заржавевший голос. Микмак знал, что Старик скрипит специально. А может, настолько привык делать вид, что по-другому разговаривать уже не получалось.

– Угу, – промычал Микмак. – Но носитель рабочий.

Ромеро хмыкнул и поменял местами ноги, которые крест-накрест сложил на видавшем виды столе. Наверное, Старик сожалел, что у него нет сапог со шпорами – они бы внесли последний штрих в его любимый образ крутого ковбоя.

– Хочешь продать ребятам, что компьютеры для «минусов» собирают?

– Хотя бы, – пожал плечами Микмак.

Можно, конечно, попробовать продать сам код – зачем-то же его писали. Не исключено, этими потерянными исходниками могли заинтересоваться те, кто четыре года назад работал над какой-то неведомой Микмаку технологией. Вот только, скорее всего, заинтересованные лица ныне покоились недалеко от того места, где Искандер нашел SSD. Точнее, предводитель водолазов припер ни на что не годный системный блок целиком. Это ж надо таким болваном быть, чтобы тащить со дна подобную тяжесть!

Микмак еще раз зевнул и потер лоб чуть выше линии роста темно-русых, стриженных не столь уж коротким «ежиком», волос. Голова не чесалась, просто он всегда так делал, когда о чем-то задумывался – дурная привычка. А сейчас он думал о том, почему ему всегда хочется спать. Даже тогда, когда вставал ближе к полудню, хоть такое случалось и нечасто. Сны – вот, что ему мешало. Он не просыпался, но, как будто и не спал. Он словно переживал события двухлетней давности заново, раз за разом.

Дело было в Праге. В те времена Микмак служил обычным капралом во внутренних войсках Баварского Султаната. Нормальной работы не было, а пушечного мяса на внутреннем фронте начавшего трещать по швам Султаната не хватало, поэтому брали туда почти всех. Выбор был небольшой: влачить жалкое существование в нищете или пойти во внутренние войска. Микмак выбрал второй вариант. И через полгода относительно спокойной службы попал он на зачистку столицы чешского эмирата от взбунтовавшихся радикальных суннитов, пропагандирующих экстремистские и сепаратистские настроения.

…Манесов мост они миновали на удивление быстро и легко. Ни одного выстрела, словно все сепаратисты мигом передумали отделяться от Баварского султаната и сделались лояльными гражданами. Слишком тихо, это настораживало.

За мостом они разделились. Микмак со своим взводом пошел в сторону Староместской площади по Капрова. Остальные двинулись по Широкой до Везеньской, где по оперативным сведениям окопался штаб сепаратистов. В штаб на Везеньской Микмак не верил, но не его это дело – решать, по какому маршруту двигаться. Тем более что ему было велено зачистить центр и на Везеньску соваться не пришлось бы.

Для центра города тишина стояла необыкновенная. Нет, звуки были – шорох осколков стекла под ногами, приглушенные рядами домов звуки боя, всё еще идущего где-то в Градчанах. Даже птицы, кажется, щебетали. Но не было слышно человеческих звуков, и от этого становилось не по себе: ты в городе – месте обитания людей, а самих людей не слышно.

Спокойствие расхолаживает. Метров сто ползли еле-еле, дергаясь от каждого шороха и наводя прицел на всё, что двигалось или потенциально могло начать двигаться. Потом поняли, что в этом районе никого нет. Похоже, что даже местные ушли. Или нет – не ушли, просто затихли. Правильно сделали, что затихли.

– Неравный бой ведут бойцы доблестной армии султана на улицах Праги, очищая город от скверны. Сотни тысяч ни в чем не повинных мирных жителей, попавших в западню суннитских ублюдков, ждут помощи…

Микмак прижался спиной к теплой штукатурке, слушая голос, доносившийся из разбитого окна на первом этаже. Человеческая речь вселяла веру в жизнь, хоть это и был голос диктора новостного канала – в квартире включился коммуникатор. Возможно, его не выключили жильцы, когда спешно покидали свой дом, а теперь здесь дали электричество, и он включился. Просто так электричество в район зачистки подавать никто не станет – значит, зачем-то это понадобилось руководству.

Микмак осторожно выглянул из-за откоса окна. Сначала ствол автоматической винтовки – изображение в небольшом окошечке на глазных наноэкранах показывало картинку и мечущееся по ней перекрестье целеуказателя, – потом уже посмотреть глазами. Целеуказатель метнулся в правый нижний угол поля зрения и замер неподвижно. Микмак прищурился – «балалайка» автоматически увеличила область интереса в окошке – и напряг слух. Сквозь бормотание новостного ведущего пробивалось тихое хмыканье.

Так и есть – девчонка. Молодая совсем, лет четырнадцать-пятнадцать, темноволосая, черноглазая, вся зареванная. Зарылась в какое-то тряпье на диване, боится.

– Эй! – негромко позвал Микмак.

Девчонка на секунду подняла глаза, и Микмак увидел страх, поселившийся в них.

– Не бойся, здесь свои. Бандитов уже выкурили отсюда.

Девчонка, не сводя с Микмака мокрых от слез глаз, кивнула. Бойцу даже показалось, что губы тронула едва заметная улыбка. А в следующее мгновение…

Наверное, сказался боевой опыт. Немного его было, этого опыта, но, сколько было – весь его. Микмак не увидел, скорее, почувствовал движение. Не то движение, такого не должно было быть в этом месте. Чисто машинально он вскинул винтовку, уперев приклад в плечо, а дальше сработала автоматика в «балалайке». Оставалось только нажать курок. Микмак медлить не стал – потому что не успел подумать. И поэтому остался жив.

Пуля размозжила девчонке голову, украсив бежевую стену за её спиной отвратительной багряной кляксой. Из её рук выпал «дыродел», стукнув металлом о пластик пола.

Выстрела было два – девчонка промахнулась. Скорее всего потому, что стреляла уже после смерти.

Микмак замер, потеряв ориентацию.

Ты же только что убил мирного жителя. Девчонку ты убил, ребенка совсем!

Из окна раздавались выстрелы, кто-то кричал. Микмак несколько раз куда-то целился, но целеуказатель (хвала небесам) так ни разу и не остановился, не найдя что-нибудь живое. А коммуникатор продолжал рассказ о доблестном походе воинов султана.

– Молодец. – Лейтенант похлопал Микмака по плечу. – Их здесь было шестеро. Если бы ты не заметил… Сейчас лежали бы на булыжнике с простреленными спинами.

Сепаратисты. И дети – тоже сепаратисты. Так сказал лейтенант, он, вроде бы, проверил «балалайки» убитых – у всех была найдена провокационная литература.

Лейтенант на секунду замер, потом махнул рукой, указав куда-то на север.

– Планы поменялись, – сообщил он. – Двигаемся на север, к Староновой синагоге. Пойдем через кладбище, там лучше видимость.

Бойцы трусцой побежали назад, метров через пятьдесят повернули направо, скрывшись между деревьями. Микмак бежал вместе со всеми. Мыслей не было, рациональное в голове отключилось, уступив место автоматизму, доверяющему только данным «балалайки» и собственным инстинктам. Нельзя даже сказать, что было страшно – стало все равно, безразлично.

Еврейское кладбище оказалось странным местом – повсюду, насколько хватало глаз, торчали или валялись на земле камни, старые, поросшие мхом, исписанные неведомыми словами на неведомом языке. И почему-то здесь сильно, просто удушающе воняло дерьмом.

– Что делать будем? – спросил Микмак Старика, еще несколько раз со скрежетом потерев ногтями лоб. Боль от царапин согнала навалившиеся воспоминания о сегодняшнем сне.

Ромеро был боссом в их предприятии. Собственно, он и организовал контору. Нашел Искандера с его водолазами, взял Микмака. Но самое главное, Старик умел находить клиентов. Здесь, в новоиспеченной Марсельской бухте, «бютен», как называли усеявшие дно останки былого Анклава, в прямом смысле валялся под ногами. Даже без специального подводного оборудования можно было найти многое. Не сейчас, четыре года назад – нынче на отмелях давно уже выгребли все более или менее ценное. Но куда девать такое «богатство», знали немногие. Не в пример Ромеро.

Старик, не опуская ног, порылся в ящике стола – должно быть, жутко неудобно, но образ не позволял поменять позы, – вытащил оттуда толстую и корявую сигару, откусил от неё зубами кончик и смачно сплюнул его на пол. Небольшой корявенький кругляшок цвета дерьма, залитый слюной Ромеро, нелицеприятно расположился точно по центру халупы, которую Старик упорно именовал офисом. Потом он раскурил сигару. Офис наполнился гадостным едким дымом.

Микмак поморщился и встал, чтобы открыть окно. Ромеро жестом велел сесть на место.

Интересно, зачем он курит эту дрянь? В ней же точно нет ни грамма табака, а из чего делают так называемые сигары местные китайцы, не знает, наверное, и сам Ромеро. И окно не дает открыть.

– Не надо привлекать внимание улицы, – объяснил свою выходку Ромеро.

Да, людской молвы он боялся, как черт ладана. Поэтому они до сих пор ютились в покосившейся лачуге на берегу, хотя давно уже могли снять нормальный офис в Марсель-нуво. Незачем людям знать, что у ребят Ромеро – именно так он всегда и называл их предприятие – водятся деньги.

– Железки, которые Искандер притащил два дня назад, ребята нашли в том же месте, что и этот твой… – Он покрутил пальцем, направив его на прицепленный к компьютеру твердотельный накопитель.

– SSD?

– Да, эсэсдэ. Солидные люди выразили интерес к этому «бютену». Возможно, они возьмут и эсэсдэ – заплатят больше твоих любителей конструкторов «Сделай сам».

– Из Марселя-нуво?

– Кто?

– Солидные люди.

Ромеро хмыкнул и сплюнул мутную коричневатую слюну на пол. Он опустил ноги и подвинулся на стуле, чтобы удобней было сидеть, но ответить не успел – его скрутил приступ конвульсивного кашля.

– Китайские сигары не доведут тебя до добра, – сказал Микмак и, резко поднявшись, распахнул окно. Пускай Старик рассуждает о том, что людям знать нужно, а что нет, ему всё равно, потому что дышать этой дрянью Микмак больше не собирался. В лицо ударил свежий ветер, несущий со стороны моря ароматы соли, рыбы и гниющих под весенним солнцем водорослей. Так-то лучше.

– В Марселе-нуво нет солидных людей, – наконец откашлявшись, сказал Старик. После приступа его голос стал еще более скрипучим, а вечно прищуренные глаза превратились в совершенно неразличимые щелочки: две глубокие морщины по бокам от носа, а не глаза. – Это большая бестолковая деревня, а не Анклав.

Микмак давно хотел спросить, где находит покупателей «бютена» Ромеро, но не спрашивал – и так ясно, Старик не ответит.

Марсель-нуво образовался на месте развалин северной окраины бывшего Марселя – настоящего Анклава, – которая не утонула в море, но почти полностью разрушена землетрясением. Этот псевдоанклав на самом деле был даже не деревней. Больше всего эта мешанина магазинчиков, лавочек и обитающего в развалинах многочисленного жулья походила на огромный блошиный рынок, который ради удобства жить рядом с работой осваивали как продавцы, так и покупатели. Двумя факторами, способствующими развитию нового «анклава», были частично сохранившиеся транспортные магистрали – а транспортный узел старого Марселя находился как раз в оставшейся на берегу северной части, – и, конечно же, «бютен».

– Ты им саму эту штуку не показывай, – продолжал увещевать Ромеро. Перепиши на компьютер то, что, на твой взгляд, может показаться им интересным, и там покажи. Но ничего действительно важного. Понял?

Микмак кивнул. Он и сам уже подумал об этом. Если «солидные люди» знают, что покупают, они поймут, о чем идет речь по корпоративным меткам в программах. Вот именно их он и покажет потенциальным покупателям.

Рука сама потянулась к носителю и выдернула провод из блока, считывающего с SSD данные. Безопасность превыше всего, действия доведены до автоматизма.

Микмак поднял зажатый в пальцах темно-серый брикетик SSD и вопросительно вскинул брови.

– Брось в ящик стола. У тебя там много компьютерного барахла валяется, никто не заподозрит, что среди хлама может быть что-то ценное, – сказал Ромеро.

Микмак обратил внимание, что Старик постоянно косится в сторону распахнутого окна. Ну, конечно же, как бы на них не обратили излишнее внимание.

– Когда прибудут твои солидные люди?

Старик резко дернул глазами влево, активировав часы на глазных наноэкранах, и ответил:

– С минуты на минуту.

Ромеро поднялся, чинно прошествовав к окну, высунулся наружу, повертев головой.

– Искандера нет. Я же ему говорил.

– Он всегда опаздывает.

Старик издал какое-то неопределенное рычание: не то сетовал по поводу Искандера, не то просто не нашелся, что сказать. О привычке начальника водолазной команды приходить позже назначенного срока он знал прекрасно.

– Искандер любит море, ты же знаешь. Он никогда не может от него оторваться.

– Тиной тянет, – невпопад буркнул Ромеро и закрыл окно.

Хвала богам, он хотя бы сигару выбросил.

– Кто эти люди? Покупатели? – спросил Микмак. – Хотелось бы знать, с кем имеешь дело. Когда заранее знаешь, чего ожидать от человека, добиться от него можно большего.

Ромеро многозначительно поднял вверх оттопыренный указательный палец. Ох уж эта его манера все делать многозначительно! Жест означал, что задавать подобные вопросы не стоит.

– Мы ведь тоже в деле, Ромеро, – напомнил Микмак.

– Мы давно распределили обязанности, – проскрипел Старик и закудахтал, словно его скрутил застрявший где-то в глубине трахеи кашель. На самом деле, он изображал смех. Не смеялся, а именно изображал. – Искандер достает, ты находишь в «бютене» смысл, а я нахожу людей, которым все это добро нужно. Ведь так?

– Но я рассказываю о найденном смысле тебе. И Искандер приносит побрякушки сюда, в офис. А ты…

– Мои покупатели тоже приходят сюда.

Из-за неплотно прикрытого окна послышался звук захлопнувшейся двери мобиля. Те самые солидные люди?

– Похоже, прибыли, – подтвердил догадку Микмака Старик. – А Искандера все нет.

Ромеро недовольно поцокал языком, вернулся к окну и снова распахнул его. В затхлую атмосферу офиса ворвался свежий ветер, крики чаек и голоса людей. Слов за шумом моря и ветра не разобрать.

Мобиль с покупателями прибыл с парадной стороны офиса. То есть с противоположной от той, где располагалось распахнутое Стариком окно. Микмак, смотревший наружу через тощую спину Ромеро, видел идущую наискось широкую тропу, ведущую вниз, к морю. Именно оттуда должен прийти Искандер – крупный курчавый француз, скорее по традиции, чем по велению ума или сердца, почитающий Аллаха. Обычно Искандер появлялся там в неизменных темно-синих плавках – он носил только темно-синие, – мокрый, с ластами, маской и баллонами акваланга в руках. Свои баллоны он не доверял никому. Может, правильно делал.

Но сейчас Искандера не было на тропинке, и не виднелась его мокрая курчавая голова, словно поплавок, выныривающая из-за осыпающегося края высокого берега. Ромеро явно нервничал из-за опоздания подводника – похоже на то, что солидность людей в этот раз действительно была велика.

Старик высунулся наружу, перегнувшись через узенький подоконник. Пытался увидеть приближающегося Искандера. Он что-то бормотал, но Микмак не расслышал слов.

А дальше события стали развиваться настолько молниеносно, что Микмак не уловил момента, когда всё началось.

Старик как-то странно крякнул, будто подавившись, руки его суетливо заскребли по давно не мытому пластиковому подоконнику, оставляя в пыли светлые полосы. Его ноги несколько раз дернулись и поехали назад, а сам Ромеро повис на оконной раме, едва не вывалившись наружу.

Микмак ни о чем не думал. Понимание, да и вообще – какие бы то ни было мысли пришли потом. А сначала он начал действовать.

Правая рука открыла ящик стола, в который по совету Ромеро он положил SSD, нашарила там сам накопитель и резким движением метнула легкий брикетик в окно. Неизвестно, долетит ли он до моря, но, во всяком случае, Микмак теперь точно не знает, куда он упал.

Потом он поднял крышку компьютера и уничтожил всё, что оставалось на диске с того SSD. Смысла, конечно, ни на грош – восстановить данные легко можно с помощью бесплатной программки из сети.

Пришел в себя Микмак только возле стола Ромеро, куда он, как оказалось, уже успел подойти. Указательный палец правой руки лежал на кнопке, спрятанной под столешницей. Нажав на нее, можно отправить сигнал тревоги Искандеру, у ныряльщика есть приемник. Только что-то останавливало Микмака. Что?

Ясно, что в Ромеро стреляли. И не только стреляли, но попали. Стрелок, вероятно, находился где-то сбоку – справа или слева от офиса. Как ни старался, Микмак не мог разглядеть на теле Старика входного отверстия пули. Он видел только тощую задницу и безвольно разъехавшиеся по полу ноги. Кто стрелял? Гости или…

Голоса всё так же слышались за окном. Ни тембр, ни ритм не изменились – выстрела «солидные люди» явно не слышали. Собственно, его не слышал и Микмак. А Искандер так и не появился. Что он там, на дне морском, интересно, нашел? Палец, уже почти надавивший на кнопку, отодвинулся и, чиркнув по шероховатой поверхности столешницы, спрятался в кармане своего хозяина.

В дверь тихонько постучали. Так обычно стучат, чтобы соблюсти приличия, а не для того, чтобы получить разрешение.

Так и есть – без всякой паузы дверь распахнулась, и на пороге появился прилично одетый, действительно солидный человек средних лет в сопровождении пары амбалов в костюмах подешевле – на их фоне даже Микмак, мужчина широкоплечий и роста немаленького, смотрелся жалко – и небритого немолодого человека со странной прической, с ног до головы облаченного в застиранную джинсу. Они даже не пытались удивиться происходящему или сделать вид, что не имеют к происшедшему никакого отношения.

А Искандер, между тем, так и не появился.

2

Тук-тук-тук-тук. Стеклянный стук, быстрый, словно пулеметная очередь, разносился по кухне. Вместе со стуком в затхлом воздухе кухни распространялся едкий аромат бабушкиных капель. Был бы с них толк. Искореженные артритом дрожащие руки тщетно пытались отмерить нужное количество капель, выбивая дробь горлышком пузырька о край стакана с водопроводной водой.

Все говорили, что водопроводную воду пить нельзя. Ее давно уже нельзя было пить, но на очищенную питьевую денег все равно не хватало. Да и в чем вред, понятно тоже не было.

Лёшка вздохнул и ушел в залу.

Зала никакой залой не была. Так, обычная комнатушка, пятнадцати метров площадью. Старенький диван, устланный измятым, давно нестиранным бельем, неработающий коммуникатор на стене – черный экран покрылся толстым слоем пыли, на котором запросто можно писать, – стол, заставленный подсыхающими объедками, на полу затертый – местами проступала плетеная серая основа – синтетический ковёр. Ага, запустил он квартиру. Совсем запустил.

Раньше за порядком следила бабушка, а теперь она заболела. Лёшка ходил с ней в поликлинику, но ничего путного там не сказали. Выдали список лекарств, которые нужно купить, и попытались вселить надежду, что всё наладится.

Не наладилось. Только капли эти свои вонючие бабушка продолжала глотать, будто слаще в жизни ничего не было.

Лёшка знал, куда обратиться. Были в столице нормальные клиники. Но там требовалось платить. За прием врача, за процедуры, за обслуживание. Разве что дышать внутри этих клиник разрешалось бесплатно. А денег взять неоткуда.

Лёшка работал. Там, где получалось. Последние три недели он подрабатывал у Мирзамана Мирзоева на вокзале – выгружал из вагонов какие-то тюки. Что в тех тюках и принадлежали ли они вообще Мирзаману, Лёшка не знал. Ему платили, а остальное его не интересовало.

Это он так себя убеждал. А на самом деле что-то внутри грызло, не давало покоя. И не было особых сомнений в том, что он ночами просто-напросто ворует, причем не для себя, а для вконец обнаглевшего жулья.

Но не было и иного пути. Лёшка пытался доучиться в университете, оставался еще один год. Благо поступил он – всего за месяц до аварии на Станции – на бюджетный курс. Но положение в стране до сих пор оставалось тяжелым и стипендию не платили. Хорошо, нашли возможность не закрывать университет совсем. Хотя учиться на первом курсе начали не как обычно в сентябре, а весной следующего года.

Бабушкиной пенсии решительно не хватало. Даже на житье впроголодь. Поэтому Лёшке приходилось искать работу. А что он мог найти? Ничего не умеющий, жизни не нюхавший пацан.

Лёшке всегда нравились компьютеры. Он бредил Сетью и программированием еще с детства. В шесть лет он распотрошил программную начинку подаренного ему родителями планшета, а спустя год создал патч, позволяющий качать из Сети платные программы. И, разумеется, пользоваться ими бесплатно.

Но ломать быстро надоело. Каким бы виртуозом ни был ломщик, он оставался разбойником, способным лишь разрушать то, что сделали другие люди. Можно перехитрить задумку инженера и взорвать его творение, которое считалось нерушимым. Это сложно, но куда проще, чем построить такой же архитектурный шедевр. Ломать – не строить. Лёшка считал эту старинную пословицу честной. И он хотел не просто повторить, не сделать копию, пусть и столь же совершенную. Он желал превзойти уже построенное, выиграть гонку, сделав лучше свое, а не разрушив чужое.

Но это лишь мечты. А за окном, под низким свинцовым небом, по которому быстро, словно куда опаздывая, летели тучи, вольготно расположилась реальность. И главный менеджер этой самой реальности, как выясняется, забыл оставить на подвластной ему территории место для простого питерского пацана по имени Алеша.

А теперь еще заболела бабушка. Она пока не слегла, передвигалась по их маленькой квартирке сама. Но доктор сказал – когда бабушку попросили подождать в коридоре, – что дальше будет хуже. Проблема крылась не в руках или ногах, болезнь поразила голову. Мозг, который отказывался управлять телом. И общаться с бабушкой становилось трудней с каждым днем.

Доктор, к которому они попали на повторный прием – «контрольный осмотр через полгода», – оказался нормальным парнем. Выписал он, конечно, ерунду, которая только немного сглаживала проявления болезни. Он сам об этом честно сказал – ничего другого он выписать не мог. Но лечение существовало. Не лекарства – медикаменты тут бессильны. Так сказал доктор. Нужен курс каких-то процедур, нужны особые наны. Доктор дал адрес, куда можно обратиться, но лечение стоило столько, что… Что это всё равно как, если бы лечения не существовало вовсе: Лёшка сроду не видел одномоментно такого количества денег. Можно взять кредит, только вот кто его даст нищему студенту, не имеющему постоянного дохода?

– Лешенька, ты цветы полил? – послышался с кухни бабушкин голос.

– Полил, полил, – проворчал Лёшка, тупо пялясь в пыльный экран неработающего коммуникатора.

Цветов в их квартирке не было. В этой – никогда.

Цветы разводила мама. Когда она была. Потом, когда родителей не стало, их трехкомнатную квартиру пришлось продать – платить за неё было нечем. И жить было не на что. Думали, денег, полученных от продажи квартиры, хватит надолго, во всяком случае, до окончания Лёшкой университета. Но чаяниям не суждено сбываться, мечты должны оставаться мечтами.

Родители делали все, что могли. Они пытались наладить жизнь, создать для сына нормальные условия… Их так и не нашли. Если вообще искали. В первый год после Катастрофы было не до поиска пропавших горожан. Хотя продажные полицейские и сейчас для неспособных заплатить граждан представляли скорее опасность, чем являлись защитой.

И Лёшка, и бабушка понимали, что стремительно разваливающаяся, попавшая в глубочайший кризис страна… попавший в кризис мир – не самое лучшее место, чтобы хранить наличность. Но иного пути они не нашли.

Инфляция съела сумму, являвшуюся совсем недавно небольшим состоянием, всего за полгода. От «квартирных» денег не осталось ничего. Но пенсию, какой бы нищенской она ни была, государство платило бабушке исправно. На неё и жили. Выживали.

– Хотела картошки сварить…

– Да, бабушка.

– Только чего-то не нашла картошки.

В голосе бабушки явно ощущались нотки озабоченности. Она была расстроена, вот-вот заплачет. Теперь она плакала часто. Раньше на её глазах тоже нередко появлялись слезы, Лёшка знал это, но она старательно прятала от внука свое отчаяние. А теперь… Теперь у Лёшки возникало ощущение, что они с бабушкой поменялись местами.

– Её нет, бабушка.

– Как же так… Как же это мы без картошки-то? Куда же нам…

Лёшка тяжело вздохнул и отвернулся к окну.

Бабушка тихо, почти беззвучно плакала на кухне. Она оплакивала отсутствие у них картошки. Оставалось еще четыре упаковки синтетического супа, но бабушка о них не помнила. Или помнила, но надолго застряла на картошке. Её теперь не сбить с курса: начала рыдать, значит, не успокоится, пока вдруг её внимание не привлечет что-то другое. Одна беда – в их доме почти нечему привлечь внимания. Лёшке было жаль бабушку, очень жаль, но поделать он ничего не мог. Да и не стоило ничего в такой ситуации делать – так сказал тот доктор. Только ждать.

Когда станет еще хуже.

За грязным, уже год немытым окном продолжали свой бег темные тучи, поливающие землю мелким противным дождем. Уже весна, совсем не холодно, градусов десять тепла, не меньше, но даже на вид снаружи было сыро и неуютно. Очень не хотелось туда, страшно не хотелось пополнить и так огромную армию бездомных.

Только иначе лечение бабушки не оплатить. Лёшка всё посчитал – денег за квартиру должно хватить. Может быть, даже что-то останется. Несколько раз он заходил в офисы контор, занимающихся торговлей недвижимостью, но так и не решился заговорить с клерками.

Ему, молодому и здоровому, не хотелось на улицу. А бабушке и вовсе там не выжить.

На площадке внизу резвились дети. Лет десяти. Маленькие, похожие с высоты двадцатого этажа на муравьев фигурки, не обращая внимания на дождь, весело прыгали по подвесным дорожкам, катались на качелях и что-то лепили в песочнице. Детская площадка была новой, поставили меньше месяца назад. Значит, есть деньги в бюджете. Значит, начала налаживаться жизнь.

Только не у Лёшки, у других.

Он надел не по сезону теплую куртку – главное, она не промокает, – повесил на плечо небольшую сумку и вышел из дома. Бабушка на кухне продолжала причитать по поводу отсутствия картошки. Ну нет больше сил на это смотреть. И слушать – тоже нет.

Загаженный и покореженный лифт, подозрительно поскрипывая, спускался вниз. «Трахни меня, если хочешь», и номер коммуникатора. Наверняка написал отвергнутый хозяйкой этого коммуникатора шалопай. В отместку. Нацарапал нетвердой рукой, ощущая себя победителем. Лёшке бы его проблемы.

Он открыл дверь парадного, ветер тут же бросил в лицо пригоршню противной холодной мороси. Лёшка поморщился.

Идти недалеко, всего три остановки троллейбуса. Так что тратить деньги на общественный транспорт нет никакого резона.

Он шел быстро, натянув капюшон и вжимая голову в плечи – так меньше влаги попадало за шиворот. Хотелось поскорее добраться, спрятаться в тепле.

Шумящая во дворе детвора, которой нипочем даже холодный апрельский дождь, осталась позади. Теперь Лёшка шёл мимо высокого ободранного забора. Лет пять назад им огородили площадку, на которой собирались что-то строить. Но стройка так и не началась. Случилась авария на Станции, Катастрофа. Последнее время жизнь в городе начала походить на ту, какой она была до злополучного дня. Так что, возможно, за этим забором, увешанным размокшими обрывками афиш и каких-то политических призывов, скоро опять появятся строительные краны.

Улица была пустынна, ни впереди, ни сзади, насколько хватало глаз, людей не было. Только ободранная собачонка неспешно трусила метрах в двадцати впереди Лёшки, то и дело обнюхивая забор.

Ловко перепрыгивая лужи, Лёшка добрался до перекрестка. Здесь направо. Переулок довольно темный – каждый раз, проходя здесь, Лёшка испытывал не то, чтобы страх, но какую-то неуверенность в собственных силах. По спине пробежал неприятный строй мурашек. Может, это дождь забрался за воротник?

Лёшка поднял глаза. Оказалось, дождь закончился. В быстро затянувшуюся прореху в плотном облачном строе на пару секунд даже неуверенно выглянуло солнце. Светило словно бы испугалось той картины, что увидело здесь, поспешив спрятаться за непроницаемыми свинцовыми тучами.

Лёшка стянул капюшон – утепленный, отороченный искусственным мехом, в нём было нестерпимо жарко и душно, – стряхнул переливающиеся шарики брызг с рукавов и поправил немного сползшую вбок сумку.