Текст книги "Скрижаль Тота. Хорт – сын викинга (сборник)"

Digressio IV. Дом Жизни

Тот не любил свой дворец, который был похож на богато украшенную гробницу, постоянно напоминая ему, что вскоре он, как и его предшественники, отправится в Залы Аменти. Первые боги применяли для сооружения своих палат материал, который находился под руками. Это были глиняные кирпичи, высушенные на солнце, в отличие от храмов, которые строили из камня на века. Тот-Джехути не стал оригинальничать. Он тоже после вступления на трон возвел себе дворец из кирпича-сырца, хотя знал, как производится обожженный на огне.

Но одно дело Атталанта, где было много лесов и хватало дров для обжига не только керамических изделий – горшков, мисок, кувшинов, шкатулок, ваз и прочая, а другое – Та-Кемет, где древесины было мало и ценилась она очень высоко. Ведь в сухом климате леса росли долго, а привозить древесные стволы издалека было слишком накладно; естественно, за исключением красного и черного деревьев, стоивших очень дорого.

Ворота Пер-О, дворца Тота-Джехути, были изготовлены из очень прочного дерева, доставленного из Ханаана. Палаты делились на два больших сектора. Первый включал в себя парадные помещения Тота-Джехути и его семейства – тронный зал и большой зал для аудиенций, а также комнаты, используемые «Хозяином дворца» и «Главой регалий правителя», который руководил двором и всеми сложными церемониями. Он отвечал за гарем, многочисленных придворных дам, целую армию служащих, ремесленников, дворцовых рабочих, художников, врачей и парикмахеров. Рядом располагались «Высший суд» и «Палата работ» под управлением дворцового архитектора и строителя флота.

Второй сектор состоял из «Красного дома» (или «Дома вечности»), где находилось управление всеми храмами Та-Кемет, «Белого дома», отвечавшего за казну, «Дома войны», соединенного с армейскими казармами, и «Палаты печати», служащие которой занималась налогами и вели учет земель и различной собственности.

Вокруг дворца был разбит сад с большим прудом, воду в котором регулярно меняли. В садах росли завезенные из других стран деревья, неведомые в Та-Кемет: гранаты, пальмы, ивы, тисы, персики. Тот-Джехути любил наслаждаться в саду прохладой, спасаясь от палящего солнца. Оно было гораздо жарче, нежели на его родном острове среди Океаноса.

В этот день правителя Та-Кемет призвали посетить «Дом жизни». Он находился неподалеку от дворца, и Тот отправился туда ранним утром, по пути наслаждаясь свежим воздухом и росой – редким явлением на берегах Приносящей Ил. Тот-Джехути шел босиком, с наслаждением ощущая, как щекочет ступни тщательно подстриженная трава газона и как холодные капельки животворящей божественной росы словно проникают сквозь кожу в кровь, принося бодрость и отменное настроение.

«Дом жизни» был учреждением, где наряду с математикой, астрономией, архитектурой и другими науками изучалось «необходимое искусство» – медицина. «Дом жизни» следил за здоровьем жителей Та-Кемет, за больницами и местами, где хранились и изобретались всевозможные лекарства.

Жрецы-медики, или «фармаки» (дарующие исцеление), лечили различные лихорадки, болезни живота, водянку, болезни ног и сердца, печени, дыхательных путей, язвы и прочее, не говоря уже о ранениях, полученных на поле боя. В качестве лекарственных средств применялись лук, чеснок, лотос, лен, мак, финики, виноград, сурьма, сода, сера, глина, свинец, селитра, а также обработанные соответствующим образом органы животных, кровь и молоко. Обычно лекарства приготовлялись в виде настоев на молоке, меде и пиве.

По указанию Тота-Джехути опытнейшие медики «Дома жизни» изложили на папирусе самые новые методы лечения разных заболеваний, а дворцовые писцы размножили рукопись, и она была разослана во все храмы Та-Кемет, где жрецы-лекари более низкого ранга начали применять новшества на практике. В папирусе содержалось множество рецептов и предписаний для лечения различных болезней, давались советы, как спастись от укусов насекомых и животных, содержались указания, как избавиться от морщин, удалить родинки, усилить рост волос и тому подобное. Все без исключения медицинские рецепты сопровождались соответствующими магическими заклинаниями и заговорами для каждого конкретного случая.

В рукописи были представлены наставления, как определить болезнь, как производить обследования и как брать анализы. Для успешного лечения предписывалось подробно записывать данные наблюдений за больным. После обследования жрец-лекарь должен был сообщить родственникам пациента, сможет он его вылечить или нет.

Медики-фармаки Та-Кемет пользовались таким высоким авторитетом, что иногда отправлялись в соседние страны по приглашению их владык. Поначалу лекари проходили обучение в медицинских школах, а затем учились у старших, более опытных жрецов-медиков, проживая некоторое время в их семьях. Лучшие лекари становились придворными хранителями жизни и здоровья правителя и его семьи.

Тота встретил главный жрец «Дома жизни» Джед-Пта-Хор-иуф-анх[60]60
  Джед-Пта-Хор-иуф-анх – сказали Пта и Хор – он будет жить (др. – египет.).


[Закрыть]. Это был опытнейший лекарь, под надзором которого происходило бальзамирование усопших придворных высокого ранга и правителей септов[61]61
  Септ, сепат, джатт – название административной единицы (области) Египта в глубокой древности. Позже септ получил греко-римское название «ном» или «номос».


[Закрыть] Та-Кемет и который делал самые сложные операции.

Нетерпеливым жестом прекратив приветствие – длинное перечисление своих титулов, – Тот-Джехути спросил:

– Почему я потребовался «Дому жизни»? Притом столь спешно.

Жрец поклонился и ответил:

– Великий воин Аменемиби в тяжелом состоянии. Мы сделали все, что могли, но такие раны могут лечить только боги…

Отряд Амона под командованием Аменемиби сражался с амореями[62]62
  Амореи, амориты – кочевой западносемитский народ древней Передней Азии, говоривший на аморейском языке. В XIX в. до н. э. амореи создали в Месопотамии три царства с центрами в Вавилоне – Иссин, Эшнунна и Ларса, которые были объединены в следующем столетии под началом царя Хаммурапи.


[Закрыть], которые напали, как всегда неожиданно и коварно, на города, расположенные в устье Приносящей Ил.

– Что с ним? – встревожился Тот.

– Пробита голова… Аменемиби без сознания. Чтобы он не умер от боли, я дал ему маковое молочко, как и рекомендуется. Сначала на рану положили свежее мясо косули, на второй день, как предписано, мясо сменили. На третий день начали смазывать рану жиром, смешанным с красным потом гиппопотама, затем лучшим медом, который только могли найти в Та-Кемет, – от пчел с горы Сайна…[63]63
  Сайна – священная гора Синай. Почитаема христианами, иудеями и мусульманами всего мира. Именно здесь Бог ниспослал Моисею 10 заповедей.


[Закрыть] И все бесполезно.

– Веди!

Жрец-лекарь едва поспевал за размашисто шагающим правителем Та-Кемет. Тот-Джехути был мрачен, как грозовая туча. Аменемиби был одним из лучших военачальников, и его уход мог внести разлад в отряд Амона. Воины любили своего храброго начальника и повиновались ему беспрекословно. Заменить его было некем. Любой другой на месте Аменемиби мог быть только его бледной тенью.

Длинный коридор привел Тота в просторное светлое помещение. Это была святая святых «Дома жизни», где жрецы-лекари проводили самые сложные операции.

Здесь стояли столы с разложенными на них медными хирургическими инструментами, в одной стене находилась длинная ниша с лекарствами в флаконах, необходимыми при операциях, а между двух окон, прямо напротив входа, высились каменные изваяния богов: Тауэрт, богини родовспоможения, в образе самки гиппопотама, шакалоголового Анубиса, покровителя бальзамирования, Дуамутефа – бога души и желудка, Исиды – покровительницы новорожденных, и Сохмет: она была одновременно богиней войны и исцеляющей травмы и раны.

Аменемиби находился в забытьи, время от времени бормоча что-то несвязное. Тот-Джехути осмотрел рану – она была ужасной! – и огорченно покачал головой. Если не принять срочные, действенные меры, его лучший военачальник будет парализован.

Правитель Та-Кемет после недолгого раздумья принял решение.

– Открой «Комнату богов»! – приказал он главному жрецу «Дома жизни».

Джед-Пта-Хор-иуф-анх поклонился, но исполнять приказание не спешил. Впервые в жизни жрец воспротивился указанию живого божества и покровителя медицины, коим считался Тот-Джехути.

– Повелитель, это невозможно! – сказал жрец, стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно мягче.

– Почему?

– Лекарства в «Комнате богов» предназначены только для твоей милости! К тому же их осталось совсем немного, а сделать новые мы не в состоянии. Боги унесли секрет их изготовления в Залы Аменти.

Тот поморщился. Жрец был прав. Это было большим упущением Гора-Сокола, который не успел передать рецепты таких эффективных лекарств будущему правителю Та-Кемет. Но Тот-Джехути догадывался, почему так случилось. Скорее всего, эти лекарства можно изготовить только там, откуда пришли Первые боги.

Но он не мог потерять Аменемиби! И потом, зачем ему лекарства, которые лечат раны, если он уже давно не возглавляет войска в сражениях? Что ни говори, а неумолимое время берет свое…

– Открывай! – снова решительно приказал Тот.

Жрец сокрушенно вздохнул, но больше спорить не стал.

Комнатка была небольшой, но хорошо защищенной – толстенные каменные стены, дубовая дверь, обитая медью, и хитрый замок, ключ от которого Джед-Пта-Хор-иуф-анх носил на шее в футляре, представлявшем собой украшенную эмалью фигурку бога Пта. В «Комнате богов» находился лишь один сундук из черного дерева, обитый неизвестным металлом, похожим на электрум, только несколько иного цвета.

Джед-Пта-Хор-иуф-анх повернул ключ в замке три раза, при этом нажимая второй рукой на малозаметную выпуклость сбоку сундука; внутри него что-то мелодично щелкнуло, и массивная крышка поднялась практически сама, лишь с небольшой помощью главного жреца «Дома жизни». Внутри стояли крохотные сосудики из «растекающегося камня» – не больше десятка – и четыре шкатулки.

Тот-Джехути взял одну шкатулку (она была сделана из душистого дерева) и полупрозрачный сосудик, в котором на самом дне находилась густая жидкость зеленоватого цвета. Возвратившись к ложу, на котором пребывал в беспамятстве Аменемиби, он первым делом с помощью жреца-лекаря влил ему в рот несколько капель целебной эссенции, а затем полностью снял корпию, закрывающую дыру в голове, достал из шкатулки белый порошок с резким незнакомым запахом и густо присыпал рану. Порошок зашипел, запузырился, обжигая кожу вокруг раны, и военачальник застонал.

– Перевязать! – приказал Тот. – И не трогать три дня. Думаю, Аменемиби должен быстро пойти на поправку. После этого нужно сделать тонкую пластинку из электрума точно по размеру отверстия в голове и прикрепить ее к кости заклепками, чтобы закрыть отверстие в черепе.

– Слушаю и повинуюсь, повелитель!

Джед-Пта-Хор-иуф-анх был потрясен; он впервые увидел действие магического лекарства богов. Опытный врачеватель сразу определил, что Аменемиби стало лучше. Военачальник хоть и не пришел в себя, но задышал ровно, словно сонный, красное от жара лицо начало светлеть, а бред, который он нес все время, сменился тихой, благостной улыбкой, пока еще больше похожей на гримасу…

Оказавшись снаружи «Дома жизни», Тот-Джехути с удовольствием вдохнул воздух полной грудью. Несмотря на все ухищрения рабов, которые следили за чистотой помещений, лечебное заведение было пропитано неприятными запахами гниющей плоти и лекарств. Хорошо хоть крики и стоны больных и умирающих удалось приглушить с помощью макового молочка, облегчавшего страдания. Мак помогал и при операциях, делая оперируемого человека нечувствительным к боли.

Тота-Джехути ждали Посвященные. В этот день он задержался дольше обычного, но кто может упрекнуть божественного правителя Та-Кемет?

Тот вещал:

– Помните Мои заповеди!

– Храните их и реализуйте их – и я пребуду с вами, помогая и провожая вас в Свет.

– Человек должен стремиться стать «Божественным Солнцем».

– Следуй этим Путем – и станешь Един с Целым!

– Свет приходит к тем, кто прилагает усилия.

– Труден Путь, ведущий к Мудрости, труден Путь, ведущий к Свету.

– Много ты найдешь камней на пути своем, много гор придется одолеть на Пути к Свету.

– Но знай, человек, что всегда около тебя ступают Посланники Света.

– Открыт Путь их для всех, кто готовы вступить в Свет!

– Они – Посланники Света, Вестники Утра – сияют среди людей.

– Подобны Они людям – и в то же время не подобны им.

– Много мрачных теней падет на твой свет, стремясь погасить тенями тьмы свет души, что жаждет быть свободной.

– Множество ловушек ожидает тебя на Пути этом.

– Стремись же всегда познать Высшую Мудрость!

– Свет – бесконечен, а тьма – мимолетна.

– Стремись же, о человек, всегда к Свету!

– Знай, что как только Свет заполнит твою сущность, тьма для тебя исчезнет.

– Открой душу Посланникам Света!

– Позволь им войти и наполнить тебя Светом.

– И да будет лицо твое направлено к сей Цели всегда.

– Мудрость есть сила, и сила есть мудрость, рука об руку они совершенствуют целое.

– Но не возгордитесь в своей мудрости.

– Ведите беседу и с невежественным, и с мудрым.

– И если придет к вам муж, наполненный знанием, слушайте и внимайте, ибо мудрость есть все.

– Но когда звучит зло – не молчите, ибо Истина, подобно свету солнца, сияет превыше всего.

– Преступивший Закон да будет наказан, ибо лишь через Закон приходит свобода людей.

– Страха не порождайте, ибо страх – это цепи, узы, что приковывают ко тьме человека.

– Следуйте своему сердцу по жизни и делайте больше, чем вам велено.

– Не повторяйте речей изысканных и не слушайте их сами, ибо это лишь пустословие того, кто не в равновесии.

– Молчанье приносит великие блага.

– Избыток речей – ничего не приносит.

– Не возносите свое сердце над детьми человеческими, ибо падет оно ниже пыли.

– Помните, что все сущее лишь другая форма того, что не существует.

– Все, что имеет сущность, переходит в другую сущность, и сами вы тому не исключение.

Глава 8. Пираты

Море было беспокойным. Волны с силой били о борт корабля, над которым висело облако из соленых брызг. Это пугало Хаго, которому прежде не доводилось видеть столь огромные водные пространства. Ему казалось, что скрипящий всеми своими частями военный корабль, предоставленный императором епископу Лиутпранду для выполнения посольской миссии, вот-вот развалится и все его пассажиры пойдут ко дну.

Хаго хорошо плавал, но добраться до берега в случае кораблекрушения ему вряд ли удастся. Опасаясь берберийских пиратов, капитан корабля не стал держаться, как обычно, прибрежных вод, а вышел в открытое море.

Конечно, корабль – почти новая хеландия[64]64
  Хеландия – средиземноморское военно-транспортное парусно-весельное судно; то же, что дромон.


[Закрыть], спущенная на воду год назад, – был надежен и, если судить по разговорам матросов, очень прочен. Его построили из черной сосны и восточного платана, что уже говорило о большой крепости бортов двухмачтовой посудины. В носу и на корме хеландии были расположены ксилокастроны – похожие на часть крепостной стены надстройки с зубчатыми деревянными ограждениями, где во время морского сражения должна была находиться охрана посольства – лучники и копейщики.

Для управления кораблем использовались большие рулевые весла, пропущенные через отверстия в корпусе. Хеландия имела внушительного вида надводный таран длиной не менее десяти локтей, два онагра[65]65
  Онагр – упрощенный вариант баллисты с одним плечом для метания камней и сосудов с зажигательной смесью.


[Закрыть], а по бортам были развешаны щиты, которые защищали гребцов. Их насчитывалось пятьдесят человек – по двадцать пять весел с каждой стороны корабля.

Позади хеландии шел грузовой дромон[66]66
  Дромон – византийский термин, используемый в V–XII вв., объединяющий собой различные типы легких, быстроходных и маневренных парусно-весельных боевых судов, в том числе и хеландию.


[Закрыть], где находились лошади и запасы провизии. Рыцари из охраны посольства ни под каким видом не соглашались отправиться в дальний путь без своих верных друзей – боевых коней. Пришлось пойти им на уступки. Хаго был рад; благодаря настойчивости рыцарей, на борт дромона была погружена и его лошадка, к которой он сильно привязался.

Что касается Себальда и Геррика, то они и в ус не дули. Все устроилось наилучшим образом, и им оставалось только бездельничать и бражничать до самого Константинополя. Компанию им составляли еще три рыцаря, нанятых Лиупрандом ранее. Епископ был рад без памяти; с такой свитой не грех показаться на глаза надменному василевсу ромеев Никифору II Фоке[67]67
  Никифор II Фока – (ок. 912 г. – декабрь 969 г.) – военачальник, затем византийский император (963–969 гг.). Сын полководца Варды Фоки Старшего.


[Закрыть]. Одно дело священники и придворные, которые сопровождали епископа Кремоны по наказу императора Оттона, пусть и в дорогих одеждах, а другое – рыцари в доспехах.

Епископ редко появлялся на палубе. Большей частью он сидел в каюте капитана, которую обставили с подобающей его посольскому сану пышностью, и занимался чтением каких-то бумаг. Лиутпранд был в годах, но его статной фигуре могли позавидовать и молодые.

Из разговоров рыцарей Хаго много узнал про Лиутпранда. Они относились к нему с глубоким почтением, особенно Себальд, которому пришлось какое-то время быть монахом. Император Оттон выбрал его в качестве своего посланника, надеясь, что епископ, имея неплохие связи в Константинополе, сумеет убедить Никифора Фоку отдать его сыну в жены дочь василевса ромеев Романа II, умершего пять лет назад.

– …Но только дохлое это дело, – в заключение своей речи сказал Себальд.

– Почему? – удивился Геррик.

– Большей скотины, чем Никифор Фока, трудно сыскать. На престол он не имел никаких прав, захватил его силой. Никифор Фока был военачальником, сражался против сарацин, и его провозгласили василевсом в военном лагере под Кесарией.

– Но нам-то какое дело до забот епископа?

– Не скажи… – Себальд скривился, будто съел что-то очень кислое. – Ромеи умеют доставить хлопот тем, кого презирают или недолюбливают. А уж если ненавидят…

– Нам бы только добраться до Константинополя…

– Добраться мы должны – по идее, а вот как там придется нам выкручиваться, это вопрос.

– С какой стати мы должны выкручиваться?

– Нас определят под строгий надзор – уж в этом у меня нет никаких сомнений. И попробуй потом посвоевольничать. Враз очутишься в подземной тюрьме, где с тебя сдерут три шкуры.

– Но мы имеем посольскую неприкосновенность!

– Расскажешь потом о своей неприкосновенности константинопольскому палачу. Никифору Фоке плевать на такие условности. Тем более что он практически воюет со Священной Римской империей. До меня дошли слухи, что Оттон послал войска в Калабрию и Апулию, на которые претендуют ромеи. Как при всем этом Лиутпранду убедить василевса Никифора Фоку в дружбе и преданности Оттона?

– Да уж, веселая история получается…

– Веселей некуда. Нам нужно держать уши востро. Иначе их могут отделить от тела вместе с головой…

На этом разговор рыцарей перешел на другие темы, а Хаго призадумался. Получается, что по приезде в Константинополь он может попасть из огня да в полымя. Хорошенькое дельце…

От мрачных мыслей голова шла кругом. Но он был не из тех, кто сдается прежде, чем начнется сражение. Пока хеландия мерила морские просторы, неторопливо продвигаясь к намеченной цели, Хаго соображал, как ему выкручиваться, если события и впрямь примут крутой оборот…

Неприятности начались, когда хеландия прошла половину пути. Великое море, блиставшее бирюзой, вдруг потемнело, поднялся сильный ветер, а небо закрыли черные тучи – предвестники шторма. Паруса быстро убрали, и на весла сели гребцы. Капитан после некоторого раздумья приказал несколько приблизиться к берегу – на всякий случай. Шторма в Великом море в конце мая были редкостью, но если случались, то бушевали с особенной силой.

Берег был последней надеждой мореплавателей. Конечно, он мог грозить и рабством, и потерей товаров для купца, и вообще верной гибелью, если судно вынесет на прибрежные камни. Но капитанам были хорошо известны отмели, на которые они и усаживали свои разбитые штормом корабли. Это был последний шанс спасти жизни моряков и пассажиров.

В какой-то момент Хаго показалось, что на хеландию обрушилось небо. Стоял неимоверный грохот, видимость была на расстоянии руки, потому что все вокруг утонуло в мириадах соленых брызг и пене. До этого небольшие волны вдруг вздыбились, и мальчику корабль стал казаться щепкой, которую он пускал в половодье по журчащим ручейкам талого снега. Он не успел спуститься в трюм, как другие пассажиры хеландии, и стоял, вцепившись за корабельные снасти.

Его лихорадочно работающий мозг неожиданно подсказал, как спастись от штормового неистовства. Он подхватил болтающийся конец – тонкую веревку – и быстро обвязал его вокруг талии. Теперь волны, которые перехлестывали палубу, не могли утащить Хаго за борт.

Зато свирепствующая стихия представилась ему во всем своем ужасающем великолепии. Мальчика охватил безумный страх при виде огромных водяных холмов, которые надвигались на хеландию. Словно у морских божеств была только одна цель – уничтожить, разбить в щепки корабль, который был для моря чуждым, инородным телом.

Шторм закончился так же неожиданно, как и начался. В какой-то момент сильный ветер утих, черные тучи уползли за горизонт, и на небе заблистало солнце, словно омытое дождем, завершившим ненастье.

На палубе появился капитан. Убедившись, что дромон по-прежнему плетется позади, хотя и немного отстал от более быстроходной хеландии, он что-то приказал матросам, которые с трудом ворочали рулевыми веслами. Волны все еще были высокими, а берег уже оказался в пределах видимости, поэтому нужно было брать курс на открытое море, так как в прибрежной полосе ревел белопенный прибой.

Подняли паруса, и мокрые гребцы облегченно вздохнули. Им досталось не меньше, чем Хаго. Но если мальчик просто стоял возле мачты, трепеща от ужаса, гребцы старались изо всех сил, чтобы хеландию не прибило к каменистому берегу, хотя он и был неблизко.

На палубу поднялись и рыцари. Геррик имел потрепанный вид в отличие от Себальда, которому уже доводилось попадать в подобные передряги. Посмеиваясь над товарищем, которого стошнило, он прошел на нос корабля, глянул вперед – и прокричал сигнал тревоги. К нему подбежал капитан, и они какое-то время в полном безмолвии наблюдали за действом, которое разворачивалось прямо по курсу хеландии.

Сизая пелена дождя поднялась как занавес в ярмарочном представлении фокусников, и они увидели, что впереди происходят страшные вещи. Большой купеческий когг, напоминавший своими обводами медведя, окружила флотилия сарацинских парусных дау – быстроходных пиратских суден, – словно свора гончих. Там все еще шло сражение. Пираты пытались взять когг на абордаж, но матросы корабля храбро отбивались, непонятно на что надеясь.

Впрочем, смысл сражаться до последнего у них был. Пираты-сарацины редкого кого оставляли в живых, и то лишь для того, чтобы продать захваченных в плен моряков на невольничьем рынке. А судьбе раба не позавидуешь.

– Отворачивай, отворачивай! – наконец прокричал капитан, и в дело вступили гребцы, которые отдыхали в расслабленных позах.

Он хотел убраться подальше от места трагедии, но сарацины уже заметили хеландию и дромон. Несколько быстроходных дау немедленно отвалили от когга и полетели, как на крыльях, в сторону посольских кораблей, благо ветер для них был почти попутным.

Их корпуса, сделанные из прочной акации, обильно украшала резьба. Доски обшивки дау были скреплены деревянными шипами из бамбука, так как сарацины были уверены, что на дне моря находится огромный магнит, вытягивающий из кораблей все металлические части. Об этом рассказывали бывалые матросы, а благодарным слушателем их баек был, конечно же, любопытный Хаго.

Первым делом сарацинские дау окружили хеландию. Наметанным глазом пираты быстро определили, что посольское судно представляет для них главную ценность. А тихоходный грузовой дромон никуда не денется. Догнать его не представляло для пиратов большой сложности. Тем более что дромон вез лошадей, головы которых возвышались над бортами.

Но капитан хеландии хорошо знал свое дело. Послышался стук рычагов метательного орудия, и установленные в «ложках» два небольших бочонка с зажигательной смесью улетели в направлении сарацинских дау. Один из них булькнул в море, а второй разбился о палубу пиратского корабля.

Огонь мигом охватил дау, и пираты начали спасаться, прыгая за борт. Они знали, что погасить пламя невозможно. Итальянцы, тесно общаясь с ромеями, сумели выведать секрет «греческого огня»[68]68
  Греческий огонь – горючая смесь, состоявшая из гудрона, серы и селитры, растворенных в оливковом масле или нефти. При малейшем контакте с водой жидкость вспыхивала; такой пожар только разгорался при тушении водой, и гасили его лишь вином, уксусом или песком. Впервые был применен византийцами в морских битвах. Греческий огонь был изобретен в 673 г. инженером и архитектором Каллиником из завоеванного арабами сирийского Гелиополя (современный Баальбек в Ливане). Каллиник бежал в Византию и там предложил свои услуги императору Константину IV в борьбе против арабов.


[Закрыть] и теперь использовали его на своих военных кораблях. А хеландия как раз и принадлежала к флотилии знаменитого адмирала Андреа Сансеверино.

Тем временем вступили в дело стрелки. Их меткость оставляла желать лучшего, но все равно урон пиратам в живой силе они сумели нанести. Тем не менее потери сарацин не остановили. Завывая, как бешеные псы, они пестрой волной хлынули на обширную палубу корабля, и завертелась беспощадная сеча.

Пять рыцарей работали своими длинными мечами, словно крестьяне цепами на хлебном току. Почти каждый удар острым клинком находил цель, потому что кривые сабли пиратов были гораздо легче мечей и короче, а сами они не имели никакого защитного снаряжения.

Хаго тоже нашел применение своему арбалету. Храбрый мальчик, боевой по натуре, стрелял очень метко. Едва над бортом хеландии появлялась голова очередного сарацина, как тут же щелкала тетива арбалета, и во лбу пирата появлялся шип.

Рассвирепевший Себальд, рубя своим мечом направо и налево, старался не выпускать мальчика из виду, в любой момент готовый прийти Хаго на помощь, ведь юный храбрец был его пажом. Но тот настолько превосходно отбивался от сарацин, что рыцарь невольно восхитился его сноровкой и великолепной реакцией.

Что касается Геррика, то для него схватка была праздником. Он вертелся, как мелкий бес, и его меч образовал вокруг рыцаря сверкающий сталью круг. Любой, кто попадал в его пределы, лишался головы или руки.

Неожиданно в бешеном ритме сражения что-то изменилось. Пираты, забравшиеся на борт хеландии благодаря абордажным веревкам с гаком на конце, вдруг посыпались обратно. Удивленный Себальд снял шлем и, опершись о свой длинный меч, устало смахнул пот со лба. Его острому взору представилось восхитительное зрелище.

Бой возле когга закончился. На помощь неповоротливой грузовой посудине подоспели три хюлька и еще один, более быстроходный когг, с установленными на нем онаграми, которые мигом расправились с дау, окружавшими грузовой корабль. Убедившись, что большому коггу ничего не угрожает, хюльки ринулись на пиратские суда, которые пытались взять хеландию на абордаж.

Пиратам этот маневр очень не понравился. По приказу главного нахуды[69]69
  Нахуда – капитан (др. – араб.).


[Закрыть], предводителя пиратов, быстроходные и маневренные дау разлетелись от хеландии в разные стороны, словно воробьи, клевавшие зерно на току, от брошенного камня. Гнаться за ними было бессмысленно. Хюльки окружили хеландию, и ее команда вместе с пассажирами не без тревоги начала наблюдать за действиями своих спасителей.

Капитаны хюльков не торопились представиться, хотя, судя по одежде матросов, маленькая флотилия была итальянской. На мачтах хеландии развевались большие клинообразные стяги императора Оттона и епископа Лиутпранда, и не заметить их было невозможно. Кроме того, экипажи суден не торопились расстаться с оружием. Мало того, Себальд заметил на палубе самого большого хюлька онагр, готовый к применению. В «ложке» стоял бочонок – точь-в-точь как тот, что поджег пиратский дау. Промахнуться с такого расстояния по хеландии было невозможно.

– Похоже, мы влипли… – негромко сказал Геррик, подойдя к Себальду.

– Это наши, – ответил тот, но с некоторым сомнением.

– Я предпочел бы и дальше сражаться с сарацинами. Такие «наши» продадут нас в рабство к маврам безо всяких терзаний и сожалений. Посмотри на их разбойничьи физиономии. Они точно не принадлежат добрым самаритянам.

– Но отбиться от них мы не в состоянии, – озабоченно сказал Себальд. – Они нас просто сожгут, если начнем сопротивляться.

– И то верно.

– Пусть думает капитан, – решил Себальд. – На корабле он король и Бог, самый главный человек. Последует его команда драться – придется.

Но первым принял решение командующий небольшой флотилии хюльков. Он лихо перемахнул борт хеландии и оказался на палубе перед рыцарями. Безбоязненно пройдя мимо их строя, он безошибочно угадал, кто на корабле главный, и весело молвил:

– Мое почтение, синьор капитан!

Капитан хеландии вежливо поклонился, настороженно наблюдая за весельчаком.

– Я весьма признателен вам за оказанную помощь, – наконец после небольшой паузы сдержанно сказал капитан хеландии. – Вы подоспели вовремя.

– Эти собаки-сарацины едва не увели у меня ценный груз! – зло сказал его собеседник. – Вместе с коггом! Шторм разбросал мои корабли, и хорошо, что милостивая Фортуна не оставила своего верного слугу без должного внимания.

– А ведь это купец… – тихо обронил Геррик.

– Хрен редьки не слаще, – ответил встревоженный Себальд. – Иногда лучше оказаться в плену у сарацин, нежели попасть в руки такому вот «купцу». Сарацины могут потребовать выкуп с родственников, а значит, есть надежда оказаться на свободе. Нашему же купцу-пирату светиться не с руки. Корабль он продаст ромеям или маврам, а команду и пассажиров отправит на дно кормить рыб.

– Интересная перспектива… – буркнул Геррик. – Тогда лучше умереть с мечом в руках, нежели с ошейником раба на шее.

– Я такого же мнения, – решительно бросил Себальд.

Их разговор услышали другие рыцари, и радостное оживление, которое они испытывали после бегства сарацин, сменилось тревогой. Они сомкнули строй, отчего по хеландии пронесся звон металла.

Купец-пират доброжелательно глянул в их сторону и продолжил свои речи:

– Синьор капитан! Надеюсь, вы не будете спорить, что моя помощь имеет определенную цену. Я рисковал своими судами, а главное – моими людьми, которые мне дороги. Некоторые из них сложили головы в бою с сарацинами, поэтому я хотел бы получить компенсацию за эти потери и за оказанную вашей милости услугу.

Ответить капитан не успел.

– О какой компенсации идет речь? – вдруг раздался достаточно крепкий, но явно старческий голос.

Купец оглянулся и увидел Лиутпранда в епископском облачении. Посол смотрел на него строго и требовательно. Однако купца трудно было смутить.

Вежливо поклонившись епископу, он ответил:

– Вы живы только благодаря мне, ваше преосвященство. А это стоит, как мне теперь стало ясно, куда дороже, чем я предполагал.

– Я посол императора Священной Римской империи! И требую незамедлительно оставить корабль и дать нам возможность следовать дальше!

– Очень уважаю Оттона, но в нашей ситуации он поступил бы точно так же. Ведь посол императора просто бесценная персона! Поэтому я вправе потребовать вдвое больше, чем намеревался.

– Этого не будет! – отрезал епископ.

– Ваше преосвященство, должен вам сказать, что мои люди не так терпеливы, как я. Мало того, они еще и плохо воспитаны…

В голосе купца-пирата прозвучала угроза. Словно услышав его слова, на хюльке возле онагра завозилась обслуга метательной машины, готовя его к работе.

«Плохо дело!» – подумал Хаго. Он сразу узнал купца, облаченного в кольчугу, но уже без шлема. Это был Томазо Грассо, который клятвенно сказал, что он должник Хаго. А такие заверения стоят дорогого. Хаго стоял позади рыцарей, и купец его не видел. Решительно отстранив одного из них, Хаго вышел вперед, держа в руках готовый к стрельбе арбалет.

Глаза Томазо Грассо полезли на лоб, когда он увидел мальчика. Уж кого он не ожидал увидеть на хеландии, так это своего спасителя. Хаго молчал, но его взгляд много сказали купцу-пирату. Томазо Грассо совершенно не сомневался, что в случае заварухи он первым получит в сердце болт из арбалета. А как мальчик стрелял, он уже имел возможность убедиться.