Текст книги "Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг."

Ядовитые медведи

Программа научных исследований настолько обширна, что к вечеру все выматываются до предела. Постоянный холод, ночной мрак отражаются на характерах и поведении людей. К счастью, мелкие ссоры по пустякам никогда не переходят в серьёзные конфликты, и нарушенный мир быстро восстанавливается.

Лучшим лекарством для нервов служат вечерние посиделки. Наша палатка – самая просторная, и по вечерам, отработав очередной срок, в неё набиваются уставшие, промёрзшие гости. Большой ящик из-под папирос накрывается чистым полотенцем, из загашника достаются остатки московских продуктов, режется твердокопчёная колбаса, на столе появляется свежий лук, чеснок. Паяльная лампа дышит теплом. Большие железные кружки доверху наполняются крепким чаем, и начинаются задушевные беседы о доме, о семье, извлекаются из карманов заветные фотографии, их сменяют анекдоты (в большинстве своём «бородатые»), дополняемые невероятными историями «бывалых полярников». Но, пожалуй, самая модная (и весьма актуальная) тема – медведи.

– Ну и напугался же я сегодня, – сказал Гурий, зябко передёрнув плечами. – Пошёл я утром на дальнюю площадку к электротермометрам. Вдруг слышу, нет, вернее, не услышал, а каким-то внутренним чутьём уловил – кто-то рядом. Ну, думаю, медведь! Выхватил револьвер, но патрон загнать не успел, как из темноты выросла какая-то белая фигура и чьи-то лапы опустились мне на грудь. Сердце словно оборвалось. И тут в лицо меня лизнул своим шершавым языком… Ропак. Сел я на снег. Сердце колотится. Руки дрожат. Весь вспотел. А Ропак как ни в чём не бывало повертелся вокруг и исчез в темноте.

Разговор перешёл на медвежью тему.

– Вот удивительно, – сказал Петров, – летом от медведей отбоя не было. Того и гляди слопают кого-нибудь. А сейчас хоть бы один поганенький появился. Так нет. Куда они запропастились?

– А ты, док, хоть раз видел живого белого медведя? – тоном бывалого охотника спросил Дмитриев. – Небось, только в Московском зоопарке?

– Видел, Саша, видел. И не дай Бог увидеть его ещё раз. Дело было в 1949 году. На Северной Земле, прямо на льду пролива Красной Армии, организована промежуточная база экспедиции. Навезли туда всякого добра: бензин, научное оборудование, продукты, а с мыса Челюскин приволокли большую бочку кислой капусты.

– А меня тоже чуть медведь не сожрал, – сказал Дмитриев, разглаживая свою мохнатую бороду.

Все заулыбались, ибо эту историю, приключившуюся с Сашей летом, слышали от него неоднократно в разных вариантах, каждый раз обраставшую новыми подробностями. Но в нас с Миляевым он нашёл благодарных слушателей.

– Вот как сейчас помню, – начал Саша свой рассказ, – дежурил я по камбузу. Приготовил обед и решил узнать у кого-нибудь, который час: не пора ли приглашать к столу. Вышел из палатки, гляжу – из аэро-логического павильона Канаки показался. Потянулся, прищурился на солнышко. Я ему кричу: «Вася, который час? Обед уже готов». Он оттянул рукав, чтобы на часы посмотреть, да вдруг как заорёт: «Сашка, берегись! Медведь!!!» Я обратно шасть в палатку. Я сначала вроде бы и не понял, где он медведя увидал. Обернулся и обомлел. На сугробе у камбуза зверюга стоит метров на восемь.

– С гаком, – не выдержал Гурий.

Дмитриев посмотрел на него, вложив в свой взгляд бездну презрения, и невозмутимо продолжал:

– Поднялся он на задние лапы, носом водит, вынюхивает, значит, чем поживиться.

Я туда, сюда. А карабина нет. Дёрнул меня чёрт поставить карабин у палатки радистов. Так разве туда добежишь? Вдруг он, гад, как прыгнет через сугроб. Я нырь в камбуз, дверь захлопнул, а он уже тут как тут. Толкнулся в дверь и аж зарычал от злости. Он напирает, а я держу что есть силы и думаю: «Ну, конец тебе, Саня». Вдруг рядом как бабахнет. Медведь заревел благим матом – и бежать. Что тут началось! Все повыскакивали из палаток, вопят, из карабинов палят. Медведь метров пятьдесят пробежал и свалился. Охотники его окружили. Каждый кричит, клянётся, что это он убил медведя. А громче всех – Комаров. Я, говорит, точно видел, как моя пуля прямо под лопатку ему попала. Он даже подпрыгнул. Пока охотники спорили, кто из них самый меткий, Вася финку вытащил и распорол медведю брюхо. Тут все кинулись пули искать. Одну в самом сердце нашли – это уж точно Васина была, – а две в заднице сидели. Вот тебе и снайперы. Смех и горе.

Пошумели, поспорили, а тут Михал Михалыч и говорит: «Вы бы лучше посмотрели, что там у него в желудке. Интересно, чем же он питался, забравшись так далеко от берега». Канаки разрезал медвежий желудок. И знаете, что там в желудке у него оказалось? Ни в жизнь не поверите. Капустная кочерыжка и три папиросных окурка.

– То-то он к тебе, Саша, на камбуз приплёлся перекусить, – заметил с ехидцей Щетинин.

Конечно, даже в светлое время встреча с белым медведем опасна, хотя и не столь страшна. Но столкнуться с хозяином Арктики нос к носу в полной темноте… Бр-р-р!

И хотя никто уже давно не замечает в окрестностях лагеря не только медведей, но даже медвежьих следов, все испытывают тайный страх при выходах на аэродром, на исследовательские площадки и даже при посещении туалета.

Не случайно Никитин во время своего дежурства записал в вахтенный журнал: «Темнота вносит много неудобств. Наружные работы можно проводить только с освещением. Человек привыкает ко всему. И с этим неудобством можно смириться. Но вот с постоянной угрозой встречи с медведем никак не свыкнешься. И это отравляет всё существование. В темноте очень легко можно столкнуться с медведем. Поэтому всегда приходится держать оружие наготове и всё время оглядываться по сторонам».

Правда, получив привезённые мной кольты, многие приободрились, но уверенности в полной безопасности и они не принесли. Этому способствовала история, приключившаяся с ледоисследователями. Отправившись в поход на старое авиационное поле, чтобы измерить прирост льда, Гурий решил проверить мощь своего оружия. Установив на торосе бочку из-под масла и отмерив шагов тридцать, Яковлев тщательно прицелился и спустил курок. Но выстрела не последовало. Он судорожно перезарядил пистолет и снова нажал спуск. И снова никакого эффекта. Иван Петров последовал его примеру, но кольт снова не сработал.

Всё объяснилось просто. Ледоисследователи не удалили смазку, и она застыла на сорокаградусном морозе, превратив кольт в холодное оружие. Пришлось вечером всех собрать в кают-компании, и после мудрого изречения Комарова: «Техника в руках дикаря – кусок железа» – каждый под моим надзором разобрал свой пистолет, тщательно промыл бензином, удалив остатки смазки.

Чувствуя себя виноватым в том, что не позаботился объяснить раньше о коварстве смазки, я прочёл целую лекцию о правилах хранения оружия. Поскольку принесённое с холода в тёплую палатку оружие отпотевает и его детали покрываются капельками влаги, стоит его вытащить снова на холод, как влага замерзает. В результате затвор не срабатывает. Поэтому пистолет надо оставлять в тамбуре палатки или держать на полу. Кроме того, хотя бы раз в неделю надо проверить пистолет, удалить снег и лёд из ствола, а затвор прочистить палочкой. Если затвор замёрз, надо сперва отогреть его и лишь после этого приступить к чистке.

После этого занятия все неукоснительно выполняли полученные предписания, и вера в надёжность пистолетов была восстановлена.

Наша вчерашняя медвежья полемика получила своё неожиданное продолжение. Перед обедом Дмитриев заглянул ко мне на камбуз.

– Скажи, доктор, а медвежатина не опасна для здоровья?

– С чего это ты заинтересовался этим вопросом? Вроде бы в наших запасах медвежье мясо не числится?

Саша смущённо помялся:

– Мы ведь того медведя схарчили. А Канаки из медвежьей печени такое жаркое изготовил – пальчики оближешь.

– Ну ладно, выкладывай, – сказал я, сообразив, что это пиршество имело какие-то последствия.

– Понимаешь, у некоторых ребят на следующий день начались неполадки с желудком. Кого понос пробрал, кого весь день тошнило. У Васи даже температура поднялась. А у меня через неделю вдруг стала кожа шелушиться. Мы, правда, эти неприятности от Сомова скрыли, думали, все они от испорченных консервов.

Я ещё не успел ответить, как Костя Курко, захвативший конец Сашиного рассказа, добавил:

– Это Санька чего-то наготовил. Меня тоже два дня желудок мучил.

– И я тоже после этого блюда два дня чувствовал себя прескверно, – сказал Петров, – голова прямо раскалывалась от боли, в туалет пришлось бегать семь раз на день.

Время было обеденное, и я воспользовался случаем попотчевать слушателей маленькой лекцией о вредности медвежьей печёнки.

– Да вы, братцы, просто отравились медвежьей печенью, – сказал я, мигом припомнив многочисленные упоминания об этой болезни в дневниках полярных путешественников.

– Отравились? – недоверчиво спросил Ваня. – Вот уж никак не думал, что медвежья печень ядовита.

– Именно отравились, – подтвердил я. – Об этой полярной хвори было известно ещё в XVI веке. Но, пожалуй, первым её симптомы подробно описал Кент Кэн в 1853 году, во время Второй Гринельской экспедиции. Об отравлении печенью белого медведя упоминали Ю. Пайер, Д. Де-Лонг, Э. Норденшёльд и многие другие знаменитые полярные путешественники.

– Это за какие такие грехи природа наградила медведя ядовитой печенью? – поинтересовался Зяма Гудкович.

– Так ведь не только медведя – и тюленя, и морского зайца, а также кита, моржа и даже акулу, – пояснил я, – причём, что интересно, у всех людей, поевших печёнку, заболевание протекало примерно одинаково. Примерно через два – три часа появлялась тошнота и головная боль, рези в желудке, сердцебиение. К ним присоединялся озноб, чувство жара во всём теле, головокружение, светобоязнь, боли при движении глазных яблок, а у некоторых многократная рвота. Температура подскакивала до 39–40˚. Все острые явления обычно стихали через 24–72 часа, но у всех заболевших начинала шелушиться кожа, которая порой отходила целыми пластами, начиная с лица, затем на туловище, на руках и ногах. А затем наступало полное выздоровление. Интересно, что тяжесть всех симптомов зависела от количества съеденной печенки.

Причина этого странного недуга долгое время оставалась загадкой для медиков. Правда, известный врач и полярный исследователь А.А. Бунге ещё в 1901 году высказал предположение, что виновником его является витамин А, который, по-видимому, содержится в большом количестве в медвежьей печени. Исследования, проведённые в последующие годы, подтвердили догадку Бунге. Оказалось, что только в одном её грамме содержится до 20 тысяч международных единиц ретинола – витамина А.

– Ну, нам твои международные единицы ничего не говорят, – сказал Петров, – ты нам без науки объясни, сколько это будет грамм или миллиграмм.

– Это примерно 6 миллиграмм витамина А. Человеку для удовлетворения насущных потребностей в витамине А нужно всего-то 1–3,5 миллиграмма. Вот и получается, что, съев кусочек печени весом в 150–300 граммов, человек получит одномоментно гигантскую дозу витамина, что, естественно, и ведёт к отравлению. Вот так-то.

Дневник

4 декабря

Хвори не обходят нас стороной. Большинство из них вызвано холодом и условиями работы. Сегодня Щетинин пришёл с метеоплощадки (он там помогает Гудковичу) и сразу завалился на койку.

Измерил температуру – 39˚. Курко немедленно призвал меня на помощь. Стоило мне заглянуть в Жорино горло, как стало ясно – фолликулярная ангина. Я развёл кружку марганцовки и заставил полоскать горло каждые три часа. Жора – человек крайне дисциплинированный, и я спокоен, что мои предписания он будет выполнять неукоснительно. Напичкав пациента таблетками стрептоцида и вколов ударную дозу пенициллина ему в ягодицу, я приказал ему лежать и не рыпаться и удалился восвояси, поставив перед уходом спиртовой компресс на шею.

Настроение у него мрачное, но, по-видимому, причина не столько в болезни, сколько в дополнительных заботах, которые он создал Курко и особенно Зяме. Я утешил его тем, что будем подменять Гудковича во время метеосроков.

– Может, доктор, мне все таблетки сразу принять? Быстрее поможет, – просипел он.

– Точно поможет, – отозвался Курко, не отрывая пальцев от телеграфного ключа. – Только не тебе, а доктору. У него сразу станет на одного пациента меньше.

Любая болезнь неприятна. Но хвори здесь, на станции, всегда окрашены особенностями нашей жизни. Это и тревога за исход болезни, которая усугубляется постоянной темнотой и ожиданием «незапланированной» подвижки льдов, и чувство неловкости перед товарищами, которые вынуждены работать с двойной нагрузкой.

К моему удовлетворению, я уже снискал к себе доверие как врач и стараюсь оправдать его, используя весь арсенал имеющихся у меня средств – от антибиотиков до анекдотов.

5 декабря

Свободное время на камбузе я заполняю не только стихами и песнями. В нашей маленькой библиотеке немало книг, принадлежащих перу известных полярных путешественников: Нансена, Амундсена, Пири[4]4
  ) Пири Роберт (1856–1920) – американский полярный исследователь, возможно, первым достигнувший Северного полюса 6 апреля 1909 г.


[Закрыть], Врангеля[5]5
  ) Врангель Фердинанд Петрович (1797–1888) – русский полярный исследователь побережья Северо-Восточной Сибири.


[Закрыть], Пайера[6]6
  ) Пайер Юлиус – известный полярный исследователь, возглавивший австро-венгерскую экспедицию 1872–1874 гг. на архипелаг Земля Франца-Иосифа.


[Закрыть] и других. Перелистывая страницы этих увлекательных книг, я нередко ловлю себя на мысли, что наши трудности меркнут по сравнению с испытаниями, выпавшими на их долю, и с тем риском, порой смертельным, на который они шли во имя науки.

Ведь тогда не было ни радио, ни самолётов, ни современных средств навигации. Случись что, и никто бы не смог поспешить им на помощь. Случись что – и они были обречены. Только изредка судьба оказывалась благосклонной к полярным путешественникам в лице «счастливого случая». Этот счастливый случай спас гибнувшую австро-венгерскую экспедицию Вайпрехта и Пайера, повстречавшую русскую шхуну «Николай» под начальством Фёдора Воронина. Это он привёл на Землю Франца-Иосифа британскую экспедицию Ф. Джексона[7]7
  ) Джексон Фредерик Джордж – руководитель британской экспедиции, направленной для изучения природы Земли Франца-Иосифа в 1894 г. По счастливой случайности к их лагерю вышли Нансен и Иогансен, зазимовавшие на архипелаге после безуспешной попытки достигнуть Северного полюса на лыжах.


[Закрыть], где, потеряв надежду на спасение, томились почти год отважные норвежцы Ф. Нансен и Я. Иогансен. Но сколько известных полярных исследователей нашли свою могилу среди арктических льдов – Д. Франклин[8]8
  ) Франклин Джон (1786–1847) – известный английский полярный исследователь, возглавивший в 1845 г. экспедицию для отыскания Северо-Западного прохода. Экспедиция погибла от голода и холода, и останки её участников были обнаружены лишь много лет спустя.


[Закрыть], Г. Седов[9]9
  ) Седов Георгий Яковлевич (1877–1914) – лейтенант российского флота. Организатор экспедиции к Северному полюсу в 1912–1914 гг. на судне «Святой Фока».


[Закрыть], В. Русанов[10]10
  ) Русанов Владимир Александрович (1875–1913) – русский полярный исследователь. Руководитель ряда экспедиций, изучавших Новую Землю. Последняя его экспедиция на судне «Геркулес» погибла при попытке пройти Северо-Восточным проходом.


[Закрыть], Г. Брусилов[11]11
  ) Брусилов Георгий Львович (1884–1914) – лейтенант российского флота, гидрограф. Руководитель экспедиции на паровой яхте «Святая Анна», исчезнувшей среди льдов Баренцева моря. Из всего экипажа яхты уцелели только штурман Альбанов и матрос Конрад, добравшиеся до Земли Франца-Иосифа.


[Закрыть], Э. Толль[12]12
  ) Толль Эдуард Васильевич (1858–1902) – известный полярный исследователь, посвятивший себя изучению морей и островов восточного сектора Арктики. Погиб при переходе по льдам с острова Беннетта на Новосибирские острова в 1902 г.


[Закрыть], Де-Лонг[13]13
  ) Де-Лонг Джордж Вашингтон (1844–1881) – американский полярный исследователь, командир яхты «Жаннетта».


[Закрыть], а сколько неизвестных! Они погибли от холода, голода и цинги.

6 декабря

Наша палатка так глубоко погрузилась в снежный сугроб, что попасть в неё можно, лишь преодолев длинный узкий лаз. С научной, но и с практической целью я укрепил в центре палатки длинный шест и через каждые 25 сантиметров подвесил к нему термометры.

В ночное время, когда газ выключался по причине безопасности (и экономии), мороз становился полным хозяином палатки. Хотя наши меховые кукули с вкладышами из якобы гагачьего пуха надёжно защищали наши бренные тела от холода, но поутру, когда надо было покидать уютное гнёздышко, я каждый раз вспоминал слова Ф. Нансена: «К холоду нельзя привыкнуть, его можно только терпеть».

Особое место в палатке занимал Сашин закуток, с его пёстренькой ситцевой занавеской. Всем прибывшим ранее на станцию он представлялся как гидролог. Но это было вроде бы как псевдоним у писателя. Дмитриев – шифровальщик, личность весьма ответственная на нашей совершенно секретной станции, ибо без него ни единая фраза, ни единое слово не уйдёт в эфир, а без его помощи любое сообщение с Большой земли останется вещью в себе. Каждые четыре часа он забирается в своё убежище, тщательно задёргивает занавеску и, раскрыв толстую шифровальную книгу, превращает каждую радиограмму в длинные столбики таинственных цифр. Как только из его закутка раздаётся перестук старенькой пишущей машинки, мы с Зямой ощущаем себя эдакими разведчиками, притаившимися во вражеском тылу. Обычно на деятелей столь почтенной организации, представителем которой он являлся, специальность накладывает особый отпечаток – на характер и манеру поведения. Зачастую они малоразговорчивы и держатся несколько свысока с окружающими, причисляя себя к касте особо доверенных, посвящённых в высокие государственные тайны лиц.

К моему удивлению и удовольствию, Саша ничем не напоминает деятелей секретной службы: он весельчак, говорун, общителен и… ужасно мнителен.

Коварный враг полярников

Цинга. Я то и дело встречаю упоминания о ней на страницах книг полярных исследователей и первопроходцев. И порой у меня закрадывается мысль: а не угрожает ли и нам эта страшная полярная хворь? Конечно, я понимаю, что опасения мои совершенно беспочвенны. Ведь её единственная причина – отсутствие в пище витамина С. Но чем-чем, а витаминами мы обеспечены сверх меры – и в таблетках, и в экстрактах, и в драже. Да и свежих продуктов – мяса, рыбы – у нас пока достаточно.

Но сегодня, лёжа в спальном мешке, я раскрыл книгу Ламартиньера[14]14
  ) Де Ламартиньер Пьер-Мартин – врач датской экспедиции (1653), направленной для изучения северных берегов Новой Земли и Шпицбергена.


[Закрыть] «Путешествия в северные страны» и, как назло, сразу же натолкнулся на описание цинги, поразившей её автора: «Распухло горло, и сильно повысилась температура. Дёсны мои распухли, и из них обильно сочилась кровь. Зубы расшатались, и мне казалось, что они сейчас выпадут, а это мешало мне есть что-нибудь твёрдое.

Тело моё ослабло, и сделалась изнурительная лихорадка, дыхание стало отрывистым, а изо рта шёл дурной запах, и при этом чувствовалась сильная жажда».

Глаза мои стали слипаться, и я, не дочитав книгу, положил её на ящик рядом с койкой. Уже засыпая, я заметил, что Дмитриев схватил «Путешествия» и уволок их за занавеску.

Поутру, прорубив прорубь в ведре, я поплескался ледяной водой, нагрел чайник и, усевшись перед зеркальцем, принялся скоблить отросшую щетину. Я уже выбрил одну щёку, когда на пороге палатки появился Саша. Вид у него был хмурый и даже немного испуганный.

– Ты это чего, Саша?

– Заболел я, – сказал он мрачно. – Наверное, цинга.

– С чего это ты взял?

– Зубы шатаются, дёсны посинели и температура поднялась. Точно цинга.

Зная его мнительность, я приказал открыть рот пошире и посветил фонариком. Дёсны были нормального розового цвета, лишь кое-где виднелись синеватые пятнышки. Я потёр их пальцем, и они тут же исчезли. В заключение осмотра я подергал пару передних зубов. Они сидели как влитые.

– Ну что, убедился? – спросил Саша. – Самая что ни на есть цинга.

– Слушай, Саша, выбрось ты эту дурь из головы. У тебя цинги и в помине нет.

– А зубы? Они же шатаются.

– Да твоими зубами можно железо грызть. Это они у тебя с перепугу зашатались.

– А от чего дёсны синие?

– От черничного киселя. Я его вчера на завтрак приготовил. Прополощи рот, и вся синева исчезнет, – сказал я, едва удерживаясь, чтобы не рассмеяться.

– А температура? – не унимался он.

– Да не морочь ты голову. У тебя температура ниже нуля. Скажи честно, ты прочитал книгу, что я оставил перед сном?

– Прочитал, – смущённо сказал Дмитриев.

– Вот тебе и причина твоей так называемой цинги.

Вот она, великая сила воздействия печатного слова. Но слова словами, а профилактика цинги была необходима, и я ежедневно выдавал каждому по два жёлтых шарика поливитаминов и по две таблетки аскорбиновой кислоты. Этого количества за глаза хватало, чтобы не допустить коварную болезнь на станцию. Но это лишь в том случае, если мои подопечные будут следовать моим предписаниям. Однако на первых порах дело продвигалось с трудом. К витаминам почему-то многие испытывали неприязнь.

Комаров всегда старался незаметно спрятать таблетки в карман, чтобы выкинуть при первом удобном случае. Дмитриев опасался, что таблетки подействуют на его «мужскую силу». Щетинин не принимал их из-за нелюбви к любым медикаментам. Моя попытка выдавать витамины в компоте тоже потерпела неудачу. Они не растворялись, оседая на дно кружки, и я обнаруживал их при мытье посуды. Наконец я обозлился и пообещал пожаловаться Сомову.

– Да что ты кипятишься, – примирительно сказал Комаров. – Я уже сколько лет работаю в Арктике и всегда обходился без всяких витаминов. И видишь – здоров. Ко мне никакая цинга не прилипает.

– Вечно ты, Комар, шумишь, – сказал Курко. – Цинга – это ведь не радикулит. Не будешь глотать витамины – и прилипнет.

– Так ведь у нас навалом свежего мяса, картошки, всякие там сухие овощи. Зачем нам ещё витамины?

– Ну чего вы зря спорите, – примирительно сказал Никитин. – Сказано принимать витамины – значит, надо выполнять указания доктора. Это, Комар, тебе не с железками возиться. А ты бы, Виталий, взял да и просветил нас по этому поводу.

Поскольку время было обеденное и все собрались за столом, я решил воспользоваться случаем и прочитать импровизированную лекцию о цинге, её опасности и причинах возникновения.

– Цинга, – начал я, – или, иначе, скорбут, что на древнедатском языке обозначает «болезнь рта и желудка», известна с незапамятных времён. Ещё в XI веке она косила крестоносцев Людовика Одиннадцатого. А в период Великих географических открытий стала бичом мореплавателей. Она свирепствовала среди экипажей каравелл Колумба и Васко да Гамы. От цинги страдали участники полярных экспедиций, моряки и китобои. Её жертвами становились тысячи коренных обитателей Крайнего Севера. Но никто не знал, чем вызвано это заболевание, от которого начинали распухать и кровоточить дёсны, терялись силы, а тело покрывалось чёрными пятнами, и как справиться с этим таинственным врагом.

Среди врачей и путешественников в прошлом царило мнение, что цинга возникает из-за долгого действия холода и сырости, недостатка движения и плохого настроения. Некоторые полагали, что она столь же заразна, как чума и оспа. Ближе всех к истине оказался русский морской врач А. Бахерахт, автор трактата «Практические рассуждения о цинготной болезни». «Цинга сама по себе никак не прилипчива, – писал он, – и появляется лишь тогда, когда пища бывает употребляема долгое время без всяких трав или произрастаний, без капусты, различных кореньев, репы и земляных яблок».

К началу XIX века английские морские медики установили, что цинги среди членов экипажей Королевского флота можно избежать, если регулярно кормить моряков свежими овощами, фруктами или выжатым из них соком.

В 1803 году по совету английского морского хирурга Джеймса Линда морякам стали выдавать в качестве лечебного эликсира от цинги лимонный сок. Эффект этого средства превзошёл все ожидания.

Наконец учёные обнаружили, что причиной скорбута, или цинги, является отсутствие особого витамина, названного, по предложению французского профессора Дремманда, витамином С. А несколько лет спустя венгерский химик Сент-Дьёрдьи выделил его в чистом виде из листьев капусты и нарёк аскорбиновой кислотой, то есть кислотой против скорбута. В 1933–1934 годах была не только установлена химическая структура аскорбиновой кислоты, но и найден путь её искусственного синтеза. Семейство витаминов быстро пополнялось. Оказалось, что отсутствие их в пище являлось причиной многих недугов.

Я обвёл глазами своих слушателей, опасаясь, что мой шибко научный доклад вгонит их в сон. Но, увидев внимательные лица, решил продолжать, хотя на всякий случай спросил: «Может, хватит?»

– Давай, док, давай дальше, – подбодрил меня Гурий, – видишь, даже Комар перестал возиться со своей втулкой.

Воодушевлённый доброжелательностью аудитории, я принялся рассказывать, какую важную роль играет витамин С в организме человека, как он участвует в процессах окисления и восстановления, как регулирует деятельность многих органов.

– К сожалению, – продолжал я, – природа зло подшутила над человеком (кстати, и над морской свинкой тоже), лишив его организм способности производить это вещество. Вот почему его приходится вводить с пищей – с зеленью, содержащей этот столь необходимый витамин. Например, в ста граммах петрушки, зелёного лука примерно 150 миллиграмм аскорбинки. В Арктике источником витамина С могут служить различные дикорастущие растения. Так, в ста граммах черемши – около 100 мг, дудника – 150 мг, щавеля – 150 мг, а, например, в морошке всего 30 мг.

– Ты, доктор, про сырой картофель забыл упомянуть, – сказал Гурий. – Помнишь, у Лондона в рассказе «Ошибка Господа Бога» его герои Смок и Малыш целое поселение спасли с помощью сырой картошки.

– Не знаю уж, кто нашему любимому Лондону внушил мысль о столь чудодейственном свойстве сырого картофеля, но могу тебя уверить, что оно слишком преувеличено. Ведь в картофеле, естественно, в сыром, не говоря уж о варёном, аскорбинки всего 10–20 мг.

– А чем надо было лечить этих бедолаг?

– Настоем из свежей хвои. В ней этого витамина навалом. В иглах ели, например, 300–400 мг, сосны сибирской – 100–300 мг, в лиственнице – 300–500 мг, а в хвое пихты – целых 900 мг. Между прочим, в лимоне его 40–50 мг.

– А что вы, доктор, скажете насчёт ложечной травы? Её в Арктике считают замечательным противоцинготным средством… – спросил Никитин.

– Это растение ещё называют хреном арктическим. Хорошее противоцинготное средство. В ста граммах ложечной травы содержится до 210 мг аскорбинки.

– А что же ты, доктор, ничего насчёт сырого мяса и рыбы не говоришь? Их ведь жители, да и приезжие, нередко употребляют в пищу сырыми.

– Вот и хорошо, что ты мне, Костя, напомнил об этом. Вообще-то в продуктах животного происхождения – свежей рыбе, молоке, свежем мясе – аскорбиновой кислоты кот наплакал, всего 1–2 миллиграмма. Но, что интересно, в мясе северных оленей аскорбинки в десять раз больше, а в оленьей печени содержание её достигает 60–100 мг. Олешков у нас в запасе навалом. Так что могу предложить врагам таблеток сырую оленину. Вот только жаль, я не успел запастись шиповником. Это король витаминоносителей. В свежих плодах содержится 400–500 мг этого замечательного средства от цинги, а в сухих – аж тысяча с лишним.

– А скажи, док, сколько нужно принимать витамина С, чтобы не заболеть цингой? – поинтересовался Ваня Петров.

– В обычных условиях достаточно 50–70 мг, но в Арктике, специалисты считают, это количество надо утроить. Поэтому я вас и потчую ежедневно столь нелюбимыми Комаровым шариками поливитаминов. Ещё есть вопросы? А то мне посуду надо мыть.

– Подожди, док. Успеешь со своей посудой. Тебе так просто не отделаться, – хитро прищурился Ваня Петров. – Ты ничего не сказал о снеговой воде. А ведь она тоже может вызвать цингу. Я об этом где-то читал, только не помню, где именно.

Я усмехнулся и мысленно похвалил себя, что оказался сообразительным.

– Могу тебе точно сказать, где ты это вычитал! У Де-Лонга в «Плаванье «Жаннетты». Он утверждал, что «если нам посчастливится вернуться домой, избежав случаев цинги, я припишу это исключительно чистой воде, которую мы пьём». Причиной цинги он считал талую воду из снежниц и разрешил её пить только после перегонки в специальном кубе. И это несмотря на необходимость экономить топливо. Но это, скажу я вам, полная ерунда. Единственная причина заболевания цингой – отсутствие в пище аскорбиновой кислоты – витамина С.

Я вернулся в палатку крайне довольный собой и своим ораторским талантом, надеясь, что мне удалось всех убедить в необходимости ежедневно глотать спасительное драже.

Но прошла всего неделя, и я, к своему разочарованию и глубокому огорчению, вновь обнаружил на дне кружек полинявшие шарики витаминного драже и не на шутку расстроился: я ведь был уверен, что моя лекция о витаминах и их значении в предупреждении цинги была достаточно убедительной. Опять двадцать пять! И ведь противниками витаминизации оказались не только Комаров и Курко, но даже Щетинин и Саня Дмитриев. Что-то было это подозрительно. С помощью хитроумных расспросов я выведал у Сани, что кто-то пустил слушок, будто доктор даёт витамины, чтобы в чреслах не зудело. Вот тебе на!

На следующий день, когда все расселись за обеденным столом, Гурий, всегда неукоснительно следовавший моим медицинским рекомендациям, заглянув в кружку, удивлённо спросил:

– А где же витамины?

– Витамины теперь буду вручать каждому вместе с компотом и лично прослежу, чтобы их глотали, – огрызнулся я и бросил взгляд на Сомова, ища поддержки.

Мих-Мих одобрительно кивнул головой. Выдачу драже я сопроводил краткими комментариями об угрозе цинги.

Несколько дней подряд я неукоснительно следил за приёмом витаминов. Прямо детский сад какой-то получался. Наконец все смирились и вернулись к системе «компот плюс два шарика витаминов».

– Ну, доктор, ты меня достал, – проворчал Комаров, отправляя в рот жёлтые шарики. – Долбил, долбил, всё-таки добился своего.

– А ты знаешь, что по этому поводу сказал Овидий?

– Это кто такой? Инструктор политотдела, что ли?

– Именно он, – ухмыльнулся я.

– Ну и что же он такое сказал? – с некоторым недоверием в голосе спросил Комаров.

– Cavat lapidem non vi saed saepe cadendo.

– А по-русски что это значит?

– Капля долбит камень не силой, а частым падением!

Перевод вызвал всеобщие улыбки, и к проблеме приёма витаминов больше не возвращались.