Текст книги "Медаль за отвагу. Том первый: В тени сомнения"

– Что-то потерял, малыш? – хрипло спросил Сайлас и тут же покашлял, чтобы смягчить голос.

– Сови каски, – с надеждой, что дядя знает, мальчик встал напротив и уставился на него.

– Свои сказки? – переспросил Сайлас. – Они найдутся, не волнуйся, присядь.

Сайлас кивнул на диван, но маленький Джонатан сел на пол и скрестил ноги в неумелой позе лотоса, вцепился двумя руками в свою левую лодыжку, все также пристально всматриваясь в дядю.

Тот расположил на коленях инструмент, неспешно то сжимал меха, то раздувал, нажимал клавиши, прислушиваясь к каждой по отдельности. За время длительной игры на аккордеоне у Сайласа выработался чуткий слух: он без особого труда мог определить, насколько вышедшая из строя клавиша нужна при исполнении той или иной композиции.

– Вот эти две не играют, – доложил он мальчику. – Поможешь починить?

– Да, – ответил тот, кивая головой.

– Тогда ремонтом мы займёмся завтра, а сейчас мы можем обойтись без них.

Он поднял взгляд от кнопок инструмента и крикнул в сторону кухни:

– Юная леди, вы собираетесь сегодня петь?

– Да-да, – послышался голос Марии. – Я почти готова.

Сайлас знал: когда женщина говорит «почти готова», то это означает, что у него еще полно времени.

Вслед за своими словами Мария вошла в гостиную. За ней последовала Эн с чашкой в руке, что-то жуя.

– Мы с мамой увлеклись беседой.

Мария стала подниматься на второй этаж, а Эн остановилась у подножия лестницы.

– Я одолжила колье у Стоункирков, – сказала она. – Оно великолепно подойдет к твоему красному платью.

– Ей богу, не стоило! – Мария, перестав подниматься, обернулась:

– Не нужно было этого делать.

– Да брось, Мари. Я одолжила его для фотографии.

– А кто будет делать снимки? – с подозрением спросила девушка.

– Луиза, – без колебаний ответила Эн. – Она все равно не любит позировать и каждый раз наотрез отказывается.

– Ладно, – бросила Мария и окончательно скрылась наверху.

– Джонатан, не сиди на полу, – ласково сказала Эн. – Лучше пересядь на диван. Надеюсь, ты не успел вымазаться?

Вопрос прозвучал уже строже.

– Нет, мам.

Мальчик поднялся на ноги с криком:

– Маиай сичас путит петь! – подбежал к дивану и принялся карабкаться, сначала положив локти, затем, опираясь на них, поочередно закинул колени. Сайлас улыбался, наблюдая за ним. Он был рад, что мальчик позабыл о книге, иначе никому не будет покоя до тех пор, пока книга не найдется. Никто из взрослых не догадывался, куда мальчик затерял свои сказки, и уже три дня кряду старались отвлечь его мысли от бумажной вещицы.

Эн вернулась в кухню оставить пустую чашку. К своему удивлению, заглянув в настенный шкафчик, она обнаружила в нем фотоаппарат, которому явно не место среди жестяных банок с крупой и специями.

Джонатан, взобравшись на диван, еще долго елозил по нему, прежде чем нашел удобную позу, а после замер в ожидании.

Сайлас, все еще улыбаясь, спросил:

– Луиза, ты спишь?

Голос ее отозвался, словно сам люцифер в женском облике ответил ему:

– Поспишь разве, шума от вас много!

– Вот и хорошо, – Сайлас закурил. – Тебя ожидает роль фотографа.

– Что ты там бубнишь? – голос уже значительно стал мягче.

– Говорю, что в сварливости тебя никто не обгонит.

– Не беспокойся, прокормит.

Сайлас непонимающе посмотрел на спинку кресла, саму Луизу ему было не видно, но, вспомнив, что та немного глуховатая, отмахнулся рукой. Но сейчас она выглянула, нахмурила брови, злобно проворчав.

– Не кури при ребенке!

Джонатан тут же закашлялся и Сайлас решил, что это не было совпадением. Как ему показалось, мальчик начал кашлять демонстративно, в поддержку сказано.

«Подрастет, нужно научить его мужской солидарности», – подумал Сайлас, рукой разгоняя дым. Но Луиза продолжила.

– И без того газами отравленный, еще табаком добиваешь себя! Свое здоровье, которого нет. И травишь остальных.

– Да брось причитать! Я каждый день сижу на этом месте и курю, а ты решила на меня напасть сегодня?!

Луиза скрылась за спинкой.

– И не давай мне повода вновь вспоминать про этот чертов газ! До конца своих дней мы усвоили урок, насколько ветер может быть переменчив.

Он вспомнил о событии, произошедшем в 1915 году, во время тактики позиционной войны. В один из таких дней британские войска применили хлор, пустив его по ветру в сторону противника. Сначала ветер переместил газ на небольшое расстояние, и тот застрял между позициями врага, но затем частично вернул его на британцев, тем самым обратив газовую атаку против них же. Под ударом оказались обе стороны. Хлор тяжелее воздуха. Первым делом он опускается в овраги, блиндажи, в любые подобные убежища. Спасась от него, солдаты вылезали из окопов, до конца не доверяя газовым маскам. Но те, кто поздно надевал маску, ждала незавидная участь, ровно, как и лошадей, случись тем находиться поблизости. Хлор расползался, убивая растительность.

Сайлас же от газа серьезно не пострадал, получив легкую степень отравления. Но через пару дней его ранило в ногу шрапнелью, повредив бедренную кость. Ногу медики спасли, война для Сайласа закончилась, но ранение до сих пор напоминает о себе хромотой и ноющей болью.

То, что нас не убивает, ранит нас.

– Ты же понимаешь, что хромаю я не из-за того, что курю! – воскликнул он.

– Да, верно, – Луиза сдала позиции. – Пожалуй, налью себе еще, раз вы меня разбудили. Тебе принести?

– Только мне ни с чем не смешивай.

Луиза довольно бодро поднялась, взяла стакан и направилась в кухню. В дверях она столкнулась с Эн, и та, показав фотоаппарат, укоризненно спросила:

– Ты не знаешь, как он оказался среди круп?

– Без понятия, – Луизу не заинтересовал вопрос. – Наверняка Джонатан играл.

– Возможно, но он не смог бы положить его туда, где я нашла его, – Эн почувствовала себя сыщиком, разоблачая сестру. – Высоковато для него. Странно, почему ты увиливаешь?

– Я фотографировала побережье, – со вздохом призналась Луиза, поняв, что больше ничего не остается. – Сделала пару снимков, не сломала же.

– Ты же не умеешь им пользоваться! – Эн осматривала камеру, вертя в руках. – Именно это меня беспокоит. И твое небрежное отношение к вещам меня порой выводит из себя.

– Брось, Эн! Всего лишь фотоаппарат, – отмахнулась Луиза.

Она прошла в кухню, достала початую бутылку с ромом из холодильника, начала разливать напиток по кружкам – себе и Сайласу.

– Это подарок, – Эн старалась говорить без злости, но нотки недовольства проскакивали. – Ему не место среди крупы и сахара.

Она беспокоилась о том, что Луиза могла что-нибудь сломать или испортить, зная, что та не умеет обращаться с ним. Но, убедившись, что фотоаппарат в порядке, перестала сердиться. И теперь на смену чувства раздраженности пришли угрызения совести и неловкость от того, что она чуть не накричала на сестру из-за сущего пустяка. Эн – не собственник до такой степени, камнем преткновения стал не тот факт, что кто-то взял ее вещь, а тот, что нужно было положить на место взятый на время чужой предмет, а не швырять его где попало, как это сделала Луиза. К тому же Эн не хотела портить вечер, зная, что Луиза способна малейшее замечание к ней раздуть до скандала. Отстаивая свою мнимую невиновность, она выставит себя жертвой необоснованных нападок и от защиты плавно перейдет в наступление. Все обвинения в адрес Луизы сойдут на нет, прикрываясь тем фактом, что она и так безропотно терпит их всех в своем доме. Позже Луиза признается, что сказала подобное не со зла, что Джонатан, Мария и Эн – всегда желанные гости и могут оставаться в нем столько, сколько захотят. Но, тем не менее, после таких реплик осадок в душе все же остается. Как бы потом рьяно не доказывалось обратное.

Предугадав все это в голове за секунду, а именно такое развитие событий зачастую случается, Эн решила не развивать свою претензию. Она медленно выдохнула.

– Ладно, пленку ты не засветила, и несколько кадров должно быть осталось. Надеюсь, твои снимки окажутся шедеврами.

– Честно, не поняла, – Луиза сделала глоток и только после этого продолжила. – Сделала ли я их вообще?

– Я тебя научу, – Эн подозвала к себе.

Та с интересом стала поглядывать то на камеру, то на Эн, внимательно слушая каждое слово. Луиза со стаканами и Эн с камерой вернулись в гостиную.

– Когда наведешь фокус, нажмешь вот эту кнопку. Чтобы перемотать на следующий кадр, подвинешь вот эту ручку от себя до упора. Смотри, чтобы в кадр попали все. У тебя одна попытка сделать хорошее фото, у нас осталась одна лампочка для вспышки.

– Не сложно, – сказала Луиза с видом, будто и вправду все поняла, но сомнения все таки остались. – Просто нажать эту кнопку.

Поставив стаканы на столик перед Сайласом, она забрала камеру.

Сайлас и Джонатан размышляли над вопросом. Мальчик выдвинул теорию, ее суть была в том, что у животного есть хвост, а у человека нет. На что Сайлас сказал:

– Это слишком просто.

– А почему у меня нет хвоста?

– Потому что у тебя есть руки.

В этот момент сверкнула вспышка. Эн находилась ближе всех и ей ослепило глаза. Накрыв их ладонью, она тут же поняла причину неожиданной вспышки света, которая привела Джонатана в восторг. Но Эн, напротив, была недовольна:

– О, Бог мой! Луиза! Но ведь не сейчас!

Ошарашенная Луиза часто моргала, не до конца понимая, как такое вышло:

– Я случайно…

– Это была последняя лампочка.

Эн отняла руку от лица, в глазах прыгали белые пятна. – И что ты сфотографировала, скажи мне?! Мой крупный профиль?

В круглой алюминиевой чаше сгорела небольшая лампочка, а фольга обуглилась.

– Да ну вас, – обиженно бросила Луиза.

Джонатану понравилось, и он просил еще «молний». Сайлас сказал, что нет ничего страшного в том, если они уже не могут воспользоваться вспышкой, нужно зажечь как можно больше света в гостиной, и снимки тогда получатся достаточно светлыми. Было видно, как его снова повеселили – выдавало бодрое расположение духа, ухмылка с лица не сходила.

– Ты какая-то ершистая на меня сегодня, – Луиза стояла, окаменев, сжимая камеру в руках.

– Извини, – со вздохом ответила Эн, опускаясь на диван. – Я нервничаю!

Эн накануне отъезда Марии каждый раз была сама не своя. Мельтешила, суетилась, не находя себе места. Как бы она хотела отсрочить завтрашнее утро и предпочла бы, чтобы оно вообще не наступало. Остановить стрелки, чтобы дочь проспала поезд, спрятать билет, да что угодно, лишь бы Мария осталась дома. Маленький Джонатан, обнимая Марию за шею, пустит ей слюни со слезами в плечо и будет требовать от нее остаться, не понимая, почему она должна уехать. Затем он на манер взрослого человека скажет, чтобы она написала письмо, как только доберется. На что Мария улыбнется и скажет: «Я вернусь раньше, чем письмо дойдет до вас!» И Джонатан будет провожать ее взглядом, пока та не скроется из виду.

Но сейчас мальчик с открытым ртом наблюдал, как сестра не спеша спускается по лестнице. Подол красного вечернего платья скользит по ступеням вслед за ней. В его разрезе то появляются, то исчезают стройные ноги, одетые в лакированные туфли на каблуках. Когда Мария стояла, сведя ноги вместе, платье повторяло изгибы фигуры, напоминающей песочные часы, на шее девушки поблескивало колье, которое Эн одолжила у Стоункирков и не обманула – колье гармонично сочеталось с всеобщим видом и придавало торжественности. Мария улыбалась, ее лицо сияло. Она кокетливо опускала глаза в долу, а затем медленно поднимала взгляд, будто позировала для фотокамер и вела себя как дива экрана, уставшая от постоянных фотовспышек, и они ее уже не отвлекают, но все же позволяла репортерам сделать пару хороших снимков.

Все эти приемы Мария научилась проделывать в детстве, когда они с Сайласом устраивали инсценировки концертов, так же как и сейчас – в гостиной. Тогда у нее еще не было своих песен, они исполняли общеизвестные народные композиции или сочиняли на ходу о том, что первое придет на ум. Дядя исполнял окопные песни с ярко выраженными реалиями сражений и всего того, чему пришлось стать свидетелем за то недолгое время, которое он провел на службе. Мария – светлые, романтические напевы о любви и о женщинах, которым по воле случая пришлось расстаться со своими мужьями, братьями, ушедшими на фронт. Когда их тексты сливались в один, получалась вполне интересная и ритмичная композиция для широкой публики, которая, если исполнить на радио, завоевала бы сердца своей трагичностью, но в тоже время и светлой надеждой в будущее.

Когда Мария дошла до самой нижней ступени, она остановилась, оглядывая всех присутствующих: дядя по обыкновению курил с аккордеоном на коленях, на табурете у подножия лестницы, Луиза стояла с камерой в руках, время от времени делала снимки, а Эн и Джонатан сидели на диване, не отрывая взглядов от Марии. Мальчик все так же изумленно сидел с открытым ртом, словно никак не мог узнать свою старшую сестру. Более того, он находился в неимоверном восхищении от ее образа. Глядя на него, можно было подумать, что в гостиной появился прекрасный женский персонаж одной из сказок, которые ему читали. Или прямо на его глазах фокусник вытащил кролика из пустой шляпы, а затем из нее вылетела стая голубей. Именно такой эффект восхищения возымело на него появление сестры от того, что он ни разу не видел ее прежде столь нарядной. В то время как Эн эвакуировалась на окраину Пембрукшира в дом Луизы, Джонатан еще не появился на свет. В те случаи, когда Мария приезжала погостить, он видел ее лишь в служебной форме или пижамах. Никогда не бывая в Лондоне, маленький Джон не подозревал, что сестра щеголяет в платьях и пышнее, в случае праздника или торжества.

– Смотри, Эн, будто бы ты… – Луиза хотела сказать «в молодости», но осеклась и оставила фразу недоговоренной.

– Да-а, этого не отнимешь, – шепотом ответила Эн.

– Я обниму ее, но позже…

Эн помотрела на Луизу, поняла, что та неправильно услышала слова, и тут же воспользовалась этим.

– Конечно, обними! Я считаю, что между вами не должно быть склочек.

Лучезарная Мария, подождав, когда в «зале» перестанут шептаться, ласковым голосом произнесла:

– Дорогие мои! Я исполню для вас одну из моих любимых песен. Но у нее пока нет названия. Прослушав, вы можете предложить варианты.

Окончив речь, она кивнула Сайласу, и гостиную стал наполнять медленный ритм аккордеона.

Глава 2

Сквозь ровный глубокий сон, сквозь беспамятную дымку житейских забот и забытья реальностью, издали, едва уловимо, стал доходить до слуха протяжный ноющий вой. Вой нарастал подобно волне и уже не позволял себя игнорировать, он стал громче, отчетливее, а затем пошел на убыль, но, до конца не умолкнув, начал накатывать вновь, вероломно вторгаясь в сознание. Первому вою стал вторить еще один, такой же жуткий и пронзительный. Теперь они вдвоем быстро набирали громкость, захватывая все пространство, каждый дюйм комнаты и, звуком как копьем, пронзили сознание. Мария неясно, в дремоте подумала: «Это наяву или снится?» – предпочтя второй вариант, повернулась на другой бок. Не раз она слышала этот ноющий вой в голове, когда на самом деле он не звучал. От него у девушки бежали мурашки, а иной раз – и холодок по спине.

Под окнами квартир, проехал автомобиль, непрерывно сигналя клаксоном, затем чуть дальше по улице раздался скрип его тормозов и хлопки дверей.

Лицом зарываясь в подушку от шума, Мария не желала оставить постель. Перспектива этого казалась самым худшим, что может произойти. Мысли бунтовали против желания спать. «Суета… Что за суета… Зачем?» И через момент слух пронзил короткий, еще более резкий гудок так же где-то вдали, но достаточно громкий, чтобы огорошить реальностью. В одночасье смысл происходившего рухнул на девушку, полностью вытряхнув из сна. Короткий, резкий – это фабричный гудок, а жуткий, протяжный – это сирены из репродукторов вопили уже в полную мощь.

Мария вздрогнула. О налете сирены оповещают незадолго до него, а сейчас времени и того осталось в обрез. Она, откинув одеяло, вскочила с постели в нижнем белье. Откуда в квартире взялся пес, Мария после тревожного пробуждения вспомнила сразу и подумала о том, что совершила глупость, но не ругала себя. Ретривер бегал по квартире, пугаясь громких незнакомых звуков. Он то суетно ходил по комнате, скуля, то вставал и лаял на окно с того самого момента, как сирены начали выть. До этого он тоже спал на коврике прихожей.

Мария подбежала к окну, оно было не зашторено. То, что открылось ее взору, было и пугающим, и завораживающим: за городом в устье реки, подобно люминесцентным лампам, вспыхивали белые лучи прожекторов. Разрезая ночную тьму и вонзаясь в небо, лучи плавно скользили по нему, собираясь в широкий пучок света. Затем словно отпрыгивали в разные стороны, тут же вновь собирались вместе, пересекая и скрещивая друг друга, освещали уже другой участок, не затянутый облаками. Кое-где довольно смутно, почти что призрачно, можно было выхватить взглядом очертания заградительных аэростатов, силуэтом похожих на зависшую в воздухе толстую рыбу. В большей степени своей обтекаемой формой с одной стороны, трехконусным хвостом – с другой, аэростаты напоминали Марии фугасную бомбу, точь-в-точь повторяя контуры. Низ всего вида, словно ожившего полотна сюрреалистической картины, загораживали здания города, местами разрушенного прежними бомбежками. На все на это Мария смотрела, пока надевала брюки и рубашку, висевшие на спинке стула. Ретривер быстро глядел то на нее, то на окно, не зная, что делать и как себя вести, он столкнулся впервые с такой ситуацией. Глядя, как девушка ведет себя – спешно и суетливо, он тоже суетился и лаял, а то смиренно ждал, переминаясь.

На одной ноге, Мария в спешке утеряла баланс, опустила кончики пальцев на пол, возвращаясь в равновесие, и после продела во вторую штанину. Сирены начали смолкать, позволив услышать более тихие звуки улицы: голоса, шарканье, возню и стук каблуков. Неугомонно заливался свисток. Мария выбежала из комнаты в прихожую, на бегу застегивая пуговицы брюк и рубашки.

С лестницы послышался топот двух человек, они быстро спускались.

Свет Мария нигде не зажигала, она хорошо знала, что этого делать нельзя, и довольствовалась тем тусклы отдаленным отблеском, который попадал через окно от лучей прожекторов. Видя в темноте очертания мебели, она безошибочно определяла свое положение, успокаивая пса короткими фразами и никак к нему не обращаясь, так как снова забыла его кличку. Схватив со стола ключ, она подбежала к вешалкам, сняла с одной из них темно-синий пиджак и, надавив ручку, рывком распахнула дверь. Тут же опомнилась, кинула пиджак на трюмо, стала надевать носки. Ретривер выбежал из квартиры, спасаясь от ощущения клетки, запертого тесного помещении, и, уже стоя на лестнице, звонко гавкнул на Марию. Паники в ее действиях не было, но девушка чувствовала, что затянула подъем. Затем, когда с носками было покончено, она, прижимая низ брюк, обула сапоги.

Сирены умолкли, наступила тишина и после такого шума непривычно молчаливая. Казалось, мир вокруг вообще перестал издавать звуки. Через миг тишину нарушил мужской громоподобный голос, он требовательно спрашивал, все ли покинули здание. Мужчина слышал, как лаял пес. Девушка, закончив с одеванием, вышла уже в открытую дверь, прихватив пиджак, держа его на изгибе руки. На лестнице оказалось темнее, чем в квартире, и она не сразу попала ключом в замок, затем ощупала внутренний карман, чтобы убедиться – на месте ли документы. Карман был пуст, она вспомнила, что документы остались в ящике стола.

– Давайте живее на выход! – раскатился голос мужчины, будто со дна колодца, сразу после того, как он услышал чье-то движение.

– Кто здесь остался?

Девушка мгновенно ответила:

– Я, сэр.

– Кто это – я?

– Лайтоллер.

– Это мне ни о чем не говорит. Давайте скорей, а то я уже слышу гул самолетов, поглоти их небеса! Это месть нам за бомбежки их столицы.

Девушка, перебирая ступени, быстро достигла первого этажа. Ретривер следовал за ней, не обгонял. Мужчина держал дверь на улицу открытой, но это не добавляло света. Его задранная вверх голова в каске, в потемках походила на идеально ровный круг.

– Что же вы так долго медлите? – спросил он.

– Уснула крепче, чем обычно.

– Вы всё с собой взяли?

– О, не волнуйтесь! Не думаю, что придется ночевать в убежище. Такого давно уже не было. К тому же наверняка они летят бомбить аэродромы, поэтому я решила спуститься лишь для осторожности.

– Не знаю, не знаю. Эти прощелыги коварнее картежников будут. Давайте быстрее. Куда идти, знаете? Не теряйте времени. Поторопитесь.

Девушка безмятежно остановилась возле мужчины, словно у кинотеатра в ожидании сеанса. Она теперь увидела, что это молодой парень лет двадцати, хотя голос его принадлежал человеку постарше.

– А маску вы все же зря с собой не носите. Даже если после налета надеть, то уже не воняет мерзким кордитом, гарь не душит. И все эти едкие испарения…

Опустив взгляд, девушка увидела на его бедре сумку, в которой носят противогаз.

– Оставила на работе, в машине забыла, наверное. Ну все, мы пошли.

– Давайте-давайте, давно пора.

Он слегка коснулся ее плеча, прогоняя наружу:

– Никого не осталось?

Девушка, выйдя на улицу и надевая пиджак, сказала через плечо:

– Верхний этаж спускался, я слышала.

Парень кивнул и, чтобы не нарушать строгих правил затемнения, сделал шаг в глубину дома и закурил.

Мария этого уже не видела. Как только она ступила с маленького крыльца на тротуар, сразу устремила взор к горизонту, услышав неимоверный рокот моторов, сливающихся в один сплошной гул, от которого, казалось, вибрировал воздух. На подлете к городу самолеты уже были совсем близко, батареи зениток дубасили трассирующими снаряда, пытаясь в них попасть. Оглушительная канонада из свиста и грохота. Пес немного привык уже к шуму и остро не реагировал. Он просто держался Марии, уверенный в безопасности рядом с ней.

С неба медленно спускался шар осветительной ракеты, но это все происходило не над самой головой, а пока где-то там, в сравнительной дали. Улица протяженная, прямая, вела до самой набережной, открывая лишь небольшую часть панорамы, но этого хватило, чтобы ужаснуться и в то же время стоять, замерев на месте, наблюдая. Самолеты летели высоко, их скрывали облака, и всю армаду нельзя было увидеть полностью. Но тучи покрывали небо неплотно, кое-где проскальзывал крошечный силуэт одного из них. Тут же на маленькую темную фигурку нападали прожектора, и в небо летели снаряды, разрываясь в нем искрами. Затем с небольшой задержкой доносился грохот отбойного молотка.

Парень вышел из дома и увидел Марию на тротуаре в футах ста от себя, с заложенными в карманы пиджака руками. Она наблюдала беспечно, как казалось ему со спины.

– Эй! – окликнул парень. – Уходите с улицы, немедленно!

– Да-да, сейчас, – без заминки ответила Мария, не повернув головы.

– Вы слышите?! Я же вам говорю!

– Вы ведь тоже здесь находитесь.

– Я имею на это право, а вы должны с улицы уйти!

Мария не сдвинулась, лишь перенесла вес на другую ногу и осталась стоять на том же месте. Издалека доносились глухие разрывы фугасных бомб. Зенитки продолжали обстрел.

– Я тоже имею на это право, сэр.

Парень сощурил глаза, впиваясь ими в силуэт несогласия и, сделав несколько шагов, приблизился.

– Не, так не пойдет, – решительно сказал он. – Нельзя вам оставаться здесь, об этом я вас уверяю! Случись чего… нельзя.

– С вами может ровно также что-нибудь случиться, как и со мной, – Мария отступила на пару шагов назад и обернулась.

Глухие разрывы приближались, гул нарастал, оглушая. Спорящие на расстоянии, которое их разделяло, перестали друг друга слышать. Пес часто смотрел на Марию и лаял на самолеты. Их траектория шла наискось, имея точку встречи с близостью от парня из гражданской обороны, Марии и пса. Улица перед ними была длинная, прямая. В конце нее со свистом упала фугаска в устье реки и как только достигла дна, из реки вырос подобно гейзеру высокий столп воды.

– Нет, это уже не весело. И собаку угомоните!

Парень размашистым шагом приблизился, но девушка, не видя этого, уже была и сама не против покинуть темную пустынную улицу, в одночасье вселившую осторожность. Оторвав взгляд от неба, словно от гипноза танцующей змеи, Мария обернулась из-за того, что кто-то схватил ее за плечи.

– Давайте, уходим, уходим.

Лицо парня, не паническое, но напряженное, оказалось прямо перед ней. Он схватил девушку за руку и стал увлекать за собой. В ожидании падения бомб парень вжал голову в плечи так, будто над ним замахнулись палкой, и он вот-вот ждет удара, но его все нет.

Самолеты уходили в сторону, а Мария и парень завернули за угол дома и прижались к стене, с опаской задрав головы. Разрывов бомб не последовало, самолеты с низким гулким жужжанием пролетели высоко над городом подобно рою злых пчел.

– Ну вот, что я и говорила, они летят куда-то в другое место.

Сотрудник гражданской обороны, молодой парень с широким лбом и большими от природы глазами, нахмурив брови, посмотрел на нее:

– Не был бы я так уверен, они пошли на разворот, говорю вам. От укрытия вам не отвертеться. Мисс?

– Лайтоллер.

– Лайтоллер. А имя?

– Мария.

– Я – Пит. И я должен вам сказать, что нельзя себя так вести. Вы подвергаете опасности себя и животное, идемте, провожу вас. Доверия к вам нет, теперь я должен лично убедиться, что вы дойдете до убежища.

– О, не беспокойтесь за нас, – Мария посмотрела на пса. Тот уже не гавкал, а вольно перемещался по улице и обнюхивал.

– И все же, – настоял парень. – Пройдемте, мисс Лайтоллер со мной.

Он снова настойчиво потянул девушку за руку с деловым, обязывающим выражением лица, без намека на флирт.

– Ладно, приставучий, идем.

Мария поддалась, не пытаясь освободить руку, последовала за ним. Она знала, где находится бомбоубежище, за углом параллельной улицы, и совсем не нуждалась в проводнике, но спорить уже не хотела.

– Это вам не шутки, знаете, сколько людей погибло.

– Об этом можете не рассказывать, Пит, – серьезно сказала Мария. – Мне пришлось насмотреться… в пожарной службе. Кажется, уже на пару жизней вперед.

– Но у нас только одна жизнь, – ответил парень с видом, будто вывел незримую истину.

– Мы можем общаться более свободно?

– Ладно, – он снова посмотрел в небо.

Самолеты летели своим курсом. По ту сторону города вспыхнули прожектора, и загрохотали орудия. Гул от моторов стих, и Пит решил, что можно не спешить, он сбавил шаг.

– Куда они летят? – Мария тоже перестала спешить. Идти в убежище не хотелось.

– Не знаю, – мрачно ответил парень, поправив каску. – А что же ты не на службе тогда?

– Я только сегодня вернулась в город, – Мария коротко свистнула псу, он далеко от них убежал. – Хотела несколько часов вздремнуть после дороги и надеялась, что сегодня обойдется без визга сирен. Мама еще в начале блица уехала в Уэльс – отец наказал. Я навещаю там ее и брата.

– А здесь, что же ты, одна живешь?

– В наш дом угодила фугаска еще в сороковом, и сейчас я живу в квартире Колдера. Она пустует, а родители его и сестра уехали в Ирландию. Замахнулись еще дальше, осели там, куда немцы вроде как неспособны долететь.

По лицу Пита Мария прочла, что он не имеет понятия, кто такой Колдер, но спрашивать он не стал.

– И ты все же ты возвращаешься в Лондон снова и снова? Но почему?

Мария пожала плечами и полностью остановилась.

– На службу. Да и за квартирой присматриваю. Возвращаюсь, и все тут. Уж если я над этим хорошенько задумаюсь, быть может, в следующий раз уже и не вернусь.

Парень согласно кивнул, в какой-то степени, найдя слова Марии резонными.

– А квартира твоя, ты говоришь, взлетела на воздух? Надеюсь, никто не погиб?

– Нет, к счастью, нет. Но этот день надолго врезался мне в память, и я часто слышу вой сирены, когда он не звучит. Понимаешь, о чем я? И вот сегодня сквозь сон я сначала решила, что это как раз один из таких случаев.

Воцарилась тишина: выстрелы зениток перестали грохотать, гул самолетов смолк, но отбой воздушной тревоги не звучал. Улицы оставались пустыми, погруженные во мрак. Точнее, силуэты других людей в темноте были не видны глазу, но стали слышны шарканье ног, покашливание и голоса. Пес скрылся из виду, и Мария предложила его поискать, на что Пит был согласен, желая подольше провести время в компании девушки.

– Он впервые в городе и первый день живет со мной. Привык не ограничивать себя стенами.

Вскоре пес сам выбежал на них, Мария попросила его держаться рядом. Не послушав, ретривер вновь скрылся за углом.

– Пусть гуляет, – сказала она. – Он не нападает на людей и полностью безобиден.

– Откуда он у тебя?

Мария рассказала, но, скрыв тот факт, что забрала ретривера без спроса, а также объяснила, что хочет использовать пса на службе. Пит спросил, почему Мария выбрала службу пожарным, и девушка рассказала ему все, как было, в этот раз ничего не утаив, не приукрасив. Она отвела пса в квартиру, дала еды и оставила мяч.

– Октябрьским днем сорокового года Брандмейстер был занят тем, что раздавал команды. В его жестах, словах и взгляде были заметны как серьезность намерений, готовность к действиям, так и сварливая издевка, присущая ему порой, и даже скептическая насмешка к моим стараниям. Но отчего тут же все это сменял заботливо-отцовский тон и добродушное выражение лица? Преследуя меня по пятам, он сыпал указаниями, он нависал надо мной, следил за каждым моим действием, приговаривая примерно так:

«Давай, Лайтоллер, быстрее его разматывай! Пламя не будет ждать, пока ты выспишься!»

Хоть мне и помогала Роялти Холлоуэй, девушка из вспомогательной службы, я тоже там была, пока не решила перейти в кадровую. Но то ли от пристального взгляда, то ли от того, что он стоял у меня над душой, у меня все валилось из рук. А Финли приговаривал, уперев руки в бока, и только в позе такой звезды шерифа ему не хватало: «Ты как сонная муха…», и все такое прочее. Реплики касались только меня, потому что Брандмейстер знал, что на карту поставлено многое, и от того, как я сейчас проявлю себя, зависит, останусь я на службе или нет. Но я глаз не сомкнула всю ночь. Как назло, меня валило с ног от усталости. В довесок ко всему резкий порыв ветра швырнул в лицо дым и мелкую пыль. Унимая слезы, поправляя вечно съезжающую на бок каску, я кричала про себя: «Какого черта!? И так сделаю все, что в моих силах!»

Но руки сами все делали словно без моего участия. Гул сверху заставил меня вскинуть голову. То же самое сделали Роялти и Брандмейстер. Небо было непонятно какого цвета, заходящее солнце, столпы черного дыма и сама синева небосвода придали ему такой оттенок, будто кисточки с краской разных цветов смешали в одном стакане. В лучах низкого осеннего солнца засверкала сталь, а жженые листья газет да искры пожаров не успели опуститься на землю еще с предыдущей бомбежки. Тут Брандмейстера словно бес подменил. Лицо его стало пунцовым от злости: «Что!? Вы совсем рехнулись!? Средь белого дня!?»