Текст книги "Йога идет на Запад"

Глава 8. Путешествие Вивекананды

Рождение в новом имени

Раджи, так долго уговаривавшие Нарендру посетить западный мир, были очень обрадованы его решением. Они выдали ему обещанные деньги и купили билет в каюту первого класса на пароход, следующий в Ванкувер через Коломбо, Гонконг и Японию. Раджа Кхетри преподнес ему монашеское одеяние оранжевого шелка и оранжевый тюрбан.

Передавая Нарену одежду, раджа сказал:

– Ты так часто менял свое имя, что мне, не достойному, кажется, что сейчас ты должен взять другое имя. Ведь начинается новый этап твоей жизни…

Нарендра кивнул:

– Пожалуй, это так. Ты можешь мне что-ни будь посоветовать?

Раджа давно уже придумал имя и с удовольствием его произнес. Так Нарендра стал Свами Вивеканандой, что означает «блажен в духовном различении».

Не все ученики Рамакришны понимали, зачем Нарендра, которому гуру поручил заботу об учениках, уезжает на Запад. Нарендра сказал им: «Это – желание Матери, я должен пойти на Запад и собирать там деньги от людей для возрождения Индии. Именно для простых индийцев я иду на Запад!»

У Свами однажды было видение, в котором он видел Шри Рамакришну, идущего в воды океана и призывающего его следовать за ним.

Нарендра написал письмо святой матери Сараде Деви, и она благословила его на поездку, ответив коротко и емко: «Иди!»

Сам Вивекананда понимал, что это именно та его миссия, о которой ему так много говорил Рамакришна.

Когда все уже было устроено для отъезда, в Мадрас внезапно прибыл личный секретарь раджи Кхетри с вестью о рождении у того сына. Свами был искренне обрадован и, желая благословить наследника, отправился в Кхетри.

Произошедший там инцидент Свами запомнил на всю жизнь. Он был приглашен махараджей на концерт, в котором должна была выступать девочка-певица, весьма известная в то время. Вивекананда отказался прийти, так как он был монахом и не разрешал себе наслаждаться светскими удовольствиями. Певица очень обиделась и выплеснула свою боль в песне, слова которой все равно достигли слуха Свами:

 
Одна часть железа используется
В святая святых,
А другая – для ножа,
Блестящего в руке мясника;
Но обе из них были превращены
В металл огнем из простого камня!
Священной стала вода
Грязная из канавы,
Когда влилась в потоки Ганга.
 

В душе Свами все перевернулось. Эта девочка, которую общество осудило как нечистую, преподала ему серьезный урок: Брахман, всегда чистый, всегда свободный и всегда святой, является сущностью всех живущих, прежде чем Бог различит в них добро и зло, чистое и нечистое. Свами понял, что никого не должен осуждать, даже так называемых нечистых людей, в которых свет Брахмана затемнен майей.

Свами прошел в зал, где давался концерт, и со слезами на глазах сказал девочке:

– Мать, я виновен. Я собирался показать вам непочтительность, отказываясь прийти в этот зал. Но ваша песня пробудила мое сознание.

Раджа проводил Вивекананду до Джайпура, откуда тот отбыл в Бомбей. На пути к Бомбею Свами остановился на дорожной станции Абу, где случайно встретил двух учеников Рамакришны, Брахмананду и Туриянанду, которые были хорошо знакомы с учителем. Он рассказал им о своей предстоящей поездке в Америку.

Оба гуру были очень удивлены планами Вивекананды и высказали это. Тогда он объяснил им:

– Я путешествовал по всей Индии. Но, увы, это была мука, а не удовольствие. Увидев собственными глазами ужасную бедность народа, я не мог остановить свои слезы! И теперь убежден в том, что, прежде чем проповедовать религию среди людей, сначала надо избавить их от бедности и страдания. Иначе проповедь будет бесполезна. Именно из-за страдания Индии я отправляюсь в Америку, чтобы там найти помощь для наших людей.

Туриянанда, потрясенный словами Вивекананды, сказал:

– Брат, я не могу понять вашу так называемую веру в западный мир. – Тут он поместил свою дрожащую руку на сердце. – Но мое сердце после твоих слов стало больше, и ему тесно в груди.

По его щекам катились слезы.

Много лет спустя Туриянанда писал: «Вы можете вообразить, через что прошел мой ум, когда я услышал эти патетические слова и увидел печаль Свами. "Разве это не были, – думал я, – настоящие слова и чувства Будды?"».

И он вспомнил, что когда-то давно Нарендра посетил Бодхгае и в глубоком размышлении почувствовал там присутствие Будды.

Через несколько дней Вивекананда был уже в Бомбее и поднялся на палубу отплывающего судна.

Как вспоминают провожавшие Свами, он поднялся по трапу и встал около борта. Сначала он весело махал провожающим, но потом его лицо потемнело, и он, уже не глядя на друзей, смотрел, казалось, в глубь континента. И даже когда судно уже далеко отошло от гавани, можно было рассмотреть его, стоящего у борта и пристально вглядывающегося в быстро исчезающий пейзаж его любимой родины.

Какое множество картин, должно быть, пронеслось перед его глазами: Шри Рамакришна, святая мать, ученики в миру и живущие в монастыре в Бараногоре… Какое бремя воспоминаний нес этот парень всего двадцати девяти лет от роду! Богатое детство и благородные родители, разорение и нищета, благословения Рамакришны, мудрость индусских Священных Писаний, знания Запада, прошлое величие Индии, ее нынешнее горе и его мечта о ее будущей славе… Вивекананда вез с собой в Америку надежды и стремления миллионов простых людей Индии, обгорающих под палящим солнцем и трудящихся в поте лица своего, но не способных заработать себе на достойную жизнь.

Что еще обдумывал он – вряд ли мы можем угадать. Но точно знаем одно, хотя об этом Вивекананда вряд ли думал: Индия не могла послать на свою встречу с Западом никого более достойного, чем он.

Корабельные впечатления

Однако на корабле жизнь текла по своим законам, и вскоре Вивекананда почувствовал все ее неудобства. Во-первых, ему было непривычно, что кто-то постоянно заботится о его чемоданах, одежде, еде. За годы, прошедшие после беззаботного детства, он привык со всем разбираться сам, и постоянное, хотя и ненавязчивое внимание слуг его очень напрягало. Во-вторых, своей оранжевой одеждой он привлекал слишком много внимания попутчиков и практически не мог выйти на палубу, чтобы не быть атакованным каким-нибудь любопытствующим туристом.

Но понемногу пассажиры привыкли к своему странному попутчику и даже прониклись уважением, обнаружив, что этот индиец, так необычно одетый, весьма неплохо разбирается в западных науках. Как-то Свами пригласили в кают-компанию поддержать разговор, и среди пассажиров оказался музыкант, который заговорил о музыке. Выяснилось, что из всех пассажиров на должном уровне обсуждать европейскую музыку может только Свами. Это произвело очень большое впечатление.

Но впечатлений было достаточно и у Вивекананды. Впервые оказавшись за пределами своей страны, он впитывал их жадно, как ребенок, и с нетерпением ждал каждого нового порта и очередной порции редкостей. В Коломбо он посетил монастыри буддистов Хинаяна. По пути в Сингапур ему показали прибежища малайских пиратов, чьи потомки теперь, как Свами написал индийскому другу, «испуганные оружием современных линейных кораблей, были вынуждены подыскивать более мирное занятие». В Гонконге он увидел, как в порту сотни шлюпок перемещают тысячи людей и тонны товаров. С удивлением путешественник отмечал, что китайские младенцы привязаны к спинам матерей, в то время как те заняты весьма тяжелыми для женщин работами по переноске грузов.

«Ребенок, – сообщал в письме Свами, – каждый момент рискует размозжить свою небольшую голову, но он вовсе не заботится об этом. В занятной жизни вокруг для него нет никакого очарования, и самое любопытное для него – анатомия небольшого рисового пирога, данного ему безумно занятой матерью, который он изучает с большим интересом. Китайский ребенок – маленький философ, он спокойно ходит, чтобы работать, уже в том возрасте, когда наши индийские мальчики едва могут ползать на четвереньках. Он изучил философию по необходимости слишком хорошо, от его чрезвычайной бедности».

В Кантоне, в буддистском монастыре, Свами был принят с уважением как великий йог из Индии. Он видел в Китае, а позже и в Японии во многих храмах рукописи, написанные на древнем бенгальском языке. Это заставило его оценить степень влияния Индии вне ее собственных границ и укрепило его мысли о духовном единстве всей Азии.

Затем корабль достиг Японии, и Свами посетил Йокогаму, Осаку, Киото и Токио. Широкие улицы, небольшие здания, покрытые соснами холмы, искусственные сады с кустами, травами, камнями, искусно объединенные маленькими мостами, произвели на него большое впечатление. Поразила его и врожденная артистическая природа японцев. А хорошо организованная японская армия, снабженная оружием, сделанным в Японии, и ее растущий мощный флот, а также масса торговых судов, фабрик и ухоженность улиц показали ему то, что правильный подход может возродить Азию.

Но чем дальше он отплывал от родины, тем чаще его мысли возвращались домой. Он писал ученику в Мадрас: «Индия хочет привилегий для бедных, хлеба для голодных, просвещения для всех людей, которые были опущены до уровня животных тиранией наших предков».

Первые шаги по Новому Свету

В Торонто Вивекананда оказался в середине июля и уже через пару дней был в Чикаго. Сойдя с поезда, он отправился на Всемирную выставку и был потрясен мощью города, который из нескольких рыбацких хижин на берегу великого озера при помощи западных технологий превратился в один из крупнейших мегаполисов мира. Своим появлением Свами везде вызывал переполох. Дети, привлеченные чалмой и оранжевой одеждой, бежали за ним, улюлюкая, швейцары, принимая его за махараджу, делали все возможное, чтобы заманить в свои заведения, прохожие просто показывали пальцами. В информационном центре выставки выяснилось, что открытие парламента отложено до сентября. И более того, без документов от серьезной организации никто не мог попасть в депутаты. Но дело было даже не в этом, с документами, в конце концов, можно было что-нибудь придумать. Выяснилось, что регистрация депутатов уже окончена и попасть на конгресс у Вивекананды нет никаких шансов.

Свами с горечью вспомнил, как хотели его друзья, чтобы он выступил на этом конгрессе, и как это важно для Индии… Но так уж он был устроен, что отчаиваться не стал, а оставил все на волю Господа, решив, что, если уж он должен выступить, как того хотел Рамакришна, это обязательно случится. А пока надо было решать насущные проблемы. Деньги, которые ему дали в Индии, стремительно таяли. Индийские раджи не представляли, что в Америке все настолько дорого. Свами отбил телеграмму домой с просьбой выслать еще денег и, пока вопрос решался, постарался раздобыть их на месте. Кто-то рассказал ему о Теософском обществе, которое очень симпатизировало Индии и индусам, и Свами отправился прямо туда. Но выяснилось, что там хотя и готовы выдать денег, но только с тем условием, что Вивекананда будет поддерживать в публичных выступлениях их идеи. Узнав подробнее о взглядах членов общества на восточную мистику, Свами решил, что лучше пока пожить в нищете, а в его словаре появилось словечко «блаватскософия».

Узнав, что в Бостоне жизнь дешевле, Вивекананда отправился туда. Но это, думается, была лишь одна из причин. Оказавшись на Западе, в мыслях о котором он вырос, Свами хотел изучить его как можно лучше, и терять время, сидя в Чикаго, было бы грешно.

В поезде он случайно познакомился с одной дамой, Кэтрин Эббот Санборн, предложившей ему погостить у нее на ферме близ Холлистона в Массачусетсе под романтичным названием «Луга, овеянные ветром». Перед ним открывалась другая сторона американской жизни, и Свами с радостью согласился.

Даже на улицах цивилизованного Чикаго на Вивекананду оборачивались и показывали пальцем, а в американской глубинке он сразу сделался звездой первой величины и притчей во языцех на ближайшие несколько лет. От журналистов, желающих взять у него интервью, как и от людей, проезжающих пару десятков миль, чтобы глянуть на индийца, не было отбоя, и Вивекананда решил устроить несколько выступлений.

Беспокоящимся о его положении друзьям он писал оптимистичные письма: «Я здесь среди детей Сына Мэри, и Господь Иисус поможет мне».

Господь и в самом деле помог. В качестве аудитории для выступлений Свами была предоставлена церковь. Вивекананда говорил на разные темы, рассказывая как об индуизме, так и об оскорбляющей человеческое достоинство нищете индийцев. К тому же выступления позволили ему начать собирать пожертвования. Местная журналистка писала: «В воскресенье он был приглашен выступить в церкви, после чего начался сбор денег в пользу языческого колледжа, где обучение должно было вестись строго на языческих принципах. Узнав об этом, я забилась в угол и хохотала до слез. Сам он джентльмен образованный и знает не меньше всякого другого. С восемнадцати лет ушел в монахи. Их обеты мало чем отличаются от наших, то есть от обетов христианских монахов. Только обет бедности для них означает просто нищету… Мысли свои он излагает с поразительной ловкостью и четкостью… его невозможно ни сбить с мысли, ни переговорить».

Вивекананда, общавшийся в Индии с тысячами людей разных социальных классов, быстро нашел общий язык и с американцами. Мастер дискуссии, он очаровывал, шокировал, шутил, но никогда не смягчал своих высказываний и говорил только то, что думал. Если с ним начинали спорить об индуизме, то он смело прямо в церкви начинал обличать христианство. Если ругали индийцев, он отвечал, что по лифам ныне цивилизованных английских дам еще недавно ползали вши.

Конечно, помимо людей его очень интересовало и само устройство западного общества. Его отвезли в Бостон и устроили в числе прочего экскурсию в местную тюрьму. Потрясенный Свами писал на родину: «Как благожелательно относятся здесь к заключенным, как им помогают исправиться и вернуться на свободу полезными членами общества – это великолепно, прекрасно, и это надо видеть, чтобы поверить! И как разрывалось мое сердце при мысли о том, как мы относимся в Индии к бедным и униженным. У них нет ни единого шанса исправиться, никакого выхода – день ото дня они опускаются все ниже».

«Братья и сестры американцы!»

Америку Свами полюбил всей душой. Он писал одному из индийских друзей: «Я люблю эту страну янки… как люблю видеть новое. Мне наплевать на шатание среди древних руин, для этого у меня слишком горячая кровь. Америка – вот место, народ, возможности для всего нового».

На одном из своих выступлений Свами познакомился с профессором Гарварда Генри Райтом, который был потрясен интеллектом индийского гостя. Он предложил Свами выступить на конгрессе религий в Чикаго. Это было лишь подтверждением того, что Кали и Рамакришна вели Свами, ни на минуту не отпуская.

– Да, уважаемый профессор, я хотел бы это сделать, и даже более того, именно для этого я приехал в Америку. Но у меня нет никаких документов, которые бы могли подтвердить мои полномочия…

Райт лишь рассмеялся:

– Спрашивать у вас документы – все равно что требовать их у солнца, выясняя, кто это сияет… Документ я вам предоставлю и сам, не волнуйтесь…

Профессор написал письмо своим друзьям в оргкомитет конгресса с характеристикой Свами как человека «более ученого, чем все наши профессора, вместе взятые».

Затем купил ему билет на поезд в Чикаго и пожелал всего наилучшего, заверив, что надеется, что Вивекананде и в самом деле удастся исполнить свою мечту, перекинув мост с Востока на Запад.

По дороге Свами листок с адресом комитета, занимающегося делегатами, потерял. Выйдя из поезда в Чикаго и обнаружив это, он не пошел в справочное бюро, как сделал бы обычный американец, а поступил вполне как индийский гуру, полностью положившись на волю богов. Было уже поздно, и поэтому Свами, отыскав на путях около вокзала товарный вагон с сеном, переночевал в нем, а утром, «учуяв запах свежей воды», вышел к озеру. Умывшись, он стал стучаться в двери окружающих озеро домов, но одни боялись открывать, видя такого странного человека, другие же просто прогоняли его, принимая измятого после сна в вагоне и небритого Свами за бродягу. К тому же это был квартал, населенный в основном немцами, и английский, на котором разговаривал Вивекананда, мало кто знал. Кое-как Свами выбрался на Дирборн-авеню, где и сел прямо на асфальт, препоручив себя воле Кали. И богиня не заставила себя ждать: уже через несколько минут открылась дверь соседнего дома, и дама, поняв по одежде Свами, что он прибыл на конгресс, пригласила его в дом, угостила завтраком и отправилась его провожать. Эта женщина, мисс Хэйл, как ни удивительно, имела отношение к конгрессу религий и лично представила Свами его председателю.

– Неисповедимы пути Господни! – только и сказал об этом Вивекананда. Он и не сомневался, что попадет на конгресс.

Как только делегаты стали собираться в зале конгресса, все сразу обратили внимание на Вивекананду. Крепкого телосложения, он, несмотря на свой средний рост, производил впечатление человека высокого и сильного. А его мужественная манера держаться и пластичность движений у многих вызвали невольную аналогию с бенгальским тигром. Бросалось в глаза людям западной культуры и то, что Вивекананда выглядел «внутренне довольным», он всегда был спокоен, а в его взгляде проскакивали уверенность в себе и ирония.

Свами предложили выступить на первом же утреннем заседании, но он попросил дать ему еще чуть-чуть времени на подготовку. В письме индийским друзьям он признался, что его сковал сценический страх. А то, что он будет говорить, он знал еще в Индии, внеся в речь в Америке, присмотревшись к местному образу жизни, лишь некоторые коррективы.

Послеобеденное заседание началось с выступления Свами Вивекананды. Поднявшись на трибуну, своим глубоким голосом, в котором многие даже слышали некие мистические вибрации, он начал:

– Братья и сестры американцы!

Это вызвало шквал аплодисментов, который не прекращался несколько минут. Свами попросил тишины и продолжил речь.

Она была короткой, и в ней он призывал ко всеобщей терпимости и подчеркивал единство всех религий: «Как многие потоки, имея свои источники в различных местах, смешиваются в море, так и множество путей, порою очень извилистых, которыми люди различных вероисповеданий идут по пути духовности, в итоге приводят к Богу…» Вивекананда хорошо помнил свой разговор с Рамакришной, когда он осудил последователей других религий. Гуру ответил ему, что в особняк ведет множество дверей, и нельзя насмехаться над входящим в любую из них. Правда, не стоит выбирать дверь, через которую проходит мусорщик…

По завершении речи десятки женщин, опрокидывая скамьи, бросились к Свами, стремясь хотя бы прикоснуться к краешку одежды харизматичного индийского гуру. Вивекананда растерялся, но весьма быстро пришел в себя. Даже возникло ощущение, что подобные атаки он переживал в прошлом по крайней мере уже раз десять. Но в прошлом их не было – зато в будущем окажется предостаточно.

Вивекананда выступал на конгрессе религий еще несколько раз и говорил на разные темы. На десятый день работы конгресса Вивекананда произнес ставшую знаменитой речь, озаглавленную «Религия отнюдь не насущная необходимость для Индии». Он говорил: «Вы воздвигаете церкви по всей Индии, но вопиющее зло на Востоке не недостаток религии, религии у нас вдоволь; страдающие миллионы пылающей Индии своими иссохшими глотками взывают о хлебе. Они просят хлеба, а мы даем им камни».

Президиум парламента, потрясенный не только философией Вивекананды, но и его способностью доступно излагать сложные вещи, предложил Свами раскрыть перед западным миром вечные и универсальные истины его индийских предков.

Свами был очень рад этому предложению, ведь он давно хотел соединить два больших потока культуры, два идеала. Перед ним был западный ум – молодой, беспокойный, любознательный, честный и дисциплинированный, непринужденно общающийся с физической вселенной, но весьма скептично настроенный к чувственному миру и не склонный принимать духовные истины без рационального доказательства. А за ним был древний мир Индии с его разнообразными религиозными и философскими открытиями, с его святыми и пророками, которые исследовали действительность, используя самообладание, и, не обращая внимания на мимолетные события преходящей жизни, находили Вечную Правду. Образование и воспитание Вивекананды, его индивидуальный опыт и контакт с богом-человеком современной Индии исключительно соответствовали тому, чтобы представить оба идеала и исключить их очевидный конфликт.

Об универсальном характере индусской веры Свами сказал: «От высоких духовных полетов философии Веданты, к низким идеям идолопоклонства с ее многообразной мифологией, агностицизмом буддистов, и атеизм джайнов, у каждого есть место в индусской религии».

Благодаря лекциям Свами получил возможность заработать денег для бедняков Индии.

Так неожиданно молодой и никому не известный монах из Индии внезапно превратился в значимую величину религиозного мира. Прямо из мрака неизвестности он прыгнул к славе. Его громадные портреты украшали улицы Чикаго. Они имели весьма скромную подпись: «Монах Вивекананда». Газеты печатали его речи, и они были прочитаны с большим интересом по всей стране. New York Herald писала: «Он, несомненно, самая большая величина в Парламенте религий. После его речей мы чувствуем, что глупо было посылать миссионеров к этой неизученной нации». Boston Evening Post оценивала его как «великого гуру в Парламенте религий».

Доктор Дж. Холм, председатель Общего комитета Парламента религий, писал: «Свами Вивекананда имел замечательное влияние на аудиторию». Это подтверждало и то, что после своей первой речи Свами всегда выступал только в конце заседаний, как признанная звезда.

Мерви-Мари Снелл писала: «Безусловно, самый важный и типичный представитель индуизма – Свами Вивекананда, который фактически, вне всякого сомнения, наиболее популярный и влиятельный человек в парламенте… Он был принят с большим энтузиазмом, чем любой другой спикер, христианин или язычник. Люди окружали его везде, куда бы он ни пошел, и с рвением внимали каждому его слову. Америка обнаружила Вивекананду и восприняла его как подарок миру из Индии».

Сам Свами, когда он возвратился в гостиницу ночью после первой встречи парламента, плакал как ребенок.

Отчеты Парламента религий были опубликованы в индийских журналах и газетах. Защита Свами индусской веры наполнила счастьем сердца его соотечественников. Монахи в Бараногоре сначала даже отказывались верить, что эта звезда мирового масштаба – их друг и брат, ведь они, хотя и знали, что он отправился в Америку, не догадывались, как его зовут. Письмо от Свами пришло только спустя шесть месяцев после парламента и уже окончательно избавило их от сомнений. Как они были счастливы достижениям их возлюбленного Нарена!

После выступления в парламенте для Свами были открыты двери любого американского богача. Их щедрое гостеприимство сделало его больным, и, возвращаясь в свою гостиницу, он плакал и страдал от собственной сытости и нищеты индийцев. Однажды ночью его муки стали нестерпимыми, он катался по полу и стонал: «О, Мать, я забочусь о звании и известности, а моя родина остается в предельной бедности. Почему индусы, приезжая сюда, тратят миллионы рупий на личный комфорт, а на родине миллионы умирают из-за отсутствия горки риса?! Кто поднимет массы Индии? Кто даст им хлеб? Покажи мне, о Мать, как я могу помочь им!»

Он был очень рад, когда наконец началось его лекционное турне по Соединенным Штатам. Это давало ему возможность собирать пожертвования. Множество новых знакомых Вивекананды жертвовали порою весьма крупные суммы, но чем они были по сравнению с миллионами голодных индийцев!

Тур Свами скоро назвали «ураганным», так как он буквально пронесся по большим городам востока Америки и Среднего Запада, а его самого – «циклоническим индусом».

Помимо других мест, Свами посетил Де-Мойн, Мемфис, Индианаполис, Миннеаполис, Детройт, Буффало, Хартфорд, Бостон, Кембридж, Нью-Йорк, Балтимор и Вашингтон.

Испытывая глубокую привязанность к помогавшим ему на первых порах людях, он организовал свой штаб у Джорджа У. Хэйла в Чикаго.

Впрочем, отнюдь не всегда путь Свами был устлан лепестками роз. Человек искренний, Свами не любил юлить, и западные недомолвки были ему чужды. Он всегда говорил то, что хотел сказать, и честно отзывался о том, что увидел. Находя в американском обществе различные проявления жестокости, мелочности, высокомерия, невежества, неуважения к другим культурам, он беспощадно критиковал их.

Часто недалекие люди задавали ему раздражающие вопросы об Индии, основанные на ошибочных или даже порою специально искаженных фактах. «Но горе человеку, – писал журналист из Айовы, – который решался сражаться с монахом на его собственной территории. Его ответы были как вспышки молнии, и рисковый спорщик мог быть уверенным в том, что окажется наколотым на яркое интеллектуальное копье индуса…

Вивекананда нашел свое место в сердцах истинных христиан. Многие христианские епископы стали его друзьями и пригласили его выступать в церквях».

Но даже церкви не пугали Свами, и с амвона он обличал ложное христианство и религиозное лицемерие некоторых христианских лидеров. В лекции, данной в Детройте, он был наиболее резок:

– Вы нанимаете, обучаете, одеваете их и платите им, чтобы сделать что? Приехать в мою страну, проклясть и оскорбить всех моих предков, мою религию, мое все. Они идут около храма и говорят: «Вы идолопоклонники, вы пойдете к черту». Но индус спокоен, он улыбается и меняет тему, говоря: «Позвольте поговорить о другом».

А затем вы, те, кто обучает людей оскорблять и критиковать, если только я трогаю вас небольшим количеством критики, причем с самой доброй целью, вы напрягаетесь и кричите: «Не трогайте нас! Мы – американцы; мы критикуем, проклинаем и оскорбляем всех язычников мира, но не трогайте нас, мы очень чувствительные!» И всякий раз, когда миссионеры критикуют вас, помните: если вся Индия встанет и возьмет всю грязь, которая находится на дне Индийского океана и побросает ее в сторону западных стран, то это будет бесконечно малой частью того, что вы делаете нам.

Если вы хотите жить как христиане, то возвратитесь Христу. Но вы не христиане. Возвратитесь к нему, тому, кто не имел где голову преклонить. А ваша религия проповедуется от имени роскоши. Какая ирония судьбы! Полностью измените это, если вы хотите следовать за Христом! Вы не можете одновременно служить и Богу, и богатству. Вся эта роскошь – все это от Христа? Христос отрицал бы это как ересь. Если вы можете соединить эту роскошь с идеалами Христа, то это хорошо, но если нет, то лучше возвратиться к Нему. Лучше жить в обносках, но с Христом, чем жить во дворцах, но без него».

В Бостоне на одном из публичных выступлений Свами попросили рассказать о Рамакришне. Вдохновившись воспоминанием о своем учителе, он посмотрел на первые ряды, и у него пропала всякая охота что-либо рассказывать о святости и чистоте. Лучшие места в зале, как обычно, занимали богачи, которым был глубоко безразличны и Рамакришна, и сам Свами, на выступление которого они пришли лишь потому, что это стало модным. Кроме накопления денег, вряд ли что-то интересовало этих людей. Свами глянул на их бриллианты и заявил, что рассказывать о Рамакришне ничего не будет, так как не хочет произносить имя бессребреника, которого монета могла обжечь, в этой аудитории. В зале поднялся шум, но Свами так и остался на своей позиции.

– Я буду говорить вам лишь о том, о чем считаю нужным. Те же, кто не хочет этого слушать, могут вернуться к своим яхтам и виллам!

Но, придя в гостиницу, Вивекананда горько раскаялся в своих словах: «Кто я такой, чтобы осуждать этих людей! Мой учитель Рамакришна любил всех, вне зависимости от их социального положения, бедности или богатства. Увы мне! Нет, не они недостойны слушать, а я недостоин рассказывать!» Свами горько проплакал всю ночь, сожалея о сказанном.

Рассказы Свами об индуизме и его отношение к христианским миссионерам вызывали злобу у многих фанатичных христиан. Особенно у американских миссионерских организаций, которые, как известно, живут на пожертвования, а в Свами они увидели прямого конкурента, хотя сам он вряд ли думал о таких вещах.

В прессе была организована кампания против индийского гуру. Стали распространяться слухи, что у Свами якобы дурной характер, он нарушает монашеские обеты и т. д. Некоторые индийские делегаты в парламенте, завидующие популярности Свами, также приняли участие в его дискредитации. Отличились и представители Теософского общества, которые объявили, что Свами, пребывая в Америке, нарушал законы монашеской жизни, вкушая то, что вкушать не должен, а также не следовал кастовым законам.

Вскоре отголоски американского скандала докатились и до Индии, не на шутку взволновав последователей Свами. Они стали писать ему тревожные письма: кто умоляя вернуться в спокойную и ценящую его Индию, кто обещая всяческую поддержку и спрашивая, что надо делать. Из Индии в американские газеты пошли письма в защиту Свами. Вивекананда просил друзей не беспокоиться, объясняя, что газеты, которые его ругают, относятся ко вполне определенному сорту прессы, которого в Индии пока нет, но серьезные люди на них не обращают внимания. «Эта пресса, – объяснял он, – занимается как раз распространением слухов про известных личностей. Хотя это и неприятно, но и в этом есть признание моей успешной проповеди».

Свами писал на родину, что американцы в целом, а также множество просвещенных христианских священнослужителей на его стороне. Еще он писал, что никогда не отклонялся от двух основных клятв монашеской жизни, а именно от целомудрия и бедности. Что же касается других вещей, то он лишь пытался приспособиться к нравам тех людей, среди которых жил.

Одному индийскому ортодоксальному знакомому, возмущавшемуся приемом Свами пищи за одним столом с неверными (что невозможно для йога), Свами ответил подробнее: «Вы хотите сказать, что я рождаюсь, чтобы жить и умереть как один из тех, кто целиком находится во власти кастовых понятий, – суеверных, беспощадных, лицемерных, атеистических трусов, которых где вы только находите среди образованных индусов? Я ненавижу трусость. Я не хочу и не буду иметь никакого отношения к этим трусам. Я принадлежу миру настолько же, насколько и Индии, кто бы что ни говорил. У какой страны есть специальное право на меня? Действительно ли я – национальный раб?.. Я вижу, что большую власть, чем человек, или Бог, или дьявол, имеет надо мной мое прошлое…