Текст книги "Московская историческая школа в первой половине XX века. Научное творчество Ю. В. Готье, С. Б. Веселовского, А. И. Яковлева и С. В. Бахрушина"

Всего на три года младше Готье был Степан Борисович Веселовский, но его путь в историческую науку был гораздо извилистее. Он родился 4 сентября 1876 г. в дворянской семье[222]222
  О предках и семье Веселовского см.: С.Б. Веселовский. Семейная хроника. Три поколения русской жизни. М., 2010.


[Закрыть]. Доход Веселовских был небольшой, но позволял жить безбедно. Маленький Степан рано овладел грамотой, чему в немалой степени способствовало то, что его отец, Борис Степанович, приобрел библиотеку цензора Лебедева[223]223
  Веселовский С.Б. Первые воспоминания детства // История государства Российского. Хрестоматия: свидетельства, источники, мнения. XIX век. Книга 3. М., 2002. С. 140.


[Закрыть]. Учился он сначала в 5-й московской классической гимназии, а затем в Тамбовской губернской гимназии.

В 1896 г. он поступил в Московский университет на юридический факультет. Об обучении на юридическом факультете у Веселовского остались не самые радужные воспоминания. По его мнению, уровень преподавания на факультете тогда оставлял желать лучшего[224]224
  С.Б. Веселовский в письмах, мемуарах, дневниках // Отечественная культура и историческая мысль XVIII–XX веков. Вып. 3. Брянск, 2004. С. 216–217.


[Закрыть]. «Насколько помню, на первом курсе не было ни одного интересного, талантливого профессора»[225]225
  Веселовский С.Б. Воспоминания детства // С.Б. Веселовский. Семейная хроника. Три поколения русской жизни. М., 2010. С. 60.


[Закрыть], – вспоминал он. Одним из немногих преподавателей, произведших впечатление на Веселовского, был Н.А. Зверев, читавший энциклопедию права[226]226
  С.Б. Веселовский в письмах, мемуарах, дневниках… С. 217.


[Закрыть]. В университете под руководством известного историка права И.Х. Озерова Веселовский написал работу, посвященную анализу политических взглядов Б. Спинозы. Впоследствии Веселовский написал рецензию на перевод «Богословско-политического трактата», сделанный М. Лопаткиным[227]227
  Веселовский С.Б. Рец. на: Спиноза Б. Богословско-политический трактат / Пер. с лат. М. Лопаткина. Казань, 1906 // Вопросы философии и психологии. 1906. Кн. 85. С. 482–487.


[Закрыть]. В рецензии автор отметил определенное количество неправильно переведенных мест, заметив, впрочем, что их немного.

У И.Х. Озерова Веселовский писал и свое дипломное сочинение, посвященное анализу финансовой системы Франции до революции. Для сбора материала по теме исследования он в 1901 г. совершил поездку за границу, во время которой посетил Германию, Францию и Швейцарию. В 1902 г. он окончил университет, но вместо юридической карьеры выбрал путь историка. С этого времени Веселовский посвятил себя кропотливой работе над изучением прошлого России.

Еще до окончания университета он женился на своей двоюродной сестре Елене Евгеньевне Сифферлен. Благодаря этому браку он приобрел значительное состояние, которое обеспечило ему безбедное существование и позволило заниматься любимым делом. В первые годы своей деятельности он находился на некотором удалении от основной массы московских историков, что объясняется тем, что он окончил не историко-филологический факультет, а юридический, поэтому у него было мало необходимых знакомств. Вхождение в научно-историческое сообщество было постепенным. Трудности были связаны еще и с тем, что большинство историков были людьми небогатыми, вынужденными жить преподавательским и литературным трудом. На их фоне Веселовский, владевший несколькими доходными домами и акциями прибыльных предприятий, оказывался инородным телом, видимо, вызывая нередко зависть и осуждение. Так, в своем дневнике 1 января 1916 г. историк с горечью писал: «Я давно и постоянно испытываю тягостное чувство пустоты, расхолаживающее влияние этой тупой, эгоистичной, плебейски-завистливой и прозаически настроенной ученой братии. Мысль о том, что мое увлечение наукой и все мои труды, на их взгляд, есть чудачество обеспеченного человека, меня не покидает. С.А. Белокуров мне не раз говорил с грубым добродушием, присущим ему: вот чудак! Сидит в архиве, когда мог бы кататься на автомобилях, пить шампанское и путешествовать в теплых краях. Поневоле опускаются руки»[228]228
  Веселовский С.Б. Дневники 1915–1923, 1944 г. // Вопросы истории. 2002. № 2. С. 100.


[Закрыть]. В этом же духе оставил отзыв о Веселовском и петербургский историк А.Е. Пресняков: «Обедал у С.Б. Веселовского, молодого ученого, который встретил меня в Архиве и после занятий повел к себе. Это богатый господин, который живет пока в наемной квартире, ожидая отделки собственного дома»[229]229
  Пресняков А.Е. Указ. соч. С. 656.


[Закрыть].

Тем не менее постепенно, благодаря своим заслугам, которые невозможно было игнорировать, историк входил в сообщество историков. 29 сентября 1907 г. его избирают членом-соревнователем Общества истории и древностей российских при Московском университете[230]230
  Кобрин В.Б., Аверьянов К.А. С.Б. Веселовский. Жизнь. Деятельность. Личность. М., 1989. С. 40.


[Закрыть]. 25 января 1908 г. состоялось личное знакомство Веселовского с В.О. Ключевским[231]231
  Шокарев С.Ю. Воспоминания С.Б. Веселовского о В.О. Ключевском и Д.Я. Самоквасове // В.О. Ключевский и проблемы российской провинциальной культуры и историографии: Мат-лы науч. конф. (Пенза, 25–26 июня 2001 г.). Кн. I. М., 2005. С. 443.


[Закрыть]. В тот день он читал доклад на заседании общества по теме «Семь сборов запросных и пятинных денег в первые годы царствования Михаила Федоровича», вскоре вышедший отдельным изданием. После этого завязались деловые отношения. Ключевский неоднократно дарил молодому историку книги со своими автографами. Веселовский принял участие в создании сборника в честь Ключевского, где поместил статью о значении азартных игр в государственных доходах России XVII в. В ней он доказал, что азартные игры, приобретшие форму монополии на мелкие промыслы, были заметным источником доходов казны[232]232
  Веселовский С.Б. Азартные игры как источник дохода Московского государства в XVII веке // Сборник статей, посвященных Василию Осиповичу Ключевскому его учениками, друзьями и почитателями ко дню тридцатилетия его профессорской деятельности в Московском университете. (5.XII.1879 – 5.XII. 1909 года). М., 1909. С. 291–316.


[Закрыть]. Статья была частью начатой историком работы по изучению чрезвычайных налогов в XVII в.

Сохранились воспоминания Веселовского о своем неформальном учителе. Он считал, что отзывы о Ключевском как замкнутом и сложном человеке сильно преувеличены: «Бесспорно, что К[лючевский], как всякий богато одаренный от природы человек, был натурой сложной, которая не укладывается в иконописные трафареты, но „загадочность“ его лика зависит не от него самого, а от тех, кто не был в состоянии подойти к нему просто и непосредственно»[233]233
  Шокарев С.Ю. Воспоминания С.Б. Веселовского о В.О. Ключевском и Д.Я. Самоквасове… С. 444.


[Закрыть]. По его наблюдениям, легендарный историк относился к людям, даже незнакомым, очень дружелюбно. В то же время Веселовский отмечал и присущую великому ученому жизненную осторожность и даже обидчивость. Но «глубоко врожденная симпатия его к человеку, который, подобно ему, получил от жизни много обид, предохраняла К[лючевского] от озлобления и пессимизма»[234]234
  Там же.


[Закрыть]. Ученый впоследствии принял участие в похоронах Василия Осиповича[235]235
  Нечкина М.В. Василий Осипович Ключевский. История жизни и творчества. М., 1974. С. 568.


[Закрыть].

Веселовский не был выпускником историко-филологического факультета и непосредственным учеником Ключевского. Это вызывает у некоторых исследователей сомнение в принадлежности ученого к Московской школе и к какой-либо школе вообще[236]236
  Дубровский А.М. Ученый и его наука в письмах // Переписка С.Б. Веселовского с отечественными историками. М., 1998. С. 6, 8.


[Закрыть]. Но надо обратить внимание, что такой формальный подход к определению школьной принадлежности вызывает возражения. Так, нередко историки, не являясь учениками тех или иных ученых, воспринимают их концепции и методы работы с источниками, и такие примеры не редкость, поскольку способы передачи научной культуры значительно расширились в начале XX в., включая не только классическое преподавание, но и публикации курсов лекций, монографии, публичные выступления, частные беседы и т. д. Зависимость концептуальных построений Веселовского от Ключевского признана подавляющим большинством исследователей. Кроме того, можно предположить, что Веселовский мог слушать лекции Ключевского, читавшего русскую историю не только студентам-историкам, но и юристам. Симптоматично, что Готье в своем университетском курсе по русской историографии рассматривал Веселовского как ученика Ключевского, не сомневаясь в его принадлежности к Московской школе историков[237]237
  АРАН. Ф. 491. Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 90 об.


[Закрыть]. А.А. Зимин писал о Веселовском как о типичном представителе Московской школы[238]238
  Зимин А.А. Несравненный Степан Борисович // Александр Александрович Зимин. М., 2005. С. 58–59.


[Закрыть].

Принадлежность Веселовского к Московской школе определяло еще и то, что он оказался в теснейшем контакте с выпускниками историко-филологического факультета, не только многое у них перенял, но и оказал очень заметное влияние на исследовательский почерк младших представителей Московской школы, во многом сформировав их отличительные от старшего поколения черты.

Первоначально Веселовский приобрел в рядах профессиональных историков славу трудолюбивого и глубокого знатока архивов. Он огромное количество времени проводил, работая над архивными документами. Как и подавляющее большинство видных историков, начинающий ученый придерживался негласного кодекса историка-архивиста, состоящего в требовании добросовестного отношения к архивным богатствам, соблюдения всех правил работы в архиве. В этом смысле показательна скандальная история, произошедшая с киевским историком Е.Д. Сташевским, в которую оказались вовлечены многие московские историки.

Молодой историк Сташевский, выпускник Киевского университета, по свидетельству многих современников, не обделенный талантом, решил двигаться по карьерной лестнице окольными путями. С 1906 по 1911 г. он выкрал из московских архивов 319 документов. Когда в 1906 г. обнаружилась пропажа, то первоначально подозрение пало на А.И. Яковлева, поскольку думали, что он последний работал с этими документами[239]239
  С.Б. Веселовский – А.И. Яковлеву. 1906 г. // Переписка С.Б. Веселовского… С. 443.


[Закрыть]. Правда, вскоре обвинения были сняты. Впоследствии подозревали даже Веселовского, но тот потребовал проверить лист посещений, доказав свою непричастность и тем самым отведя подозрения[240]240
  С.Б. Веселовский – Е.Д. Сташевскому. 25 сентября 1912 г. // Там же. С. 349.


[Закрыть]. Но к 1912 г. постоянные пропажи документов вывели на киевского историка. Сташевский постарался замести следы, вернув документы на место, но опоздал, поскольку архивариусы заново пронумеровали листы. Не желая иметь с ним больше никаких дел, со Сташевским разорвали всякие отношения М.К. Любавский и М.М. Богословский, а его репутация в научных кругах была навсегда подмочена[241]241
  Подробнее см.: Михальченко С.И. «Дело Сташевского» (начало XX в.) // Российские университеты XVIII–XX веков в системе исторической науки и исторического образования: Мат-лы межвуз. науч. конф. Воронеж, 1994. С. 46–48.


[Закрыть].

Но на этом подлоги киевского историка не закончились. В Киеве он представил на соискание магистерской степени первый том своей книги «Очерки по истории царствования царя Михаила Федоровича»[242]242
  Сташевский Е.Д. Очерки по истории царствования царя Михаила Федоровича. Киев, 1913. Ч. 1.


[Закрыть]. При ближайшем рассмотрении книга носила компиляционный характер, многие выводы были слабо обоснованы. Веселовский написал на работу обстоятельную критическую рецензию и предоставил ее для печати в «Журнал Министерства народного просвещения». Отзыв долго не печатали, боясь скандала. В дело вынужден был вмешаться С.Ф. Платонов, ратовавший за публикацию отзыва перед одним из редакторов Э.Л. Радловым[243]243
  С.Ф. Платонов – Э.Л. Радлову. 5 июля 1913 г. // Академик С.Ф. Платонов. Переписка с историками: В I. т. М., 2003. С. 184.


[Закрыть]. Впоследствии, редакторы журнала Э.Л. Радлов и Н.Д. Чечулин просили смягчить некоторые выражения, но автор отказался. Тогда Н.Д. Чечулин, по просьбе Э.Л. Радлова, самовольно внес некоторые коррективы, чем вызвал протест московского коллеги[244]244
  Н.Д. Чечулин – С.Б. Веселовский. 18 сентября 1913 г. // Переписка С.Б. Веселовского… С. 245–246; С.Б. Веселовский – С.Ф. Платонову. 1913 г. // Там же. С. 174–176.


[Закрыть].

Даже несмотря на это, рецензия получилась резко отрицательной. В ней автор категорически писал, что у Сташевского «нет ни достаточного материала для серьезного пересмотра множества затронутых им вопросов, ни достаточной подготовки»[245]245
  Веселовский С.Б. Рец. на кн.: Сташевский Е.Д. Очерки по истории царствования царя Михаила Федоровича. Киев, 1913. Ч. 1 // ЖМНП. Новая серия. Ч. 47. Сентябрь. СПб., 1913. С. 339.


[Закрыть]. Дальнейшие выводы носили еще более негативный характер: «Не то это компиляция, украшенная архивными цитатами, не то попытка самостоятельного исследования»[246]246
  Там же.


[Закрыть]. Веселовский возразил против чрезмерного, с его точки зрения, подробного разбора имеющейся литературы. Он также отметил «небрежность и неточность цитат и ссылок»[247]247
  Там же. С. 361.


[Закрыть]. Веселовский обвинил автора книги и в недобросовестном использовании исторических источников. Он отметил стремление Сташевского из отдельных уникальных эпизодов делать далеко идущие выводы и, в случае необходимости, некритически подходить к источникам. Не меньшее осуждение у автора отзыва вызвала манера киевского историка использовать выводы других ученых: «Он так же без стеснения приписывает им то, чего они не говорили, если ему нужно…»[248]248
  Там же. С. 375.


[Закрыть]. Подводя итоги, Веселовский высказал ряд мыслей касательно необходимости изменения общего положения дел в российской исторической науке. «Возможно ли было бы появление таких книг, если бы у нас, как на Западе, существовали специальные периодические издания исторической критики? – задавался он риторическим вопросом, – До сих пор у нас нет ни одного подобного органа. Разборы новых работ появляются случайно и разбросаны во множестве периодических изданий. Наше научное общественное мнение имеет преимущественно кабинетный характер. При таких условиях ценные работы иногда остаются незамеченными и подолгу не находят справедливой оценки, а с другой стороны, нередко появляются безнаказанно такие работы, авторы которых совершенно не имеют научных приемов»[249]249
  Там же. С. 380.


[Закрыть]. Несмотря на такую рецензию, Сташевский защитил диссертацию в Киевском университете. Тем не менее, по словам В.И. Саввы, он теперь все-таки не мог «чувствовать себя победителем»[250]250
  В.И. Савва – С.Б. Веселовскому. 29 ноября 1913 г. // Переписка С.Б. Веселовского… С. 366.


[Закрыть].

Через год Е.Д. Сташевский вынужден был ответить. Он отметал все обвинения в свой адрес, не признавая со своей стороны недобросовестного использования литературы и источников. Он даже назвал отзыв Веселовского «полупризнанием» своего исследования[251]251
  Сташевский Е.Д. Ответ С.Б. Веселовскому // ЖМНП. Новая серия. Ч. 50. 1914. С. 380–385.


[Закрыть]. Тем не менее его оправдания были восприняты в научном мире скептически[252]252
  П.П. Смирнов – С.Б. Веселовскому. 17 апреля 1914 г. // Переписка С.Б. Веселовского… С. 327.


[Закрыть].

В дискуссии со Сташевским отчетливо проявились научно-этические ориентиры Веселовского, который стремился к добросовестному историческому исследованию и требовал от других историков того же. Кроме того, видно, что ученый последовательно отстаивал идею коллективного контроля над научными исследованиями. В дальнейшем он неоднократно защищал эти мысли.

Следующий представитель младшего поколения Московской исторической школы – Алексей Иванович Яковлев – родился 18 декабря 1878 г. в Симбирске в семье известного чувашского просветителя Ивана Яковлевича Яковлева. Детство будущего историка проходило под пристальным вниманием его отца. По воспоминаниям И.Я. Яковлева: «Сын мой Алексей в детстве и юности был мечтательным, иногда слишком рассеянным, в обыденной жизни веселым, жизнерадостным мальчиком»[253]253
  Яковлев И.Я. Моя жизнь. М., 1997. С. 388.


[Закрыть]. Отец с детства подметил в мальчике способность к гуманитарным наукам. Следуя своим педагогическим принципам, И.Я. Яковлев постарался дать сыну классическое образование, которое, по его мнению, должно было способствовать будущей карьере ученого. Особенно хорошо его сыну давались древние и иностранные языки: еще до поступления в гимназию он прочитал основные памятники древнегреческой и латинской литературы в подлинниках. Любовь к древней литературе перешла в интерес к ушедшему прошлому. Как пишет И.Я. Яковлев: «Любовь к истории в нем проявилась в детстве: он рано стал с интересом читать книги исторического содержания»[254]254
  Там же. С. 392.


[Закрыть]. Но не только языки и история увлекали младшего Яковлева – большой интерес вызывала и философия. Прочтя в детстве и юности труды многих философов, Яковлев тем самым заложил в себе основы к теоретическому мышлению. Большое значение в жизни будущего историка играла религия, к которой он относился очень серьезно. Высокая образованность сочеталась в А.И. Яковлеве с глубокой религиозностью, которую он сохранил на всю жизнь.

Поступив в местную гимназию, Яковлев быстро проявил себя с лучшей стороны: получал хорошие отметки, в учебе отличался прилежанием[255]255
  АРАН. Ф. 665 (А.И. Яковлева). Оп. 1. Ед. хр. 214.


[Закрыть]. Но из-за конфликта с классным руководителем, которого Яковлев обвинил в том, что тот «подтягивает» учеников за деньги, он окончил гимназию без медали. После окончания среднего учебного заведения молодой человек, уже определившийся со своим будущим, поступил в 1896 г. в Московский университет на историко-филологический факультет. Особенно привлекало выпускника то, что на факультете читал лекции знаменитый Ключевский, с чьими литографированными лекциями он познакомился еще во время гимназической учебы[256]256
  Там же. Ед. хр. 199. Л. 1.


[Закрыть]. Еще до окончания гимназии Яковлев попросил своего знакомого Николая Алексеевича Покровского, обучавшегося на историко-филологическом факультете Московского университета, поделиться своими впечатлениями о занятиях у Ключевского. В ответ он получил восторженное письмо, в котором мэтр-историк превозносился до небес[257]257
  АРАН. Ф. 640 (В.О. Ключевского). Оп. 1. Ед. хр. 8.


[Закрыть].

В Москве, по рекомендации друга своего отца, А.П. Покровского, Яковлев был представлен И.Д. Цветаеву, который взял его под покровительство[258]258
  Яковлев И.Я. Указ. соч. С. 355.


[Закрыть]. Благодаря знакомству с Цветаевым Яковлев стал вхож в круги московской интеллектуальной элиты, сохранив со своим покровителем хорошие отношения до его смерти.

В Московском университете начинающий историк попал в неповторимую атмосферу. Лекции по русской истории продолжал читать В.О. Ключевский. В своих воспоминаниях о великом историке Яковлев писал: «В аудитории не особенно людной (налицо было тогда 50-т человек) идет обычный гомон, разговоры, беготня, перекидывание замечаниями и шутками. Но вот наступает положенная лекция в 12.20, дверь открывается и в аудиторию входит согнутая фигура невысокого худощавого человека в виц-мундире, с сединой в гладко причесанных волосах, зачесанных слева на право, и в жиденькой бороде. Под мышкой у старичка огромный портфель нагруженный записками, тетрадями, листочками, книгами, брошюрами, рукописями. Аудитория сразу стихала. Поднявшись на кафедру, Василий Осипович сначала протирает свои очки, а затем погружается на несколько секунд в просматривание своих вынутых из портфеля листков и потом начинает свое изложение. Аудитория замирает на 50 минут (В[асилий] О[сипович] всегда первую лекцию прочитывал). В течение которых звучит его спокойная, отчетливая, прозрачная как хрусталь, грамматически безукоризненная речь, про которую говориться „будет просто, когда поработаешь со сто“. Ни одного небрежного, грубого, вычурного неуклюжего оборота: спокойная, отчетливая, обдуманная, взвешенная, отдыхающая простота, разворачивающая пред зрителями одну картину за другой. Речь В[асилия] О[сиповича] пленяла своей изумительностью оценки, отсутствием в ней всякого лишнего слова, той художественной простотой»[259]259
  АРАН. Ф. 665. Оп. 1. Ед. хр. 119. Л. 4–6. Опубликовано: Тихонов В.В. «Если ты хочешь услышать этого великого ученого и мастера слова, то приезжай в Москву»: Воспоминания А.И. Яковлева. (К 170-летию В.О. Ключевского) // Вестник архивиста. 2011. № 2. С. 138–144.


[Закрыть]. Начинающий историк оказался полностью очарован исторической схемой Ключевского, в общем-то, следуя ей на протяжении всей своей жизни. В своих воспоминаниях Бахрушин по этому поводу замечал: «Талантливый и яркий А.И. Яковлев, сверкавший оригинальностью и творческой гениальностью своих суждений, всегда умевший подходить к любому вопросу со своей, всегда тонкой и глубокой точки зрения, и тот говорил мне по поводу попыток некоторых приват-доцентов вносить „поправки“ в схему Василия Осиповича, что для него непонятно: „Надо либо целиком ее принимать как она есть, либо строить курс по совершенно новому плану, как сделал Милюков“»[260]260
  Бахрушин С.В. Из воспоминаний / Публ. А.М. Дубровского // Проблемы социальной истории Европы: От античности до Нового времени. Брянск, 1995. С. 158–159.


[Закрыть].

Именно под руководством Ключевского Яковлев еще на первом курсе написал первое самостоятельное историческое исследование – «Вопрос о крепостных крестьянах в „Комиссии для сочинения проекта нового уложения“ 1767–1768 гг.»[261]261
  АРАН. Ф. 665. Оп. 1. Ед. хр. 1.


[Закрыть]. Начинающий историк остановился на этой проблеме из-за ее слабой изученности, а также актуальности самого крестьянского вопроса. В своей работе он стремился рассмотреть три аспекта: 1) «как смотрело правительство на крепостное право»; 2) «как смотрели на крепостное право сами сословия и чем обусловливались эти воззрения»; 3) «что на самом деле представляло из себя крепостное хозяйство в XVIII в.»[262]262
  Там же. Л. 211 об.


[Закрыть].

В начале исследования автор обратился к вопросу о происхождении крепостного права. Здесь он оттолкнулся от мысли В.О. Ключевского о том, что крепостное право как юридическая категория имело своими истоками право холопье[263]263
  Ключевский В.О. Происхождение крепостного права в России // Ключевский В.О. Сочинения в 9 томах. М., 1990. Т. VIII. С. 124, 192.


[Закрыть]. «На крепостное право переносятся все приемы холопьей неволи… Крепостное право было экономической категорией, выросшей из прежних способов обработки земли». Переход от холопьего к крепостному труду автор объяснил тем, что «возделывание земли руками холопов-рабов, как наиболее суровый вид принудительного труда, сделалось менее выгодным, нежели обработка посредством труда, оплачиваемого земельным наделом, предоставляемому крестьянину»[264]264
  АРАН. Ф. 665. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 213–213 об.


[Закрыть].

Закрепощение крестьян историк, вслед за Ключевским, связывал с «повсеместным задолжанием крестьян помещикам путем долгого и медленного процесса»[265]265
  Там же.


[Закрыть]. Успех закрепощения автор объяснил тем, что здесь совпали интересы как государства, которому нужны были тяглецы, так и помещика. По Яковлеву, функция законодательства в сфере крепостного права менялась со временем. Если первоначально оно «направлялось нуждами всего государства», которому необходимы были средства на поддержание армии в боевой готовности, то в XVIII в. крепостное право «окончательно приобрело характер частного института», обслуживавшего интересы дворянства.

В XVIII в. крепостное право, по мнению исследователя, стало служить интересам исключительно дворянства, придя в противоречие с нуждами государственного развития: «…Интересы государства прямо нарушались крепостным правом: 1. повинности в пользу владельца лишали возможности правительство увеличивать прямые налоги, заставляя его входить в прямые долги; 2. крепостное право поддерживало ненормальную густоту населения на нечерноземной полосе…»[266]266
  Там же. Л. 220.


[Закрыть].

Ситуацию можно было изменить после «Манифеста о вольности дворянства», так как с освобождением дворян от обязательной службы исчезла обязанность государства гарантировать им бесплатную рабочую силу (крепостных) для экономического поддержания их работы на государство. Тогда правительство имело полное юридическое и моральное право отменить крепостную зависимость. Но, как отмечал автор, «власть у нас продолжала быть неограниченной и самодержавной, но лица, облеченные этой властью были как бы оторваны от нее, случайно попав на самодержавный трон, они сидели на нем нетвердо»[267]267
  Там же. Л. 228 об.


[Закрыть]. Поэтому императорская власть была не в силах отменить институт крепостного права, не рискнув вызвать серьезное недовольство дворянства – сословия, от которого оно всецело зависело. Когда правительство Екатерины II инициировало созыв Уложенной комиссии, ему пришлось считаться со всем вышесказанным.

Как отмечал Яковлев, сама Екатерина II была последовательной сторонницей отмены крепостного права, и если бы она проявила достаточно твердости, то вполне могла бы «продавить» законопроект если не об его отмене, то хотя бы о существенном ограничении. Но «она по природе отличалась гибким характером, да и привыкла гнуть его по требованиям обстоятельств»[268]268
  Там же. Л. 229.


[Закрыть].

В своем исследовании Яковлев рассмотрел позиции различных социальных групп в Уложенной комиссии по вопросам крепостного права. Он заметил, что изначально «крепостной вопрос… был поставлен в очень неблагоприятные условия, так как в комиссии не было депутатов от крепостных и возбуждение его было предоставлено на произвол дворян и других сословий»[269]269
  Там же. Л. 230–230 об.


[Закрыть]. Дворянство в массе своей признавало нормальным существующее положение дел. Тем не менее оно «не развилось еще до осознания юридической неприкосновенности своих привилегий, оно не успело сомкнуться настолько, чтобы потребовать от правительства каких-либо новых преимуществ… и только умело просить об укреплении и выяснении своих прежних прав»[270]270
  Там же. Л. 234.


[Закрыть]. Но были случаи, когда помещики сами ратовали за ослабление крепостного порядка. С точки зрения историка, причины этого заключались в экономической сфере, поскольку более свободный крепостной приносил больше дохода своему владельцу. Купечество также не стремилось поддержать отмену крепостного права. Единственным чаянием купеческого сословия было получение дворянских привилегий, что свидетельствовало об отсутствии развитого самосознания у купечества.

Таким образом, по мнению Яковлева, деятельность Уложенной комиссии наглядно показывает, что русское общество еще не было готово к отмене крепостного права. Те немногочисленные проекты, в которых речь шла об ограничении прав помещика на крестьян, рассматривали крепостное право с экономической точки зрения. Автор выделил две группы таких проектов: в первую он отнес те, где предлагали предоставить крестьянам свободу без земли, во вторую – те, где предполагалось предоставить землю без личной свободы[271]271
  Там же. Л. 278 об.


[Закрыть]. Таким образом, Яковлев сделал вывод, что нерешительность правительства и неготовность общества не позволили достичь в работе Уложенной комиссии прогресса в вопросе крепостного права.

За эту работу Ключевский поставил начинающему историку высшую оценку «весьма удовлетворительно» и присудил золотую медаль на конкурсе студенческих работ[272]272
  Там же. Ед. хр. 274. Л. 18.


[Закрыть]. Так же высоко было оценено исследование Яковлева «Пьер Бейль как предшественник века Просвещения», написанное на четвертом курсе, за которую профессор кафедры зарубежной литературы Н.И. Сторожевский присудил автору серебряную медаль[273]273
  Там же. Ед. хр. 2.


[Закрыть].

Показав себя незаурядным и трудолюбивым исследователем, Яковлев, тем не менее, не замыкался исключительно на учебе. В конце XIX – начале XX в. обстановка в общественной среде Российской империи накалилась. Контрреформы Александра III и нежелание нового правителя Николая II идти на уступки требованиям общественности создали ситуацию, когда малейший повод мог привести к открытым проявлениям недовольства. В авангарде антиправительственного движения традиционно стояло университетское студенчество. Не избежал подобных настроений и Яковлев.

К этому времени относится его увлечение марксизмом. Блестяще владея многими иностранными языками, Яковлев перевел с немецкого языка работу В. Зомбарта «Социализм и социальное движение в XIX веке» и труд Т.С. Пепина «Страна рабочих клубов»[274]274
  Там же.


[Закрыть]. В 1899 г. в стране началась всеобщая студенческая забастовка из-за ужесточения университетских правил, в которой Яковлев активно участвовал[275]275
  Подробнее см.: Гусятников П.С. Революционное студенческое движение. М., 1971. С. 35–38; Соломонов В.А. Об участии московского студенчества в первой всероссийской забастовке 1899 года // История России: диалог российских и американских историков. Саратов, 1994. С. 148–155.


[Закрыть]. Он входил в Исполнительный комитет бастовавших студентов Московского университета. Из-за инцидента со студентом Дурново, которого Яковлев ударил за то, что тот призывал завершить забастовку, его исключили из университета[276]276
  ГАРФ. Ф. 63. Оп. 1. Д. 80. Т. 1; Д. 408.


[Закрыть]. В ночь на 11 апреля в квартире Яковлева был проведен обыск и изъяты письма и книги, а сам историк вскоре уехал домой в Симбирск. Его переводы социалистических книг были уничтожены[277]277
  АРАН. Ф. 665. Оп. 1. Ед. хр. 390. Л. 10 об.


[Закрыть]. Первоначально предполагалось навсегда исключить его из университета: ректор Д.Н. Зернов даже подписал соответствующие бумаги. Но на защиту Яковлева встали весьма влиятельные люди. О его прощении ходатайствовали И.Д. Цветаев и В.О. Ключевский. Другом Яковлева был С.А. Попов, племянник Д.Н. Зернова, что тоже способствовало благополучному решению дела. Сохранилось письмо Яковлева своему учителю, где он утверждал, что не имеет никакого отношения к студенческому движению[278]278
  НИОР РГБ. Ф. 131 (В.О. Ключевского). Ед. хр. 76. Л. 1.


[Закрыть] (хотя другие документы свидетельствуют об обратном). За Яковлева перед В.О. Ключевским просили студенты[279]279
  Ключевский В.О. Дневники и дневниковые записи // Ключевский В.О. Сочинения в 9 томах. М., 1990. Т. IX. С. 311.


[Закрыть], а сам он послал Д.Н. Зернову письмо, где говорил: «Он написал прекрасное сочинение по русской истории для соискания медалей, когда еще состоял на 1-м курсе: редкий случай в истории русских университетов… По неоднократным беседам с ним я составил себе понятие о нем как о благовоспитанном и образованном молодом человеке, даровитом и вдумчивом, с живой научной наблюдательностью… Если Вы поможете смягчению его вины и возможному облегчению постигшей его кары, Вы, может быть, спасете прекрасного работника для русской науки и школы. Я со своей стороны готов вполне поручиться за его благонадежное поведение по возвращении в Московский университет»[280]280
  Там же. С. 489.


[Закрыть].

Благодаря заступничеству профессуры Яковлева вернули в Московский университет, который, несмотря на все перипетии, он благополучно окончил в 1900 г., удостоившись диплома первой степени[281]281
  ЦИАМ. Ф. 418. Оп. 310. Д. 1102. Л. 6.


[Закрыть]. Впоследствии он не принимал активного участия в общественно-политической жизни страны, хотя и отличался самостоятельными взглядами. После окончания университета перед ним встал выбор: начать карьеру ученого или посвятить себя другому делу. В.О. Ключевский настоятельно рекомендовал оставить его при факультете для подготовки к профессорскому званию. Свою поддержку выразил отец, обещав всячески помогать сыну в первое, самое трудное время начала его профессиональной научной деятельности: «Я с своей стороны считаю за лучшее остаться тебе при университете, у Ключевского, и с своей стороны готов высылать тебе ежемесячно до 60–65 рублей, только бы ты занимался и поскорее выдержал магистерский экзамен»[282]282
  Яковлев И.Я. Письма. Чебоксары, 1985. С. 237.


[Закрыть].

Получив поддержку, молодой историк в течение трех лет готовился к магистерским экзаменам, которые он успешно сдал к 1904 г. После чтения пробных лекций его пригласили работать в Московский университет на должность приват-доцента. Началось время активной педагогической и научной работы. В университете он вел курсы по историографии и методологии истории, а также ряд отдельных семинаров, например, по истории крестьянства в XIX в.[283]283
  АРАН. Ф. 665. Оп. 1. Ед. хр. 121.


[Закрыть]. Интерес к теоретическим вопросам исторического познания выразился в том, что молодой историк начал писать фундаментальное методологическое исследование под названием «Эгерсис». Работу над этим исследованием ученый не прекращал на протяжении практически всей своей жизни.

Большой интерес представляет его историографический курс. В личном архивном фонде историка остались программы и планы его семинариев по русской историографии, проведенных в Московском университете в октябре 1907 г.[284]284
  Там же. Оп. 1. Ед. хр. 169.


[Закрыть]. Кроме того, сохранились лекции, читанные на высших женских курсах в 1908/1909 г.[285]285
  Там же. Ед. хр. 123.


[Закрыть]. Лекции являли собой не всегда систематизированные заметки, планы и выписки касательно истории отечественной исторической науки. Яковлев не писал лекцию целиком от начала до конца, а набрасывал план выступления, делал выписки из источников, располагая их в необходимой последовательности, чтобы воспроизвести необходимую цитату в нужный момент. Очевидно, что он работал над лекционным материалом неоднократно. Первый комплекс материалов помещен в левой части листов, на которых писались лекции, и написан чернилами. Для последующих дополнений оставлены широкие поля, занимающие практически половину листа. Синим карандашом на полях оставлены заметки, в которых мы находим замечания, размышления и оценки Яковлевым деятельности тех или иных историков, школ и направлений.

В 1938 г., очевидно, на основе своих дореволюционных учебных курсов Яковлев прочитал лекции по истории исторической науки. До нас дошли стенограммы двух его выступлений: о В.Н. Татищеве и Н.М. Карамзине[286]286
  Там же. Ед. хр. 151.


[Закрыть]. Учитывая общность происхождения, мы вправе рассматривать (с определенными оговорками) до– и послереволюционные материалы как единый комплекс.

Изучение истории исторической науки Яковлев вел с учетом достижений своих предшественников. Он мог опереться на известные работы С.М. Соловьева, П.Н. Милюкова, М.О. Кояловича, В.С. Иконникова. Прослушал он и неопубликованный курс лекций по русской историографии В.О. Ключевского. Несмотря на то что в трудах указанных авторов Яковлев почерпнул многое из того, что составило основу его историографических взглядов, немало в его выводах было и индивидуальных черт. Вначале стоит отметить, что Яковлев давал достаточно широкое толкование термина «историография». Фактически он понимал под ним не только историю исторического знания, но и развитие источниковой базы, и методологию исторической науки. Так, в программах его семинаров значительное внимание уделено источникам русской истории и методам их анализа[287]287
  Там же. Ед. хр. 169. Л. 1.


[Закрыть]. Впрочем, подобный подход к историографии был вполне типичным для того времени, когда историографию часто смешивали с источниковедением, не видя между ними принципиальных отличий.

Историю исторического знания Яковлев начинал с летописного периода, который продолжался с XI до XVII в. Исследователь отмечал компилятивный характер летописных сводов. В основу определения дальнейшей эволюции историк положил формальный принцип компоновки материалов. Он определил ее как «спрессование» огромных, непригодных для индивидуального чтения сводов в более компактные сочинения общего характера.

Типичным примером такого произведения был «Синопсис», основанный на произведении Феодосия Сафоновича. По мнению исследователя, Сафонович, воспитанный в западнорусской традиции, «поставил себе задачу переработать польскую схему в схему русскую»[288]288
  Там же. Ед. хр. 151. Л. 4–5.


[Закрыть], но так и не сумел отойти от западнорусской традиции и создать исторический труд общерусского характера. Поэтому «Синопсис», по существу, освещал историю Западной Руси. С точки зрения Яковлева, в «Синопсисе» преобладали два мотива: мотив библейский и мотив борьбы с татарами[289]289
  Там же. Л. 6.


[Закрыть]. Среди главных недостатков данного сочинения, как и всей историографии XVII в., историк называл фрагментарность изложения и опору не на летописи, а на их пересказ в различных польских исторических сочинениях. Поэтому основной задачей последующих историков в XVIII в. должно было стать изучение летописного материала.