Текст книги "Пасха под Гудермесом. Боевые действия в Чечне и Дагестане"

«Кто вызывает “Эпоху”?»

Над медленно просыпающимся Грозным еще висел полумесяц. Всю ночь, мертвенно блистая, он верно служил боевикам, освещая только им известные ходы и тропки. При случае чеченцы могли даже помолиться на него. Они поднимали головы в сторону сверкающего в черном небе клинка и шептали: «Аллах Акбар!» Только безумно храбрый, рискуя погибнуть под градом свинца, мог прокричать эти слова в сторону русских. Но в ночной тишине эхо гуляет по разрушенному городу, как по чеченскому лесу, и я, гражданский, не понял – откуда, перекрывая то всхлипывание, то мягкое воркование Сунжи, донеслось до нас это: «Аллах велик!» И сразу раздраженно заговорил, шуганув солдат на левом фланге, пермский омоновец Андрей Т.: «Вы что, не слышали? Не спать! Смотреть в оба! Почему я слышал чеченца, а вы нет? Стоит им подойти на бросок гранаты и…»

Этот чеченский крик напоминания, что боевики рядом, что сегодня, в ночь с 6 на 7 марта, за Сунжей вновь на время они хозяева, вернул нас, начинающих самообманываться тишиной, к реалиям вчерашнего дня.

Чуть больше десятка солдат внутренних войск, четыре пермских омоновца да я, журналист, могли рассчитывать в эту ночь лишь на остроту своего зрения и слух, чтобы обнаружить боевиков, если бы они двинулись в нашу сторону.

Блокпост, который нам назначено защищать, за мостом через Сунжу – скромная, неказистая крепость и одновременно «жертва политических обстоятельств», во имя которых люди, блокпост населяющие, давным-давно здесь, в Грозном, рискуют жизнью.

Ветераны Афганистана, хорошо помнящие систему организации тамошних блокпостов, справедливо говорят, что в Грозном, в отличие от Кабула, с наступлением темноты российские блокпосты охраняют только сами себя.

А как бы нам ни замазывали глаза, как бы журналистам ни рекомендовали избегать слова «война», в воюющей Чечне политические реалии вынуждают российскую сторону гасить этот конфликт в статусе низкой боевой интенсивности. Поэтому что в военном смысле можно было в Афганистане, нельзя в Чечне.

Что бы ни говорили, ни писали политики о войне в Чечне, какие бы прогнозы ни доводились до людей, все они далеки от правды: рождаются-то они не на осажденных блокпостах или в горах…

В России многие хотят скорейшего вывода из Чечни федеральных войск, а думающие чеченцы знают, что с полным выходом войск начнется чеченское взаимоистребление и никаким СОБРам, ОМОНам России его не остановить.

Если у чеченцев в их борьбе развязаны руки, то российским военным политиками навязана ирреальная линия поведения, которую один из мудрецов-солдат сформулировал так: «В любой войне командир думает, как бы уничтожить противника, а здесь, в Чечне, большие начальники думают, как бы сохранить противнику жизнь».

Военнослужащие Минобороны, внутренних войск и спецподразделений МВД России до сих пор, мягко говоря, с неприязнью вспоминают мирные переговоры 1995 года с дудаевцами, относя участие в них чеченцев только на счет их военной хитрости, которую боевики, надо отдать им должное, результативно употребляют в своих целях.

Ни в одном пособии по контрпартизанской войне, хоть весь мир обойди, не прочтешь, что партизан можно разгромить равным по силе оружием.

Но кому интересно, о чем мы думали на блокпосту № 22 в ночь с 6 на 7 марта, стоя возле бойниц, в которые заглядывал полумесяц…

«Кто вызывает “Эпоху”?» – слышим мы в темноте. Это в наш разговор врывается включенная рация, углубляя тревожное напряжение ночи, прекращая немудреную нашу беседу. А жаль.

Среди солдат внутренних войск и омоновцев редко услышишь рассуждения о том, нужна ли война в Чечне, зачем она? Да и чего переливать из пустого в порожнее. Вот она – война. Только выйди из блокпоста. Вчера на входе в него долго не высыхала кровь убитого чеченским снайпером собровца. Были эвакуированы несколько раненых.

Всю ночь, когда бы солдат ни включил рацию, мы слышали в свой адрес угрозы боевиков: убить, отрезать нам головы, вспороть животы…

Зная о понесенных сотрудниками МВД России и Чечни потерях, о смертях и ранениях солдат и офицеров внутренних войск, все мы, окруженные чеченцами на блокпостах и в комендатурах, готовились дорого отдать свою жизнь.

На окраинах города продолжались кровопролитные бои. Наше же ночное спокойствие было куплено дорогой ценой – смертью трех десятков офицеров-собровцев, которые полегли на проспекте Ленина, выручая друг друга.

Теперь чеченские боевики не рисковали атаковать блокпосты № 7 и наш № 22, считая их собровской зоной ответственности.

Четырнадцать бойцов Специального отряда быстрого реагирования и четверо раненых были вчера эвакуированы из-под огня на трех БМП и двух БТРах офицерами-собровцами и солдатами полка внутренних войск. Их водили майор Александр Умрилов и капитан по имени Николай. Сначала на БМП-2 дошли до подбитой бээрдээмки – разведать, где живые и мертвые, при этом БМП получила повреждение. Плотность огня боевиков была очень высокой.

Потом пустили вперед две БМП, которые «работали» по верхним этажам зданий, следом шли два БТРа, забравшие с проспекта Ленина живых собровцев, кого смогли. Их прикрывала боевая машина пехоты, идущая в хвосте «елочки». За ней шли пермские омоновцы, но БМП двинулась вперед на скорости, и они, не успевая за техникой, оказались под пулеметным и автоматным огнем. Рассредоточившись, омоновцы были вынуждены залечь.

Мы, находясь в полутора километрах от происходящего, были бессильны помочь, не видя противника. Тот бил по нашим, защищенный квадратами и пеналами домов, стреляя из окон, обращенных к тем, кого боевики стремились убить.

По нам в тот час тоже «работали» снайперы. «Кенвуд», единственный на блокпосту, давно молчал – батарейки сели быстро, а где подзарядиться? Рация же внутренних войск, бывшая в нашем распоряжении, работала только на ВВ: информация от нас до Временного управления МВД России в Чеченской Республике не доходила.

К вечеру 6 марта техника полка внутренних войск оставила блокпост № 7, уйдя на базу. Пермские омоновцы хотели, чтобы она осталась. Им обещали. Пермяки просили, чтобы руководство продублировало свой приказ в эфире, но этого не случилось, и три БМП и два БТРа все же ушли, однако под утро «внутренники» вернулись на двух БТРах, усилив нас и блокпост № 7.

«Кто вызывает “Эпоху”?» – снова бубнит вэвэшная рация. И я впервые серьезно задумываюсь, что через четыре с небольшим года конец XX века. «Никогда столько не воевали, как в этом столетии», – думаю я, заходя в грузовой контейнер, превращенный в теплушку, и садясь возле горящей буржуйки. На нарах, тесно прижавшись друг к другу, спят солдаты. Глядя на них, я понимаю, что выражение «спать мертвецким сном» родилось на войне. В неярком свете, отбрасываемом печуркой, солдаты в изломанных позах и далеко не парадной одежде лежат, словно трупы.

Рация последний раз выплескивает: «Кто вызывает “Эпоху”?» – и замолкает, сухо потрескивая.

«Через четыре года эпохе войн конец!» – с надеждой думаю я. Для меня эта эпоха начиналась с петроградских журналов, повествовавших о первой германской, с фотографий павших в боях. С детским состраданием и верой, что, может быть, эти великолепные прапорщики и офицеры остались живы, я вглядывался в их такие мирные, добрые, красивые лица, не зная, что через много-много лет мне самому придется терять близких людей на войне, которую никак не ждали, да она пришла – такая ожесточенная.

Глядя в огонь печурки, я вспоминал вчерашний бой: вот с проспекта Ленина мчится к блокпосту № 7 горящий БТР, вот, переходя от бойницы к бойнице, охотится за боевиками курганский собровец-снайпер, вот мы с челябинским собровцем Александром Илаевым, мастерски стреляющим из подствольника, показываемся в бойнице, и чеченская пуля не попадает в нас, а майор хохочет, незлобиво обзывая боевиков горе-стрелками.

С Александром мы знаем друг друга год. Он, бывший офицер ВДВ, прошел Афган, Приднестровье… В апреле прошлого года, встретившись под Шелковской, я подарил ему необыкновенные часы. Таких немного в России. На часах короткая надпись: «Витязь». От имени ассоциации «Витязь», занимающейся военно-патриотическим воспитанием молодежи, я подарил эти часы майору-собровцу Александру Илаеву в его фронтовой палатке.

Прошлым летом на море их у него пытался выкупить какой-то богач-коллекционер.

– Да ты знаешь, где мне их подарили?! – только и сказал Александр.

Вчера, ближе к вечеру, собровцев отозвали во Временное управление МВД России. Врассыпную, змейками, они уходили через мост под обстрелом. Так осиротел блокпост № 22.

У меня нет больше сил смотреть на огонь…

Слишком много вчера было подбито БТРов, горевших на наших глазах, чтобы продолжать спокойно глядеть на пламя, и с полудетской наивной мыслью, чтобы в следующем столетии не было войн, я ухожу на холод.

«Только громче зовите…»

Когда 7 марта с утра на 22-й блокпост пришел танк и на 7-й блокпост еще два, пермские омоновцы подумали, а солдат внутренних войск сказал: «Вот, действительно, танки зауважаешь».

Так для тех, кто защищал эти блокпосты, закончилось трагическое одиночество, ожидание ночного прорыва боевиков в центр Грозного и самое тяжелое – осознание невозможности выйти из блокпоста, чтобы забрать убитых собровцев, сутки пролежавших на проспекте Ленина, где те приняли смерть, выручая друг друга из-под огня.

Все высотки за Сунжей в ночь с 5 на 6 марта были заняты скрытно проникшими в Грозный боевиками, и с пяти утра, а где с пяти тридцати по всему городу 6 марта загрохотали бои. Атаки дудаевцев были внезапны, боевики превосходили численно, и, несмотря на потери, лезли и лезли…

Шестого марта 1996 года в Грозном свой кровавый бал правил «чеченский атом» – гранатомет. На проспекте Ленина первыми попали под его удары пермские собровцы.

СОБР – это Специальный отдел быстрого реагирования по борьбе с организованной преступностью.

Такие отряды есть в каждом областном центре. Ведь бороться с современными бандитскими группировками, мобильными, хорошо вооруженными, могут только профессионалы.

В СОБРах России, верные присяге, служат офицеры, которые с начала вооруженного конфликта в Чечне не выходят из боев.

С ними, офицерами-собровцами, любят взаимодействовать федеральные и внутренние войска. С собровцами надежнее! Они – отменные, дисциплинированные снайперы, гранатометчики, пулеметчики. Они хороши для специальных операций: освобождение небольшого числа заложников, захват отдельно стоящего здания, самолета, квартиры, задержание вооруженного преступника. Но ни их современная экипировка, ни легкое вооружение не соответствуют тому, чем им приходится заниматься в Чечне. На Северном Кавказе им определили контрпартизанские функции. Собровцы с ними справляются, но неимоверно напрягая силы, страдая от отсутствия пригодных средств связи, тяжелого оружия и боевой техники.

Шестого марта собровцам Поволжья, Урала, Зауралья и Сибири выпали на долю масштабные городские бои, где без поддержки танков, артиллерии контрпартизана быстро находит смерть.

Заняв господствующие высотки – полуразрушенные, зияющие тысячами окон, ведя огонь из глубины помещений, чтобы скрыть вспышки выстрелов, боевики кинжальным огнем встречали тех, кто выдвигался на проспект Ленина.

В городских условиях БТР для гранатометчика – желанная цель.

Пермские собровцы попали под огонь басаевцев, спеша в ГУОШ. Их БТР и бээрдээмка были подбиты. Такая же участь постигла собровцев Кургана и Липецка. Отходя и отстреливаясь, они несли потери.

Несколько пермских собровцев сумели укрыться в церкви Архангела Михаила, отвечая огнем на огонь.

Спецназовцы не оставляют врагу тела своих товарищей по оружию – то святой закон. Из Временного управления МВД России в Чеченской Республике на 7-й блокпост на трех БТРах и бээрдээмке для оказания помощи выехали тогда собровцы Нижнего Новгорода, Оренбурга… За мостом через Сунжу на проспекте Ленина шла интенсивная стрельба.

Первым туда пошел собровский, с десантом на броне, БТР, следом бээрдээмка, потом еще две машины. Вскоре в головной БТР попали из «Мухи».

Боевики обстреливали собровцев с трех сторон: с «кукурузы» – шестнадцатиэтажки – метко били чеченские пулеметчики и снайперы. Собровцы отвечали стрелковым оружием, их поддерживали с БТРов и с блокпоста № 7.

Бээрдээмка, стреляя, прошла чуть вперед, стараясь прикрыть раненых и убитых офицеров.

Тактика чеченских снайперов была традиционна: сначала стреляли в ногу. Раненого, естественно, пытались вытащить и, когда рядышком с ним оказывалось еще несколько бойцов, их убивали в голову.

В городском бою для эвакуации раненых нужна поддержка танков, способных выстрелом обвалить пол-этажа вместе со снайпером и его прикрытием, состоящим из гранатометчика и двух автоматчиков.

Шестого марта федеральные силы в районе 7-го и 22-го блокпостов танками, зэсэушками собровцев не поддержали.

«Плохая им досталась доля, немногие вернулись с поля…» Кого смогли, собровцы подобрали, несколько бойцов были убиты боевиками при подборе раненых в спасительную броню.

Оренбургский БТР «Хохол» в одиночку рванул за ранеными и, мгновенно обстрелянный, все равно успел забрать нескольких живых собровцев и вернулся на 7-й блокпост горящим. Занялись огнем выстрелы от РПГ, что лежали за башней. Бойцы внутренних войск Леонид Трухин, Алексей Жихарев и пермский омоновец (позывной «Нафаня») бросились тушить… Машина была спасена.

Шестого марта, теряя людей убитыми и ранеными, вынести из-под огня своих товарищей по оружию стремились собровцы Нижнего Новгорода, Перми, Липецка, Оренбурга, Мордовии, Удмуртии. Им помогали офицеры и солдаты Зеленокумского полка внутренних войск, пермские омоновцы.

Сутки Грозный держался благодаря мужеству сотрудников МВД России, военнослужащих внутренних войск, тех сотрудников МВД Чечни, кто остался верен присяге.

Ночь с 6 на 7 марта для собровцев, знающих, что часть их офицеров осталась не эвакуированной на проспекте Ленина, была ужасной. Они шептали, говорили, кричали: «Если бы у нас были танки! Где этот… вертолет “Черная акула”?! Что происходит?!»

Ждали следующего дня. Наутро во Временное управление МВД России в Чеченской Республике пришли три танка из 205-й бригады федеральных сил. Привел их командир взвода, старший лейтенант Евгений Богданович, выпускник Харьковского танкового училища – скромный, интеллигентный и, как оказалось, очень лихой офицер.

Седьмого марта в семь тридцать утра из здания на Ладожской, 14, на четырех БТРах, двух БРДМ и двух БМП внутренних войск под прикрытием трех танков на проспект Ленина ушли собровцы сводного отряда: челябинцы, свердловчане, нижнетагильцы, кировчане, ижевцы, чебоксарцы и другие. Ушли на проспект за своими…

Сначала был проверен мост через Сунжу на предмет закладки фугаса. Обошлось… Потом два танка (третий был придан 22-му блокпосту) открыли огонь по огневым точкам противника, чтобы обеспечить проход к телам павших собровцев. Надежды, что кто-то из них остался в живых, практически не было. И – о, чудо! – вышли на связь пермские собровцы, заблокированные боевиками в православной церкви. Они сообщили, что напротив в домах засели боевики. У собровцев четверо раненых…

Только колонна собровцев, ведя огонь, начала движение, как с правого фланга по ним открыли стрельбу из одноэтажных построек на правом берегу Сунжи. В бой, поддерживая «ленточку» спецподразделений МВД России, вступили пермские омоновцы-старожилы 7-го блокпоста, стреляя из АГС, подствольных гранатометов, пулеметов и автоматов.

В «ленточке» собровцев были и сотрудники криминальной милиции Временного управления МВД России, кинологи с собаками для поиска мин и мертвых в развалинах.

Дойдя до церкви Архангела Михаила, «ленточка» из восьми «коробочек», остановленная противником, оказалась в наитруднейшем положении. Плотность огня басаевцев возрастала. Но подбор на броню павших 6 марта продолжался. Собровцы, идя за броней, укрываясь за ней, рисковали своими жизнями ради уже неживых.

Эвакуировать пермяков из церкви можно было, только если бы появилась возможность обработать близстоящие, занятые боевиками здания из тяжелых орудий.

Именно в этот момент на блокпосту № 7 офицеры Челябинского СОБРа Петр Кузьмин, Александр Илаев узнали о том, что 6 марта в боях с «серыми волками» Басаева смертью храбрых погиб командир Курганского СОБРа Родькин Евгений Викторович – давний боевой друг.

Танки, приданные собровцам, еще работали, поддерживая их огнем, но мост через Сунжу, рискуя быть сожженными, не переходили.

Узнав о гибели друга-земляка из соседней области, с криком: «Такого человека убили!» – Петр Кузьмин залез в танк к старшему лейтенанту Евгению Богдановичу из «мотострелецкой» бригады и повел две брони «справлять поминки» по подполковнику.

Танки отстрелялись по боевикам как полагается. Пермяки были «выхвачены» из церкви, все погибшие собровцы, кого обнаружили, подняты на «броню» и вывезены в расположение 7-го блокпоста.

«Кулаки», «летающие тарелки» – так с уважением называют в Чечне наши российские танки. За время войны их научились беречь.

Танки встречают радостно, когда они приходят на усиление в спецподразделения МВД России и в подразделения внутренних войск.

Двенадцать убитых собровцев и еще трое сожженных были вынесены 7 марта под огнем противника, благодаря взаимодействию танкистов федеральных войск, собровцев и военнослужащих внутренних войск.

Я видел, как майор милиции Александр Илаев крепче крепкого жал руку старшему лейтенанту-танкисту, говоря: «Всегда бы так! А? Ну что нам мешает?»

Лейтенант отвечал: «Да мы всегда поможем. Только громче зовите…»

Утро псового лая

Доска от патронного ящика, брошенная в предутренний костер, разгораясь, приняла форму усыхающей в огне когтистой медвежьей лапы, и я вспомнил задержанного нашими бойцами пожилого боевика. Скованный наручниками, сидя у огня, чуть раскачиваясь, он почти беззвучно шептал: «Говорил я им – не будите русского медведя. Пусть себе спит. Так нет – выгнали его из берлоги». Чеченец с тоской смотрел на трупы своих. Вся его разведгруппа была уничтожена, попав в засаду, которую им грамотно приготовил спецназ внутренних войск.

То же самое, только другими словами, говорил объявившему газават Дудаеву профессор Абдурахман Авторханов. «Берегите Чечено-Ингушетию от новой трагедии. Решайте вопросы кризиса власти в рамках Конституции», – сказал он в 1991 году. Но Джохар все равно призвал под ружье десятки тысяч людей. Многих из этих чеченских «волков» и «волчат» порвали «медвежьи лапы».

Авторханов, настрадавшийся историк, знающий Россию и свой народ, предлагал взять на вооружение восточную мудрость и дипломатию. Но руководство боевиков переоценило себя.

Именем Авторханова они назвали проспект Ленина. Тогда еще Грозный не был разрушен. Сейчас, в отступающей тьме и тумане, прячущем от наших глаз Сунжу и развалины домов по ее берегам, город потрясал неприкаянностью, беззащитностью перед силой двух сторон.

Уже пятые сутки я встречал рассвет на блокпосту возле Сунжи, грозненским Гамлетом бродя среди омоновцев, бойцов внутренних войск и разведчиков 205-й мотострелковой бригады. Они знали, что я, человек невоенный, не ухожу с блокпоста потому, что за церковью, в развалинах одноэтажного дома и на перекрестье улиц, лежат тела трех моих земляков – офицеров СОБРа, убитых 6 марта, и я ждал часа, когда командование примет решение о войсковой операции, чтобы достать их из занятого боевиками района.

Курганские собровцы на БТРе, уйдя за ранеными по проспекту Ленина (Авторханова) дальше других, были подбиты из гранатомета и, отстреливаясь, погибли. А собровцы сводного отряда вытащили всех, кто принял смерть на проспекте, кроме трех зауральцев. Моей задачей, которую я, журналист, сам себе поставил, было ждать, когда пойдут за погибшими, чтобы принять участие в операции.

Я до сих пор не мог поверить, что моих друзей больше нет на земле. Из курганского экипажа на 22-й блокпост ночью вернулся только механик-водитель, и я прикрывал его выход, стреляя из автомата раненого бойца внутренних войск.

Утром 7 марта я перебрался на блокпост возле разрушенного дворца Дудаева, оставив выделенное мне на ночь оружие на 22-м посту. Снова при мне были только диктофон и… граната.

Всю неделю мое убежище от дождя и для сна – закуток из бетонных глыб, поставленных друг на друга, прикрытый сверху досками и ржавыми листами жести.

Два топчана, стоящие рядышком, и несколько одеял – вот и все, чем располагают для отдыха бойцы из Зеленокумского полка ВВ да старший лейтенант Евгений С., прибывший под утро 7 марта. С ними один БТР.

Именно старший лейтенант, посочувствовав, выделил мне постоянное местечко для недолгого отдыха возле стены, брызжущей холодом, где я мог забыться коротким сном, даже если недалеко от меня вела огонь БМП.

На блокпосту № 7 две бээмпэшки. Их привели с собой разведчики 205-й бригады, которыми нас усилили 8 марта. С их приходом стало окончательно ясно, что возможный прорыв чеченцев на нашем участке обойдется им в море крови.

Я помню, как разведчики скорым, уверенным шагом (известно, разведчики везде как дома) заходили на наш блокпост, а прапорщик Сергей Ш. – комендант нашего не то городка, не то воюющей планеты встречал их сигаретами. Тогда они еще были.

Армейским разведчикам досталась под контроль «крепостная» стена с бойницами, выходящими на мост через Сунжу и на проспект Ленина (Авторханова). Бойцы внутренних войск «держали» левый фланг со зданием бывшего Совмина Чечено-Ингушской Республики. На правом фланге и на «кукушке» хозяевали омоновцы и огнеметчики.

Омоновцы были и оставались на блокпосту центровыми, готовые в любую минуту поддержать направление, подвергшееся атаке.

Шестого марта этого года, когда боеприпасов оставалось всего ничего, а в Грозном действовал приказ – не покидать основных мест дислокации, из 4-й комендатуры, где стояли пермяки-омоновцы, на свой страх и риск на бээрдээмке, загруженной «семечками» для блокпоста, вырвались те, кому воинская совесть не позволила оставить родных людей без поддержки.

Восьмого марта омоновцы, выстоявшие под огнем на блокпосту больше трех суток, были заменены. По дороге на блокпост был ранен омоновец и потеряна бээрдээмка. Прежде чем она, подбитая, запылала, с нее сняли вооружение. Приказа на замену пермским омоновцам сверху никто не давал – сами решили. Попробуй высидеть взаперти, когда твои боевые товарищи под огнем.

Место, где мы находимся, обильно полито кровью в январе – феврале 1995 года. Напряжение, ужасы и подвиги того времени вернулись сюда, в центр города, на этих днях – трагических для всех нас, стоящих на Сунже. Но если это утро для нашего блокпоста было спокойным, то мы знали, что на кровавых окраинах Грозного, особенно в Черноречье, бои продолжаются.

…Ночью я, замерев, скрывшись за маскировочной сетью, смотрю на близкие и далекие пожары – вестники людских страданий. Мои страшные давние ожидания оправдались, обернувшись потерей близких.

В течение года я беспрепятственно бывал в церкви Архангела Михаила, стоял с измученными войной прихожанами на службах, говорил со страдальцем отцом Анатолием, всегда помня великую и святую Пасху 1995 года. Ночью 22 апреля под прикрытием двух БТРов, солдат первого полка ОДОНа, бывшей дивизии Дзержинского, и чеченских милиционеров мы шли крестным ходом вокруг сожженного в январе храма. Церковные песнопения светлым эхом бились о стены разбитых домов. Я верил, что боевики не расстреляют нас, молящих о мире и спасении всех. Но бойцы внутренних войск и спецназовцы, закрывая нас спинами, смело выцеливали пустые глазницы домов, веря в эти минуты только в оружие, в свое умение поразить противника. Они-то знали, а я еще нет, что в одиннадцатом часу вечера на «Минутке», на входе в тоннель была расстреляна машина дальневосточных собровцев.

…«Минутка». Для меня это черная, все убивающая космическая дыра. Не только генерал-миротворец Романов заглянул здесь в глаза смерти. На проспекте, берущем начало от Сунжи и кончающемся на «Минутке», несколько дней назад ушли из жизни больше двух десятков собровцев. В районе «Минутки», истекая кровью, героически дрался блокпост № 6, погибали мирные люди.

В апреле 1995 года возле «Минутки» я бродил среди возвращающихся к жизни пятиэтажек, и одна из русских женщин, заведя меня в свою абсолютно сгоревшую квартиру, показывая голые, испепеленные стены, рыдала: «Как жить дальше? Где эти средства, которые нам якобы выделили на новое обустройство?»

Нет ответа. Есть только арест Гантемирова, других подозреваемых. Еще остался в памяти апрельский рассказ полковника – «крапового берета» – из 4-й комендатуры о задержании брата высокопоставленного чиновника из аппарата Хаджиева, силой оружия экспроприировавшего добротную квартиру русского жителя Грозного.

После прихода к власти Дудаева русскому в Чечне некому было пожаловаться. Разве только Господу Богу. Храм Архангела Михаила был единственным местом, где русский человек мог получить утешение.

Восьмого марта 1996 года с утра через наш блокпост пыталась выйти к церкви русская грозненка. Ее за сто метров от блокпоста окриком остановил часовой. Я подбежал к ней:

– Вы в церковь?

– Да.

Я вытащил из нагрудного кармана камуфляжной куртки записку, приготовленную для храма.

Застегивая карман, я хлопнул металлической кнопкой, и женщина испуганно отшатнулась, даже присела, приняв этот звук за отдаленный снайперский выстрел.

Когда начинала отступать темнота, я сразу спешил к бойницам: стоит ли церковь Архангела Михаила? Не подожжена ли чужой рукой? Не перекинулся ли на нее пожар с соседнего здания?

Этой ночью на проспект Ленина вышел поработать спецназ внутренних войск, но был обстрелян с пятого этажа, что сразу за церковным двором… Работали три огневые точки чеченских боевиков. Тогда командир роты разведки из 205-й бригады Владимир Гололобов занял место оператора-наводчика в БМП и выстрелил два раза.

Старший лейтенант Владимир Гололобов – сибиряк: он жестковат, умеет держать дистанцию, опытен. Его юность прошла в стенах кремлевского военного училища – одного из лучших по подготовке и перспективам карьеры. Сам Володя – сын заведующего кафедрой точных наук. От отца у него «компьютерное» мышление, четкость формулировок. Как ротный, он ясен и понятен для подчиненных. Его речь перед строем всегда приперчена холодным юмором и коротка, как выстрел. На моих глазах солдату, которого можно было крепко распечь за неосторожность, он сказал лишь такое: «Я не хочу твоей матери в глаза смотреть, если тебя привезут “200-м”».

Старший лейтенант Владимир Гололобов уже больше года в Чечне – ненагражденный участник многих боев. В боевых порядках вообще мало награжденных людей.

Поздней весной 1995 года, когда боевиков добивали, чаще всего солдаты спрашивали у журналистов: «Как нас встретят в России?» Теперь, через год, таких вопросов ни одного. Воюющим в Чечне россиянам, прошедшим здесь огонь и воду, на первый взгляд пока безразлично, что о них думают в обществе, находящемся далеко от войны. Самое главное для тех, кто выполняет свой долг, что о них скажут товарищи по боевым операциям. Это российскому обществу должно быть важно – каким оно видится из Чечни. У бойцов, выполняющих там правительственное задание, до сих пор нет в этом смысле крепкого тыла. Их тыл – присяга! Отец – прямой командир, мать – сырая чеченская земля.

В нее старший лейтенант Владимир Гололобов, окруженный под Малыми Варандами, зарывался, окапываясь пластиной от бронежилета. С ним было тридцать восемь разведчиков. Двенадцать часов они продержались на высоте. Боевики, обращаясь к Владимиру, смеялись в эфир: «Командир, нервничаешь, что ли? Не надо. Не только тебе голову отрежем. Все вам отрежем. Не сомневайтесь!»

Перед атаками боевики обязательно танцевали зикр – свой мистический, настраивающий на бой танец. Потом, продолжая ритмично бить в ладони, быстрой, извивающейся змеей они выдвигались к высоте, а атаковали ее уже бешено воюющими волками.

Старший лейтенант знал, что при таком натиске самое главное – выстоять первые пять минут…

Откормленные свежей бараниной, выросшие в горах, натренированные моджахеды атаковали девятнадцатилетних разведчиков из 205-й мотострелковой бригады федеральных сил, подражая волкам, натурально воя, чтобы устрашить, сломать психику российских юношей, не зная истории или забывая, чьи внуки, правнуки и праправнуки ждут их на высоте…

Пять минут кромешного ада: разрывы гранат, настильный пулеметный огонь, крики раненых, запредельная ожесточенность кровавого столкновения… Преодолен первый натиск, миновала реальная опасность чеченского прорыва в наши порядки – выстояли разведчики! Боевики залегли, припав к пулеметам, автоматам, снайперским винтовкам. Теперь – чей глаз острее. Кто лучше обучен…

«Все пулеметчики – смертники, – рассказывал мне на седьмом блокпосту Владимир Гололобов. – Первая задача любой из сторон – снять пулеметчиков, сосредоточив на них большинство огневых средств».

Никак не смирится Владимир со смертью петербуржца Славы Лысковца – отважного пулеметчика, пришедшего в его роту по контракту. «Он был образцом солдата, – с болью вспоминал старший лейтенант. – Мы только на зарядку выходим, а он уже бегает. Оружие в блеске держал. Очень ответственный человек. Всегда тщательно готовился к бою. Под Малыми Варандами чеченская пуля пробила голову Славы навылет. А он, можно сказать, убитый, успел еще раз поменять позицию и завалить двух боевиков.

Доктор наш по основной специальности гражданский медик, но большого героизма офицер. Был момент – я боялся голову поднять, такой плотности был огонь, а он ползал, таскал на себе раненых».

Отбитые огнем, чеченцы уходили.

Разведчики все знали о них. Им приходилось видеть «русские самовары», которые боевики выставляли перед своими окопами. Чтобы самим не стать «самоварами», каждый из разведчиков носил при себе гранату. «Лучше самоликвидироваться, чем адские муки в плену», – другого мнения среди разведчиков не было.

«Русский самовар» – чье это запатентованное у дьявола изобретение? Афганских моджахедов? Боснийских мусульман? Ичкерийских фанатиков? Пока неизвестно. Но в сатанинской боевой реальности – это когда захваченному российскому военнослужащему, предварительно накачав болеутоляющими, перетягивают жгутами руки и ноги, а затем отрубают их, выставляя «русский самовар» перед своими позициями, как прокламацию.

«Лично я с жизнью тогда попрощался, – рассказывал мне у костра старший лейтенант Владимир Гололобов. – Нас обстреливали из подствольных гранатометов, атаковали волнами, забрасывали в темноте ручными гранатами, но мы раз за разом отражали атаки. К нам на выручку торопилась пехота, разбирая на дорогах завалы в два человеческих роста, устроенные боевиками. Утром, когда в лесу раздался рев идущей к нам на помощь “брони”, чеченцы ушли. Из тридцати девяти разведчиков у нас было семь убитых, двадцать четыре раненых».