Текст книги "Катарсис. Северная Башня"

Глава 11

Надо же! Утро красит. Молодое сочное тело под боком в утреннем свете! Ещё как красит. Тёплая, распаренная со сна, мягкая такая. Вскрикнула со сна:

– Какой же ты большой!

А вот ты – такая сладко узкая! Как девочка. Аж зарычал, как зверь.

Завтракаем. Морды у всех, бл…, довольные, заё… заспанные. Глаза сияют. Девонька глаз не сводит с меня. Смотрит на мать, смущается. А хозяйка тоже хороша – так и тра… имеет меня в виду глазами своими, бл…, жадными. Клем посмеивается в усы. Довольный, что тот самый кот, у которого усы в сметане.

Экипируемся в выстиранную, высушенную и, казалось, выглаженную (как?) одежду, в вычищенную броню и обувь.

Провожают до сеней. Девонька обнимает меня страстно, я её – нежно, бережно. Вся она такая – нежная, мягкая. Явно маменькина дочка. И это в средневековье-то? Где у женщин мускулатура крепче, чем у моих современников в пиджаках и штанах! Раздавить её о броник?

Удивила кума. Тоже залезла на шею, всего расцеловала, шепнула, что ждёт в гости, и даже за пах меня цапнула и сжала. Я оху… ох, и удивился. Кошусь на Клема – вот котяра, посмеивается.

Но это только цветочки. Ягодки были в виде одиннадцати страдающих с похмелья бойцов, с их солдатскими подколками. Я их вежливо и недвусмысленно послал. И даже так подробно описал маршрут, что навигатор не нужен. Одна беда:

– Красиво ругаешься, – восхитился Клем, – только ничего не понятно!

Да, велик и могуч русский мат. И язык – тоже. Непереводим. Тоже странно. Почему дешифратор мат не переводит? Идёт прямым текстом.

Мне сегодня пейзажи сельских пасторалей и суровых реалий борьбы за существование – ниже пояса. Ещё ниже. Ещё. Вот. Тут. Падаю спиной в телегу, головой к спине Клема, что сегодня за водилу этого пылесоса, прям на груз, укрытый дерюгой – а бронежилет мне на что? Ноги, с колен, свешиваются, болтаю берцами, как в детстве.

Я уже много прожил и знаю, что вся жизнь наша состоит из сплошного дерьма. И если не уметь насладиться кратким мигом, лишь мигом одним, когда тебе хорошо – вся жизнь так и будет в стиле нуар. Потому я заголосил:

 
Хорошо гулять по свету
С карамелькой за щекою!
 

Согласен, песенка детская, но уж какая в голову пришла. Тем более всем – до лампочки. Пою-то я по-русски. Поэзию, песни особенно, попробуй, переведи. Да чтобы и в лад, и смысл сохранить.

 
Наш ковёр – цветочная поляна,
Наши стены – сосны великаны,
Наша крыша – небо голубое,
Наше счастье – жить такой судьбою!
 

– Хорошо поёшь! – говорит Клем.

– Ну, повезло, есть такое, – отвечаю, – я ещё на гитаре играю. И вышивать могу. Крестиком. И на машинке – тоже.

– У тебя так каждый раз?

– Что?

– После этого.

– Нет. Обычно в сон клонит.

– А сейчас что?

– Жить – хорошо, глубокоуважаемый мастер Клем.

– Это так! – хмыкает кузнец, отворачиваясь.

– А хорошо жить – ещё лучше!

– И не поспоришь! – воскликнул он. – А давай вместе что-нибудь споём?

– А давай! Давай про наших спутников. Попробую перевести. Не знаю, как получится.

 
Наша служба и опасна и трудна.
И на первый взгляд как будто не видна…
 

Клем сначала кашлял. Всё кашлял и кашлял. Простыл? Поперхнулся? Или подумал, что песня – намёк? Но на следующей песне кашель прошёл. И он тянул басом:

 
А что нам надо – да просто свет в оконце,
А что нам снится – что кончилась война.
Куда идём мы – туда, где свет светила,
Вот только, братцы, добраться б дотемна!
 

Голосили всей толпой. В этот день стража от нас, тихоходных, не отрывалась. Понятно – Интернета нет. Телевизоров, магнитофонов – тоже. Даже ансамбль песни и пляски народов Крайнего Севера Краснознамённой боевой флотилии украинских степей не заезжает в гости! Скучно, господа! А душа требует. Развернуться и завернуться. Я уже давно сел в телеге, отбивал ритм по шлему, как по барабану, болтал ногами в такт песням и раскачиванию телеги на неровностях дороги. Стража пела самозабвенно, с лёгкой отрешённостью в глазах.

Дорога в этот день если и не была короче, то быстрее её одолели точно. И веселее. В городские ворота втекали широкой людской толпой. Народ, слыша, как мы голосим, уравнивал скорость движения с нами, слушал. Если я, коряво, переводил – пели. А потом хором горланили местные песни. И было это только начало.

На постоялый двор так толпой и ввалились. Вечер только начался! Крап носил по кругу мой шлем, я пел, стоя на столе, запивал пивом. Даже уже не пытался переводить. Ну, как я переведу «Бесаме мучо», если я её только на слух и пою? А из песни «Битлов» только слово «естедей» и могу перевести? Как-то обходился. Говорят, бизнесмен должен знать язык Байрона и Шекспира. Ну, не знаю. Я бизнесменил в такой лиге, где чёткое владение феней и матом, ножом и автоматом – гарант если не успеха, то выживания точно. А вот язык Байрона – как банный лист на ягодице. Столь же бесполезен, но и даже показывать при людях – стрёмно. Братва не поймёт.

Глава 12

Чем закончился сей томный вечер, я не знаю. Очнулся только утром от дикой головной боли, с огромной шишкой на лбу, с теплой грелкой под боком.

– Шо, опять? – просипел я, как тот волк. И тут же застонал. Нет в этом мире водки, но и без неё управился. Нажрался до беспамятства.

«Грелка» открыла глаза:

– Пива?

– Какая же ты умница, красавица! И если можно – побыстрее!

Да, вот такой я эксплуататор! А я чё? Я – ничё! Она же эксплуатировала моё невменяемое тело? Пусть теперь подсуетится, чтобы этот организм коня не двинул. А вот и долгожданное пиво!

– Ты волшебница! Ты просто вернула меня к жизни! Дай я тебя расцелую!

– Хватит уже! У меня и так всё болит! – взмолилась бедняжка, пытаясь выбраться.

– Я этого не помню. Значит, не было!

А я – старый, похотливый кобелина! Когда справил нужду (если говорить совсем честно), то заметил, что эта умница не такая уж и красавица. Не уродка, конечно, но и не Клава Шифер. И грудь висит уже, да и пупок имеется, шрамы полосами, что появляются на последних месяцах беременности. Не девочка. Рожала, да не раз. Жопа – не орех давно. Кстати!

– Нет!

– Да!

– Не-е-ет! Да! Да! Да!

Лежит головой на груди моей, кудряшки встроенного в тело оренбургского пухового платка на палец наматывает. Я – её локоны на палец наматываю. Седые проблески. Так и я не вьюноша уже.

– Спасибо тебе. Мне было хорошо, сладко с тобой.

– Тебе спасибо, Северная Башня! – она целует меня в губы, в грудь, живот. Блин, я же не мылся! Надо её отвлечь!

– Как тебя зовут, прелестница?

Как пощёчину влепил – дёрнулась. Смотрит злой кошкой, как хвост отдавил кованым сапогом.

– Ты не узнал меня?

– А должен?

– И не пытайся!

– Как скажешь, киска! Ты не отвлекайся!

– Выметайся, старый кобелина! – вскочила, простынь тянет.

Ага, ща-аз! Ты совершенно зря меня раззадорила. Сегодня мне на суд. И я совсем не знаю, чем он закончится. Может, это крайний раз. Переворачиваю. Уже не кричит, зажала зубами подушку. Прости, но ты не молода, уже там всё как ворота в таверну, всю ночь разрабатывали. Вместе. Я же тоже не молод. Мне после такой ночи нужна стимуляция – покрепче. А тут ты, как девочка.

– Вот удивишь теперь мужа! – оказалось, прорычал это вслух.

Как реактивная торпеда, вылетает из-под меня. Мгновенье – я прижат к изголовью клинком кинжала у горла.

– Малышка, ты чего? – как можно спокойнее говорю я.

– Ты знаешь, кто мой муж! Ты знаешь, кто я!

– Понятия не имею. Я вообще первый день в этом городе. Никого не знаю. Убери нож. Мне неуютно.

Клинок режет кожу.

– Мне глубоко накласть, кто твой муж и кто ты там, за дверью, – скороговоркой говорю я. – Тут ты – моя женщина! Сегодня! Сейчас! А завтра – может не быть! Завтра я или труп хладный, или уеду, и никогда тебя не увижу! А мужу твоему я открыл калитку, и если ты не будешь глупить, порадуешь его, вернёшь интерес!

Нож отпустил мою кожу. Вырываю его, выкручиваю руку, наматываю волосы на кулак другой руки и фактически насилую её, приговаривая:

– Сейчас ты – сука, моя сука! Там ты можешь быть, кем хочешь! И иметь кого хочешь, как хочешь! А сейчас я тебя! Потом – казни меня, растерзай, но сейчас растерзаю тебя я! Ты сама заслужила, дерзкая девка!

Ну, и в том же духе. Нет, я не такой садист. Приятно, конечно, так доминировать, но она сама сдала себя полностью этой выходкой с ножом. Она боится, что я знаю, кто она и кто её муж. Значит, что? Она достаточно известная личность. А что эта знаменитость ищет среди пьяного простого народа? Приключений на свою задницу. Ну, вот! Как её колбасит! Нашла!

И это не всё. Это же было полчаса назад. Но совсем не бурно. Терпя, страдая. Ты ещё и властью обделена. Да немалой. Вон она, маска, валяется. Ты подавляешь, унижаешь. Обычно. А сейчас подавляют и унижают тебя. Порят, как девку трактирную. И как раз это тебя и забирает!

– Да, сучка?

– Да! Да!

Что и требовалось доказать. Лежит, растеклась, как сметана. Белая, рыхлая. Нежно провожу рукой. Дрожь. Разворачивается, хватает руку, целует, плачет. Обнимаю её, прижимается к груди, ревёт.

– Плачь, девочка, плачь. Никто тебе не обещал, что будет легко. Так?

– Знаешь, как противно надевать маску, переодеваться в служанку, искать себе самца? Всех этих наёмников, залётных купцов?

– Чтобы им от тебя нужно было твоё тело, а не возможности твоего положения?

– Да! – она вскинулась, властная такая.

Улыбаюсь:

– Девочка, мне же в самом деле глубоко плевать на твою жизнь. Я хотел тебя. Потом хотел тебя потрясти и опустошить. У меня получилось?

– О, да! – улыбается.

– Ты – красивая! – провожу рукой по лицу, по шее и дальше. – Сколько у нас ещё есть?

– Ничего нет. Видишь? – она указала на дверь. Под дверью – красная ленточка. – Закрой глаза. А лучше уйди в другую комнату. Сразу за мной не выходи.

– Не спеши, – встаю сам, поднимаю её. Поворачиваю так, этак, наконец отстраняюсь, смотрю пристально, опускаюсь на одно колено:

– Хотел запомнить вас, госпожа! Увидев вас ещё раз, вне этой комнаты, я не узнаю вас. Но забыть вас я не желаю!

Целую её руку. Как это принято. От низшего более знатному.

– Как ты мил, Северная Башня! – она целует меня, жадно смотрит, но тряхнула головой.

Понял. Падаю на скомканную постель, отворачиваюсь от этой истории, накрываюсь с головой.

– Входи, – слышу я.

Дверь даже не скрипит. В тишине – шелест одежд. Тихие возгласы. Я же – почти уснул. Разбудила меня женская рука. Развернула на спину, сдернула одеяло с ног, закинув на голову, и смачно, с чувством, поцеловала:

– Прощай, мой милый! И ты прощай, Северная Башня!

– И ты прости, девочка!

Смеётся. Слышу – дверь. Встаю, запираюсь изнутри. Одеваюсь. В кармане штанов нахожу женский перстень с камнем. Вот сука! Она мне заплатила!

Убью!

Глава 13

Светило уже высоко. Спать хочется – сил нет. Голова болит, похмелье жуткое. Как можно так ужраться пивом и тем, что они называют вином? На лбу шишка, будто по голове получил. Может, дрался? Порез на горле жжёт, кровит. Ищу на своём поясе флакон с мёртвой водой. Как одеколоном, смазываю. Онемело. Не кровит больше. Может, живой воды отхлебнуть? Полегчает. Ага, а где потом её брать? Тут не Тверской бульвар. Не Маасква. Тут «Обитель зла» в средневековом антураже. Как раз глотка может и не хватить. А похмелье снимается другими средствами. Более распространёнными, чем реликтовая живая вода.

Провожу ревизию. Голова совсем не варит. Броник на месте, шлема нет. Булат – имеется. Топор и лопата – в чехлах. В углу валяется кинжал. Подбираю. Да это не нож! Меч короткий! Обоюдоострый клинок, рукоять с перекрестием-гардой. Это не мой клинок. Как я его отшвырнул, так и лежит. И она не забрала. Не её?

И вообще – что за нравы? Чуть что – нож к горлу! Дикари-с! А вот ножен к этой довольно острой игрушке нет. За пояс заткнуть – порежешься. В руках носить? Стража будет нервничать. Да и все остальные – тоже. Тут народ нервный, и все с оружием. Как она ловко с ножом! Молодец, сучка!

Отрезаю от полотенца полосы, делаю петли на предплечье. Клинок привязываю к руке, рукоятью в левую ладонь. Опускаю рукав. Незастёгнутый рукав камуфляжа почти скрывает ладонь.

Надо идти. Клема искать. Открываю дверь, выглядываю. Коридор. Тишина. Спускаюсь по лестнице на первый этаж. Тишина. Дверь не заперта. Выглядываю – тихо. Блин, стрёмно. Кинжал прыгнул в руку, булатный в другой руке. В сенцах темно. И пусто. Вот я и во дворе. Тишина. Удобства нахожу по запаху. Калитка – я на улице. Столь же узкой и затененной стенами домов.

И где я? Где искать Клема? Так, когда мы входили в город, светило было там. И был вечер. И пришли мы с юго-запада. Сейчас светило тут. Пусть не утро – припекает уже прилично в макушку. Если пойти туда, то выйду к стене. Найду нужные ворота – найду трактир, он же постоялый двор, где вечером горланил. Пошёл.

Вышел к стене, прошёл через ворота, мимо внимательных глаз стражи, оказался на пристани. Твою! Лодки, корабли разгружаются. Люди снуют. Тут же торжище, шум, как на бирже. Проклятье! Как же мне плохо! Жарко, тошнит, голова болит, эти все орут. Нах! Пойду на запад. Вдоль стены.

За мной увязались какие-то люди. Ненавязчиво так сопровождают, как топтуны ментовские. Насколько я знаю, в средневековье в каждом городе были то ли гильдии воров-убийц, то ли ночные дворы. Так что надо держать ухи на макухе.

Как же мне плохо! Ну зачем я нажрался так? Дорвался? Молодым себя почувствовал, козёл старый? Знаю ведь, что от этих местных суррогатов похмелье сильнее, чем от водки. Потому как сладкие все.

Выхожу на берег реки. Вода чистая, песочек. Камышей и ряски нет. Стена крепости – над головой. Шлем стражника плывёт сверху. Топтуны стоят и в открытую смотрят на меня, переговариваются, посмеиваются.

– Что? – кричу им.

– Северная Башня? – смеясь, спрашивают.

– Ну, допустим. А что?

– Голова не болит?

– Болит.

Ржут, аж в поясе согнулись.

– За вэдэве! – кричит, захлёбываясь смехом, один, ещё сильнее ржут.

Что я учудил вчера? А, болт на вас! Жарко. Иду к берегу, распуская на ходу ремни.

Смех прекратился. Я даже обернулся. Смотрят напряжённо. Что, блин, опять? Посмотрел в воду. Чистая река. Вон, мальки на мелководье хоровод водят. Захожу. Холодная! Хорошо-то как! Курнаюсь. Стоя по плечи, скребу себя руками. А на берегу – толпа зевак. На стене – три шлема замерли уже. Да в чём дело?

Что-то мне стало неуютно под их взглядами мыться. Рыба какая-то ещё ноги коснулась холодным своим телом. Иду на берег. Чую взгляд со спины, оборачиваюсь. Тень в воде. Сом? Большой сом? Нож на берегу. Утянет эта тень в воде на дно. Ну её! Выхожу, надеваю трусы. Стыдно – в толпе и женщины. Сами виноваты. Я вас звал? Помыться нельзя человеку? А кто там у стены присел, задрав платья? Нужду справлять тут народ не стесняется. Почему я должен стесняться?

Одеваюсь, иду. Толпа – за мной. Молча.

А вот и дорога. Мост через ров с затхлой водой.

– Ты Андр? – окликает меня стража у ворот.

– А если так, то что? – я уже совсем злой и раздражённый.

– Понятно, – усмехается стражник, кликает другого бойца, велит ему сопроводить. Иду. Толпа зевак, что пасла меня от пристани, застопорилась в воротах, потом потекла по моему следу.

– У меня лицо краской вымазано? – спрашиваю стражника.

– Нет, – отвечает он удивлённо.

– А что они за мной от пристани идут?

– А я откуда знаю? А зачем ты бутылки винные об голову разбивал вчера? Это у вас на севере такой обычай?

Я застонал в голос.

– Что ещё я чудил?

Стражник ржёт.

Глава 14

– Андр! – крик.

Знакомый голос. Клем. Орёт на меня. Где я шлялся? Откуда я знаю – где? Ты бы лучше похмелил, чем орать. Ну, не сложилось с базаром и готовым платьем, так я и не баба, без платьев обхожусь. Штанами.

– Что? – кричит ещё громче Клем.

– А щас чё? – устало спрашиваю я.

– Ты зачем в Проклятый омут полез? – трясёт меня кузнец. Голова совсем взрывается лиловыми кругами.

– Никуда я не лез. И вообще, я ничего не помню, что вчера было, – сбиваю его руки, – не тряси, и так плохо мне.

– Ты в реку зачем полез?

– Купаться, – пожал плечами я.

Он разинул рот и хлопает пастью, как рыба. Потом махнул рукой, схватил меня за локоть и потащил:

– Мы опаздываем. Приём властителя уже идёт, а ты шлындаешь где-то! Не бритый, не переодетый. Да сними ты эту дрянь, в броне простолюдинов не пускают. Да быстрее же!

– Клем, пивка бы!

– Х… бы! Иди, вон, кувшин об голову разбей и со стропила спрыгни! «За вэдэве», – передразнил он.

Блин! Палево, однако!

Несёмся по улицам к замку, что серой громадиной нависает над городом. На воротах нас мурыжат. Клем злится. Пропускают, но взяли в коробочку стражи – на нас оружие, Клем волочёт два свертка. Похожи на те, в которых были меч лича и мой помповик.

Во дворе замка Клем матерится. Забавные построения выдаёт мне дешифратор. Я кручу головой. Я был в Тульском кремле, не похоже. Интересно. Смотрю музей вживую. В процессе. Люди группами валят обратно. Мы идём по встречке.

– Опоздали! Андр, демон тебя раздери! Лучше бы тебя Водянка в омут утащил! – злится Клем.

Ах, вот в чём дело! Нельзя было в реку лезть. Да и трогало меня что-то мерзко-холодное. Запоздало пугаюсь. Стражники ведут нас куда-то. Стоим в каком-то помещении вдоль стеночки, у закрытых дверей. Ждём. Меня морит в сон. Прислоняюсь к полотну с репродукцией какой-то у стены. Зачем раскрашенными шторами стены закрывать? Зачем?

– Не спать, – толкает меня стражник.

– А то что? – огрызаюсь я, не открывая глаз.

– Нельзя спать, – отвечает он.

– Этот концерт очень скучный, – бубню я, – я сдам билеты обратно.

– Не спать! – стражник тычет в меня копьём.

– Ещё раз так сделаешь – в очко тебе эту палку запихаю! – бормочу я, всё так же не открывая глаз.

– Андр, не нарывайся! – толкает меня Клем. – Да какая собака тебя укусила?

– Пьяная. Спать хочу, – зеваю до хруста в челюстях. Раскрываю глаза.

– В темницу запру на седмицу, – равнодушно бросает вошедший человек с очень надменной мордой лица и бляхой фашистской фельджандармерии на шее, остановился напротив, смерил меня презрительным взглядом, стал проводить инструктаж: – В присутствии господ надо стоять, головы обнажить, приветствовать господ поклоном, говорить, только когда тебя спросят, в остальное время молчать. Тебе всё ясно, северный дикарь? Или повторить?

– Мне всё ясно, южный дикарь, но ты повтори, не так скучно будет, – зеваю я.

– Клем, осади этого дикаря! – возмутился надменный. – Или вместе будете в поруби сидеть.

– Андр, прекрати!

– Да ладно, скучно же. Дядя, ты не переживай, мы на пол сморкаться отучены. И руки скатертью уже не вытираем. Расслабься. И так знаем, что в присутствии господ вид надо иметь лихой и придурковатый, чтобы не смущать их умными речами. Взгляд должен быть покорен, рот приоткрыт от восхищения, сопли в открытый рот должны затекать, дабы пол не марать.

Смешки со всех сторон. Даже Клем издал горлом какой-то некрасивый звук. Надменный задохнулся, покраснел, кричит страже:

– Взять! В поруб!

Один из стражников своим плечом оттирает надменного фашиста от нас, тихо наговаривая:

– Обязательно. Как только господин даст такой наказ, так сразу же. А пока он нам велел доставить и сохранить. Ты что пришёл? Наказ дать, как вести себя? Дал? Так иди!

– Ты ответишь за это!

– Ага. А ты – из задницы господина голову лучше не высовывай больше. Дерьмом несёт.

– Спасибо, Гнаб, – говорит Клем.

– Мы с тобой, Клем, умирали вместе. А у этого из достоинств – только язык шёлковый. Башня, повтори. Про «лихой и придурковатый».

Слушают внимательно. Запоминают? Хмыкают.

– Отчаянный брат у тебя, Клем. Даже тебе до него далеко. Я думал, никто тебя в чудачестве не переплюнет. Из живых, – качал головой стражник.

– Из живых, – кивает Клем и косится на меня.

И вот нас пустили. Отобрав всё колюще-режущее.

Зал. Просторный довольно. Для рабочего кабинета. В качестве зала приёмов маловат. Да и большой стол посреди зала, стулья, как бы намекают, что это зал для совещаний. На дальнем от нас конце стола – стул поболее остальных. Два высоких, но узких окна забраны цветными стёклами – мозаикой. Канделябры, люстра на цепи с потолка. Свечи горят. Душно и жарко. И народу много. За столом сидят люди, некоторые рассаживаются только, другие стоят вдоль стен и гобеленов, разговаривают. Большой стул пуст.

Мы встали, куда нам указали, склонили головы. Мну кепку в руке, потом запихиваю её в накладной карман на бедре. Любопытные взгляды стражи, что сначала напряглась. Нервные ребята, проткнут часом. Держу руки на виду.

Зашёл какой-то мужик, что-то шепнул другому, в красном. Как это? Типа пиджак, похожий на куртку. Пусть будет камзол. Звучит исторически.

– Что ж! – возвестил Красный Камзол. – Властитель не смог присутствовать, не будем затягивать.

Народ перестал гудеть, кто-то расселся по стульям, кто-то встал за их спинками.

– Ты кузнец смотрителя Медвила?

– Верно, господин.

– А это?

– Мой родственник Андр.

– Расскажи нам, зачем Виламедиал прислал тебя и просил собрать Малый Совет?

– Послан я был моим господином, дабы рассказать, что ходил я в скверный лес за добычей. Дошёл до Зелёной башни.

Головы многих склонились к столу. Карта расстелена?

– У башни застал бой отряда смертников и твари из скверны.

– Что за тварь? Ты же давно ходишь по скверным землям, Клем. Разбираешься.

– Давно, мой господин. Это был архилич.

– Архилич?

Гомон голосов, удивление, недоумение. Красный Камзол прервал шум одним махом ладони.

– Продолжай.

– В отряде было два мага и пять мечников. Мы с сыном поспешили на помощь.

Красный Камзол усмехнулся:

– Прошли годы, Клем, а ты не поумнел. И сына безумцем воспитываешь. Ну, и?

– Тварь была очень сильна. С артефактами, полна скверны до краёв, аж чернота клубилась вокруг. Лич убил всех, прежде чем мы добежали. Тогда в бой вступил Андр. Он убил тварь.

Красный Камзол вскочил. Подбежал ко мне.

– Ты охотник?

– Нет, – пожал я плечами.

– Почему ввязался в бой с личем?

– Я не знал, что это такое. Люди звали на помощь, я поспешил.

– Как ты его убил?

– Из помповика. Ну, артефакт. Заряжен магией. Был заряжен. Весь боезапас я расстрелял, а потом и сам артефакт сломал о голову этой твари.

– Мы принесли, – вставил Клем.

– Ты такой великий воин? – спросили от стола.

– Теперь нет. Без помповика я не много стою, – пожал я плечами.

– Потом посмотрим, – отмахнулся Красный Камзол. – Как ты оказался у Зелёной башни?

– К Клему шёл. Услышал бой, призыв на помощь. Я же говорил.

Красный Камзол повернулся к человеку в плаще, как у того, которого лич «выпивал». Маг? Наверное. Маг покачал головой.

– Ты лжёшь! – взгляд Красного Камзола стал суровым.

Я посмотрел на мага. Детектор лжи, мать твою!

– Нет. Не лгу.

– Маг разума не ошибается!

Я пожал плечами. Стража направила мечи на меня.

Откинулся кусок картины, что висел у стены, зашёл рыжий богатырь. Все сразу же склонили головы, Клем рухнул на одно колено, зашипел на меня. Ну и я тоже встал на одно колено, так же склонил голову. Даже руки так же держал.

– Подожди, Нирос, успеешь выпотрошить северянина своим мозгоклювом. Клем, тебя зачем Вилал прислал? Да встань же ты. И ты, северянин, встань. Посмотрю на тебя. Давно людей с севера не было. Слишком давно.

– Мой господин прислал меня рассказать вам, властитель, о подозрительных несуразицах в землях смотрителя Медных Вил.

– Так-так, – пробасил Светогор.

Понятно, почему его называют Медной Горой. Ростом примерно сто восемьдесят сантиметров, весом под полтора центнера. И не только сала. Брюхо не висело. А вот ширина плеч – губернатор Калифорнии позавидует. Руки – толще моих ног. Зелёные глаза смотрят из-за широкого носа. Волосы, усы и борода – как из медной проволоки. На здоровенных кистях тоже медная поросль. А я думал, что стул больше как символ власти. Типа трон. Оказывается, физиология. И имея такого властителя, меня Башней обозвали? Да я и выше лишь на десяток сантиметров. Ну, на полтора десятка сантиметров. Не больше. Броня у него, кстати, не стальная. Кожаная. С приклёпанными внахлёст чёрными пластинами. Кожа, кость, чешуя? Не металл точно!

– Лич – это только начало. Кроме отряда, уничтоженного личем, смертников не было. Через город не проходили, добытое не сбывали, лесники тоже никого не видели. Стало меньше бродяг и оскверненных тварей. Обрадовались сначала. Теперь тревожно. Твари откочевали южнее и севернее. Были нападения обезумевших тварей на посёлки, – продолжал доклад Клем.

– Бегут? Что их так напугало? – спросил Гора, глянул на Нироса, что в красном камзоле. – И лич вне скверны. Не могли смертники его из башни выманить. Не могли. Что их всех гонит?

Гора склонился над картой. Вот это здоровяк!

В это время открывается дверь, раздаются оттуда слова:

– Гор, муж мой, ты слышал…