Текст книги "Медаль за отвагу. Том первый: В тени сомнения"

Глава 6

Стиснутый в утробе самолета, каждый пассажир мог разговаривать только с ближайшим соседом из-за неимоверного шума моторов. Набирая высоту, самолет накренился, делая поворот с выходом на заданный курс.

Из кабины сквозь шум можно было услышать обрывки переговоров по рации диспетчера и взлетающего борта.

Томас Коффман сидел на краю скамьи и пускал кольца дыма в пространство. Они плыли вглубь отсека, а затем теряя четкие формы, расплывались в пелену и медленно рассеивались. Солдаты разливали чай по кружкам и добавляли в него чуть коньяка, после чего передавали кружки для тех, кому еще не досталось напитка.

Мария, опустившая взгляд, увидела перед собой одну из этих кружек, которую протянул ей солдат, что сидел рядом. Девушка поблагодарила, взяла кружку обеими руками, обняла ее ладонями и понемногу стала пробовать напиток, отметив хорошее сочетание чая и сносной порции коньяка.

– Вы выглядите тревожной, – прокричал сосед, в котором Мария различила лишь темное вымазанное лицо и стальной шлем без полей, в форме уплощенного цилиндра, совсем непохожего на тот, что носит она сама.

– Немного тревожно чувствую себя на высоте, – громко ответила девушка.

– Ничего, со временем привыкнете. Это ваш первый полет?

– Выходит, что да, – Мария улыбнулась краем губ, но попытка больше походила на нервный оскал. – Мой жених – летчик. Как-то он уговорил меня полетать с ним над полем на самолете для орошения. Когда самолет уже почти взлетел, то я почувствовала, как меня охватывает неистовая паника, кричащая мне ни в коем случае этого не делать…

Солдат придвинулся ближе, чтобы более отчетливо слышать речь Марии, но так, чтобы оставить между ними немного пространства, ограничивающего интимность беседы. При этом он все равно почувствовал приятный аромат ее волос и легкий шлейф туалетной воды вперемешку будто с запахом костра.

– Настолько сильную панику я ощутила впервые, неясную, будто без повода, она еще больше пугала меня своей неизвестностью. Холодный ужас, скребущий когтем по телу. Я чуть не вцепилась Колдеру в горло, истерически требуя, чтобы он немедленно высадил меня. Но он прокричал, что уже не может отменить взлет, так как не хватит полосы для приземления. Но разве я слушала его… Видели бы вы меня в тот момент! О-о, мне так было стыдно за себя позже, когда мы вернулись на землю. Я выскочила из самолета как ошпаренная, еще какое-то время убегая от него по полю, трясясь от страха.

Солдат заулыбался, представив данную картину.

– Колдер с трудом поймал меня и принялся успокаивать.

– Получается, что вы все же взлетели?

– Да, но он тут же из-за моей истерики развернулся в воздухе и приземлился. Больше он не делал настойчивых попыток, чтобы полетать со мной, но посоветовал обратиться к психологу, чтобы разобраться в причинах паники.

– А я вот всяких ползущих тварей опасаюсь, – поделился солдат.

– Не может быть, – Мария не могла ему поверить.

– Конечно, не так, как описали вы, но если будет стоять выбор, то я лучше предпочту с ними не сталкиваться. Не существует абсолютно бесстрашных людей, каждый чего-то опасается. Предположим, паук, на которого вы визжите, испугался сильнее вашего и сжался, не двигаясь с места. А вам кажется, что он готовит атаку. Такой здоровый, мохнатый паук, где-то примерно с вашу ладонь. Но здесь таких не встретишь.

– А откуда вы?

– Сейчас из Портсмута, а родом я из Канады. А вы, должно быть, из Лондона?

– Да.

– В нем так темно, иной раз хоть глаз коли, разницы не увидишь. По нему, стало быть, больше всех бомбят?

– Должно быть, военные базы и аэродромы тоже бомбят, – Мария почувствовала, как разговор повернул в неприятную тему и поспешила спросить.

– А где же вы видели таких больших пауков? – лучше речь пусть пойдет о них.

– В Индии.

– Они ядовиты?

– Не знаю, но вполне вероятно, что так и есть.

– Чем же вы занимались в Индии?

– Вел парашютную подготовку, я инструктор.

По плечу солдата постучал сосед с другой стороны, и канадец повернулся к нему, оставив Марию. Все это время разговор отвлекал девушку, но сейчас без собеседника она снова опустила взгляд в пол.

Солдат, что сидел по левую сторону от соседа Марии, поинтересовался, о чем они ведут беседу, и с интересом выдвинулся в сторону девушки, а канадец, находившийся между ними, выпрямился и отстранился к стене, насколько ему позволил ранец. Где-то с минуту сосед соседа просто рассматривал Марию, но затем любопытство взяло верх.

– Мисс! Вы мисс?

– Да-а, – задумчиво ответила Мария, будто сама не знала наверняка. При этом она посмотрела на безымянный палец своей руки, затем – на второй. Успев погрузиться в свои мысли, девушка к тому же плохо слышала то, о чем спрашивает солдат. Вдобавок она была ошарашена. Ведь подобная новость всегда застанет врасплох. А солдату мало того, что нужно перекричать шум моторов, так еще и выдернуть внимание Марии, мыслями находившуюся явно в другом месте.

– Что вы тут делаете?

– Что-о?

– Что вы здесь делаете? – еще громче повторил свой вопрос солдат, сидящий от Марии через одного.

– Лечу в самолете.

Логичный ответ, казалось, должен был оборвать расспросы, но он не унимался.

– Вы десантник?

– Что-о?

– Я спрашиваю – вы десантник?

– Нет, нет, я не десантник.

– Куда же вы тогда летите?

– Что-о?

– Твою мать! Кончай постоянно переспрашивать! – неожиданно взорвался солдат, до этого говоря только вежливо.

Крайнюю его фразу Мария тоже не расслышала, а поняла только тон.

– Здесь весьма шумно, говорите громче! – прокричала она, толком не разбирая саму себя.

– Чего?

– Вы здесь самый любопытный?

Тут вмешался канадец.

– Хватит через меня разговаривать!

– Заткнись, Доблер, – протяжно ответил самый любопытный и снова обратился к Марии, вернув себе прежний вежливый тон.

– А что на вас одето? Пожарная форма? Мы ведь не пожар летим тушить. Может, вы ошиблись самолетом?

– Теперь чувствую, что да! – Марию начал раздражать этот парень. Он выглядел моложе остальных солдат, и девушка подумала, не старше ли она его. Невзирая на возраст, самый любопытный не уступал другим солдатам в крепости телосложения, разве только Томасу Коффману, который был шире в плечах каждого из них. Пусть не разительно, но все же. И в отличие от прочих, не задающих столько вопросов, этот парень явно был наглым выскочкой. Устав перекрикивать моторы и поняв, что разговор с Марией вряд ли завяжется, парень переключился на Нейтана Доблера – канадца, сидящего ближе к нему. Но Доблер опередил вопросом.

– А ты чего-нибудь опасаешься?

– Венерических заболеваний, – отмахнулся самый любопытный, не вполне понимая, к чему его об этом спросили, и желающий начать свою тему разговора:

– Доблер, хочешь, я расскажу тебе историю?

И, не дожидаясь ответа, он начал повествование о сослуживце в начале военной карьеры, который постоянно ныл своему командиру, что устал и что больше так не может, что, вообще, война не для него. Изо дня в день он скулил и стонал на свою нелегкую судьбу и долю, выпавшие, как оказалось, на неподготовленные юные плечи.

«Я не ставлю на себе крест, сэр! Я его упорно несу. Но, пожалуйста, прошу вас, отправьте меня домой!»

Командир однажды вскипел и рявкнул, что домой он попадет только после серьезного ранения либо еще чего похуже. В хорошем итоге – билет домой только после окончания войны. Но затем командир, немного подумав, спросил у того парня: «Хочешь в отпуск? Море, пальмы, барханы песков…»

Сослуживец, конечно же, согласился, не увидев в этом вопросе подвоха. И через пару недель командир похлопотал: парня отправили на Северо-Африканские боевые действия. В результате все как обещано, в отношении песка уж точно. Затем любопытный парень и Доблер еще долго смеялись над историей, в разных вариациях высказываясь, какой же этот сослуживец олух.

От горящего чая с коньяком Марию стало клонить в сон. Под монотонный гул, который теперь успокаивал, она, по-прежнему избегая мысли, что находится в воздухе, немного уходила в дремоту. Голова Марии, безвольно покачиваясь, склонилась вниз. Так она и сидела, то вздрагивая и просыпаясь, то снова проваливаясь в сон. Так как больше никто не пытался завести с ней разговоров, то девушка вскоре уснула не в силах бороться, и уже, сама того не зная, навалилась на своего соседа – Доблера.

Подобно изваянию, тот едва шевелился, оберегая ее сон. Он лишь поворачивал головой, и даже смеяться старался так, чтобы тело его не тряслось от хохота. Самый любопытный одну за другой рассказывал истории, и Доблер был удивлен, что у такого юного парня их накопился немалый багаж. До прибытия в Биггин-Хилл они совершенно не знали друг друга, а когда познакомились, то этот парень быстро присел канадцу на уши, и с тех пор Доблер исполняет в основном роль слушателя, не имея ничего против такого положения.

В полете самолет неоднократно поворачивал, немного отходил от курса и менял высоту, то поднимаясь, то снова возвращаясь на прежнюю. В какой-то момент почувствовалось падение скорости с креном на правый бок, будто самолет тянуло в сторону и гул моторов перестал быть объемным.

Томас Коффман, стоял у открытой двери, он слегка прогнулся наружу, держась руками за края проема. Резкий ветер бил ему в лицо, немного влажный от того, что самолет вошел в рыхлое облако. Было темно, рассматривать было нечего, и он пошел меж двух рядов солдат, к пилотам, чтобы выяснить, сколько времени полета осталось до сброса. Едва заметному крену никто не придал значения, так как авиаторы вполне могли править курс. Но когда Томас Коффман вошел в кабину, он сразу понял, что те взволнованы.

– В чем дело?

– Двигатель левый отказал, – проорал второй пилот.

– Как это отказал? Он же не почка! – Коффман отшутился, но уже осознал, что случилось что-то внеплановое. – Что, просто взял и отказал?

– Молодец, вояка, соображаешь на лету, – сказал командир экипажа. – Значит, есть причины этому!

– Так что делать-то?

– Винт зафлюгировать не удалось, – снова проорал второй пилот, но уже более напряженным голосом.

– Сбрасывай парней, Коффман! – командир экипажа вцепился в руль высоты.

– Нет, лети на точку! – рявкнул Коффман, которого не устраивало такое положение вещей. – Сколько до нее?

– Да почти прилетели, пешком можно дойти. Нам еще обратно лететь, скидывай их, я тебе говорю!

– Нужно садиться! – нервно простонал второй пилот. – Не дотянем!

– Успокойтесь, лейтенант! – командир экипажа терялся в решениях, твердо не определив для себя, продолжать ли полет, но только уже обратно или зайти на вынужденную посадку. Одно он решил наверняка – солдаты должны немедленно покинуть борт.

– Что за паника? – гремел Коффман. – Вы там у себя разве не отрабатываете отказы?

– Это мой третий самостоятельный полет, – командиру экипажа уже передалась паника своего коллеги, но, в отличие от второго пилота, он склонялся к тому, чтобы лететь обратно в Биггин-Хилл. Он зажег плафон в бортовом салоне зеленым светом, означающим, что парашютистам можно отделяться от самолета. Коффман с ругательствами ринулся в отсек, где солдаты все, как один, устремили на него взгляды. Мотая головой, Коффман скомандовал, чтобы все оставались на местах, и подбежал к боковой двери, снова прогнулся, посмотрел вниз, оценивая высоту. Самолет плавно снижался, но до земли еще было полторы мили.

Второй пилот с бледным лицом сеял панику и твердил, что нужно садиться.

Томас Коффман стремглав вернулся в кабину и снова потребовал, чтобы пилоты продолжили лететь в зону высадки. Теперь они оба находились в режиме чрезвычайного бедствия. Командир экипажа, едва не брызгая слюной, проорал на требование Коффмана.

– Что непонятного? Покиньте нас! – и, чтобы поставить точку в несогласии, твердо указал на то, что на борту главный он.

Солдаты не вполне понимали что происходит: зеленый плафон зажжен, но выпускающий бегает как ошпаренный из кабины пилотов и обратно, затем – снова к летчикам, и уже начали переглядываться друг в легком недоумении.

Томас Коффман же поняв, что нужно делать так, как требует командир экипажа, выругался еще раз, торопливо вернулся в бортовой отсек и скомандовал встать. Солдаты выстроились в одну линию, а по следующей команде каждый из них прицепил вытяжной фал к тросу, протянутому вдоль кабины. Затем каждый проверил амуницию стоявшего впереди, и по крику «Пошел!» поочередно солдаты начали выпрыгивать в проем, покидая самолет. Из боковой двери, наружу, прибитые к стене ветром, торчали восемь мотков парашютного фала вместе с задней панелью ранца. Солдаты покинули борт за считанные секунды. И теперь в салоне больше никого не осталось, кроме Марии и Томаса Коффмана. Девушка проснулась, когда Доблер вскочил и принялся выполнять команды. Срываясь со своего места, он бегло извинился перед ней за то, что оставляет без плеча, на котором Мария устроилась во сне, и выразил свое сожаление по поводу того, что вынужден покинуть столь обаятельную компанию.

Мария продолжала так же сидеть, смотря в пол. Сонно, она решила, что это и есть тот ход событий, о котором говорил военный детектив:

«Солдаты покинут самолет привычным им способом…»

Коффман, спешно осматриваясь, будто случайно, увидел ее. Пробежав мимо девушки, он скомандовал летчикам развернуться над зоной отделения, схватил ранее оставленный им же ранец с множеством лямок. Командир экипажа развернул самолет вправо, в сторону работающего двигателя.

Коффман уже стоял перед Марией:

– Ты чего ждешь? Давай одевай!

Мария вскинула голову, и ее глаза ошарашенно уставились на солдата. Красивые карие глаза, полные непонимания.

– Но я… Я не умею, – растерянным голосом произнесла она.

Коффман тут же выругался. Аккуратно, но быстро он дернул Марию за руку, поднял с сидения. Затем он скомандовал поочередно приподнять обе ноги, на которые продел обхваты. Девушка и опомниться не успела, как на ее плечи легли перемычки, что сомкнулись еще с одной, которую солдат обернул вокруг ее талии и застегнул на левом боку, отчего ранец плотно прижался к телу, и девушка ощутила на спине его вес.

– Нет! Нет! – набрав воздуха, запротестовала Мария. – Вы не поняли, я не должна прыгать!

Коффман вовсе не слушал. Он уже подвел девушку к проему и умелым движением прицепил карабин вытяжного фала к тросу, проходившего вдоль отсека.

Мария, отрицая многократным «Нет!», уже в следующий миг окончательно поняла, к чему ведется дело, и готова была упираться ногами, вцепляться намертво во что угодно, лишь бы не позволить проделать с ней этого.

– В чем дело? – проорал Коффман, перекрикивая гул теперь уже одного работающего двигателя.

– Сэр! Вы не поняли! Я не парашютист, об этом я уже говорила вашему коллеге… Я не должна прыгать!

– Нет, Мария! Так не пойдет. Не портите мне статистику – у меня отказов не случалось. Все всегда выпрыгивали.

– О, Боже! Нет! – крики Марии перешли в мольбы.

Невольно издавая судорожный стон, она вцепилась в одежду солдата, набрав полные кулаки.

– Высадите меня… Заброшенный аэродром.

Коффман отцепил от себя женские руки, при этом почувствовав, как их сильно трясет.

– Послушайте же! – Мария не желала сдаваться.

Из кабины пилотов донесся надрывный, едва уловимый крик:

– Коффман, живее!

Самолет еще раз развернулся вправо, кружа над местностью.

– Слышишь, пилоты очень сердятся! – Коффман подталкивал девушку к проему. – Самолет неисправен, им нужно лететь обратно.

– Пожалуйста, нет! Да я не десантник! Ты глухой?! – от испуга Мария взорвалась, потеряв контроль над собой.

– Ты ни разу не прыгала? – прояснилось у солдата.

– Я ведь об этом тебе кричу! Ты разве глухой? – Марии уже было не до приличий.

– Что за хрень? Ладно, это нетрудно, но это нужно. Тебе необходимо правильно приземлиться. Перед землей сведи ноги вместе и слегка согни их в коленях. Не пытайся удержаться на ногах, сразу заваливайся на бок. Постарайся ничего себе не сломать.

Он подвел ее к краю и скомандовал взяться руками за плечи крест-накрест. Мария застонала, но сделала так, как было велено.

Когда она оказалась у темной бездны, то тут же захотела отойти, но выставленные ладони Коффмана уперлись в ранец, не позволяя сделать ни шагу назад.

– Нет-нет… Туда!

Он, уже понимая, что девушка никогда сама не решится, крикнул:

– Я следом за тобой! Пошла! – и опытно, так как не впервые проделывал такое с солдатами, оцепеневшими на краю, бесцеремонно, одним рывком, вытолкнул ее в проем.

Раздался дикий визг. Мария только успела зажмурить глаза, но в этот момент она бы предпочла потерять сознание вплоть до самой земли. Мощный порыв ветра оглушил, опора ушла из-под ног, а волосы прибило к лицу.

Сразу после того, как девушка отделилась от борта, фал выдернул из гнезд эластичные ленты, которые держали ранец туго зашнурованным. Фал вытравился, вытащил из ранца заднюю панель, что в свою очередь развернула купол. Полное его раскрытие произошло под влиянием турбулентных потоков. Весь процесс занял несколько секунд, во время которых сердце Марии остановилось от ужаса. И как только она ощутила замедление падения, отчего ноги слегка подкинуло, сердце вновь забилось в бешеном ритме.

Свисая в обвязке под белым куполом, Мария снижалась в скользящем потоке. Адреналин бил виски, она совсем не слышала, как шелестит парашют, раздуваясь и создавая сопротивление порывам воздуха. Она надрывно рыдала, дергая ногами в поисках опоры и, не в силах поверить, что такое происходило с ней, да еще наяву. Собрав всю силу воли, девушка открыла глаза: внизу пролегало широкое поле с редким кустарником, в темноте блестела лента реки, и ее русло, извиваясь, делило поле на две части. Мария вскинула голову и увидела, как от ранца на отходили к куполу множество строп. В центре парашюта имелось круглое отверстие, очертанием напомнившее Марии ромашку, а нижние круговые лямки образовывали люльку, в которой девушка сидела как на качелях, только на высоте порядка в пол мили.

Несмотря на стресс, Мария понимала, что нужно подавить истерику и готовиться к приземлению. Поле неумолимо приближалась, и это радовало. Глубокий вдох предрассветного свежего воздуха, наполненного цветами и травами. Блестящая лента реки вместе с горизонтом быстро меняли свой угол, растягивались и уходили вдаль по мере того, как Мария теряла высоту.

Медленный выдох.

Девушка пыталась поймать взглядом такой же белый купол. Но ничего похожего так и не увидела. Томас Коффман крикнул, что выпрыгнет следом.

Но где же он?

Вертя в голове довольно смутные напутствия, которые выкрикивал солдат перед тем, как вытолкнуть ее из самолета, Мария то сгибала колени, то выпрямляла, все же сведя ноги вместе до тех пор, пока они не ударились о землю, и сами ушли в бок, подскользнулись на мокрой траве, покрытой росой. Правый бок полностью рухнул на поле, купол медленно опускался, но в следующий миг порыв ветра погнал парашют, отчего тот начал тащить Марию за собой. Цепляясь за мокрую траву, она пыталась остановить его, не зная, что нужно делать в подобной ситуации. Но теперь Марии достаточно было сознавать, что она больше не в самолете и, тем более, не под куполом на высоте, между небом и ветром, для того, чтобы почувствовать себя гораздо спокойнее. Теперь под ногами твердая почва, но о своем нахождении девушка не имела ни малейшего понятия. С трудом перевалившись на спину, она стала хвататься за перемычки, обвязанные вокруг тела, и искать пути к тому, чтобы освободиться от них. Руки по-прежнему изрядно трясло, но паника отходила. Этому способствовало желание ударить Томасу Коффману. Ведь подобное, да еще и без какой-либо подготовки, является сильнейшей проверкой человека на прочность, которому даже жутко представить себя на высоте. После таких событий Марии казалось, что ничто на свете не в силах привести ее в равный по силе мандраж. Почти ничего, кроме, пожалуй, того, что подобный прыжок когда-нибудь повторится.

Купол перестал волочить за собой, когда утих порыв ветра, сам «погасил» себя и, обрушился на Марию, накрыв с головой.

В кабине пилотов неслаженность действий дала о себе знать: рычаг смесеобразования исправного двигателя остался в положении «автоматическое обеднение», а второй пилот, намереваясь посадить самолет, увидел горящую красную лампу сигнализации не выпуска шасси, которая светилась из-за того, что никто не поставил ручку механического замка шасси в положение «заперто», а рукоятку крана выпуска – в нейтральное. Командир экипажа приказал теперь ничего не трогать, так как он, в свою очередь, все же решил лететь в обратную сторону – в Биггин-Хилл. И начал самолетом набирать высоту. Из-за выключенного режима обеднения смеси произошел перегрев, а затем отказ правого двигателя. Гул внезапно оборвался, самолет вошел в штопор и, ломая с треском ветки, рухнул в лес, растущий вокруг поля в форме серпа.

Чем сильнее Мария барахталась под куполом, тем больше путалась в стропах. Но как только нашла лазейку, выпутываясь из-под шелка, то высунула голову, часто и жадно глотая воздух, словно вынырнула с глубины, и сразу увидела перед собой Томаса Коффмана. Он слегка улыбался, протянув руку так же, как в тот момент, когда Мария поднималась на борт.

– Чего ты скалишься? – желание ударить солдата не исчезло, но вместе с этим она рада была его видеть.

– Забавно все же, как ты…

– Забавно?! – девушка проигнорировала руку помощи, поднимаясь на ноги самостоятельно. – Ты выкинул меня из самолета!

Хватаясь за перемычки, Мария интуитивно пыталась освободиться от них. Стараясь стянуть обхват, девушка встала на одну ногу. В этот момент порыв ветра подул в парашют, отчего купол вновь зашелестел, и от небольшого рывка она потеряла равновесие. Томас Коффман успел подхватить, не дать упасть.

– Не трогай меня! – скорее с обидой, нежели со злостью, буркнула она, но все-таки позволила помочь освободиться от обвязки. В голове роилась туча вопросов, но прежде нужно было придти в себя и успокоиться.

Коффман уже не улыбался:

– Готова пробежаться?

– Что происходит? – спросила Мария, отряхивая мокрую одежду и поправляя волосы, в то время как солдат, свертывая купол в ком, старался, насколько это возможно, уменьшить его размер.

– Томас, объясни мне, что происходит?

– Тебе пришлась немного старая модель обвязки, у нас же – более новая.

Поверх белой ткани Коффман положил ранец, намного темнее по цвету, и спешно, чтобы улики приземления хотя бы не так бросались в глаза, отрывал и кидал на них траву и землю.

Ничего не говоря в ответ, он, как только закончил, сразу махнул рукой.

– Давай за мной!

И начал бежать в сторону леса, к тому месту, где рухнул самолет. При этом он не обернулся, как будто ему было безразлично, последует за ним Мария или нет.

– Томас!

Реакции не последовало. Коффман стремительно удалялся. Девушке ничего не оставалось, как побежать следом.

Из-за близкого рассвета ночь становилась светлее, отчетливо теперь разделяя небо и поле в линии горизонта. Но кромка леса все еще темнела во мраке иссиня-черным. В сторону от кромки на поле опускались клочья тумана и неравномерно ползли по долине. Местами плотность тумана не позволяла что-либо увидеть, или же она была совсем никакой. Тогда проглядывалась трава, и казалось, ей нет конца и края. Птицы пели на разный лад, сменяя друг друга то коротким щебетанием, то протяжным и долгим коленом.

От быстрых движений ног, трава хлестала по сапогам, оставляя на них оборванные мокрые стебли. Мария немного сократила дистанцию, но все же ей не хватало скорости бега, чтобы догнать солдата. Подошвы его ботинок мелькали впереди, а манжеты в нижней части ног отсырели. На спине у него уже не было ни ранца, ни рюкзака, но на поясе болтался подсумок, а в руках он держал винтовку, покачивая ею в ритм быстрого бега.

– Томас! Томас, где мы?

– В Эдеме.

– А далеко отсюда до Клермонт-Феранн?

Мария не поняла и решила, что Эдем – это название какого-либо места во Франции. Сейчас она злилась на Коффмана еще и за то, что он молчит, как радио в профилактический день, и не помогает разобраться в ситуации.

– Нам нужно соединиться с остальными.

Никак больше не отвечая на вопросы, он лишь сказал, чтобы девушка перестала кричать на бегу, а то собьет дыхание.

– Что произошло? Почему ты выкинул меня из самолета? И где мы находимся?

Помимо всего прочего, Томаса Коффмана беспокоил скорый рассвет и открытая местность без каких-либо блиндажей или рытвин. В низкой траве не представлялось возможности укрыться, и с каждой минутой становилось светлее.

– Какого хрена, уже светает? – этот вопрос он задал скорее самому себе, нежели спутнице. Но Мария ловила любую обратную связь, поэтому предположила:

– Может, экипаж ошибся?

– Да, и вероятнее всего, профессией.

Лес приближался. Его кромка, издалека казалась сплошной, но теперь начала разделяться на стволы. Кроны их, как из хвойных игл, так и из листвы, шевелил ветер, а с краю чащи среди кустов был виден силуэт, не гармонирующий с общей картиной леса.

Пробежав еще немного, Мария начала различать контуры самолета среди стволов и маленькие фигурки людей то появляющиеся, то пропадавшие за деревьями. Так как лес только начинался и не был густым, то уже можно было разглядеть как маленькие фигурки снуют вокруг силуэта. Самолет упал на брюхо, а за ним и сверху него на изломе несколько поломанных молодых сосен и множество пушистых хвойных веток, сорванных им при падении. В фигурках Мария по цвету одежды стала узнавать солдат, летевших вместе с ней на борту.

– Томас, это же наш самолет?!

– Да, – последовал мрачный ответ.

В памяти девушки всплыл эпизод, когда Коффман, прежде чем подтолкнуть в проем, обмолвился о неисправности. Но, по его словам, пилоты намеревались улететь обратно.

Перед глазами мельтешила назойливая мошкара. Отмахиваясь, Мария с прежним недоумением задала вопрос.

– Что же случилось? Я… Я… Не понимаю.

– У них отказал двигатель, потом мне и самому не ясно, что стряслось. Я был под куполом, когда неожиданно перестал слышать гул, и, развернув голову, успел увидеть, как самолет крутился вокруг себя много раз, пока не рухнул в лес по левую руку от меня.

У Марии вырвался крик ужаса вперемешку со стоном сожаления. Неожиданный поворот событий заставил понять: получается, Томас Коффман оказал ей услугу, столкнув вниз и, вероятнее всего, таким поступком спас ей жизнь. Его стоит поблагодарить, но Марию мучила одышка.

Или сначала ударить? Все равно такому здоровяку ничего не станет от легкого удара девушки. А она, в свою очередь, отомстит за пережитый кошмар.

Восемь солдат, друг за другом покинули борт и приземлились не так кучно, как планировалось. Ветер разметал их по просторам полей, а двоим из них пришлось изрядно повозиться со стропами, чтобы не угодить в лес и суметь в итоге вырулить за кромку. Без травм не обошлось: у солдата Тонни Лэмбера спутались стропы перед самой землей. Он отвлекся на них, пытаясь распутать, не успел как следует сгруппироваться и в результате вывихнул ногу на скользкой траве, не в силах на нее теперь наступить. Доблер, что приземлился рядом с ним, возле леса, предположил закрытый перелом, помог освободиться от обвязки, и пострадавший, используя его плечо как опору, стал прыгать на одной ноге, ругая себя за оплошность.

Другие шестеро бегали по полям в поисках друг друга, чтобы соединиться, не имея представления о местности и не имея точки сбора на ней или исходного рубежа. Время от времени они вскидывали головы в темное небо, в котором шумел самолет, кружащий над местностью. Затем рокот его резко смолк, и ошарашенные солдаты беспомощно стали наблюдать, как самолет, войдя в штопор, стремительно терял высоту, а затем с жутким грохотом ударился о землю, тем самым обозначив точку сбора для всех.

Нейтан Доблер и Тонни Лэмбер находились ближе всех от места крушения и подоспели к нему первыми. Вслед за ними появился самый любопытный, что вел расспросы в бортовом отсеке. С винтовкой наготове он заявил, что данное место – это не точка сброса, и что ему не вполне понятно происходящее, ведь командир не дал пояснений. Поэтому он точно был уверен, что все идет своим чередом. Доблер и Лэмбер все это поняли еще до него, и так же, как и любопытный парень, находились в легком смятении.

Остальная же пятерка солдат прибыла на место падения почти одновременно. Не хватало лишь командира Томаса Коффмана и девушки, которая тоже была на борту, о которой едва вспомнили не все солдаты, да и то с трудом. В первую очередь необходимо было выяснить состояние экипажа, определить точное местонахождение группы и произвести рекогносцировку местности. Самым невозмутимым оставался снайпер; после того как он бережно снял с винтовки чехол и установил прицел, он стал наблюдать за двумя фигурами, бегущими в полутьме. Опознав в одной из них командира, снайпер поделился наблюдением с любопытным парнем, и тот, целясь через мушку, смог различить бегущих только после того, как те приблизились. При этом он увидел, что на шее девушки развивается красный шарф, хорошо заметный издали, и уже с нетерпением ожидал их.

«Эта красная ткань видна как бельмо на глазу за целую милю. И только последний кретин, человек-самоубийца додумается надеть такой шарф при выполнении боевой задачи!» – подумал солдат, размышляя, попал ли он с такого расстояния в бегущую фигуру девушки, не имея на винтовке оптического прицела.