Текст книги "Дочь Великой Степи"

Если на торге появлялся ювелир, Варка снова становилась Зиндрой и по-девичьи разглядывала украшения: золотых оленей, серьги с самоцветами, львиноголовых грифонов, больших мечезубых кошек и драконов. Больше всего любопытства вызывало «северное золото» – янтарь с берегов далекого моря и из лесов голунских племен… Его везли дальше, лишь малая толика оставалась здесь, чтоб украсить жен самых знатных или лечь в курганы вождей…

Сами степняки не очень-то охотно торговали – разве что те, кто осел в городах и сроднился с йованской жизнью. Разумеется, даже в степи есть богачи, готовые потратиться на редкую красивую ткань, покрытые тонкой чеканкой медные кувшины, а уж тем более мечи и броню. Да вот беда: мало кто мог за все это расплатиться. Привычная, живая монета степи – скот, крупный и мелкий. Но он купцам особо не нужен. Они предпочитали по меньшей мере что-то вроде мехов, а еще лучше – серебро, золото или самоцветы.

Был, впрочем, еще один товар, от которого купцы не отказывались, а степь производила его довольно… Человеческий товар.

Вот важный ксай обменял двух плачущих длиннокосых девушек, каждой едва ли полных пятнадцать весен, на восемь вьюков с пантикапейской пшеницей и шелковый отрез. А громила со шрамом, неприятно напомнивший Сайтаферна, продал трех изможденных пленников, выторговав за них меч и кинжал.

Ей покупать было не на что. Серебро, добытое амазонками, Аксиана тратила по своему усмотрению. Оно, разумеется, правильно: ее дружине тоже надо есть, пить и одеваться, причем не в лохмотья. Да, правильно, но сейчас Варке (не Зиндре) оставалось только перебирать клинки и доспехи, вхолостую прицениваться, делая вид, что за наборным поясом позвякивает серебро, и расспрашивать торговцев, отчего за четырехчастевой галатский шлем горячей ковки они запрашивают намного больше, чем за склепанный из двух половинок «коринтий». А еще слушать басни про дальние страны. Да еще, само собой, привычно отмахиваться от предложений получить рубаху отличного полотна или брошь всего только за недолгое пребывание в купеческой кибитке…

За все то время, что Зиндра находилась в дружине, она купила лишь отрез поскони и греческий наждачный камень с далекого острова Наксос для заточки меча. Еще справила себе новые сафьяновые сапоги, правда, не красные, как у Аксианы, а синие, но все равно услада сердцу даже больше, чем ногам. Но это не на вознаграждение от ардары, а за тетрадрахмы, найденные в тайнике мертвеца…

На торг может прийти всякий, если ведет себя, как подобает гостю. Иногда Варка встречала там очень узнаваемые группки пестро одетых мужчин при оружии – явно не дружинников вождей, да и не купеческих стражников. Ощущая на себе их сальные оценивающие взгляды, всякий раз зло, как истая волчица, скалилась в ответ. Переведаться в диком поле с лихими бродягами ей уже доводилось, и кое-кто из них больше никогда не посягнет на женщину и не ограбит беззащитного.

Бывали у дружины и общие с караванщиками пирушки. Почтенные пожилые торговцы и совсем юные, идущие со своими отцами или старшими братьями; стражники и каравановожатые – поджарые, худощавые мужчины в цвете лет, чьи руки привыкли к поводьям и мечу больше, чем к пересчету монет… Все они охотно угощали амазонок, и не раз Зиндра после этих пиров уходила одна, а потом встречала сестер с довольными лицами и блестящими глазами. Многие из них после таких пиров оправляли обнову.

– Скажи, ну зачем?! – спросила как-то раз она Артвизу. – Неужто это вправду так сладко – с первым встречным валяться?

Та оценивающе поглядела на нее, поигрывая новым серебряным с бирюзой браслетом, которого вчера еще не было. И ухмыльнулась:

– Пока не попробуешь – не поймешь! А давай-ка в следующий раз с нами? Если боишься, хлебни вина, не смешав с водою, – и все хорошо будет!

Зиндра в ответ лишь помотала головой.

– Эх ты, дева! Сейчас ты здесь, а завтра куда твое тело белое денут? – с жаркой бесшабашностью сказала подруга. – В землю, если повезет. А скорее воронью тешить бросят. Так отчего же не жить, пока живы?

Зиндра промолчала, не подобрав слов для ответа.

Но караваны все же шли не столь часто, чтобы прожить только за счет них. Так что иногда амазонки по согласию с обитателями йеров охраняли стада или перегоняли скот на продажу. Случалось и учинять тайные набеги. Обычно этим занимались Зарина, Фардиса и Артвиза, воительницы, что умели лучше всех скрытно подбираться к неприятелю, чьи скакуны были выучены лежать без движения, не выдавая себя ни ржанием, ни всхрапом. Они уходили в ночь, иногда взяв с собой еще двух-трех спутниц, в том числе и Зиндру… то есть Варку.

Отары и табуны бродили, где вздумается им самим или их пастухам, а пастухов этих бывало порой один-два на тысячи голов. И если отбить десяток баранов или пару молодых кобыл, то это могут заметить лишь спустя дни.

Овец или лошадей, отогнав подальше от хозяев, девушки быстро резали и вялили мясо впрок. В степи порядки не те, что у йованов, у которых кража скота карается смертью или изгнанием. Угнать чужое стадо или свести скакуна с пастбища – вовсе не большое злодейство, конечно, если не пролилась кровь и если не покусились на скотину знатного ксая. Попавшемуся, само собой, придется туго, но тот, кому сопутствует удача, прославится по степи как отважный и даже уважаемый человек.

Им, однако, слава была не нужна, а удача их была в том, что никого из Лунных Дев ни разу не настигли и даже не заметили. Аксиана строго-настрого утвердила закон: если есть хоть малейшая возможность того, что их выследят, возвращаться обратно…

Умная у них ардара. Знает, что не следует маленькой женской общине злить мужчин попусту.

Правда, насчет ее ума Варка в последнее время испытывала какие-то странные сомнения. И дело было даже не в том, что Аксиана чаще прежнего стала прикладываться к хмельному. Отчего-то вспоминался разговор, случившийся месяца полтора назад…

* * *

Они сидели тогда на огромном войлочном ковре, семи локтей в длину и чуть не десяток в ширину. Ковер этот, с повсюду вышитыми по нему изображениями конного вождя и венчающей его на царство крылатой богини, занимал весь пол в жилище ардары. Наследство прежней жизни – единственное, что не было сожжено после того, как мор скосил ее сородичей. Повезло ковру, потому что лежал во вьюке. А то бы и такую роскошь не пощадили: вышивка четырех цветов, драгоценные индиго и кошениль…

Зиндра поймала себя на том, что невольно изучает повторяющиеся узоры орнамента: цветок лотоса и рога оленя.

Трехногий низкий столик-панака, украшенный резьбой, за которым сидели Аксиана и Зиндра, ломился от яств и напитков: жаренная на тонких колышках баранина с травами, запеченные в глине перепела, сыр, лепешки… Было и непривычное: вино, мед и кумыс. Ардара с ходу попробовала и то, и другое, и третье – не скупо.

Зиндра, оставленная присматривать за поселением с шестью молодыми воительницами, была уверена, что ардара вызвала ее для отчета, и привычно зачастила – мол, солонина заготовлена, посеяны горох и чеснок с луком, а все девушки сейчас метают стожки, чтобы спасать коней от бескормицы в зиму. Но сразу заметила, что Аксиана слушает вполуха и чем-то как будто огорчена.

– Кто мясо жарил? – осведомилась ардара, оборвав рассказ.

– Меланиппа.

– Вкусно… умеют йованы готовить…

– Она не йованка… – отчего-то заступилась за подругу Зиндра.

– Хоть псоглавица, – предводительница махнула рукой. – Главное – мясо нежное и не испорченное мужскими лапами! – двусмысленно пошутила она и рассмеялась.

– Что сказать, последние бараны, каких пригнала Зарина, были очень хороши. – Зиндра сама не поняла, отчего эта насмешка ее задела.

– Как раз в тех баранах хорошего для нас немного, – враз помрачнела Аксиана.

– Да нет, жирные бараны, молодые… – не поняла Зиндра.

– Да не в самих баранах дело, овца ты безмозглая, а в том, что мы уже дважды угоняли стада у одного и того же рода! А нас мало! – воскликнула предводительница, ударив кулаком по жалобно тренькнувшему блюду. – Да, мало нас, мало! Не приведи боги что – сомнут!

– Верно, ардара. Поэтому нужно искать таких же, как мы. Объединяться…

Зиндра уже давно прослышала о девичьей ватаге, ходившей дальше к закату, почти у Кавказских гор, и еще о двух других, кочевавших близ Таны, на границах владений аланов. Но ни встретиться с ними, ни даже обменяться посланниками до сих пор не удавалось, хотя вести были точными.

– У нас только в этой крепости есть место на четыре или даже пять десятков душ… – продолжала она. – На твоих оставшихся землях можно и пашню распахать, и даже соль, ты говорила, вроде есть…

Аксиана посмотрела на нее внимательным взглядом, злым и трезвым.

– Варка, у тебя в роду царей не имелось? – осведомилась она.

– Были.

– А-а… Ну, у нас в каждом буераке – царь. Я и сама из таких. Так вот, если мы начнем вести себя не так, как ведем, а как ты сказала, то завтра Гелон или Скилур… впрочем, один другого стоит! Да… Так вот, завтра кто-то из них пришлет сюда войско и перебьет всех нас.

– Но почему? – изумилась Зиндра. – Ты ведь не просто ардара, но и ксая, ты по праву крови хозяйка этих мест…

– Я хозяйка только потому, что не ору об этом громко! Меня терпят… Нас терпят.

– Но… ведь можно не ссориться с ксаями и вождями, а получить эту землю…

– Как?

– Став друзьями кого-то из владык, например… Или могучих городов. Да хоть Ольвии… А тогда уже можно будет зазвать сюда пахарей и пастухов, и…

– Что? Ольвии? – Аксиана даже привстала. – Йован никогда не станет говорить с бабой о серьезных делах! Хотя, знаешь, будь у нас побольше монеты, можно было бы поселиться там и торговать со степью… Если умеючи, то при такой жизни можно не на серебре – на золоте обедать!

Зиндра быстро взглянула на предводительницу, не понимая, всерьез та говорит или с издевкой. Хотя, вообще-то, эллины вроде бы уважают богатство – даже женщине кланяться будут, наверно…

– Впрочем, о чем говорить? – Аксиана устало махнула рукой. – Ты б еще предложила мне объявить себя другом царя Митридата!

– Ему другом быть тяжело…

– Ага, подругой! Ну и зачем мы ему, когда он за морем с этими самыми, как их… римлянами дерется? Или и вправду хочешь отправить наших девочек на ту войну, которая им ни для какого Качеева хрена не нужна? То-то Митридат рад будет: два десятка амазонок – это ого-го какая сила!

– Нет. Этого я не хочу, – твердо ответила Зиндра.

– Да, а ведь еще надо будет платить дань! – не слушая ее, продолжала ардара. – А ты знаешь, какую дань с тебя потребуют? Мало не покажется! Разорят! Они – тебя. А ты – тех, кого посадишь на землю… И если не заплатишь, Митридат придет сам! Выгребет все твои амбары, да еще захочет девок – может, и тебя! А в лучшем случае, если повезет очень, просто оберет до нитки. Сейчас мы как мыши: льву и волку не надобны, но сожрать нас ему не трудно.

Зиндра подавленно молчала, изо всех сил стараясь, чтобы леденящие кровь воспоминания не поглотили ее с головой. Предводительнице ничего объяснять не нужно, ардара знает, что она уже однажды пережила…

– Или я бы сама не додумалась? Совсем за дуру держишь свою ксаю? – изрекла Аксиана уже слегка заплетающимся языком. Зиндре вдруг стало ясно – та обдумывала все это, может быть, не один раз. И сейчас отвечает не ей – себе.

– За дуру тебя держать, моя ксая, у меня и в мыслях не было. Но погоди, ведь надо же…

– Нет, это ты погоди! – жестко остановила ее Аксиана. – Вижу, ты тут совсем размякла, размечталась о спокойной жизни… А все имущество воина должно быть при нем, в седельных сумах. Царица ты наша баранья! – Она пьяно осклабилась. – Каждый царь – хоть мелкий, хоть большой, – он заложник своего царства. Своих стад, своих полей, своих водопоев и пастухов. Мне это не с руки…

Зиндра склонила голову, признавая правоту повелительницы. А еще, почти против воли, заметила, что с Аксианой все-таки сейчас всерьез неладно… Из нее так и лилась злая и вроде как беспричинная тоска. И девушки тоже говорили, что, мол, уже не та стала их старшая…

Потом она поймет: Аксиану мучило понимание того, что не так уж долго судьба позволит существовать их девичьему островку в мужском мире, где участь женщины та же, что и у кобылы, – быть покрытой жеребцом и бегать в его косяке, пока другой жеребец не отобьет. Или пока волки не задерут.

Но это понимание придет много позже, уже в другой жизни…

– Нужно быть очень, очень сильными, чтобы оставаться настоящими владыками, – бормотала ардара, сейчас уже точно обращаясь к самой себе. – Или чтобы другом такому владыке стать. Нужным другом. За которого он, случись что, вступится. Нам до этого… – она махнула рукой, – как до Рхея на старой кляче.

– Но что же делать? – растерянно прошептала девушка.

– Что и делали. Взимать мелкую дань с караванщиков, красть скот и владеть этим селищем, пока оно никому не понадобилось.

– А потом? – робко осведомилась Зиндра.

Аксиана долго молчала.

– Скажу так, – произнесла она неожиданно спокойным голосом, – я живу, как будто уже умерла и меня на время отпустили из Страны мертвых. И всей добычи, какую ты заберешь туда, – это клюв барана, рыбье ухо и лисьи копыта… А случись со мной что… – Она вздохнула. – Положите вы в мою могилу меч, зарежете коня – и пленника, если будет под рукой в тот день… А после меня будешь ты Лунных Дев вести.

– Я?! – обомлела Зиндра. Первый раз ее ардара, ее ксая, воплощение силы и отваги, живой пример того, что женщина – нечто большее, чем домашнее имущество своего отца или мужа, заговорила о смерти.

– Ну не Меланиппа же, – усмешка Аксианы стала слегка презрительной. – И не Дарана – у нее уже годы не те…

Зиндра потупила голову. Она понимала: предводительница совершенно права. Но… разве нет никакой иной возможности?

– В этой жизни случается лишь то, что случается, а не то, чего нам хочется, – подвела итог Аксиана. – Думаешь, я с колыбели мечтала эорпатой стать? Мне, может, и сейчас хочется жить в покое и сытости, у доброго красивого мужчины под крылышком, чтобы защищал меня он, а я лишь мурлыкала бы у него на плече. И девчонки этого хотят… многие. И, наверное, ты тоже – а нет, так еще захочешь, ты ж не дура! Но боги судят иначе… Ладно, скоро увидим, какова их воля. По всему похоже – на днях что-то должно перемениться в нашей жизни…

* * *

Перемена произошла уже завтра. Как раз тогда, когда Зиндра и Сана в очередь заняли пост на надвратной площадке крепостцы, к ним заявились гости.

Их было с десяток – черноусых, похожих друг на друга, как мужчины одной семьи, в добрых доспехах, клепаных шлемах-коринтах, с чеканами у поясов и луками при седлах. Подъехали они с востока, не таясь и не спеша, медленной рысью.

Десяток… и еще двое.

Один, как можно догадаться по алому плащу, дорогой одежде, блеску золота на эфесе меча, шее и пальцах, – ксай. Богатый ксай: даже сапоги его были украшены сверкающей россыпью золотых бляшек.

А рядом с предводителем рысил на буланой кобылке человек в длинном черном балахоне с вышитым по-женски подолом. Энарей…

До крайности не простой энарей, как и ксай, по всему видно, не прост. На поясе шамана болтался аркан, вернее, арканчик, совсем маленький: коня им не поймаешь, разве только зайца… Но всякий знает – аркан этот сплетен из волос человеческих: волос умерших шаманов и принесенных в жертву пленников. Им можно ловить и принуждать к повиновению духов, а еще – утащить душу чем-то не угодившего энарею человека. И будет та душа в рабстве у колдуна до самой его погибели, а после смерти энарея – скитаться ей неприкаянной, стонать над степью да одиноких бродяг морочить…

Зиндра думала сразу поднять тревогу. Но пришельцы вроде не собирались нападать, да и трудно бы им пришлось: крепость, конечно, слабовата – стены в два мужских роста высотой, да и ворота в две доски. Однако даже их не выбьешь без бревна…

Первым заговорил раззолоченный.

– Эй, девки, позовите вашу госпожу! – скомандовал он грубо, как приказывают рабам.

Сана и Зиндра промолчали. Ответить как полагается – значит, напроситься на ссору, которая им не нужна. Ответить вежливо – унизиться и дать слабину…

– Что молчите? – повысил голос ксай.

– Вам хозяйка этих мест говорить запретила? – просипел колдун. – Или вообще языки вам поотрезала?

Они по-прежнему молчали. Известное дело – не заговаривай с энареем первым, если не сам пришел к нему. Запутает, обманет, и беды не оберешься…

– Оставь, почтенный… – веско произнес вожак. – Вижу, с ними по-другому надо. Значит, так, Гнур будет говорить, женщина будет слушать. Слушать твоя хозяйка тебе не запретила?

Растерянный вид Саны был ответом. И в самом деле – не запретила.

– Тогда скажи своей хозяйке, что ксай Гнур прибыл к ксае Аксиане с важным делом и хочет с ней говорить.

– О чем? – не сдержалась Сана.

– Гнур не ослышался? Госпожа все-таки не запрещает тебе подавать голос? – чужак осклабился. – Дело же это совсем не твоего ума. Пусть девка не тревожит им свою печенку…

Он важно повел раздвоенной бородой и всем видом дал понять, что на этом разговор с бродяжкой прекращает.

Заспанная и похмельно мрачная Аксиана, взойдя на стену, не обругала, однако, ни дозорных, ни пришельцев.

– Дядя… – удивленно хмыкнула она. – Не ждала увидеть тебя.

– Впустит ли меня дочь моего старшего брата или так и будем орать через стену? Если ты опасаешься, я войду один. А для моих людей, надеюсь, в этих нищенских развалинах все-таки найдется не вино, так хоть вода.

– Но твой энарей… – начала Аксиана.

– Он не мой, и он сам не войдет. Твоя крепость – владение Великой Матери… – Ксай не сдержал ухмылки. – И мои люди останутся снаружи. Но напоить коней и отдохнуть у стен твоих… (новая ухмылка) твои девы дозволят?

Аксиана неуверенно кивнула. Гнор вошел через приоткрывшуюся в воротах малую калитку, оглядел собравшихся во дворе воительниц, всю дюжину… И нехорошо осклабился.

– Ну пойдем, дочь моего брата, потолкуем.

– Подать вина, ардара? – осведомилась Анта.

– Неси кумыс и мясо, девка, – рыкнул Гнур. – Мы не йованские жопотрясы, чтоб пить йованский сок!

Гнур и Аксиана говорили долго…

Уехал он уже под вечер. И сразу повелительница кратким приказом собрала всех, кто был в крепости.

– Мы идем на войну, сестры, – огорошила она амазонок. – Ксай Скилур, которому мой род обязан служением, сцепился с Ольвией. Не бойтесь, в одиночку на ольвийцев нас не пошлют. Сил у него немного, потому он решил, вдобавок к воинам, собрать в степи лучниц потолковее. Ну а нас поставит их вести.

Зиндра затаила дыхание: значит, все уже решено? И кто же эти лучницы – из тех трех ватаг, о которых она слышала, или…

– Варка, ты едешь на пастбища, – скомандовала Аксиана, – заберешь Тарсу с Зариной и Бендиду. Хунара, ты – на торг: там сейчас трое наших. Анта – в Дальнее кочевье, там Дарана у родни… Меланиппа, собирай припасы и прочее, что нужно… Вроде все, эорпаты? А, нет… принесите мне кто-нибудь вина, дядюшкин кумыс уже поперек горла…

Глава 3

Разведчицы стали на ночлег в укромной лощинке, заросшей терновником.

Не разводя костров, крохотными глоточками по очереди они потягивали ароматное вино, закусывали холодной кониной. Лежа на спинах, смотрели в высокое звездное небо. Прислушивались – но все звуки в ночной степи были привычными и знакомыми, ни один из них не вызывал тревоги…

– Давай-ка, расскажи что-нибудь, Меланиппа… – полушепотом начала Сана.

– Нет, лучше пусть Алана…

– Меланиппа!

– Да все уже сколько раз слышали…

– Ну и что?

И в самом деле, полугречанка знала множество историй про древних царей и героев, но даже и рассказанные не по одному разу, они в ее устах звучали будто заново.

– А вот то! – вдруг словно бы по-детски обиделась Меланиппа.

– Ладно, давайте я расскажу, – согласилась Алана.

О чем говорить в ночной степи девушкам, ни одна из которых не достигла и двадцатой весны? Что больше всего пристало их возрасту и полу? Почтенные матери семейств, наверно, удивятся и разгневаются, но пристало рассказывать сказки да страшные истории о нечисти, что сейчас, может быть, бродит вблизи их лагеря.

Или все же не удивятся матери, вспомнив, как сами были юницами и о чем шептались с подружками…

А злых тварей в Великой Степи хватает. Старая нечисть крадет детей, пожирает узников, мешает состязаниям честных багатаров. Или вот, скажем, алабас: дивно безобразное чудище, дикая звероподобная женщина, толстая, волосатая, с торчащими изо рта клыками и свисающими до земли грудями. Но бегает очень быстро и часто оборачивается собакой, лисой или козой. Ночью любит ездить на лошадях, заплетая их гривы в косички. Молва делит алабасов на три рода. Самый зловредный и опасный – черные алабасы: встреча с ними часто заканчивается смертью. Есть еще желтые алабасы, они в основном проказничают и делают мелкие гадости – могут, например, нагадить в котел, где варится ужин, но смертоносное злодейство им не по силам. Еще есть род серых алабасов, портящих молоко и мясо…

Неосторожного путника также поджидает канаяк. Вроде бы обычный человек, пожилой годами, но вместо ног у него длинные кожаные плети. Залезет он на дерево и терпеливо поджидает заплутавшего, который решил отдохнуть в степной рощице. Потом запрыгивает ему на спину, заплетает ногами-ремнями и загоняет бедолагу до смерти, как коня.

Очень опасна кемпир – сгорбленная старуха с огромной пастью, усеянной острыми желтыми зубами. Она питается исключительно людьми, которых варит в большом серебряном котле. Иногда кемпир под видом почтенной старицы поселяется где-то близ людского жилья, втирается в доверие к девушке или молодой женщине до первых родов и втихаря высасывает у нее кровь, пока не доведет ее до смертного истощения.

Есть и змей-дракон – аджах. Если змея в течение ста лет не попадется на глаза человеку, то она может превратиться в аджаха. А еще через сотню лет аджах способен превратиться в юху, красивую девушку. Она выходит замуж и, перейдя в селение мужа, по ночам пожирает людей, пока не истребит весь род. Отличить юху можно по ее неуемной жажде и отсутствию пупка. Видно, попадаются на ее уловку только уж очень нелюбопытные мужья. Или, может, такие, которые привыкли любиться лишь в непроглядной тьме: говорят, есть у иных племен такой обычай…

Но еще есть и убыр. Это дух умершего колдуна, который, покинув свой могильник, живет среди людей. Внешне он ничем не отличается от них, хотя, вообще-то, у убыра длинный язык, свисает аж до земли. Если он думает, что за ним никто не следит, то иной раз может забыться, и тогда удается подсмотреть. Сам убыр обычно зла не творит, чтобы его не обнаружили, но он повелевает всякой опасной нечистью, иногда неотличимой внешне от человека. Впрочем, ее все-таки можно раскрыть, если заставить снять одежду, – у порождений убыра сквозь большую дыру в спине видно требуху. А чтобы уничтожить убыра, надо в могилу колдуна вбить дубовый кол или отрубить ему голову…

Много таких историй рассказывали девушки ночами друг другу. Даже Бендида, с трудом подбирая слова, поведала им предания своей горной и лесной родины – про великанов и живых мертвецов, про ведьм, что ложатся с нечистью, чтоб порождать нелюдь, и про Идущего по Ветрам – бога Стрия… про детей его, пьющих кровь стригоев…

Между тем Алана устроилась поудобнее и начала свой рассказ:

– Вот слушайте, никому до того не говорила. Было это со мной самой, не от бабок слышала, не от стариков, ни от кого – сама видела…

Случилось это как раз в тот год, когда мы бежали из родных мест. Кочевал наш род там, где Йер-Дон подходит к великой реке Рха. Там леса не хуже, небось, чем ты помнишь, Бендида… Шла я по лесу к озеру, радовалась солнечному утру. И вот подхожу к месту, где тропа к озеру сворачивает; свернула – а тропы-то и нет. Да что говорить, нет ни деревьев вокруг, ни кустарника какого! Степь кругом и курганы. Ничего понять не могу! А степь какая-то пожухлая, ветер сухой, коршун кружит. Что делать? Решила добежать до ближайшего кургана и с него уже посмотреть, отыскать знакомые приметы. Добежала, взобралась на курган – нет ничего знакомого нигде: ни дымкá, ни человека, ни жилища. Одна только степь, насколько глаз хватает. Побежала к другому кургану. Все молитвы враз вспомнила, всем богам. Бегу, на ходу молюсь да предков поминаю…

– Кумысу, небось, перебрала? – грубовато осведомилась Хунара.

Алана помотала головой.

– Трезвая была. Я и сейчас-то мало пью, сами знаете. А уж в ту пору…

В общем, добежала до кургана, забралась – и… снова степь вокруг да курганы. И далеко-далеко различаю огоньки какие-то. Бегом туда, уже ни на что не надеясь… И вдруг попала на тропу. Поняла, увидела, что вырвалась из степи. Ноги подкашиваются, сердце колотится, но вот они, деревья. Выбралась, значит, невесть откуда, сама не зная как. Вся дрожу, как в ознобе. Так ведь и есть отчего! Дошла до стоянки наших – и не сказала никому…

– Отчего? – прошептала какая-то из девушек.

– Так ведь, сестры, испугалась я тогда до жути. До ужаса нутряного. А если бы не выбралась, осталась в степи? Что бы я там делала, кого бы встретила? И вообще, куда же я попала тогда? Не только в ту пору, но и после ни у родителей, ни у старейшин не расспрашивала, что это могло быть, и вообще не вспоминала эту историю до сего дня. Вот так, сестры… Да уж, до конца жизни запомню этакое дело.

– Ну, где там твое вино, Хунара? Давай уж попробуем…

– Во имя Великой Матери, не пейте слишком много! – сказала Зиндра, поднимаясь. Сама она к вину даже не потянулась, ей пора было в дозор.

– Я с тобой. – Меланиппа тоже встала, хотя очередь была не ее.

– Да чего тут пить, а, сестры? – весело отозвалась Тарса, срезая с горла кувшинчика печать вязкой мастичной смолы. – На один глоток, чтоб горло не пересохло…

Дозорные устроились на краю балки. Оттуда было хорошо видно все: облитые призрачно-синим лунным серебром холмы, черные пятна зарослей и сама Великая Степь.

Зиндра прилегла на расстеленной попоне, огляделась вокруг. Все по-прежнему спокойно… Их кони внизу тихо стоят, не шумя и даже во сне не всхрапывая.

Меланиппа тоже вглядывалась в ночные тени, в черные пятна кустарников, цепочку курганов на чуть светлеющем горизонте.

– Слушай, вот давно хочу тебя спросить… Откуда ты так много знаешь? – прошептала вдруг Зиндра. – Ты же была обычной рабыней. А иного старого сказителя обставишь!

– Да, я была невольницей в богатой семье, – со вздохом подтвердила Меланиппа. – В самой Фанагории. Но мой хозяин Аргелай любил ученость, хотя был торговцем. Он и детей учил, а я их в гимнасий водила и там много чего слышала. Потом ему взбрело в голову и саму меня читать научить, еще шутил, что, мол, грамотные рабы дороже стоят. Сам лично меня читать заставлял, а потом урок спрашивал – блажь такая в голову взбрела. И сыновьям своим меня в пример ставил, дескать, даже невольница неумытая лучше вас грамоту усваивает. Потом дела его под гору покатились и все имущество продали на базаре за долги. Меня тоже, рабы ведь в имущество входят. Как в воду смотрел, задорого продали, только и это Аргелая от разорения не спасло. А после… ты знаешь.

– Так это ты, значит, не слышала, а в свитках вычитала?

– Вычитала, – кивнула Меланиппа. – А много ли мне вышло пользы от грамоты, сама посуди.

– И про что там еще говорилось? В свитках этих, – Зиндра, изнывая от любопытства, не услышала горечи в словах подруги.

– Ну… например… Вот йованы верят, что после смерти попадают в Аид. И сторожит его трехглавый пес с железными зубами, который никого из мертвых не выпускает, а живых не впускает…

– Так это ж наша Манала! – изумилась Зиндра.

– А еще есть у северных сарматов богиня Девана, точно такая же, как наша Артимаспа. А у эллинов ее звать Артемида.

– Отчего же так?

– Знаешь, мудрецы уже давно думают об этом. А кое-кто додумался до того, что, может быть, когда-то одни и те же боги являлись предками разных племен. Просто имена их люди в каждом племени приспосабливались выговаривать на свой лад. Может, мы все, сколько нас ни есть на свете, их потомки.

«Неужто и вправду так? Впрочем, разве у людей иначе? Для кого Зиндра, для кого Варка… А может, и другие имена еще будут, жизнь – она долгая, даже у смертных!» – подумала Зиндра и опасливо произнесла:

– Не говори так, сестра! Боги ревнивы, обидеться могут.

– А богини тем более, – кивнула подруга. – И вообще, лучше не испытывать их терпения.

Вскоре после полуночи их сменила фракийка.

Говорит Гипсикратия

Разные люди встречались мне. Кто-то был просто прохожим, а кто-то задерживался и оставлял след в моей жизни. Кто-то шел по пути со мною рядом, пока воля Небес вела нас одной дорогой, а кто-то, натолкнувшись на меня, изменил свой путь или вообще упал в бездну небытия. И у каждого из них я старалась научиться чему-то полезному. Не только ухваткам мечного боя или другим, даже более ценным. Тем, которые победят даже самого сильного мужа. Искусствам, применимым лишь на ложе и превращающим мужчину в самца, делая его из повелителя женщины ее рабом.

Но есть умения и высшей ценности…

Я научилась слушать людей. Не просто слышать произносимые ими слова, но и понимать, что витает в разговоре между фраз, несказанное. Я научилась ставить себя на их место и предугадывать, что они сделают. И среди первых своих наставников или наставниц я отмечу Меланиппу, у которой не только выучилась бегло болтать по-эллински и на память произносить десяток стихов эллинских поэтов: знание, которое сильно тебя поднимает в глазах окружающих, но на самом деле стоит немногого. Даже то, что потом я у нее же основы чтения переняла, само по себе тоже малого стоит.

Главное – у нее я начала учиться думать. Не просто орудовать затверженными чужими словами и мыслями, но сравнивать, сопоставлять, подмечать и приходить к своему пониманию жизни.

И еще одно… Когда судьба занесла меня в Рим, там я узнала о богине-охотнице Диане и вспомнила Девану, о которой говорила моя сестра по мечу.

* * *

«Хотела же я в Ольвию попасть – вот, считай, и дошла. Два лета с лишком шла…»

Зиндра окинула взглядом широко раскинувшийся лагерь степных племен, решивших примерно наказать наглых торгашей. Ее одолевали невеселые предчувствия. Но такие опасения надлежало скрывать. Лучше всего – за внешним спокойствием и презрительной усмешкой.

Именно с такой усмешкой на лице она с другими эорпатами проезжала мимо огромных шатров и ветхих юрт, мимо сотен уже прогоревших костров. Пахло чесночной похлебкой. Еще резче был запах подгорелых лепешек, что пекут наскоро на углях. А запах жареного мяса витал лишь вокруг немногих кострищ.

Над станом разномастных отрядов, пришедших к стенам полиса, развевались на шестах сшитые из цветных лоскутьев змеи-драконы. Порывы ветра заставляли их биться, словно живых, а когда ветру вторили костяные свистульки на древках, то и вовсе казалось, будто змеи те грозно шипят…