Текст книги "Скрижаль Тота. Хорт – сын викинга (сборник)"

Купец изобразил улыбку, которая вышла немного кривоватой, и добродушно молвил, обращаясь к епископу – словно продолжая разговор:

– По этой причине нам хотелось бы получить ваше благословение – не более того! – и вы вольны продолжать путь, чтобы исполнить свой долг.

Какое-то время на хеландии царила полная тишина. Все были ошеломлены. Охрана епископа уже готова была драться, а тут такое заявление!

Первым опомнился Лиутпранд. Он немногословно благословил купца и команды его судов, и Томазо Грассо покинул хеландию, ловко перемахнув через ее борт. Но прежде чем оставить посольский корабль, он негромко молвил, непонятно к кому обращаясь:

– Теперь мы квиты. Долг платежом красен…

Его фраза вызвала у тех, кто ее слышал, недоумение, но вскоре о ней забыли. Как только хюльки отдалились от бортов хеландии и убрались восвояси, началось веселье, потому что епископ распорядился выдать охране и матросам из своих запасов бочку доброго вина.

И только Хаго знал наверняка, кому предназначались слова Томазо Грассо. Ему очень хотелось рассказать хотя бы Себальду и Геррику о том, что это именно он спас корабль и команду от неминуемой гибели благодаря своему знакомству с купцом-пиратом, оказавшимся верным своему слову. Но Хаго благоразумно промолчал.

Мальчик был не по годам мудр. Слово не воробей, вылетит – не догонишь. Ведь тогда придется объяснять рыцарям, что он делал возле дома менялы Абрахама дель Банко…

Глава 9. Константинополь

Хеландия прибыла в Константинополь 4 июня. Встретили епископа довольно прохладно. Возле Золотых ворот посольству пришлось ждать под проливным дождем полдня, пока василевс разрешил войти в столицу ромеев.

Посольство заперли в большом открытом доме, отделанном мрамором, который не защищал ни от холода, ни от жары. На страже были поставлены воины, которые запрещали выходить из дому, а также входить туда ромеям, знакомым епископа.

Дом располагался очень далеко от дворца василевса. Греческое вино невозможно было пить из-за примешанной к нему сосновой смолы и гипса, в доме отсутствовала вода, и ее покупали у водоносов. Наемник-сицилиец, начальник стражи, который должен был ежедневно доставлять съестные припасы посольству, относился к своим обязанностям спустя рукава, поэтому питание было скудным.

6 июня, в субботу, накануне Троицы, посольство пригласили к брату василевса Льву, куропалату[70]70
  Куропалат – смотритель дворца (греч.). Первоначально командующий дворцовой стражей, позже – почетная должность.


[Закрыть] и логофету дрома[71]71
  Логофет дрома – высший чиновник царской канцелярии. В сферу деятельности логофетов дрома входили представление донесений, получение и обработка политической информации, управление государственной почтой, ведение иностранных дел, в т. ч. судебные разбирательства с зарубежными купцами, обслуживание и снабжение дипломатов и чиновников во время их командировок, надзор за эпискептитами (ревизорами).


[Закрыть], где епископу пришлось выдержать большой спор об императорском титуле Оттона. Лев упрямо называл его королем.

Когда Лиутпранд сказал ему, что это означает одно и то же, хоть и обозначается по-разному, куропалат резко заявил, что посольство Священной Римской империи пришло в Константинополь не ради мира, а ради того, чтобы вести споры. Лев с презрением принял письмо Оттона, притом не лично, а через своего секретаря.

И только 7 июня, в день святой Троицы, Лиутпранда наконец приняли в Коронном – Большом – дворце. Вход в него вел с главной улицы столицы Месы или с площади Августеон через Халку – Бронзовые ворота. На самом деле это были не просто ворота, а прямоугольный зал с колоннами и аркадами, на которых покоился центральный купол. Стены украшали разноцветный мрамор и мозаики, изображавшие победы василевса Юстиниана I, а посредине мраморного пола возвышался «порфирный пуп» – символ срединности столицы ромеев.

Халка была подлинным музеем. Здесь размещались статуи императоров, их родственников, полководцев, а напротив входа висели четыре головы Горгоны, вывезенные из эфесского храма богини Артемиды. Мрачное порождение языческих верований по замыслу отцов церкви должно было стать защитой дворца христианского государя. Халка соединялась с помещениями гвардии, охранявшей дворец.

Коронный дворец делился на три основные части. В северной части, неподалеку от Халки, были выстроены палаты, носившие название Магнавра, которые были связаны закрытыми переходами с храмом Святой Софии, позволявшими василевсу проходить в мутаторий[72]72
  Мутаторий – помещение для смены одежды. Здесь византийский император переоблачался перед торжественными, церемониальными выходами. Такие комнатки были при каждом тронном зале.


[Закрыть], минуя площадь Августеон. С некоторых пор Магнавра стала служить одной из важнейших приемных зал государя ромеев.

Здесь находился так называемый «трон Соломона», который с помощью скрытого механизма мог подниматься и опускаться. Пока иноземные послы падали ниц у ног императора, трон внезапно возносился ввысь и василевс, казалось, парил в небесах.

Трон помещался в конхе – раковине, сводчатом помещении, напоминавшем алтарную абсиду христианского храма. У его подножия лежали два позолоченных льва, которые могли бить хвостом, разевать пасть и шевелить языком, издавая при этом грозный рык, а на бронзовых позолоченных деревьях пели механические птицы.

Перед конхой простиралось длинное помещение – неф, отделенный колоннами от боковых проходов и освещенный семью канделябрами, укрепленными на медных цепях. Стены были завешены шелковыми тканями, пол застлан персидскими коврами, и два серебряных органа наполняли музыкой неф, куда вводили «варварских» послов, изумленно взиравших на чудеса, творившиеся в конхе.

Магнавра и примыкавшие к ней здания – в том числе построенный Константином Сенат (ромеи обычно называли это учреждение Синклитом) и Священный кладезь, прикрытый, согласно преданию, крышкой того колодца, возле которого, по Евангелию, Христос беседовал с самаритянкой, – были окружены садами и террасами, украшенными статуями императоров.

В противоположном, юго-западном углу Большого дворца, у самого моря, располагались любимые палаты Никифора Фоки, называемые Вуколеонт. Они состояли из двух помещений, верхнего и нижнего. К палатам вела мраморная лестница от дворцовой гавани, также называвшейся Вуколеонт. Двойной мол охранял гавань от ветров любого направления.

Лиутпранда, соблюдая все церемонии, ввели в Халку. Пол в этом пышном зале был сделан из цветного мрамора, окаймляющего большую круглую плиту из порфира. Панели стен тоже были из цветного мрамора. Двустворчатая бронзовая дверь вела из ротонды Халки в караульные помещения, называемые портиками схолариев, протекторов и кандидатов. Это были обширные залы, служившие помещениями для дворцовой стражи, и, кроме того, здесь находились и парадные комнаты, в одной из которых находился под куполом большой серебряный крест.

Пройдя по широкой аллее с колоннами, прорезающей квартал гвардейцев, Лиутпранд оказался в Большом Консисторионе – тронном зале, в который с трех сторон вели двери из слоновой кости, задрапированные шелковыми занавесями. Стены зала были украшены драгоценными металлами, пол убран коврами.

В глубине Констисториона на трехступенчатом возвышении между двумя статуями Виктории с распущенными крыльями находился трон, щедро украшенный золотом и драгоценными камнями. Над троном возвышался золотой купол, поддерживаемый четырьмя колоннами. Позади трона находились три бронзовых двери, которые вели во внутренние покои.

Литупранд, пользуясь своим епископским званием, не стал падать ниц, как было заведено в империи ромеев, перед василевсом, который важно восседал на троне – словно истукан. Он лишь низко поклонился. То же сделали и остальные члены посольской делегации.

Никифор Фока был невысок, с квадратной головой и маленькими, как у крота, глазками. Широкая густая с проседью борода и короткая шея делали его внешность еще неприятнее. Одет он был в роскошное шерстяное платье, но слишком старое и от долгого употребления тусклое, а на ногах у него были стоптанные сикионские башмаки.

– Мы должны были, более того, желали принять тебя радушно и с блеском, – начал свою речь Никифор Фока, злобно сверкая своими маленькими глазками. – Но не сделали это из-за нечестия твоего государя, который как враг вторгся и захватил Рим. Силой, вопреки праву и закону, отобрал у Беренгара и Адальберта их землю, одних римлян поразил мечом, других повесил, третьим выколол глаза, многих отправил в изгнание. Кроме всего прочего, он пытался огнем и мечом подчинить себе земли нашей империи. А так как его старания не увенчались успехом, он теперь прислал к нам тебя, пособника и подстрекателя его злобы, под предлогом мира, а на самом деле как шпиона!

– Мой государь вступил в Рим не силой и не как тиран, но освободил его от ига тиранов, – с достоинством отвечал Лиутпранд. – Разве не правили им дети блудниц? Или, что еще гнуснее и постыднее, сами блудницы? Я полагаю, что твоя власть, вернее власть твоих предшественников, которые лишь по имени зовутся римскими императорами, но не являются ими на деле, тогда спала. Если же у них была реальная власть, если они были римскими императорами, то почему оставили Рим во власти блудниц? Разве не были одни святейшие папы изгнаны, а другие до того утеснены, что не имели ни хлеба насущного, ни возможности творить милостыню? Разве не посылал Адальберт оскорбительных писем императору Роману и Константину, твоим предшественникам? Разве не грабил он, как разбойник, церкви святейших апостолов? Кто из вас, императоров, движимый рвением к Богу, позаботился о том, чтобы отомстить за это преступление и вернуть святой церкви ее положение и собственность? Вы пренебрегли этим, но не пренебрег мой государь, который, от краев земли поднявшись и придя в Рим, изгнал нечестивцев и вернул наместникам святых апостолов их власть и все почести. Позднее тех, которые восстали против него и папы, он, в соответствии с указами римских императоров Юстиниана, Валентиниана, Феодосия и прочих, казнил и отправил в изгнание, как клятвопреступников и святотатцев. Если бы он этого не сделал, то сам оказался бы нечестивым, неправедным и жестоким тираном. Беренгар и Адальберт, став его вассалами, приняли Итальянское королевство вместе с золотым скипетром из его рук и под присягой обещали ему верность в присутствии твоих слуг, которые до сих пор живы и обитают в этом городе. Но поскольку они по наущению дьявола нарушили эту присягу, он справедливо лишил их королевства, как предателей и мятежников. Да ты и сам поступал точно так же с теми, которые были твоими подданными, а затем восстали.

– Однако это отрицает вассал Адальбера!

– Если он говорит иное, то пусть завтра один из моих воинов докажет, согласно твоему приказу и древнему обычаю, правоту нашего дела в поединке!

При этих словах епископа Себальд и Геррик многозначительно переглянулись. Они были в свите епископа с несколькими придворными, но оружие у них отобрала стража, поэтому рыцари чувствовали себя неуютно.

– Допустим, – сказал василевс, – он, как ты говоришь, поступил справедливо. Но объясни, почему Оттон с огнем и мечом вторгся в пределы моей империи? Мы были друзьями и собирались посредством брака заключить нерушимый мир.

– Земля, – отвечал Лиутпранд, – которая, как ты говоришь, принадлежит твоей империи, судя по ее народу и его языку, относится к Итальянскому королевству. Ее держали в своей власти лангобарды. Людовик, император лангобардов и франков, освободил ее из рук сарацин, перебив их во множестве. Ландольф, князь Беневента и Капуи, подчинил ее и удерживал в своей власти семь лет. И до сего дня не ушла бы она от Ландольфа и от его преемников, не купи император Роман дружбу нашего короля Гуго, дав ему огромную сумму денег. Это и стало причиной того, что он заключил брак между своим одноименным внуком и незаконнорожденной дочерью Гуго. Как я вижу, ты приписываешь моему государю не милость, но бессилие из-за того, что он после приобретения Италии и Рима оставлял ее за тобой столько лет. Узы дружбы, которые, как ты говоришь, вам хотелось создать посредством брака, мы рассматриваем как хитрость и коварство. Ты требуешь перемирия, которое не заставит ни тебя требовать, ни нас подчиняться. Поэтому, чтобы обман был разоблачен и истина не была продана, мой государь и отправил меня к тебе, чтобы ты отдал за сына моего государя, августейшего императора Оттона, дочь василевса Романа. Мой господин уже передал тебе, как своему брату, лучший залог дружбы, а именно: уступил твоему государству по моему настоянию, – хоть ты и говоришь, что от этого предложения происходит только зло, – всю Апулию, подчиненную его власти.

При этих словах епископа Себальд едва сдержал улыбку. Хороший залог предложил Оттон… Оба государя достойны друг друга. Император уже послал войска в Апулию, чтобы отбить охоту у Никифора Фоки зариться на чужие земли. Похоже, василевс еще не знает об этом.

– Прошло, – сказал Никифор Фока, – уже два часа. Пора заканчивать переговоры и провести торжественную процессию в честь великого праздника. Будем делать то, что надлежит. Когда наступит подходящее время, мы ответим на твои слова…

Огромная толпа торговцев и простых людей, собравшаяся на праздник святой Троицы для торжественной встречи и восхваления Никифора, заняла обе стороны дороги от дворца до храма Святой Софии, образовав стены. Большая часть черни шла во славу василевса босиком.

Вельможи и придворные, которые проходили вместе с Никифором Фокой через босоногую толпу, были одеты в дырявые от ветхости туники. Ни один из них не был украшен ни золотом, ни драгоценностями, только сам василевс. Расшитое золотыми и серебряными нитями облачение, изготовленное для человека более высокого роста, делало Никифора Фоку смешным.

Пока он шел, псаломщики кричали:

– Вот идет утренняя звезда, восходит Эос, взором отражающая лучи солнца, бледная смерть сарацин, Никифор, наш государь! – И далее пели: – Многая лета василевсу Никифору! Многая лета-а!..

Несмотря на то что Никифор Фока узурпировал трон и с виду был невзрачен, он пользовался громадным авторитетом в армии, отличившись удачными войнами против сарацин. А для простых свободолюбивых ромеев любая власть была что кость в горле. Поэтому бунты и восстания случались довольно часто.

Крупнейший бунт произошел во время правления императора Юстиниана I в 532 году. В результате Константинополь был сильно разрушен, а при подавлении восстания погибло около сорока тысяч человек.

Себальду и Геррику удалось затеряться в толпе; епископу, который шел в процессии, было не до них. За ними никто не следил, поэтому изрядно изголодавшиеся рыцари направились искать место, где можно было хорошо поесть.

Себальд, который неплохо знал Константинополь, привел товарища в капилею[73]73
  Капилея – недорогая закусочная, обычно в районе рынка; харчевня.


[Закрыть], расположенную возле одного из рынков столицы ромеев. По случаю праздничного шествия капилея пустовала, и хозяин заведения очень обрадовался появлению иноземных рыцарей.

– Мечи на стол все, что у тебя есть вкусного! – приказал ему Себальд на довольно чистом греческом языке.

Им подали густую рыбную похлебку желтого цвета со специями, овощами и зеленью, превосходную свинину под соусом с гарниром из нута, несколько сортов сыра, блюдо жареной рыбы, «боттаргу» – слегка подсоленную и высушенную икру кефали, которая хорошо шла под вино, и на десерт виноград, инжир и миндаль.

В отличие от того безобразного напитка, которым потчевал Никифор Фока посольство Священной Римской империи, хозяин капилеи поставил на стол вместительный кувшин лучшего вина из Газы. Оно стоило дорого, но ушлый грек подметил, что иноземные рыцари не стеснены в средствах.

Насытившись, Геррик подозвал оборотистого грека.

– А скажи мне, уважаемый, как вы делаете эту свинину? – Он указал на пустую тарелку.

– Вам понравилось? – спросил хозяин капилеи, довольно ухмыляясь.

– О, не то слово! Если это не секрет, мне бы хотелось знать, как ее готовят.

– Для вас, господа кавалларии[74]74
  Кавалларий – рыцарь (греч.).


[Закрыть], все что угодно! К тому же вы не можете быть моими конкурентами… Все очень просто. Нужно взять мякоть молодой свинины, лучше выбрать лопатку. Мясо нарезать небольшими кусочками, сложить его в глубокую миску, щедро посолить, поперчить, засыпать мелко нарезанным луком. Все перемешать и оставить на ночь в прохладном месте. Затем нужно приниматься за гарнир и соус. Промытый нут следует замочить в холодной соленой воде. Воды должно быть раза в три-четыре больше, чем нута. После этого слить воду, налить свежей и поставить на очаг. После получаса варки на сильном огне нужно снять и слить воду. Потом на оливковом масле поджариваем нут до золотистого цвета с добавлением измельченного укропа. Затем кусочки мякоти нужно наколоть на вертел и разместить над очагом, предварительно отряхнув лук. Соус готовится просто: в миску влить разогретый уксус и мед, тщательно размешать, добавить соль и тимьян. Вот и весь секрет.

– Превосходно! – воскликнул Геррик. – Я запомнил. Вернусь домой, обязательно воспользуюсь твоим рецептом. Премного благодарен.

Рыцари покинули капилею в отличном настроении. Спешить им было некуда, благо охрану с посольского дома сняли и им никто не предъявит никаких претензий. Себальд решил показать Геррику город, чтобы тот свободно ориентировался в хитросплетении улиц и переулков столицы ромеев (мало ли что; вдруг придется уносить ноги, чтобы не лишиться головы, поэтому такие знания не помешают), а заодно найти нескольких ромеев, которые могли быть полезны в их деле.

Конечно, обойти за день весь Константинополь не представлялось возможным. Столица ромеев была очень большим и многолюдным городом. Константинополь в плане был треугольником, две стороны которого ограничены водой: северная – узким заливом Золотой Рог, великолепной естественной гаванью, южная – Пропонтидой (Мраморным морем). Со всех сторон столицу ромеев окружали укрепления. Одни только крепостные стены на Пропонтиде имели сто восемьдесят восемь башен, и сто десять башен высилось над стенами, обращенными к Золотому Рогу.

Самые мощные укрепления были воздвигнуты на третьей стороне города – там, где сухопутные дороги уходили к дунайской границе и к Адриатике. Стены начинались глубоким и широким рвом. Его ширина доходила до сорока локтей, а глубина – до четырнадцати. Ров частично заполняла морская вода, которая цвела, поэтому запахи в летний период оставляли желать лучшего.

Наружные подступы ко рву были прикрыты эскарпом, а с внутренней стороны рва поднимался крутой вал (ромеи называли его перивол). Он подходил к подножию наружной (меньшей) стены, укрепленной девяносто двумя башенками. За стеной следовал новый вал и, наконец, внутренняя, или Большая стена, над которой вздымалось девяносто шесть башен, разных по форме: квадратных, восьмиугольных и шестиугольных.

Стены прорезали ворота. Одни вели к морю и завершались причалами, от которых отходили корабли – местные и иностранные. Здесь же приставали лодчонки, на которых константинопольские ремесленники перевозили свой товар, а подчас жители столицы отправлялись в них на рыбную ловлю. Золотой Рог буквально кишел судами и суденышками. Были гавани и на Пропонтиде; одна из них – Вуколеонт – вела прямо внутрь Большого императорского дворца.

В Константинополе не было реки, если не считать ручейка Ликос. Пресную воду подавали в столицу по акведуку – огромному сооружению из камня и кирпича; собственно говоря, даже по нескольким акведукам и по подземным водопроводам. Акведуки выводили воду в мраморные бассейны – нимфеи, откуда она распределялась жителям. Кроме того, вода хранилась еще и в многочисленных цистернах. В Константинополе ее всегда не хватало, она ценилась очень высоко, поэтому на улицах столицы ромеев было полно торговцев водой.

Внутри городских стен Константинополь поражал своим разнообразием. Здесь стояли лачуги и многоэтажные дома, с нивами и виноградниками соседствовали мощенные мрамором улицы, обстроенные портиками, где можно было укрыться от непогоды и где размещались всевозможные лавки.

Здесь высились дворцы и монастыри, церкви и тюрьмы, античные памятники, свезенные со всех концов страны. И, конечно, ипподром – место любимейших развлечений ромеев и место кровопролитных народных возмущений, построенный в самом узле столичной жизни – бок о бок с Большим дворцом и главным константинопольским храмом, церковью Святой Софии, Божественной мудрости.

Главная улица Константинополя, Меса (Срединная), начиналась от площади Августеон, получившей свое имя от августы Елены, матери основателя города – Константина. Здесь размещались Большой дворец, церковь Святой Софии и стоял Милий – столб, от которого исчислялась длина дорог по всей империи.

Меса шла мимо ипподрома и старых общественных бань (бань Зевксиппа), через кварталы медников и ювелиров, к форуму Константина, украшенному Порфирной колонной. За форумом Константина начинался квартал булочников, Артополий, вправо от которого уходили торговые ряды – Большой эмвол Мавриана, соединявший центр с гаванью Золотого Рога. Меса же направлялась на запад и, миновав Анемодулий, вливалась в площадь Тавра.

Анемодулий представлял собой башню, украшенную изображением птиц и животных, сельскохозяйственных работ и смеющихся эротов, бросающих яблоки. На вершине башни стояла женская фигура, поворачивавшаяся, словно флюгер, под дуновением ветра.

Площадь Тавра, иначе называемая площадью Феодосия, была украшена конными статуями императора Феодосия I и его сыновей. Здесь сливались в нимфей воды самого важного из акведуков Константинополя – водопровода императора Валента. У подножия колонны Феодосия чиновники ромеев встречали иностранных послов, а в будние дни площадь служила рынком, где продавался скот.

За площадью Тавра Меса шла мимо монастыря Христа Непостижимого (Акаталиптос) и выходила на Филадельфии. Триумфальная арка на пути от площади Тавра к Филадельфию знаменовала военную славу империи, а изображения модия, ромейской меры сыпучих тел, выставленные поблизости от Филадельфия, напоминали хлебным торговцам о наказаниях, которые ждут каждого, кто осмелился бы пользоваться фальшивыми мерами. Монашеское уединение, воинский блеск и торговое мошенничество символично переплетались между собой в этом районе столицы, носившем название Месомфал, что значит Средостение.

После Филадельфия Меса разделялась на два рукава. Один из них направлялся к северо-западу, следуя небольшой долиной, отделенной цепью холмов от Золотого Рога. Он миновал многие церкви, одна из которых носила имя святых Апостолов; против нее располагались изваянные из мрамора львы. Дальше облик города постепенно менялся: начинались поля, многочисленные летние резиденции знати и монастыри, в том числе прославленный Хорский монастырь и обитель Богородицы Кехаритомени.

Мимо большого водоема – цистерны Аэтия – Меса выходила к Харисийским воротам, за которыми брала начало дорога к фракийскому городу Адрианополю, уходившая дальше через Филиппополь к границам Сербии и Венгрии. Здесь, в северо-западном углу Константинополя, был возведен Влахернский дворец, где императоры из дома Комнинов охотнее проводили свои дни, нежели в Большом дворце на берегу Пропонтиды.

Второй, юго-западный, рукав Месы, покинув Филадельфии, вливался в Амастрианскую площадь – место, пользовавшееся дурной славой. Именно здесь совершались экзекуции над важными государственными преступниками.

К тому же на площади стояло много античных статуй: Зевс-Гелиос на мраморной колеснице, распростертый на земле Геракл, птицы, драконы, поэтому многие константинопольцы полагали, что Амастрианская площадь находится во власти демонов, которым посвящены эти фигуры. Она служила вместе с тем рынком, и бронзовое изображение истинного модия смотрело с высокой пирамиды на торгующий люд.

От Амастрианской площади Меса спускалась вниз, в долину Ликоса, где располагался форум Быка, получивший свое название от огромной бронзовой бычьей головы, привезенной сюда из Пергама. И если Амастрианская площадь служила местом организованных экзекуций, то на форуме Быка особенно часто творился самосуд и расправа возбужденной толпы с иноверцами и политическими противниками.

Далее Меса вновь поднималась на холм, где находилась площадь Аркадия, украшенная колонной, несшей статую этого императора. За площадью начинались предместья, и можно было видеть виноградники.

Завершался этот рукав Месы Золотыми воротами – самым главным въездом в город, через который вступал в свою столицу император, возвращавшийся из победоносного похода. Золотые ворота были построены императором Феодосием II. Вырезанная на них надпись гласила, что воздвигший Золотые ворота установил также и золотой век.

Дома ромеев были, как правило, двухэтажными, хотя иногда встречались здания и повыше. В стене дома, выходившей на улицу, была прорезаны проемы для застекленных окон, забранных обычно металлическими решетками. Строились дома из хорошо обожженного кирпича или из камня, покрытого снаружи штукатуркой. Крыши – черепичные или камышовые – были плоскими и покатыми.

Центром городской усадьбы служил двор, куда выходили, помимо жилых строений, сараи и стойла для скота, а также помещения для мельницы, которую приводил в движение какой-нибудь дряхлый осел. Подчас стойлами для животных и амбарами служили нижние этажи жилых помещений. Во дворе размещались пифосы с зерном, вином, оливковым маслом, иногда был вырыт колодец и уж конечно валялся всевозможный мусор.

Население Константинополя было удивительно пестрым. Прежде всего, оно было разноплеменным и разноязычным. Кроме бородатых греков на константинопольских улицах рыцарям попадались гладко выбритые «франки» – выходцы с Запада, главным образом итальянцы, служившие в имперском войске. (Ромеи с недавних пор стали называть франками всех западноевропейцев.) Много было сирийских арабов в темных плащах и кирпичного цвета сандалиях – купцов, которые привезли в столицу ромеев восточные товары.

А еще встречались армяне, нередко занимавшие высокие посты на государственной службе и в армии, и грузины – монахи и воины. Их можно было узнать по широкополым войлочным шляпам. Кроме того, по улицам столицы ромеев слонялись аланы, варяги, евреи, болгары, русы и много, много других представителей разных народов и племен. Одни – прочно осевшие, получившие свои кварталы, церкви, причалы (это относилось прежде всего к итальянцам). Другие – приезжие, поселявшиеся в гостиных дворах (ксенодохионах), часто за городскими стенами, и бродившие по улицам Константинополя в поисках питейных заведений, харчевен и церквей.

Город практически жил на улице. Лавки и мастерские – эргастерии – были открыты для каждого прохожего, а многие ремесленники работали под открытым небом. Мастерские размещались по всей Месе; даже храм Святой Софии окружали эргастерии, изготовлявшие свечи, и лавки скорняков.

Товары выставлялись перед лавками, развешивались на стенах, многими изделиями торговали вразнос, с лотков. Купцы сидели под открытым небом, на улице рыбаки чистили и жарили недавно выловленную рыбу, в открытых портиках велись научные беседы, шли школьные занятия, разворачивались религиозные диспуты. Люди с раннего утра слонялись по улицам, пустевшим только в полдень, в жаркую обеденную пору, а те, кто был посостоятельней, смотрели на забавные уличные сценки с плоских кровель своих домов.

Судя по разговорам ромеев, которые удалось подслушать Себальду, народу разонравилось правление Никифора Фоки, хотя поначалу, поверив его красочным посулам безбедной жизни, люди готовы были носить его на руках. Мало того, что налоги увеличились вдвое, так еще ввели дополнительные поборы за съем жилья, за аренду земли и кораблей, а также за содержание притонов и питейных заведений. Были значительно увеличены штрафы за мелкое воровство и подделку векселей, впервые обложили чрезвычайным налогом на содержание войска монастыри.

Из-за этого у василевса испортились отношения с патриархом Полиевктом. Вдобавок Никифор Фока лишил высшее духовенство всех льгот. Ко всему прочему, он уменьшил ежегодные награды членам Синклита, тем самым настроив против себя высшую знать столицы.

Но более всего народ и аристократов Константинополя возмутила денежная реформа Никифора, который ввел так называемый «тетартерон» – двойной курс золотой номисмы. От всех граждан, вносивших денежный налог, требовался полновесный солид, казна же расплачивалась с населением и чиновниками более легкими золотыми монетами. Эти облегченные номисмы чеканились по указу василевса именно для проведения денежных операций в Константинополе, так как иноземные торговцы не принимали такие деньги к оплате за свои товары.

– А не посетить ли нам термы? – спросил Себальд, когда они миновали очередной храм.

– Ты думаешь?… – Геррик понюхал у себя подмышками и кисло покривился. – Неплохо бы нам еще раз хорошо подкрепиться… Эта прогулка вызвала у меня зверский аппетит, словно я полдня дрался на ристалище.

– Успеем. Здесь капилеи, харчевни и таверны на каждом шагу. Но с чистым телом и светлой после терм душой любая еда покажется гораздо вкуснее. Уж поверь мне. Тем более что мыться нужно натощак. Так заведено у ромеев.

– Тебе лишь бы плескаться в воде… – недовольно заметил Геррик, который был равнодушен к водным процедурам. – Всю свою монашескую святость смоешь.

– Да и бес с ней! – весело откликнулся Себальд. – Но ты же должен увидеть и понять, что такое термы ромеев. Тем более что у нас с этим делом не очень…

– Сколько мы не ходили по городу, я что-то не заметил ни одного подобного заведения.

– Ну что ты! Плохо, значит, смотрел. На весь Константинополь с пригородами не более двух десятков публичных домов, а вот терм около двухсот, как частных, так и государственных. Термы Константина, термы Дагисфея, термы Зевксиппа – те, что неподалеку от Большого дворца василевса… А еще есть термы Ахилла, Анастасианы, Аркадианы, Карозианы, Евдоксианы, Эленианы, Онорианы… – невозможно все перечислить. А еще существуют просто купальни – лутры. Их и вовсе огромное количество.

– Ромеи помешались на чистоте! – почему-то в сердцах сказал Геррик.

Но сопротивляться не стал, когда Себальд потащил его в какой-то кривоколенный переулок, который вывел их прямо к входу в красивые термы с колоннами – как в храме. Похоже, они работали еще при римлянах, потому как было видно, что их изрядно подновили и отремонтировали.

Термы состояли из нескольких отделений: горячего – кальдария, теплого – тепидария и холодного – фригидария. Там стояли ванны, облицованные прочной цемянкой[75]75
  Цемянка – кирпичная или керамическая крошка, добавляемая в известковый раствор для кладки стен, и сам этот раствор. Широко использовался в древнем строительстве как связующее вещество – аналогично современному цементу.


[Закрыть], сразу за входом находилась раздевалка-аподитерия, а сбоку, со стороны переулка, была пристроена кочегарка-префурния. Отопление терм осуществлялось нагревом каменных полов. Геррик обалдело топал босыми ногами по теплому полу, который постоянно протирал черный раб, потрясенный невиданным способом обогрева помещений, и что-то мычал себе под нос.

В горячем отделении находилась одна большая – даже огромная – общая ванна. Себальд показал Геррику, с чего нужно начинать. Сначала они помыли головы мыльным порошком-стактой, затем все тело, и только после этого немного поплавали в ванной.

– Здорово! – Геррик блаженствовал. – Если у меня будет свой замок (а я точно его построю, ведь мы же возвратимся отсюда богатыми, не правда ли?), обязательно устрою и у себя термы. Пусть не такие богатые, как здесь, но точно облицую красивым камнем и устрою такое же отопление.