Текст книги "Блики"

2

По пути в кладовую, Марина поправляет волосы перед зеркалом в коридоре, замечает, что ее лицо помолодело, на щеках кожа едва заметно розовеет румянцем, глаза искрятся энергией, желанием отдаться. К тридцати годам женщина понимает, насколько для нее важен хороший секс, романтические иллюзии, если они были, рассеиваются, и она даёт возможность своему ещё молодому телу действовать инстинктивно, почти не пытаясь его контролировать. Спустившись в подвал, она стучится в каморку, в которой хранится постельное бельё, тихо ударяя костяшками пальцев в дверь, но с достаточной силой, чтобы Джохар услышал их секретный код. Он отодвигает шпингалет и с жадностью принимает ее в свои объятия, затаскивая ее внутрь, приподняв над полом правой рукой, одновременно левой захлопывая дверь и возвращая щеколду на место. Теперь она в его власти, помех больше нет, и от этой мысли Марина чувствует, как растет ее возбуждение. Она скидывает с себя халат, стягивает рабочую блузу. Его дыхание становится глубже и, пока она снимает свои штаны, Джохар успевает полностью раздеться. Стеллаж со стопками белого, выглаженного белья, его приятный запах, сквозь который начинает пробиваться резкий терпкий аромат пота Джохара. Он помогает ей сдернуть с ног шелковые трусы, присев на колено, потом распрямляется, поворачивает ее к себе спиной, запускает правую руку под бюстгальтер, мнет грудь, пощипывает соски. Своими упругими ягодицами, результатом многократных занятий в тренажерном зале, она чувствует его горячий член. Чуть отступив, он прижимает ладонь к ее набухшим половым губам, проверяя, насколько у неё там влажно и сразу вслед за этим входит в неё грубым резким толчком. Несмотря на быстрый ритм его движений, Марина знает, что он не кончит, пока она сама не начнет скулить и дрожать от охватившего её оргазма, невнятно умоляя его остановиться.

3

Им так понравилось уединяться в кладовой, что они стали делать это почти каждую смену. Марине даже кажется, что её восприятие времени стало меняться, словно сплавляя все дни в один, бесконечный, наполненный интенсивными ощущениями.

– Эй, ты где была? – говорит ей попавшийся навстречу врач, Николай Николаевич, седой, начавший сдавать мужчина, когда она идет обратно в отделение, стараясь унять дрожь в бедрах. Эта дрожь и слабость в ногах сохраняются довольно долго, если оргазм был действительно сильным, а в этот раз он таким и был – Ещё утром надо было побрить голову тому парню, – Они вместе входят в палату и врач показывает взглядом на койку Артура – у него операция в 17.00. Он уже и так три дня провалялся, ты же не хочешь, чтобы операцию из-за тебя отложили снова?

– Голову должна брить санитарка, а не я!

– Маргарита сегодня не вышла, остаешься ты и Джохар. Можете монетку подкинуть. Где он кстати?

– Откуда мне знать! – она действительно не знает, наверное, он пошел до автомата с кофе или в курилку, чтобы похвастаться перед друзьями, как он ее только что отодрал. Другие санитары-мужчины и некоторые врачи как-то странно стали на нее смотреть, иногда на их лицах непроизвольно появляется ухмылка – раньше она её не замечала. Он что-то разболтал или ей только кажется?

– И позвони его родственникам, я вчера пять раз набирал его мать, но она не берет трубку. Может быть, в регистратуре смогут найти другие контакты. Чувствую, наши нейрохирурги его угробят. А у нас нет разрешения на операцию от его родни.

– Больше ничего не надо? – стараясь его поддеть, спрашивает она.

– Нет, сделай пока это!

4

За несколько дней до того, как в Православный госпиталь привезли Артура, рано утром, в небольшом холле Николай Николаевич, похудевший, измотанный болезнью и бессонницей, собирает на планерку всех работников отделения реанимации и интенсивной терапии, чья смена выпала на этот день: пятерых врачей, Маргариту, Марину, Джохара, других сестер и санитарок. Все эти люди, его коллеги, вызывают в нем сейчас только раздражение своими суетливыми движениями, своими произнесенными шёпотом фразами, которые он не может разобрать. Заведующий реанимации в отпуске и Николая Николаевича оставили за главного – сейчас он должен представить всем новую медсестру-санитарку, студентку, решившую подработать и заодно пройти летнюю практику и почему-то выбравшую для этого их госпиталь.

– Это Вера, знакомьтесь, – уставшим голосом произносит он, – она будет работать в нашем отделении, выполнять обязанности младшей медсестры, покажите ей все, объясните, как и что она должна делать. Маргарита, ты возьмешь ее под свой контроль, поняла?

Еще главврач просил его напомнить, что персонал не может отлынивать от выполнения своих обязанностей несмотря ни на что, но Николай Николаевич не находит в себе сил, чтобы обвинить этих собравшихся перед ним людей в плохой работе. Да, больным не всегда перестилают постель два раза в день, как должны, не всегда их достаточно тщательно моют, статистика смертей у них значительно выше, чем в других больницах, но и финансируется их госпиталь кое-как, зарплаты низкие. Он ухмыляется, представляя, что мог бы в своей речи воззвать к христианскому долгу каждого человека. Какие бы были изумленные лица у этих людей, либо суеверных, либо не верующих вообще!

5

– Пойдем со мной, – говорит Вере Маргарита, – Я покажу тебе, где мы будем работать, – они идут по тусклому коридору госпиталя и Маргарита чувствует себя гидом по преисподней – Всего у нас в отделении пять палат интенсивной терапии по две-три койки в каждой, большой зал, где лежат все те, кому не хватило мест в нормальных палатах. Такое часто случается, особенно после праздников. Там сейчас работают Марина и Джохар.

Вера, студентка третьего курса, внимательно слушает все, что ей говорит опытная медсестра, постоянно кивая, поддакивая. Решив подзаработать за летние каникулы и не найдя других вакансий, она устроилась на должность младшей медицинской сестры, в просторечии – санитарки, предупредив заранее, что проработает только два месяца. Кроме скромного заработка, ей это позволит получить зачет за практику. Маргарита, уже ставшая забывать тот период своей жизни, когда она не работала в этом аду, радуется, что сможет хоть на время переложить самую сложную работу на новенькую: мытье полов в палатах, кормление больных, уборку мочи. Она испытывает к молодой студентке смешанные чувства – с одной стороны, ей немного жаль девочку, ведь та явно не готова к тому, что её ждет на этой работе, с другой – она испытывает зависть, ведь Вера учится на врача, и медсестрой-санитаркой пробудет только два месяца.

6

Они заходят в первую палату. Здесь два пациента – парень, напившийся на день города и решивший вскарабкаться на столб под одобрительные возгласы и улюлюканье друзей и в результате получивший сильный ожог от удара электрическим током (эту историю Маргарита успела рассказать, пока они шли с Верой по коридору), и склонная к полноте девочка, из шеи которой торчит множество дренажных трубок с гноем.

– У нее болел зуб, врач ей его вырвал, промыл, как мог, гнойник, сказал не переохлаждаться, укреплять иммунитет, – сделав небольшую паузу, Маргарита, сорокалетняя еврейка с усами и очень своеобразным для слуха Веры выговором, продолжает: – Но на школьный выпускной она решила последовать примеру остальных и искупалась в озере, в еще студеной воде. В итоге её иммунитет дал сбой, гной попал в средостение и вуаля! Посмотри на нее теперь!

Вера кивает, стараясь изобразить на своем лице сострадание, но с трудом скрывая отвращение от увиденного: припухшая шея, вся в кровоподтеках и дырах с точащими из них трубками, следы йода, похожие на синяки, липкий гной.

– Состояние после операции критическое, тебе нужно будет постоянно промывать ей эти трубки, чтобы они не забивались, – переходя к главному, говорит Маргарита, – Чуть позже я тебе покажу, как это делать.

Вера опять кивает, продолжая смотреть на пациентку.

– Да, поначалу неприятно, потом привыкаешь, – Маргарита кладет руку на спину Вере, – Идем дальше, там тоже интересно.

7

Во второй палате лежит худощавый лысый старик, не пришедший в сознание после инсульта и операции, пытавшийся покончить с собой парень лет тридцати и мужчина с раздувшимся лицом, найденный избитым до полусмерти в лесу. Вкратце описав события, приведшие их сюда, Маргарита показывает Вере, как нужно ухаживать за больными.

Взяв все необходимое, они подходят к койке старика с инсультом. Маргарита осторожно поворачивает его голову вбок, так, чтобы не сместить трубку, торчащую из его большого, крючковатого носа, затем открывает ему рот и, мельком взглянув на Веру, чтобы убедиться, что она внимательно смотрит, с помощью марлевой салфетки обхватывает левой рукой его язык и оттягивает его наружу.

– Если бы у него были зубы, мы бы сейчас их стали чистить вот этой одноразовой щеткой. Но их, к счастью, нет, да и если бы были, не всегда у нас есть время на такой тщательный уход.

Вера смотрит на толстый налет на языке и серые дёсны. Маргарита отпускает язык, выбрасывает марлю, берет большой шприц и набирает в него розоватый раствор марганцовки, подкладывает под щёку старика поддон, оттягивает угол рта шпателем, надавливает на поршень: тонкая струйка омывает полость рта и стекает по бескровным губам в поддон вместе со слюной, тягучей, мутной.

– Вот и всё, главное не попасть в дыхательные пути, – говорит Маргарита, стараясь приободрить Веру, которой поначалу все кажется очень сложным, – Теперь протираем глаза.

Она поворачивает голову обратно, слегка запрокидывает ее назад, сдвинув подушку под шею, потом ставит уже грязный поддон под затылок, берет ватку, смачивает ее водой и трёт старику веки: прозрачные капли стекают по его вискам, затем падают в поддон, растворяясь в розоватой водице, смешиваясь со слюной.

8

Закончив с головой старика, Маргарита смотрит на часы – десятый час, из пищеблока уже привезли банки с питательными смесями и нужно кормить больных, пока еда совсем не остыла.

– Так, тело помоем потом, сейчас давай кормить их. Вас учили, как это делать через зонд? – Надев свежие перчатки, но не помыв перед этим руки, как того требует руководство для медсестёр, она берет уже введенную через нос трубку, отсоединяет свободный конец от шеи старика, отлепляя пластырь, затем снимает зажим и подключает воронку для питательной жижи. Из горла старика доносится неприятный хрип. Положив воронку в лоток, они идут в коридор за банками с жидким питанием.

– Можно кормить через воронку или с помощью шприца Жаннэ, кому как больше нравится, – говорит Маргарита, приподнимает силиконовую воронку и выливает в нее содержимое стакана: питательная смесь течет по трубке, исчезая в носу старика.

Закончив кормление, Маргарита возвращает на место зажим, чтобы содержимое желудка ненароком не вытекло обратно, снимает воронку и оборачивает конец трубки стерильной салфеткой, потом цепляет ее к шее куском пластыря.

– Видишь, все просто, – говорит она, – Следующего кормишь ты.

Вера подходит к избитому мужчине, проверяет по отметке маркером, сделанной на трубке у его разбухшего сломанного носа, не сместился ли зонд, затем, повторяя действия своей наставницы, начинает кормить его через трубку: жидкое, еле теплое питание плохо проходит через узкую часть силиконовой воронки и ей приходится долго ждать и мять ее, проталкивая содержимое – смесь теплого молока, сырых яиц, сахара и спирта – в искусственный пластиковый пищевод.

– Может взять шприц? – спрашивает Вера.

– Нет, так не должно быть, надо сказать врачу, что пища не проходит, – отвечает Маргарита и уходит, оставив Веру в палате наедине с пациентами.

9

Накормив больных в трех палатах, сделав десятиминутный перерыв и выпив чая в сестринской, Вера и Маргарита опять идут к старику, чтобы закончить начатое. Кроме него, им еще нужно помыть семерых больных и перестелить им бельё, так что времени в обрез. Они подходят к койке старика, убирают с него простыню. Дряблая кожа жёлтого оттенка висит на его худом теле складками, между бедер видны бледно-коричневые сгустки кала.

– Так, я сейчас наклоню его набок, а ты достанешь простыню, поняла?

Вера кивает, стараясь побороть приступ тошноты, вызванной очень сильным запахом. Маргарита, взяв старика за левое плечо, поворачивает его на правый бок, придерживая за спину. Вера с силой тянет простыню на себя так, что старик чуть не переворачивается на живот, но Маргарита успевает его подхватить.

– Не так резко. Давай, постели клеенку и подставь под его зад судно! – Вера спешно выполняет это распоряжение, и Маргарита кладет тело старика обратно на спину. – Этот еще легкий, вот с тем боровом из третьей палаты, который после аварии, придется повозиться.

Они обмывают старику запачканные калом бедра, ягодицы, мошонку, половой член, быстро протирают остальное тело водой с уксусом, насухо вытирают его, меняют постельное бельё. Потом начинают делать всё то же самое с его соседом по палате – тридцатилетним парнем, пытавшимся покончить жизнь самоубийством. Он приходит в себя и пристально смотрит на Веру в тот момент, когда она промывает ему рот. Она слегка вздрагивает от неожиданности, но продолжает делать свою работу под присмотром севшей рядом Маргариты.

10

Когда они, уже изрядно уставшие, стоят напротив койки здоровенного мужика из третьей палаты, почти все части тела которого закованы в гипс или перемотаны, к ним заходит врач, похожий на рыжего борова (его имя Вера еще не запомнила):

– Поменяйте белье у старика из второй палаты, там невозможно дышать! – говорит он раздраженно.

– Мы только что поменяли! – с удивлением и злобой бросает ему в ответ Маргарита.

– Да, правда? Идите посмотрите, он весь в говне!

– Бл…, он чет постоянно срется. Его та смена чем кормит?

– Я откуда знаю! – Округлив глаза, говорит врач, и Вере кажется, что веснушки на его лице темнеют. Он, как и другие врачи отделения, уже давно привык к этим вспышкам ворчливого негодования и знает, как правильно на них реагировать.

– Ладно, сейчас поменяем. А с этим что делать? – втроем они смотрят на двухметрового мужика с исковерканным после аварии телом: его ноги и руки подвешены в воздухе с помощью специальных креплений, из забинтованных ран сочится кровь.

– Идите уберите там, а потом позовете меня с Джохаром, – мрачно произносит врач, – Будем вчетвером его ворочать.

11

К трем часам дня Вера чувствует себя полностью выжатой. Она знала с чужих слов, что работать в реанимации тяжело, но всё-таки не представляла, насколько. Сидя в сестринской и машинально жуя принесенный из дома бутерброд, она думает, хватит ли ей сил, чтобы помыть пол в палатах – Маргарита сказала, что она должна успеть сделать это до четырех. Ноги ноют от усталости, голова гудит от обилия впечатлений. Переломанные израненные беспомощные тела больных ждут своей участи, безрадостной для большинства – их отделение, словно сортировочный центр, еще одна, зачастую последняя развилка судьбы, исподнее жизни. Она обменивается в соцсетях несколькими эмоциональными сообщениями со своими подругами однокурсницами, затем тяжело вздыхает и идет одевать перчатки для мытья полов.

12

Проработав сутки, Вера, как только оказывается дома, сразу идет в душ и долго стоит там под струями теплой воды, несколько раз намыливая свое тело, чтобы смыть запахи, прилипшие к ней за время дежурства. Старая чугунная ванная со стертой эмалью, какой-то вредоносный грибок, поселившийся в вечно мокрых углах. Вода еле течет, кажется, она вот-вот иссякнет, напор очень слабый.

Первый из двух выходных Вера проводит в постели, то погружаясь в глубокий сон, то дрейфуя на его поверхности под аккомпанемент телевизора: бесконечная череда плохих новостей: теракты, катастрофы, рост протестных настроений в обществе, избитые полицейскими студенты, обострение внешнеполитических конфликтов, все более успешные попытки фальсифицировать реальность, массовая, хорошо управляемая истерия. Столько пустых слов и столько крови. Уже вечером, когда начинает темнеть, она заставляет себя встать и поесть. В этой квартире она снимает комнату у семидесятилетней старухи-пенсионерки, но сейчас ее нет, она уехала к себе на дачу. Дай ей Бог здоровья, сдает дешево, не лезет не в свои дела, иногда делится воспоминаниями, довольно любопытными, умеет быть откровенной, но не навязчивой.

Второй день проходит также быстро, она пытается читать, но не может сосредоточиться, предлагает подругам встретиться, но у них полно дел вечером и им некогда. В итоге, она ловит себя на том, что уже час смотрит телесериал, причем актеры в нем играют настолько фальшиво, их интонации и выражения лиц настолько неестественны, коллизии так надуманны и пошлы, что раньше бы у нее это вызвало приступ рвоты, но теперь она смотрит на эти бездарные корчи с каким-то завидным бесстрастием. Проблемы простого люда, так их видят создатели сериалов на государственном ТВ. Что, если они правы? Может быть, пока не попадут в реанимацию или в морг, люди так и живут, вечно споря о пустом, играя бездарно прописанные роли, стараясь стать живым воплощением шаблонов успеха и сексуальной привлекательности? Не имея внутри себя ничего, на что можно было бы опереться, эти жалкие создания, порожденные чахлым воображением состарившегося демиурга, судорожно держатся за свои извне навязанные амплуа, ведь только они дают им чувство стабильности в этом хаотичном мире… Вера улыбается своим мыслям, вызванным усталостью и стрессом – ее жизнь, слава Богу, не похожа на этот сериал, она намного сложнее.

13

Будильник звонит в семь, в восемь она уже должна быть на работе, но ей так не хочется возвращаться в этот кошмар, такой обыденный, неизбывный. Два дня назад, когда Вера уже сняла халат и переодела обувь, чтобы пойти домой, Маргарита сказала ей, что первая смена самая сложная, кажется, что она никогда не кончится, мозг, переполненный впечатлениями, растягивает время, но вторая проходит уже гораздо легче, постепенно всё становится рутиной, тело учится выполнять работу на автомате. Но Веру эти слова напугали еще больше, она представила на миг, как всю жизнь будет работать на этом конвейере смерти, перевозить на койках с колесами тела через реку Стикс, словно одна из слуг Харона, постоянно не высыпаясь, превращая свою жизнь в дурной сон. Тем не менее, деньги ей по-прежнему нужны, и она заставляет себя встать и начать собираться, успокоив себя тем, что это всего на два месяца.

– Привет, Вера, хорошо отдохнула? – спрашивает у нее Маргарита.

– Да, замечательно. С чего начнем?

Переодевшись, облачившись в халат, шапочку, натянув рабочие перчатки, они идут в палату, с которой начинали и в прошлый раз. Вера подходит к старику, поворачивает его на бок, Маргарита уже собирается убрать простыню и постелить клеенку, но Вера останавливает ее жестом.

– С ним что-то не то, он какой-то холодный.

– Да нет, тебе кажется, он должен быть живым, – отвечает Маргарита и вытаскивает из-под старика простыню, но в ее голосе нет уверенности, – Хотя, этот восковой оттенок…

К старику подключен какой-то допотопный монитор, который давно работает беззвучно. Похоже, динамик аппарата специально был сломан, кого-то из санитаров сильно раздражал его пронзительный писк. Маргарита нажимает вначале на одну клавишу, потом на другую.

– Ну, пульс, хоть и слабый, у него пока есть, давление тоже еще держится… – говорит она, – Но ты права, давай оставим его на потом, может, нам и не придется его мыть.

Hard candy

Солнечный блик скользит по лобовому стеклу: шорох сдавливаемой покрышками пыли, ослепительное сияние. Глянцево-розовая, словно облизанный леденец машина медленно подъезжает к стоящей на тротуаре девочке. От нетерпения она приподнимается на носочках, на мгновение замирая, потом перекатывается на пятки и вновь привстаёт на носках: небесно-голубые кеды, потёртые, песочного цвета джинсы. Развеваемые ветром волосы, золотистые, пронизанные светом.

Из машины выходит юноша. Едва заметная неестественность его движений, суетливо очерчивающие её стройное тело глаза. Сероватые радужки, пульсирующие точки зрачков. С утра он съел три «синих бабочки» – вместо обычных двух. Остановившись, девочка с интересом смотрит на его приближающуюся фигуру: затянутые в серебристые кроссовки ступни, белая, словно снег тенниска. Чуть приподнятая бровь, мелкие капельки пота на его висках. Треугольное, с острым подбородком лицо, едва заметно проступающий сквозь загар пепельный оттенок его кожи.

Какое-то время они стоят неподвижно, просто разглядывая друг друга. Маленькие влажные язвочки в уголках его розоватого, растянутого улыбкой рта, звёздочка лопнувшего на переносице сосудика. Девочка аккуратно убирает приставшую к его нижней губе чёрную, похожую на лапку насекомого соринку. Её детски внимательное лицо: сощуренные глаза, тонкие губы, чуть задранный кверху нос. Звук перекатываемого во рту леденца, земляничный аромат её дыхания… Жаркий, струящийся от асфальта воздух размывает очертания сужающейся вдаль улицы, почти пустой, покрытой пылью.

Подойдя вплотную, юноша проводит ладонью по её бедру, талии… его чуткие пальцы скользят по спине девочки. Древесно-терпкий, сандаловый запах его духов окутывает её тело, заставляя слегка трепетать тонкие крылья её носа. Выплюнув леденец и привстав на носочки, девочка тянется к его губам: её прикрытые глаза, сладкий вкус её слюны, их сливающиеся в поцелуе языки. Сквозисто-матовая ткань обтягивающего торс топа: торчащие соски её маленьких грудей, ласкающие её спину руки. Их сбивчивое жадное дыхание, соединённые объятием тела. Драгоценные осколки стекла, рассыпанные на светло-сером асфальте.

Хихикая, они залезают в машину. Прохладный кондиционированный воздух заставляет девочку поёжиться: пупырышки мельчайших, вставших дыбом волосков покрывают её предплечья. Она смотрит вдоль устремлённой к горизонту улицы: ярко-красный, вставший на перекрёстке грузовик, резвящиеся на обочине мальчишки. Чуть слышный шум протянувшейся вдали автострады… Мелкие белые таблетки с чрезвычайно чётко оттиснутым рисунком: можно рассмотреть тончайшие жилки, пронизывающие крылья бабочки.

Звякнув пряжкой ремня, юноша расстегивает свои серые вельветовые джинсы: широко открытые в деланном удивлении глаза девочки как бы отказываются верить в происходящее. Её дыхание сбивается, взгляд то и дело перебегает с сосредоточенного лица юноши на его хлопковые, сильно оттопыренные плавки. Приподнявшись, он стягивает их вместе с джинсами до колен: едва уловимый запах свежего пота, чёрные золотистые волосы, их прилипшие к животу завитки.

Ладонь девочки, прохладная и влажная от волнения, обхватывает его член у основания. Большая розовато-лиловая головка с трудом проходит в узкое отверстие её рта: пронизанная нервами плоть, скользящая по языку, её солоноватый привкус. Дыхание юноши учащается, он начинает постанывать: его изогнутые в изнеможении брови, закушенная нижняя губа. Закрыв глаза, он видит порхающих синих бабочек, их переливчатые чешуйчатые крылья. Садясь, они касаются лапками нервных волокон, вплетённых в полевые цветы. Тихое чмоканье сосущей его член девочки, сияющий в замке зажигания ключ, его покачивающийся пластиковый брелок. Влажные от пота бёдра скользят по обтянутому поскрипывающей кожей сиденью: содрогающийся, подающийся на встречу её голове таз, тёплая, обволакивающая слизистая её рта.

Юноша начинает хныкать от удовольствия. Какое-то особое движение её языка заставляет его тело изогнуться: закинутая назад голова, множество разбегающихся по животу мурашек. Горячая, густая струя извергающейся в неё спермы, мучнистой и сладкой, неприятно липнущей к её нёбу, её жадный, но всё равно не успевающий глотать рот. На мгновение его дыхание останавливается.

Достав из бардачка несколько ароматных, словно пропитанных нектаром салфеток, юноша аккуратно вытирает её рот, её маленький острый подбородок. Девочка улыбается: яркие, похожие на разрезанный киви райки внимательно изучающих его глаз. Короткий поцелуй, драгоценные, рассыпанные по асфальту осколки… Их ослепительное солнечное сияние.

Взяв деньги, девочка выходит из машины, и вновь встав на обочине, продолжает раскачиваться, то приподнимаясь на носочках, то перекатываясь на пятки, в нетерпеливом ожидании.

Розовый леденец с серебристыми, идущими из центра трещинками глянцевито светится в пыли.