Текст книги "Московская историческая школа в первой половине XX века. Научное творчество Ю. В. Готье, С. Б. Веселовского, А. И. Яковлева и С. В. Бахрушина"

Подводя итог историографического обзора работ, посвященных научной биографии Бахрушина, можно сделать вывод, что его деятельность получила всестороннее рассмотрение в научной литературе. Единственным малоизученным звеном является осмысление его творчества в рамках той историографической традиции, в которой он сформировался как историк, т. е. в рамках Московской исторической школы.

Таким образом, научные биографии Ю.В. Готье, С.Б. Веселовского, А.И. Яковлева и С.Б. Бахрушина изучены неравномерно. Доминировал персоналистский подход, приведший к тому, что их творчество оказалось в значительной степени оторвано от историографического контекста. Более того, невнимание к коллективистской составляющей их деятельности не позволило адекватно оценить вклад в науку. Характерной чертой проанализированной научной литературы является то, что приоритет отдавался изучению советского периода деятельности историков, тем самым были во многом пропущены дореволюционные годы формирования их как ученых, постепенного вхождения в элиту научно-исторического сообщества. В советское время это можно объяснить стремлением специалистов рассмотреть деятельность ученых в рамках схемы их постепенного перехода (как правило, неполного) к марксистской методологии, а в современной историографической науке – повышенным интересом к теме «историк – власть», в рамках которой судьбы московских историков в 1920–1950-е гг. оказывались в центре внимания, как наиболее типичные. Заполнение существующего пробела будет способствовать созданию целостной картины формирования, эволюции, а в дальнейшем и трансформации их научного творчества. Думается, что предложенный в данной работе угол зрения позволит целостно рассмотреть проблему.

Глава 2
Начало пути. Формирование научных взглядов (1890–1900-е гг.)

В пореформенный период российская историография, развиваясь в условиях усложнения политических и социальных отношений, отличалась напряженным поиском нового как на поле исторической проблематики, так и в области методологии. И в силу внутренних потребностей, и в силу большого влияния общеевропейского интеллектуального процесса историческая наука в России двигалась в одном направлении с историко-философской мыслью Запада. Одной из ведущих тенденций этой эволюции был переход к позитивизму.

Зародившись как социологическое учение, созданное О. Контом, позитивизм оказал колоссальное влияние на различные области гуманитарного знания. Позитивизм (от лат. positivus – «положительный») подкупал ученых своим стремлением к строгой научности, отказом от каких-либо умозрительных построений. В рамках позитивистского учения существовало убеждение, что принципы изучения естественнонаучных и гуманитарных дисциплин одинаковы, разница лишь в предмете анализа. Основой науки провозглашалось опытное знание. При этом признавалась относительность познания, поскольку опыт всегда носит субъективный характер, что сказывается и на полученных данных. Важной чертой позитивизма был акцент на единообразии человеческой природы. Это позволило сделать вывод о возможности сравнительного изучения всемирной истории. Утвердившись в исторической науке с середины XIX в., позитивизм первоначально имел очевидную эмпирическую направленность. Предполагалось, что на данном этапе развития знания нужно ограничиться изучением фактов и явлений, не пытаясь выявить их сущность.

Несмотря на многообразие форм, позитивизм в исторической науке отличал ряд устойчивых черт. Исследователи в первую очередь отмечают несколько характерных признаков позитивистской методологии: 1) представление об эволюционном характере развития общества, соединенное с акцентом на закономерности его развития; 2) многофакторный подход, т. е. признание существования различных факторов, равноценных в своем влиянии на развитие общества; 3) широкое применение сравнительно-исторического метода в изучении общественных явлений.

Несмотря на господствующее положение позитивизма, с конца XIX в. в отечественную историографию активно стали проникать заимствования и из других философских учений, в частности неокантианства и марксизма. Таким образом, историографическая картина, сложившаяся в конце XIX – начале XX в., характеризовалась крайней пестротой и сложностью.

Развитие гуманитарного знания на рубеже XIX и XX вв. привело к сосуществованию разнотипных философских систем, предлагавших нередко прямо противоположные варианты объяснения актуальных вопросов. История чутко откликалась на общие тенденции развития знания.

Широкую популярность приобрел «экономический материализм». В конце XIX в. под этим термином понимали методологию, построенную на принципе признания главенствующей роли экономического фактора в истории. Надо отметить, что понятие «экономического материализма» являлось достаточно расплывчатым, поскольку к данному течению не без оснований можно отнести как сторонников позитивизма, так и, например, ранних марксистов. Под марксизмом часто понимался именно «экономический материализм», методологические подходы которого в той или иной форме нашли применение в работах многих исследователей. М.Н. Покровский в 1906 г. в брошюре «Экономический материализм» разграничивал указанное направление и марксизм. Он считал, что экономический материализм не учитывает огромное значение классовой борьбы в истории.

Революционные события и обострение классовой борьбы способствовали нарастанию интереса к марксистской методологии. Такие деятели социал-демократического революционного движения, как Г.В. Плеханов, М.С. Ольминский и В.И. Ленин, нередко обращались к исторической тематике в поиске ответов на стоявшие перед ними проблемы. Из видных профессиональных историков к марксистам причисляли себя М.Н. Покровский и Н.А. Рожков. Тем не менее марксизм нельзя причислить к лидирующим историографическим направлениям конца XIX – начала XX в.

Неокантианство как философское течение сформировалось в 1860-е гг. в Германии. «Возвращение» к философскому наследию И. Канта происходило в условиях разочарования в натуралистическом мировоззрении и абсолютизации опытного знания. В 1880-е гг. возникла Баденская школа неокантианства, выдвинувшая на первый план проблему гуманитарного познания. Ее представители, Г. Риккерт и В. Виндельбанд, считали, что научное знание целесообразно разделить на науки о духе и науки о природе. Первые – идиографические – изучают индивидуальные явления, вторые – номотетические – ориентированы на выявление естественнонаучных законов. История относилась к первому типу. Следовательно, полагали они, историки должны отказаться от широких обобщений из-за их бесперспективности в сфере гуманитарного познания.

Те или иные философские направления и течения редко проявлялись в научном творчестве историков в чистом виде, чаще всего происходило переосмысление философских концепций в системе исторических представлений. Сложившаяся историографическая ситуация, когда различные теоретические установки, с одной стороны, конкурировали, а с другой – дополняли друг друга, свидетельствовала о множестве путей дальнейшего развития отечественной историографии.

Среди ученых до сих пор нет однозначного понимания состояния отечественной историографии накануне гибели Российской империи. Одни считают, что историческая наука находилась в состоянии кризиса из-за того, что позитивизм перестал удовлетворять насущные потребности науки, другие – что, наоборот, переживала расцвет. Первую точку зрения последовательно доказывал С.П. Рамазанов[173]173
  Рамазанов С.П. Кризис в российской историографии начала XX века: В ч. 1–2. Волгоград, 1999–2000.


[Закрыть]. Отталкиваясь от концепции кризисов науки Т. Куна[174]174
  Кун Т. Структура научных революций. М., 2003.


[Закрыть], исследователь пришел к выводу, что в российской историографии начала XX в. началось вытеснение позитивистской парадигмы неокантианством. Данное утверждение в отношении историков-русистов представляется сильно преувеличенным. Во-первых, автор использовал концепцию, справедливо подвергнутую критике за упрощение сложного процесса смены одних научных представлений другими[175]175
  Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ // Там же. С. 269–454.


[Закрыть]. Во-вторых, конкретно-исторические наблюдения показывают, что неокантианство не вытеснило позитивизм. Историки-позитивисты использовали некоторые идеи данной парадигмы в своих исследованиях, совершив таким образов синтез двух методологий, с доминированием позитивистской составляющей. Такой синтез стал визитной карточкой «второго позитивизма»[176]176
  Шкуринов П.С. Позитивизм в России XIX века. М., 1980. С. 250.


[Закрыть]. По авторитетному мнению П.С. Шкуринова, представителям данного течения «понадобилось прибегнуть к понятиям декриптивизма», когда «концептуальная тенденция требует признания систематизаторской функции познания во имя „открытия“ закона. Отсюда сведение функционализма в гносеологии к простой процедуре описания фактов, отсюда понятие „экономии мышления“»[177]177
  Шкуринов П.С. Указ. соч. С. 248.


[Закрыть]. Более того, на сохранение позитивизмом лидирующих позиций указывает не только размах и качество исторического поиска, но и, например, тот факт, что позитивизм, служивший основой научного мировоззрения дореволюционных историков, оставался ведущей методологией и в среде историков-эмигрантов, что свидетельствовало о его неисчерпанном научном потенциале. Кроме того, несмотря на увлечение отдельных представителей научного сообщества неокантианством, в их конкретно-исторических исследованиях продолжали господствовать позитивистские установки.

Кроме господствующего положения позитивизма отличительной чертой эпохи была тесная кооперация историко-правовых дисциплин и собственно исторической науки. В начале XX в. плодотворное взаимовлияние указанных дисциплин только усилилось[178]178
  Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941. С. 512.


[Закрыть]. По мнению Н.В. Иллерицкой: «История права явилась наукой, пограничной для истории и юриспруденции, и несла в себе методологические признаки обеих наук – подходы и методы исследования исторической науки и объект исследования юридической науки. Занимались ею юристы с историческим мышлением, и чем более развитым было их историческое мышление, тем более удачным были примеры историко-правовых трудов»[179]179
  Иллерицкая Н.В. Историко-юридическое направление в русской историографии второй половины XIX века. М., 1998. С. 6.


[Закрыть]. В этой связи надо отметить, что колоссальное влияние на историческую науку продолжали оказывать идеи государственной школы, ставшие органической частью отечественной историографической традиции.

Во второй половине XIX в. в рамках историко-правовой науки начало формироваться социологическое, или реалистическое направление. Под влиянием социологии значительно расширилась проблематика исследования. Яркими представителями социологической школы в России были М.М. Ковалевский, С.А. Муромцев, Ю.С. Гамбаров и др.

Кроме методологии произошли значительные изменения и в организации науки. Особенно заметным стало увеличение научно-исторических журналов, ставших важнейшими проводниками научных идей.

Указанные выше тенденции развития отечественной историографии создавали насыщенный фон для научной деятельности историков Московской школы, создавая предпосылки для формирования неодномерного научного мировоззрения.

Юные годы жизни и молодость являются важнейшим этапом формирования человеческой личности. Именно в это время складываются предпосылки для выбора профессии, склонность к той или иной деятельности, делаются первые шаги в профессии. Поэтому данный период жизни Ю.В. Готье, С.Б. Веселовского, А.И. Яковлева и С.В. Бахрушина не может не быть освещен.

Самым старшим по возрасту из перечисленных историков был Готье. Он родился 18 июня 1873 г. в семье известного книготорговца французского происхождения Владимира Владимировича (Вольдемара Габриэля) Готье. Таким образом, достаточно благополучное детство способствовало развитию талантов будущего историка. Большое влияние на сына оказывала его мать, Наталья Степановна, урожденная Варсонофьева. Именно ей он был обязан первым знакомством с историей. По воспоминаниям Готье, его мать очень хорошо знала историю и много читала сыну различную историческую литературу[180]180
  Готье Ю.В. Университет // Московский университет в воспоминаниях современников / Сост. Ю.Н. Емельянов. М., 1989. С. 554.


[Закрыть].

Его годы учебы прошли в престижной частной гимназии Краймана, где на мальчика значительно повлиял преподаватель истории Петр Павлович Мельгунов (отец известного впоследствии историка и издателя С.П. Мельгунова[181]181
  Емельянов Ю.Н. С.П. Мельгунов: в России и эмиграции. М., 1998. С. 16.


[Закрыть]), который когда-то учился вместе с Ключевским на одном курсе. По словам Готье, именно Мельгунов укрепил в нем склонность и вкус к истории. В архиве будущего историка сохранилось школьное сочинение «Реформа Петра Великого. Ее значение. Причины, вызвавшие ее. Ее подготовка до Петра. Ее характер»[182]182
  АРАН. Ф. 491. Оп. 1. Ед. хр. 62.


[Закрыть]. В нем Готье рассматривал петровские преобразования в русле концепции С.М. Соловьева о переходе в «зрелый стан» русского общества. Обращение к работам классика исторической науки свидетельствует о знакомстве ученика с научной литературой, в чем, видимо, была немалая заслуга его учителя.

После окончания гимназии Готье не сомневался, что поступит в Московский университет на историко-филологический факультет. Но отец хотел видеть в сыне наследника его книжного дела, поэтому перед поступлением он поставил ему условие, что тот должен посвятить свое свободное время изучению работы книготорговца[183]183
  Готье Ю.В. Университет… С. 555.


[Закрыть].

В 1891 г. он становится студентом историко-филологического факультета. Сначала преподавание в университете несколько разочаровало молодого человека, но затем он окунулся в атмосферу научного поиска. Первым преподавателем, оказавшим неизгладимое впечатление на Готье, был П.Г. Виноградов. В его семинаре, посвященном истории античности, он впервые учился технике научно-исторического исследования. Это было «отличной подготовительной школой для дальнейших самостоятельных занятий»[184]184
  Там же. С. 561.


[Закрыть]. Более того, по признанию Готье, он вскоре стал «виноградовцем», попав под обаяние его семинариев и лекционных курсов. Но достаточно быстро его интерес захватила русская история, чему в определяющей степени способствовали лекции Ключевского.

О Ключевском Готье слышал еще до поступления в университет. О знаменитом профессоре уже давно шла слава по всей стране, и многие специально поступали на историко-филологический факультет, чтобы учиться у него. Захватили лекции мэтра и молодого историка, их высокохудожественность только подкрепляла внимание. «Казалось, что он [Ключевский. – В.Т.], говоря о деталях и явлениях русской истории, рассказывает о лицах и событиях, им лично виденных»[185]185
  Там же. С. 565.


[Закрыть]. Меньшее значение сыграли семинары Ключевского, которые «были, в сущности, также лекциями, но лекциями специальными»[186]186
  Там же. С. 566.


[Закрыть]. Недостатки семинаров Ключевского компенсировались занятиями у П.Н. Милюкова. «Именно милюковский семинар имел решающее значение для всей моей жизни… Преподавание Милюкова… имело для меня не меньшее значение, чем курс Ключевского»[187]187
  Там же. С. 567–568.


[Закрыть], – писал впоследствии Готье. Большое впечатление произвела на историка и книга Милюкова «Очерки по истории русской культуры», которую Готье считал очень ценным дополнением к курсу Ключевского. Под руководством Милюкова молодой историк написал свою первую крупную историческую работу «Оборона южных границ Московского государства в XVI в.», тогда же и созрело окончательное решение стать специалистом по отечественной истории.

На четвертом курсе Готье как участник семинариев Виноградова и Милюкова вошел в кружок молодых историков под руководством П.Г. Виноградова, П.Н. Милюкова и С.Н. Трубецкого. Первый стал председателем кружка. По воспоминаниям Готье, заседания кружка оказали сильное влияние на формирование его «научного мировоззрения»[188]188
  Готье Ю.В. Профессор Александр Николаевич Савин // Голос минувшего. 1923. № 2. С. 185.


[Закрыть].

Работу об обороне южных границ, начатую в милюковском семинаре, Готье предложил в качестве выпускного сочинения, расширив хронологические рамки до конца XVII в. Окончательно название исследования звучало «Оборона степных границ Московского государства в XVI и XVII столетиях»[189]189
  АРАН. Ф. 491. Оп. 1. Ед. хр. 19.


[Закрыть]. В качестве основного источника автор активно использовал опубликованные, но мало изученные, разрядные книги. В сочинении начинающий историк отметил основные тенденции борьбы за степные просторы и их освоения. Он тесно связал оборону границ с внешней политикой Московского царства.

По мнению автора, «характер всей русско-татарской борьбы после 1480 г. может быть определен одним словом: это неуклонное наступательное шествие на юго-восток»[190]190
  Там же. Л. 4.


[Закрыть]. Наступление это носило очень осторожный и в целом оборонительный характер, позволяя, впрочем, решать основные государственные задачи. Готье выделил в истории обороны южных границ несколько этапов. Первый – 1480–1552 гг. – от освобождения от татаро-монгольского ига до взятия Казани. Этот этап он назвал Казанским, поскольку именно Казанское ханство являлось и главной проблемой, и главной целью московской политики. Второй этап – с 1552 по 1613 г. – характеризуется началом борьбы с Крымским ханством и усиливающейся правительственной колонизацией степи. Третий период – 1613–1637 – время восстановления Московского государства после Смутного времени и отказа от интенсивного освоения степей. Наконец, с 1637 г. начинается период «усиленной постройки городов на Юге и окончательного заселения Польской украйны и колонизации Слободской Украины»[191]191
  Там же. Л. 4 об. – 5.


[Закрыть].

На первом этапе борьбы соотношение сил было уже в пользу русского государства. «Отношения Москвы к Казани – отношения сюзерена к вассалу, и при том сюзерен строг, требователен и знает, что рано или поздно вассал вполне подчинится ему»[192]192
  Там же. Л. 7.


[Закрыть]. Таким образом, присоединение Казани, по мысли автора, было предопределено.

Автор тесно связал борьбу с Казанью и особенно с Крымом с международными отношениями. По его замечанию: «Характерная черта Московско-Крымских отношений изучаемого времени – тесная связь их с отношениями Москвы к Польско-Литовскому государству»[193]193
  Там же. Л. 9 об.


[Закрыть]. Борьба с Крымом оказалась гораздо сложнее для русского государства, поскольку он «был слишком далек от Москвы и слишком силен своим географическим положением, своими связями с Турцией и отчасти с Литвой»[194]194
  Там же. Л. 24 об.


[Закрыть].

Огромное значение в обороне южных границ Готье отводил колонизационным процессам. По его мнению, лидером в колонизации юга было правительство (правительственную колонизацию он даже называет «правильной»[195]195
  Там же. Л. 109.


[Закрыть]). Именно государство организовало станичную пограничную службу, которая, по словам автора, уже сформировалась к середине XVI в. И именно государство было инициатором строительства сети укрепленных городов на границе. Градостроительство, в концепции Готье, стало ключевым фактором успешного освоения южных степей[196]196
  Там же. Л. 12 об. – 13, 34 об. – 35.


[Закрыть]. Большую роль в обороне играли служилые татары. Поворотным моментом в защите границ стало начало строительства в 1637 г. пограничной черты, которая позволила проводить систематическую колонизацию южных земель[197]197
  Там же. Л. 91.


[Закрыть]. Сроком окончания борьбы, по мнению автора, «можно считать конец 70-х гг. [XVII в. – В.Т.], когда была укреплена Белгородская черта»[198]198
  Там же. Л. 4.


[Закрыть]. Окончательно крымские набеги прекратились после походов В.В. Голицына.

Таким образом, в концепции автора определяющими факторами обороны границ стали строительство засечных черт и постепенная колонизация. Этот тезис нашел подтверждение в последующих исследованиях[199]199
  Например, капитальная монография А.А. Новосельского «Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века» (М.; Л., 1948).


[Закрыть], став неотъемлемой частью наших представлений об освоении Юга России. В данном случае обращение к теме обороны границ государства в контексте колонизационных процессов, очевидно, должно рассматриваться как продолжение традиций Московской исторической школы, где колонизация признавалась наиболее значительным фактом русской истории.

Работа получила высшую оценку «весьма удовлетворительно». Государственные экзамены также были сданы весьма успешно: за все были получены высшие балы. Вспоминая об экзаменах, Готье писал: «Несмотря на неприятные моменты, на требовательность и не слишком приятное отношение к нам председателя комиссии [казанского профессора-классика Д.Ф. Беляева. – В.Т.], это было все-таки светлое, живое время, время молодой борьбы за достижение цели – победоносно пройти через комиссионные препятствия»[200]200
  Готье Ю.В. Профессор Александр Николаевич Савин… С. 186.


[Закрыть]. Экзамены закончились дружеским ужином с П.Г. Виноградовым.

По окончании университета Готье пришлось приложить немало усилий, чтобы его оставили «для приготовления к профессорскому званию» при кафедре отечественной истории. По воспоминаниям историка, большим препятствием для этого было то, что Ключевский слишком плохо его знал, поскольку во время его обучения в университете длительное время отсутствовал, преподавая историю наследнику престола в Аббас-Тумане[201]201
  Готье Ю.В. В.О. Ключевский как руководитель начинающих ученых (из личных воспоминаний) // В.О. Ключевский. Воспоминания и характеристики. М., 1912. С. 178.


[Закрыть]. Тем не менее необходимое знакомство состоялось. Академическую карьеру Готье на некоторое время прервала необходимость службы в армии. С 1895 г. по осень 1896 г. молодой историк отслужил один год в армии, после чего сразу же напомнил о себе Ключевскому, который в конце концов стал его научным руководителем. Как признавался Готье, поначалу их отношения складывались не самым простым образом. Ключевский не любил, когда ему докучали различными вопросами. Впоследствии начинающий ученый решил, что таким образом руководитель приучал их к научно-исследовательской самостоятельности. Его лозунгом было «Сам доходи!». «Не бояться черновой работы, доходить самому до первичной формы исторических известий, научиться самому ориентироваться в специальной литературе – таковы были требования, которые он [Ключевский. – В.Т.] предъявлял к начинающим свою ученую деятельность молодым людям»[202]202
  Там же. С. 181.


[Закрыть], – писал Готье. Надо отметить, такая манера руководства одними принималась, а у других, например у Милюкова, вызывала отторжение, как Готье ее принял. Кроме того, недостатки такого метода работы в некоторой степени компенсировались частыми непринужденными беседами с учителем. «Час такой беседы стоил многих недель работы»[203]203
  Там же.


[Закрыть], – считал молодой историк. С этого времени он начинает систематически готовиться к сдаче магистерских экзаменов. Для успешной сдачи экзаменов необходимо было проработать огромное количество источников и литературы не только по русской истории, но и по отдельным вопросам истории всемирной. Процесс напряженной подготовки к сдаче отражают многочисленные конспекты и планы подготовки к экзамену, сохранившиеся в архиве[204]204
  НИОР РГБ. Ф. 83. (Ю.В. Готье) П. IX–X.


[Закрыть].

Параллельно с этим, он некоторое время проработал сотрудником Московского архива Министерства юстиции (МАМЮ)[205]205
  АРАН. Ф. 491. Оп. 1. Д. 66; Шохин Л.И. Московский архив Министерства юстиции и русская историческая наука. М., 1999. С. 495.


[Закрыть]. Здесь с января 1897 г. по май 1898 г. Готье работал в описательном отделении и занимался разбором столбцов Московского стола. Вероятно, именно тогда у историка сформировался устойчивый интерес к архивной теории и практике. 29 декабря 1896 г. он избирается членом Археографической комиссии Московского археологического общества[206]206
  АРАН. Ф. 491. Оп. 1. Ед. хр. 64.


[Закрыть].

В 1897 г. начинающий ученый совершил поездку в Швецию для ознакомления с работой архивных учреждений, хотя впоследствии и признавался: «Цель моего посещения Стокгольма была скорее туристической»[207]207
  Там же. Д. 36 а. Л. 2 об.


[Закрыть]. Историк посетил стокгольмский и несколько провинциальных архивов. Кроме изучения шведского архивного опыта, он намеревался найти документы по русской истории. Поиски увенчались успехом, и Готье напечатал несколько наиболее интересных источников в российских научно-исторических изданиях[208]208
  Готье Ю.В. Смоленские акты из семейного архива гр. Брахе // Древности. Труды Московской археографической комиссии. М., 1897. Т. 1. Вып. 1; Он же. Известия Пальмквиста о России // Археологические известия и заметки. 1899. № 3–4. С. 65–98.


[Закрыть].

По впечатлениям от поездки он опубликовал в 1898 г. статью о работе Стокгольмского государственного архива, которая в 1911 г. была снова перепечатана[209]209
  Готье Ю.В. Стокгольмский государственный архив // Древности. Труды Археографической комиссии Императорского московского археологического общества. М., 1898. Т. 1; Он же. Стокгольмский государственный архив // Сборник статей по архивоведению. СПб., 1911. Т. 1, ч. 2. С. 95–128. (Ссылки даются на последнее издание).


[Закрыть]. Подчеркнув, что «судьба архивоведения в Швеции тесно связана с историей Стокгольмского государственного архива»[210]210
  Готье Ю.В. Стокгольмский государственный архив // Сборник статей по архиво ведению… С. 98.


[Закрыть], ученый подробно рассмотрел историю, материальное обеспечение деятельности архива, систему хранения и режим доступа к документам. В статье он выступил сторонником централизации архивного дела, поскольку считал, что четкая, централизованная система функционирования архивохранилищ как центральных, так и провинциальных будет способствовать их развитию[211]211
  Там же. С. 127.


[Закрыть]. (В таком же свете историк видел и дальнейшую эволюцию архивного дела в России, что подтверждают и все его дальнейшие высказывания о путях развития отечественных архивов.) Готье подошел к проблеме архивов как профессиональный историк, которого в архивной системе интересуют в первую очередь практическая сторона дела, возможность использовать архивные богатства в научных исследованиях.

Необходимо отметить, что историк и впоследствии старался поддерживать контакты со Стокгольмским государственным архивом. В 1902 г. он снова посетил Швецию. Активную роль Готье сыграл в передаче шведскими архивистами Румянцевскому музею, куда он поступил на службу 5 декабря 1898 г.[212]212
  Отчет Московского публичного и Румянцевского музеев за 1898 г. М., 1899. С. 112; АРАН. Ф. 491. Оп. 1. Ед. хр. 66.


[Закрыть], источников о смоленской осаде в Смутное время. Именно его связи позволили выписать эти документы для копирования непосредственно в России, сделав их достоянием российской научной общественности. В Румянцевском музее Готье проработал более четверти века. Последовательно занимая должности ученого секретаря, хранителя Отделения древностей, библиотекаря, главного библиотекаря, заместителя директора, заведующего Отделения истории России – СССР[213]213
  АРАН. Ф. 491. Оп. 1. Ед. хр. 66.


[Закрыть]. Отзывы о работе Готье были неоднозначными. Кто-то отмечал его высокий профессионализм и заинтересованность в работе, кто-то, наоборот, халатность. Так, известный библиотекарь Н.Н. Ильин, служивший с Готье, впоследствии вспоминал: «Руководителем библиотеки Румянцевского музея состоял тогда проф. Ю.В. Готье… Отпрыск владельцев старой книготорговой фирмы на Кузнецком мосту, француз по происхождению, Готье сверкал национальным галльским остроумием, которое в частной беседе зачастую отзывалось примесью чисто русского навоза. Так, касаясь своих обязанностей по библиотеке, Готье откровенно говорил, что ему на это „наплевать“, лишь бы не тревожили. Не лишенный административных способностей и умения разбираться в людях, он следовал этой программе с успехом и безнаказанностью»[214]214
  Цит. по: Андреева О.В., Кугляковская Л.И. Из истории Московского Румянцевского музея (по воспоминаниям Н.Н. Ильина) // Книга в пространстве культуры. Вып. 1. М., 2005. С. 9.


[Закрыть]. Возможно, Ильина раздражало то, что Готье совмещал большое количество должностей в различных учреждениях, отдавая предпочтение научной деятельности в ущерб музеям. Иного мнения придерживался директор музеев, князь В.Д. Голицын, всегда поддерживавший ученого. При Готье вновь началось создание инвентарных описей библиотечных фондов, упорядочены журнальные и газетные фонды[215]215
  Коваль В.Д. Князь В.Д. Голицын и Румянцевский музей. М., 2007. С. 103.


[Закрыть]. Историк был одним из тех, кто стоял у истоков «Общества друзей Румянцевского музея», созданного в 1913 г.[216]216
  Там же. С. 98.


[Закрыть] Параллельно с работой в музее историк преподавал в Московском университете, где, прочтя две пробные лекции на темы «Земские соборы при Грозном и их происхождение» и «Очередные задачи в изучении писцовых книг»[217]217
  Иванов А.Е. Ученые степени в Российской империи XVIII в. – 1917 г. М., 1994. С. 122.


[Закрыть], в 1903 г. занял должность приват-доцента[218]218
  АРАН. Ф. 491. Оп. 1. Ед. хр. 66.


[Закрыть].

Расхожим мнением среди историографов является мысль о том, что историк не может отгородиться от общественно-политических страстей, бушующих вокруг него. Во многом этому способствует и особый социальный статус самой исторической науки, постоянно оказывающейся в центре политических дискуссий. Выше отмечалось, что московские историки, не в пример петербургским, отличались повышенным интересом к политике. Поначалу восприняли такую модель поведения и их младшие коллеги. Так, Готье после возвращения из армии включился в общественно-политическую жизнь страны, вступив в партию кадетов. В 1905 г. он примкнул к партии конституционных демократов, но «вышел из ее рядов уже весной 1906 г. из-за тактических разногласий, связанных с Выборгским манифестом»[219]219
  Эммонс Т. Ю.В. Готье и его дневник // Ю.В. Готье Мои заметки. М., 1997. С. 8.


[Закрыть]. Тем не менее он достаточно активно принимал участие в организации и проведении публичных чтений[220]220
  Революция 1905–1907 гг. глазами кадетов. (Из дневников Е.Я. Кизеветтер) / Публикация М.Г. Вандалковской, А.Н. Шаханова // Российский архивъ. Т. V. М., 1994. С. 372.


[Закрыть]. Впоследствии он признавал, что политическая деятельность мало его интересует: «Я не политический деятель, у меня нет для этого темперамента… Ни Милюков, ни Кизеветтер, ни иные мои знакомые не нашли для меня дела в к.-д. партии; а… тем временем я сам в ней разочаровался и после выборгского воззвания сам вышел партии… и на всю жизнь стал „диким“… Все, что я могу сказать, настолько не вяжется с „лозунгами“ царствующих самодержцев идиотизма, что и с этой стороны распространение моих мыслей в данное время было бы и затруднительно и бесполезно. Остаются частные разговоры и учебная аудитория, где я всегда старался быть объективным и никогда не говорил того, чего я сам не думаю»[221]221
  Готье Ю.В. Мои заметки. М., 1997. С. 17.


[Закрыть]. Таким образом, он сделал выбор в пользу научно-преподавательской карьеры.