Текст книги "Осень в Бостоне"

Белкин посмотрел на часы.

– Смотри-ка, время уже обеденное, как говорят здешние аборигены, пора ланч принимать. Ритуля с утра что-то там стряпала. Пошли перекусим?

– Я бы с удовольствием. Но ведь в субботу ученики у нее – не до гостей хозяйке. Да и мне пора котенка кормить. У тебя следующий свободный день – понедельник? Вот как отоспишься – и подтягивайся. Я заранее водочку в холодильнике остужу, что-нибудь приготовлю по-холостяцки, посидим, потреплемся…

Уже возле дома Белкин остановился, повернул к Городецкому посерьезневшее лицо.

– Разболтался я с тобой, Ефимыч. Делишки мои непутевые – они все в прошлом. А вот без Ритули я жизни своей не мыслю. Столько связывает – и в радости, и в горе… Ты и не знаешь, у нас до Павлика еще сыночек был. Пошел с соседскими ребятами купаться… и утонул. В четырнадцать лет. Ума не приложу как – ведь лучше меня плавал. Когда это стряслось, Ритуля сутки в беспамятстве лежала, а я тупо сидел возле нее, уставившись в окно… И вдруг подлетает к окну большая птица. Какой породы – не спрашивай, не знаю; даже какого цвета – не знаю. Но большая, распластанными крыльями полокна закрыла. Бьется эта птица о раму, влететь хочет, а я сижу, как заколдованный, шевельнуться не могу. Через минуту исчезла, будто растаяла. Ни до того, ни после в мое окно птицы не бились. Ни разу в жизни. Вот ты и скажи, могла это быть душа сыночка?.. Ничего-то мы о самом главном и не знаем… Только ты не проговорись – я Ритуле никогда об этом не рассказывал.

Задумавшийся Городецкий поехал на своем «эскорте» домой. Теперь мотор работал мягко, ритмично. Рассказ Вани о птице, как нитку за иголкой, потянул воспоминания. Встал перед глазами тот вечер в замызганной московской больнице, где лежала мама, вроде бы уже оправляясь от инфаркта. Сидя возле кровати, Городецкий с робкой надеждой вглядывался в ее лицо. А мама нарочито бодрым голосом расспрашивала о каких-то мелких домашних делах: не забыл ли заплатить за телефон, не протекает ли опять потолок в ванной. И вдруг посреди этого пустякового разговора лицо мамы стало отрешенным, глаза уставились вдаль, она, прислушиваясь, замолчала. «Что с тобой?» – испуганно спросил Городецкий. Мама вытянула указательный палец с распухшим подагрическим суставом туда, где смыкались потолок и стенка больничной палаты, глухо выдавила: «Зовут…» Волна немыслимого холода обдала сердце Городецкого, он торопливо забормотал: «Ты сыну нужна – пусть не зовут, не время еще…» Через мгновение мамино лицо приняло обычное выражение. Будто и не помня только что сказанного, она продолжила разговор о протекающем потолке. А наутро больничный врач позвонил Городецкому на работу и сообщил, что сорок минут назад мама скончалась. Наверное, прав был Толстой, когда написал, кажется, в дневнике: «Ни в какие предчувствия не верю, а в предчувствие смерти верю». Где она ждет – эта костлявая с косой? За каким поворотом?

Глава шестая

В воскресенье утром, подождав, пока все рассядутся в кабинете, Стивенс вытащил из стола свою синюю папку. Выглядел он озабоченным.

– К сожалению, за вчерашний день следствие продвинулось ненамного. Как вы, конечно, уже слышали, единственная оставшаяся в живых террористка была убита прямо в больничной палате. За двадцать минут до того, как мы приехали. Вот судебно-медицинское заключение: смерть наступила в результате отравления цианистым калием. Составлен словесный портрет посетительницы, которая принесла яд в больницу. Удалось установить также имя отравленной – Салли Донован. В Челси живет ее муж, по-видимому, не причастный к террористическому акту; они расстались полтора года назад. В его квартире сейчас Милтон и Пол – охраняют свидетеля. Неровен час, и того убрать могут… Сразу после нашего совещания еду туда для допроса; некоторых свидетелей лучше допрашивать в их привычной обстановке, они тогда не так скованы… А как твои дела, Арчи? Что удалось выяснить о тех девяти погибших, у которых кольца с монограммой «ХС»?

– Ну, значит, мы с ребятами собрали вчера кое-какую информацию. Все девять – принадлежали к одной религиозной общине под названием «Храм Сириуса». Отсюда такая монограмма, а восьмиконечная звездочка сбоку как раз изображает этот Сириус. Вчера удалось разыскать и допросить нескольких прихожан из «Храма». Те считают себя христианами, но не признают над собой авторитета ни одной из основных христианских конфессий: католической, протестантской или православной.

Арчи достал из кармана блокнот со своими заметками.

– Главная их идея – близок конец света, когда, как написано в Апокалипсисе, «люди будут искать смерти, но не найдут ее, пожелают умереть, но смерть убежит от них». Поэтому – считают последователи Храма – надо уйти из жизни до того. В этом случае их души спасутся на звезде Сириус. Следует только подождать особого знака на небесах, о котором возвестит их пастырь, пророк Джошуа. Ожидание это длится уже четыре с половиной года. Сектанты, а среди них много состоятельных людей, пожертвовали Храму большие деньги, ведь эти деньги на Сириус все равно с собой не возьмешь. «Храм Сириуса», официально зарегистрированный властями штата как религиозная организация, арендует полуподвальное помещение в одном из зданий неподалеку от станции сабвея «Парк стрит». По утрам сектанты съезжаются сюда для молитвенных собраний. Гибель в минувшую пятницу девяти собратьев была воспринята теми, кого я допрашивал, как происки дьявола. Они считают, что души погибших не сумеют в одиночку добраться до Сириуса – это возможно только после того, как пророк Джошуа узрит знак на небесах. Всем допрашиваемым я предъявлял фотографию кольца с монограммой «АТ» – они мялись, твердили, что ничего не знают, что, мол, лучше спросить пророка.

Арчи улыбнулся.

– К сожалению, того сейчас нет в Бостоне. Допрошенные сообщили, что неделю назад он удалился куда-то, чтобы молиться наедине, но каждое утро звонит в Храм, проверяет паству. Через телефонную компанию было нетрудно установить, что эти звонки – из отеля в Атлантик-Сити. На всякий случай в конце дня я связался с нашими коллегами в штате Нью-Джерси, попросил, чтобы просто понаблюдали за пророком. Но уже в одиннадцать вечера его пришлось арестовать – по обвинению в половой связи с несовершеннолетними. Оказывается, он привез на курорт и поселил в своем дорогом номере двух пятнадцатилетних сектанток из «Храма». При обыске в номере обнаружены также несколько пакетиков с марихуаной. Думаю, находясь сейчас под арестом, пророк будет охотнее сотрудничать с нами, поделится всей известной ему информацией о монограмме «АТ». Если не возражаешь, Крис, я мог бы сегодня слетать в Атлантик-Сити для допроса?

– Арчи, вы все славно поработали вчера. И идея слетать в Атлантик-Сити звучит разумно. Только, пожалуйста, до отлета составь список всех полицейских отделений в Бостоне и пригородах и распредели отделения между ребятами. Пусть они наведаются туда сегодня, потолкуют, покажут словесный портрет дамы, что принесла цианистый калий в больницу, а также фотографии убийц-самоубийц из сабвея. Может, удастся опознать кого-нибудь из них… А я сейчас еду в Челси…

Вчера всю вторую половину дня Милтон и Пол наблюдали за квартирой Донована. Из их машины, припаркованной у противоположного тротуара, был виден длинный одноэтажный фасад, унылый ряд окон с давно не крашенными рамами, обшарпанные двери квартир, выходящие прямо на улицу. Милтон послал Пола проверить двор. Вернувшись, тот сообщил, что у квартир выхода во двор нет, туда смотрят только небольшие оконца – по-видимому, из ванной комнаты и из кухни.

Квартира номер семь – в отличие от соседних – не подавала признаков жизни, никто не заходил туда, не выходил, занавески безжизненно висели на окнах. Дома ли хозяин? Милтон достал мобильник, набрал номер.

– Позовите, пожалуйста, Нэнси, – голос Милтона звучал игриво; он подмигнул Полу. – Ошибся номером?.. Извините.

Милтон отключил мобильник.

– Усталый мужской голос. Тот ли, кого ищем? И один ли он там?.. Спешить не будем. Авось выйдет, пройдется куда-нибудь. Подождем… – Милтон потянулся, откинул поудобнее спинку сиденья. – Хорошее имя – Нэнси. Да и сама она – красотка хоть куда. Везучий ты, Пол.

Пол смущенно хмыкнул. Женщин в его жизни еще не было. Нравилась ему, правда, одна разбитная студенточка на их курсе в колледже, но он так и не решился открыться ей в этом. А теперь вот колледж позади. Видимо, по характеру Пол пошел не в отца.

– Ты в Америке родился или приехал откуда? – спросил он Милтона.

– В Америке – имею законное право выдвигать свою кандидатуру на пост президента Соединенных Штатов. Родители – из Вьетнама. От коммунистов бежали, в газетах тогда существовал такой термин «лодочные люди».

– А вот мне президентом не бывать, – улыбнулся Пол. – Шестилетним привезли из Советского Союза… Выходит, и твои, и мои родители знают, что такое коммунизм, не понаслышке…

Только к вечеру они взяли Герберта Донована – прямо на улице, когда тот, прихрамывая, с сумкой в руках заворачивал за угол в соседний супермаркет. Милтон и Пол подошли к нему с двух сторон, Милтон назвал себя, показал удостоверение ФБР. Донован послушно вернулся с ними в квартиру. Милтон быстро осмотрел ее: в спальне неприбранная кровать, грязные носки валяются в углу; на кухне – на столе и в раковине – гора немытой посуды.

Донован молча сидел у кухонного стола, глаза сквозь толстые стекла очков выглядели испуганными, беззащитными.

– Сэр, не волнуйтесь, пожалуйста. Вы нам нужны как свидетель, для опознания. Мы нашли ваш телефонный номер на бумажке, засунутой за подкладку дамской сумочки… Вы знаете эту женщину? – Милтон выложил на стол фотографии женщины, убитой утром. Донован, близоруко вглядываясь, наклонился над ними, через мгновение вскрикнул:

– Салли!.. Что с ней? Она в больнице?

– Вы знаете ее?

– Она – моя жена. Мы расстались полтора года назад. Что с ней?

– Сэр, вынужден вас огорчить – она умерла. Ее отравили. Мы ищем тех, кто это сделал. Вы должны помочь нам.

– Салли умерла!.. Я же говорил ей, я говорил! – очки Донована упали на стол, крупные слезы брызнули из-под прикрытых век. – Я все вам расскажу, теперь мне нечего бояться за ее жизнь!.. Только не сейчас, не сейчас… Салли умерла!

Донован забился в истерике. Милтон вышел на улицу. Вечерело, на чистом небе появились первые звезды. Сев в машину, Милтон достал мобильник, позвонил Стивенсу, коротко рассказал обо всем.

– В таком состоянии допрашивать его не стоит. – Стивенс помолчал. – Сделаем так: пусть придет в себя, проспится, а утром я сам приеду. Вы с Полом останетесь в квартире. Объясните хозяину, что это в его интересах. Может, мои опасения преувеличены, но уж очень не хотелось бы, приехав завтра, обнаружить еще один труп.

Всю ночь Милтон и Пол бодрствовали по очереди. Утром, в десятом часу, невыспавшийся Милтон увидел в окно машину Стивенса, тормозившую у тротуара, и вышел, чтобы встретить шефа.

– Как Донован? – спросил Стивенс.

– Лучше. Ночью часто стонал во сне. Рано утром Пол сбегал в супермаркет, мы все вместе позавтракали, выпили кофе. Потом втроем навели хоть какой-то порядок на кухне, перемыли гору посуды. Сейчас Донован выглядит намного спокойнее, ждет вас.

– Никаких посетителей не было?

Милтон замялся.

– Посетителей не было. Но кое-что показалось подозрительным. Около полуночи я дремал на кухне, а Пол вышел на крыльцо подышать свежим воздухом. Вдруг смотрит – останавливается возле дома машина. Уже дверца приоткрылась, водитель выйти хотел. А потом дверца захлопнулась, и машина укатила. Возможно, машина эта и не имеет к Доновану никакого отношения. Но, предположим, кто-то хотел навестить его – увидел на крыльце незнакомца, изменил планы. Конечно, тут я виноват, надо было Пола предупредить, чтобы не высовывался. Что за машина, он по ночной поре не разобрал. Вроде бы, черного цвета, большая.

– Да, высовываться не стоило, – недовольно хмыкнул Стивенс.

На кухне, поздоровавшись, Стивенс уселся за стол напротив Донована. Сбоку устроился Милтон, положил перед собой ручку, привезенные Стивенсом бланки допроса, диктофон. Стивенс разъяснил права свидетеля: не отвечать, если ответ может быть использован против самого свидетеля; отложить допрос, если считает необходимым присутствие адвоката.

– Нет, адвокат мне не нужен, – отозвался Донован.

Ему еще раз были предъявлены фотографии, и он подтвердил, что на них его жена Салли. Стивенс уложил фотографии в пакет, вздохнул.

– Примите мои искренние соболезнования, мистер Донован… Сегодня утром получено официальное судебно-медицинское заключение: вашу жену отравили цианистым калием. Кто это сделал? Зачем?.. Буду благодарен за любую информацию, которая поможет выйти на след преступников.

– Кажется, я их знаю, – Донован снял очки, устало потер веки. – Только разрешите начать с начала, так мне будет легче не упустить какую-нибудь важную для вас деталь.

– Конечно, конечно, – согласился Стивенс.

– Мы поженились двадцать три года назад, когда меня, военного фельдшера, демобилизовали из армии после ранения в ногу во время вьетнамской войны. Салли была на четырнадцать лет моложе, милая, чистая, доверчивая девочка. Через год у нас родилась дочка – к несчастью, болезненная, с каким-то тяжелым пороком сердца. Салли любила ее безумно, возила по всевозможным врачам, даже знахарям. Но дочка умерла в двухлетнем возрасте. Больше детей у нас не было… В отличие от меня Салли – из религиозной семьи. После трагедии с дочкой она стала все отчаяннее погружаться в религию. И тут на беду встретила случайно свою давнюю школьную подружку. Та уже была членом этой проклятой секты.

– Какой секты?

– «Семья небесной любви». Салли посетила пару раз их молитвенные собрания. Их пастырь, так называемый апостол Теофилус, имел с ней долгую беседу… Короче, в один прекрасный день Салли твердо сказала, что будет жить в секте, ибо там – истина. Что мне оставалось делать? Я любил ее, она была центром моего мироздания. Мы продали наш маленький домик здесь, в Челси, отдали деньги в секту и перебрались туда. Спали на полу – апостол учил, что чем неприхотливее здешняя жизнь, тем больше воздастся в жизни небесной. Да и ждать переселения туда оставалось недолго. Апостол обещал заранее возвестить о конце света, чтобы все его последователи успели вместе уйти из этой жизни и попасть прямо в руки Божьи. Дни проходили в работе на ферме, где жила секта. К вечеру начинались многочасовые молитвенные собрания. Раз в неделю надо было ходить на исповедь к апостолу, рассказывать без утайки о себе и о том, что заметил за другими членами секты. По сути это были еженедельные доносы друг на друга. После исповеди апостол изрекал, могу ли я иметь близость с моей женой в течение следующей недели, сколько раз и каким способом.

Донован зябко повел плечами.

– Ради Салли я, наверное, и дальше терпел бы эту мерзость. Но недель через шесть после нашего переселения в секту случилось особо долгое молитвенное собрание, на всю ночь. Оказывается, такие собрания проходили в секте раз в два месяца. После бесконечных молитв и песнопений, уже под утро апостол вынес в молитвенный зал большой золотой кубок, наполненный странно пахнущей жидкостью. Каждый должен был отпить из кубка. Я взял жидкость в рот, но не проглотил – отойдя в угол, незаметно выплюнул. Наверное, к жидкости были подмешаны какие-то галлюциногены. После этого члены секты, уже одурманенные многочасовыми исступленными молитвами, окончательно потеряли контроль над собой, начали возбужденно приплясывать на месте, выкрикивать что-то невнятное. И тут апостол приказал всем раздеться догола. Мне было так стыдно… из-за Салли. Чтобы не обнаружить, что я сохранил способность контролировать себя, я тоже разделся. Апостол включил какую-то громкую ритмичную музыку. Сначала стоя, а потом упав на пол, члены секты задергались под музыку быстрее и быстрее… И начался свальный грех. Спасая Салли, я прикрыл ее своим телом. Но через несколько минут метавшийся по залу апостол заметил это и, отбросив меня, швырнул Салли в объятия двух корчившихся рядом мужчин с выпученными глазами. Она, одурманенная, ничего не понимала… Я закрыл глаза, я не мог этого видеть.

– А сам апостол тоже участвовал в оргии?

– Нет, он только бегал по залу, выкрикивал что-то, на губах пузырилась пена… Знаете, мне кажется, у него какие-то неполадки по этой части.

Донован помолчал немного.

– На следующий день, наедине с Салли, я сказал, что мы должны уйти. Она отказалась. И я ушел, вернее, сбежал один. Умолял ее звонить, оставил ей бумажку с нашим прежним телефонным номером – потом, поселившись опять в Челси, я попросил телефонную компанию установить в моей квартире телефон с этим же номером.

– Салли звонила?

– Ни разу. Но, как видите, хранила бумажку, спрятав за подкладку сумочки. Выходит, я для нее еще что-то значил, – Донован всхлипнул. – Как ни странно, только после ухода из секты я стал истинно верующим. Каждый день молился за Салли. Но ни в какую церковь не ходил; думаю, не это главное. Церквей много, а Бог – один. Главное – иметь Его в сердце своем.

– Больше вы апостола не видели?

– Месяца через два после моего ухода я неожиданно столкнулся с ним возле местного супермаркета. Все-таки разыскал меня… Подошел, негромко сказал, что я должен молчать, забыть все, что видел. Иначе – Салли умрет. Глаза гипнотизирующие, безжалостные. Я знал: он не шутит. Живя в «Семье небесной любви», я слышал глухие разговоры, как свято беспощаден может быть апостол к упорствующим в заблуждениях. Вроде бы, за год до нашего там появления одна сектантка родила ребенка – кажется, у того было шесть пальчиков на руке. Апостол объявил это знаком антихриста и велел матери утопить малыша в ванне. Но она никак не могла решиться. Тогда по приказу апостола три фанатичных сектанта вошли ночью в комнату, где та спала, и зарезали: три удара ножом в горло – во имя Святой троицы; по удару в каждую грудь – за то, что кормила антихриста. А ребеночку проткнули сердце деревянным колом. Тела потом закопали во дворе, где-то возле баков с мусором.

– Вы знаете адрес фермы?

– Это на окраине Шэрона, недалеко от Девяносто пятой автострады. Адреса не знаю, но как туда ехать, могу показать.

Стивенс достал из пакета и положил на кухонный стол словесный портрет женщины, что навестила Салли Донован в больнице.

– Знакома вам?

– Запамятовал, как ее зовут. Это помощница апостола. Тот лишь изредка оставался ночевать на ферме, чаще, после вечерних молитвенных собраний, уезжал куда-то. И она вместе с ним.

– Помощница принимала участие в той оргии?

– Самое активное.

– Апостол приезжал и уезжал на машине?

– Да.

– Не помните номер машины или хотя бы марку?

– К сожалению, в этом смысле от меня проку мало – зрение никудышное, – Донован ткнул пальцем в толстые линзы очков. – Видите: восемь диоптрий… Помню только, что это была большая машина черного цвета.

Стивенс многозначительно посмотрел на Пола. Тот виновато опустил голову.

– Машина всегда останавливалась за воротами фермы, апостол выходил, а машина уезжала. Если он не собирался ночевать на ферме, машина к ночи опять появлялась за воротами.

– Значит, был шофер?

– Да. Но он никак не участвовал в жизни секты на ферме. Кроме апостола и той помощницы, шофера никто не знал.

Стивенс достал из пакета фотографию кольца с монограммой «АТ», показал Доновану.

– Такие кольца носят все члены секты, – объяснил тот. – «АТ» означает Апостол Теофилус, а человеческая фигурка с крыльями изображает ангела, который возвестит о конце света.

– Как апостол выглядит?

– Выше меня примерно на полголовы, широкий в плечах, физически очень сильный. Всегда был одет в сутану с капюшоном. Иногда капюшон соскальзывал, и становилась видна большая, бугристая, совершенно лысая голова. Когда во время проповеди он подымал руки вверх, рукава сутаны опадали, обнажались предплечья, сплошь покрытые татуировками: змеи там всякие, черепа, ножи. Вот, вроде бы, все, что помню…

– Мистер Донован, вы предоставили очень ценную информацию. Но ваша помощь еще будет нам нужна. Следует создать словесный портрет апостола. Также вам предстоит печальная обязанность – официально опознать тело Салли в морге. Но это все потом. А сейчас, не откладывая, мы едем с вами на ферму. Боюсь, там нас ждут не очень веселые открытия.

Стивенс достал мобильник, набрал номер своего отдела. Ответила секретарша.

– Значит, Арчи уже улетел, а остальные разъехались по полицейским отделениям? Так… Прямо сейчас свяжись с ребятами. Пусть отложат свои беседы в полицейских отделениях. Передай мой приказ: через час всем быть в Шэроне. Там городская библиотека есть – встречаемся у входа, на парковке.

Стивенс посмотрел на часы. Повернулся к Милтону, Полу и Доновану.

– Едем!