Текст книги "Вивьен Ли. Жизнь, рассказанная ею самой"

Кстати, это имя придумал не кто иной, как Освальд Фрюэн! Сидя у него, мы перебирали подходящие имена, не удавалось найти ничего не слишком вызывающего, но достаточно звучного. Мой агент Глиддон предложил «Эйприл Морн» («апрельское утро»). Такой бред я и произносить перед Фрюэном и Холманом не стала, иначе бедолага Ли начал бы икать от хохота (и был бы прав!). Мне самой нравилось Аверилл Моэм.

– Разве не шикарно?

Освальд осторожно поинтересовался:

– Вив, тебе нужно шикарно или соответствующе твоему облику и характеру?

– Ну…

Несмотря на неопределенный ответ, он стоял на своем:

– Представь, что ваш с Ли домик назвали бы «Замком в скалах». Чем тебе не нравится свое собственное?

– Вивиан Ли Холман?

Какое счастье, что в ту минуту Освальд не висел на страховочной веревке в руках у Холмана, быть бы ему на дне ущелья! Взгляд Ли красноречивей всяких слов обещал кровавую вендетту, его коробили все наши разговоры. Я понимала, что муж надеется на мой провал на актерском поприще, но чтоб этот провал еще и звучал его именем?!

К счастью, Фрюэн осознал, что из-за столь опрометчивого предложения их многолетняя дружба подверглась серьезному испытанию, и быстро предложил:

– Можно короче: Вивиан Ли.

Холман с усилием затолкал в ряд книгу, которую до того вертел в руках, делая вид, что происходящее его не интересует.

– Можно чуть изменить и само имя, будет звучать более женственно: Вивьен. Вивьен Ли… почему нет?

Умный Фрюэн больше не стал ничего предлагать или настаивать, но именно это имя и стало моим.

Но Ли ошибся, надеясь, что из-за никчемных ролей и провалов спектаклей я разочаруюсь и брошу затею с театром или кино. Возможно, так и было бы, но тут я увидела Ларри! Моя судьба была решена сразу и бесповоротно.

Иногда я думаю, что мы могли бы не играть вместе, что нас вообще могли не познакомить, я могла не понравиться Ларри – такому божественно красивому, мужественному и столь же талантливому. Но было уже все равно, даже если бы Ларри вообще лишь скользнул по мне взглядом, как по креслу в салоне, проверяя, что оно не занято, я все равно в него влюбилась! Я влюбилась в Ларри сразу и навсегда!

И этому сумасшедшему чувству не мешают ни трудности, ни всеобщее осуждение, ни даже понимание всех его недостатков и отвратительных черт характера. Я могу видеть, что божественный актер Лоуренс Оливье страдает безумным количеством земных пороков, это не мешает мне любить его. Недостатки богов тоже божественные, даже подлость у Ларри божественная, талантливая, гениальная! И пусть меня снова тащат на электрошок, я и там буду кричать, что он лучший!

Господи, какая дура… Но дура влюбленная.

Ларри, если вдруг тебе попадутся на глаза эти записи и ты сумеешь прочитать дикую смесь языков, запомни одно: как бы я ни ругала, как бы ни костерила тебя, я все равно тебя обожаю и ради того, чтобы остаться рядом, готова на все.

Божественный Лоуренс Оливье

Как быть, если нет возможности играть самой? Остается смотреть, как это делают другие. Холман не слишком любил театр, тем более современные пьесы, казавшиеся ему полной профанацией. А на лондонской сцене блистали мой дорогой друг Ноэль Кауард (тогда он еще не был не только другом, но и просто знакомым), аристократичный Джон Гилгуд и самый многообещающий молодой актер красавец Лоуренс Оливье. Особенно Ларри был хорош в «Королевской семье», пьесе Кауфмана и Фербер.

Я пропала в первый же миг, как увидела красавца Оливье на сцене.

К этому времени у Ларри начался крутой подъем карьеры. Просто поразительно, почему режиссеры и прочие ответственные за поиск талантов не сразу заметили гениального молодого актера. Это говорит только об их слепоте и отсутствии чувства прекрасного.

В отличие от меня у Ларри никогда не стоял вопрос – быть или не быть актером, его семья ему не мешала. Но и не помогала тоже. Неизвестно, что лучше, а что хуже – когда у тебя есть все, кроме свободы выбора, кем быть, или когда эта свобода есть, но совершенно нет денег.

Ларри играл всегда и везде с самого детства, я помню его выражение, что под маской актера у него скрывается следующая маска. Говорят, театр полностью заменил Оливье жизнь. Нет, это не так – для него сама жизнь только театр. С помощью лицедейства Ларри даже не самоутверждается, он этим живет. Отец разрешил ему пойти на сцену, но не дал при этом ни фунта. Хочешь играть – играй, только живи на собственные средства. Ларри по-настоящему голодал и бедствовал, когда я вспоминаю об этом, в горле встает ком, который трудно проглотить.

И все же отец хоть чем-то помог, он попросил дочь своего друга Сибилл Тордайк, муж которой Льюис Кэссон был режиссером, помочь Ларри. Думаю, теперь Кэссон должен гордиться, что помог начинающему актеру Лоуренсу Оливье быть замеченным Барри Джексоном. Конечно, театр Джексона в Бирмингеме – это не Вест-Энд или Бродвей, но там начинали многие талантливые актеры. К тому же, если вспомнить мое собственное начало в «Кью», то становится понятно, сколь талантлив Лоуренс.

Да, конечно, ему тоже пришлось два года играть что попало, пока взяли в основной состав, но ведь взяли же! Мне не предложили и того…

А потом была «Синица в руки» с Джилл Эсмонд Мур, связавшая Ларри и Джилл в семейную пару. Ларри как-то смеялся, говоря, что само название спектакля описывает его тогдашнее состояние. Джилл – дочь весьма влиятельного театрального семейства. Ее отец Генри Вернон Эсмонд был известным режиссером, а мать Эва Мур прекрасной актрисой.

Отец Джилл уже умер, я не могла увидеть его на сцене, но мать не только еще играла, она продолжала сниматься в фильмах (Эва Мур как раз в то время сыграла в нашумевшем «Еврее Зюссе», который через пять лет по-своему повторили в нацистской Германии). Сама Джилл недавно снялась в «Грязной игре» Альфреда Хичкока…

Даже к тому времени, когда Ларри и Джилл встретились, она уже была опытной актрисой – шесть лет на сцене. Красивая, умная, с твердым характером, она талантлива, хотя сам Ларри бессовестно отказывает ей во всем, кроме влиятельных родителей. Это не так, достаточно посмотреть фотографии Джилл, она красива, но, конечно, до Ларри ей далеко (как и всем остальным), я не знаю актера, который мог бы сравниться красотой с божественным Лоуренсом Оливье в середине тридцатых годов.

Это не предвзятое мнение влюбленной по уши женщины, это объективный факт, чтобы в нем убедиться, достаточно посмотреть фотографии.

Конечно, Джилл была много образованней Ларри, это неудивительно, потому что у Оливье просто не было возможности получить приличное образование, он не поленился бы, однако его отец не позаботился об этом, а мать умерла давно. Ларри не слишком любил признавать превосходство Джилл хоть в чем-либо (он вообще не любит признавать чье-то превосходство, Лоуренс во всем должен быть первым, подозреваю, что, если бы сказали, что прыгнуть из самолета без парашюта имеет право только лучший, Ларри сделал бы этот шаг, что не умаляет его гениальности). Однако не раз проскакивало признание, что именно Джилл научила его читать книги помимо театральных пьес, слушать музыку, интересоваться живописью и вообще чем-то помимо сцены.

Джилл была опытней, хотя и ровесница Ларри, вернее, их опыт располагался словно в разных плоскостях. По умению выживать без денег и пробивать себе путь Ларри оставит позади кого угодно, а вот умению видеть перспективный материал его пришлось учить.

Ларри рассказывал, как они спорили с Джилл (ее имя при этом не произносилось, но было понятно, с кем именно спорил Оливье) по поводу малоизвестных пьес и ролей в них. Оливье всю жизнь тянет к ролям героев, только сейчас больше к злодеям, а тогда тянуло на роли героев-любовников, этакие слащавые идеализации подвигов, страсти и даже войны. Он мечтал сыграть в «Красавчике Жесте».

Зная Ларри уже достаточно хорошо, я представляю эту борьбу Джилл с ним, понимаю, чего стоило заставить Оливье репетировать предложенную ею пьесу и как она была разочарована, когда Ларри бросил трагическую роль ради эффектной пустышки. Речь идет о пьесе Роберта Шерифа «Конец путешествия». Джилл настаивала, что Ларри должен сыграть главного героя капитана Стеунхопа – почти антигероя, спивающегося по ходу пьесы.

Совсем не романтический герой, пьяница, сама пьеса антивоенная, никакого величия… Я понимаю, что только опасения потерять поддержку Джилл заставили Ларри начать репетировать. Но если Оливье что-то не хочет… я представляю, что это было, я сама такая. И все же спектакль начали играть, и отклики критики были прекрасными, все, казалось, подтверждало слова Джилл.

И тут Дин вдруг собрался поставить пьесу, о которой мечтал Ларри, – «Красавчик Жест» – и пригласил Ларри играть в ней! Лоуренс плюнул на все и всех – на идущую с успехом пьесу, на театр, в котором его так хорошо продвигали, даже на Джилл, хотя на Джилл не совсем, и ушел в Вест-Энд играть в роли своей мечты. Я не могу осуждать Ларри, потому что сама ради роли Скарлетт могла бы бросить многое и не слушала никаких советов и отговорок. Если твердо знаешь, что это твоя роль, – стоит жертвовать.

Обидно, что жертва Ларри оказалась бесполезной. Постановка «Красавчика Жеста» не удалась, честнее сказать, с треском провалилась, с трудом продержавшись на сцене всего месяц. Я не знаю, в чем там дело, спектакль видеть просто не могла, потому что была совсем юной девушкой и училась в Европе. О перипетиях на английской сцене мы и не слышали, мне обо всем рассказали много позже, когда мы с Ларри уже были знакомы, но это никак не могло повлиять на мое к нему отношение.

А вот Уэйл и Шериф быстро нашли Оливье замену, и… спектакль «Конец путешествия» стал настоящей сенсацией и в Вест-Энде, куда его перенесли ввиду явного успеха. Пьеса держалась весь сезон, а по окончании полный состав отбыл в Америку, потому что Уэйлу предложили сделать по пьесе фильм в Голливуде. Колин Клайв, заменивший Ларри после его ухода, стал настоящей звездой и уже не только Англии.

Сознавать упущенную блестящую возможность, конечно, тошно. Мало того, после ухода Ларри из театра тот словно ожил, «Синицу в руки» повезли для показа на Бродвее, и Джилл уехала вместе со всеми. Несчастный Ларри потерял сразу возможность стать звездой в Лондоне, сняться в Голливуде и жениться на Джилл!

Его собственные выступления у Дина были никудышными, один спектакль проваливался за другим. Это время нужно было пережить. Насколько я знаю, спектакль «Убийство на втором этаже», где участвовал Оливье, тоже пригласили на Бродвей. Казалось, ситуация начинает выправляться, еще чуть, и публика, режиссеры и продюсеры поймут, какую совершили ошибку, не оценив должным образом талант Лоуренса Оливье. Оценит и Джилл, которая уже больше полугода успешно выступала на бродвейской сцене.

Однажды Ларри проговорился, что мечтал увидеть свое имя на огромных бродвейских афишах, толпу репортеров у входа и продюсеров разных бродвейских театров и голливудских компаний.

Но… Ситуация повторилась, «Синица в руки» имела такой успех, что гастроли продлили еще на год, а вот «Убийство на втором этаже» недотянуло даже заявленного срока, зрители хлопали стульями, покидая зал прямо во время спектакля! Я хорошо понимаю, что это такое, представляю переживания актеров, особенно Ларри, столь чувствительного к аплодисментам, да еще и когда у Джилл рядом полный успех, а потому могу оценить и стойкость, почти мужество, с которым он перенес ситуацию. Помню, как страдал Ларри, когда провалилась наша постановка «Ромео и Джульетты», не думаю, что «Убийство…» провалилось из-за его игры, и сочувствую Оливье от всей души.

Каким надо обладать мужеством, чтобы в такой ситуации сделать Джилл повторное предложение! Она оставалась в Нью-Йорке играть на Бродвее, а он возвращался в Лондон ни с чем. Но Ларри, как всегда, был уверен в себе, он знал себе цену и почти потребовал от Джилл, чтобы брак, наконец, был зарегистрирован. Джилл согласилась, все же успех или провал – любви не помеха. Конечно, я бы тоже согласилась на ее месте! Разве можно судить об актере, тем более таком, по нескольким неудачным пьесам? Да, он неосмотрительно не послушал Джилл, ушел из «Конца путешествия» ради «Красавца Жеста» и поплатился успехом в Вест-Энде и Голливуде, но ведь хуже Ларри от этого не стал. И менее талантливым тоже.

Джилл оценила и согласилась выйти за него, но только после окончания гастролей по Америке. Я хорошо представляю переживания Оливье. Джилл предпочла ему профессию, сначала уехала в Нью-Йорк, когда у него все проваливалось в Лондоне, теперь решила продолжить гастроли… Во-вторых, у Джилл была работа, а у Ларри нет! Провальные постановки Дина привели к тому, что денег на новые больше не давали, он распрощался с собранной труппой и занялся своими делами. Ларри никуда не брали, опасаясь то ли новых неудач, то ли возможного предательства в случае более выгодного предложения. Человеку, однажды бросившему спектакль ради другого, очень трудно доказать, что это не повторится.

Я не знаю, что играл или где снимался Ларри в тот год, спрашивать об этом нельзя, но понимаю, каково ему было сидеть на шее у невесты, а потом жены. До безумия самолюбивый и уверенный в своем высоком предназначении (он тысячу раз прав!). Лоуренс маялся без дела, в то время как его жена не просто зарабатывала на жизнь семьи, но и была успешна, несмотря ни на какой кризис.

Я попыталась понять, почему не получилось настоящей семьи у Лоуренса с Джилл. Нет, не в том дело, что встретилась я. Если бы я по-настоящему любила Ли Холмана, то обратила бы на Ларри внимание только как на актера, а талантливых актеров в Англии много. Если бы он любил Джилл, то тоже сумел бы избежать ловушки, и в фильме «Пламя над Англией» я была бы для Оливье только актрисой.

Потом мне все подтвердил Ноэль Кауард. Он был свидетелем многих лет жизни Ларри сначала с Джилл, а потом со мной. Ноэль – друг, ему можно верить. К тому же он очень любит Ларри и не способен солгать просто ради красного словца или в отместку за что-то.

Я думаю, Ларри прекрасно понимал все происходящее, понимал, что не прав, но он из тех людей, которые ни за что не признают свою неправоту. Оливье способен возвращаться к спору раз за разом, приводя все новые аргументы, даже абсурдные или просто надуманные, только чтобы доказать свою правоту, «взять верх». Друзья об этом знают и никогда не ввязываются в спор с Ларри, а если это все же случается, то быстро признают свою неправоту (даже если это не так) и его победу, иначе дорого обойдется. Это создает у Оливье ложное впечатление почти оракула, мол, его слово последнее, и он всегда прав. Я тоже предпочитаю не спорить.

Ноэль сказал, что Джилл – очень общительный человек, у нее много друзей, причем из артистической, интеллектуальной элиты. Друзья успешны, их постановки, роли, произведения, выступления и просто дела приносили известность, имена, многочисленные предложения сотрудничества, деньги, в конце концов. У Ларри было все наоборот, он мог быть тысячу раз талантливей кого-то, но этого просто не замечали. И это у самолюбивого Оливье!

У Джилл – роли, у Ноэля – постановки, у Гилгуда – аплодисменты, а Лоуренс Оливье сидит на шее у жены и вымученно улыбается ее приятелям. Как тут не взвыть?

Ларри злился, срывал недовольство на жене и ее друзьях, вызывая все большее недовольство окружающих и сочувствие его жене. Джилл поступила разумно, она попросила Кауарда дать мужу роль в новой пьесе «Частные жизни», правда, роль второго плана, но это же лучше, чем ничего, актер должен играть.

Для Ларри это был удар ниже пояса – играть второстепенную роль у приятеля жены, на которого он втайне смотрел свысока (а я думаю, просто завидовал его успеху), он отказался в оскорбительной форме. Ноэль рассказывал, что только беседа с Джилл заставила его повторить предложение. В конце концов Джилл и Кауард настояли, Ларри вынужден был согласиться на эту роль, хотя играл, скрипя зубами.

То, что пьеса имела настоящий успех сначала в Лондоне, а потом и в Нью-Йорке, куда ее перенесли, не успокоило самолюбивого Оливье, лишнее доказательство правоты Джилл и Кауарда не могло его радовать. Вот этого не понимал уже никто: у Ларри молодая жена-красавица (пусть он говорит, что хочет, Джилл красива!), которая помогла ему стать успешным, аплодисменты каждый вечер, неплохие заработки и даже интервью в газете, а он недоволен.

Я понимаю, чем был недоволен Ларри – тем, что он не самостоятельно добился успеха, что это супруга принесла ему и роль, и аплодисменты, и гастроли на Бродвее. Знаю многих, кто говорил, что Ларри завидовал успеху Джилл. Нет, не завидовал! Он не мог завидовать, потому что, когда Лоуренс Оливье только делал первые шаги в театре на серьезной сцене, Джилл Эсмонд уже играла в Вест-Энде, тогда она была на голову выше начинающего актера Лоуренса Оливье. Завидовать можно только равным либо тем, кто выше тебя. Ларри никого выше себя не признает, он и равными считает немногих.

Скорее это была не зависть, а злость. Она – успешна и востребована, он – нет, она советовала и даже заставляла играть какие-то неприятные ему роли, и все получалось, приносило успех, если выбирал он сам – проваливался. Для гордого, самолюбивого (Кауард сказал «самовлюбленного», пусть так) мужчины, актера, у которого его «я» просто обязано быть выше других, иначе выходить на сцену не стоит, это очень тяжело, унизительно, вызывает даже не раздражение, а почти ненависть. К кому? Ко всем вокруг, к более успешной жене, дающей полезные советы, к тем, от кого зависит его собственное благополучие и роли…

А в Нью-Йорке на них обратили внимание агенты Голливуда, сразу три компании предложили долгосрочные контракты. Но одних интересовала только Джилл, другие возмутились запрошенной Ларри оплатой, и только Дэвид Сэлзник, сыгравший позже столь важную роль и в моей жизни тоже, решил работать с парой, увидев у Ларри большие способности.

Контракт подписан, казалось, чего же лучше? Но снова у Джилл были роли, а у Ларри так себе. Для него, мечтавшего о мгновенной славе романтического героя, играть роли второго плана с никчемным текстом, к тому же в кино!.. Оливье всегда и всем доказывал, что театр – это настоящее, а кино – лишь способ подработки, а на подработку не следовало тратить ни душевные, ни эмоциональные силы. Ларри играл из рук вон плохо.

Говорят, Сэлзник попробовал привести его в чувство, приведя в пример Джилл: мол, вот кто старается, вот у кого будущее в кинематографе. Мало того, Дэвид умудрился посоветовать Ларри исправить неровные зубы, расстаться с неподходящими друзьями и… поучиться актерскому мастерству для кино, поскольку оно несколько отличается от театрального. Советовать Ларри учиться актерскому мастерству мог только человек, который либо его почти не знал, либо совсем им не дорожил!

Сэлзник плохо знал Ларри, а потому и не дорожил. Если Лоуренс чего-то не хотел, он и не делал, вернее, делал так, чтобы было провально. Я до сих пор поражаюсь, как удалось Джилл и Кауарду заставить его играть в «Частных жизнях» прилично. В Голливуде Кауарда не было, а Джилл было некогда, Оливье играл безобразно. Было понятно, что контракт с ним продлевать не намерены. Зато Джилл в это время предложили очень интересную работу в «Билле о разводе», об этом мне рассказывал Сэлзник на съемках «Унесенных ветром».

Вообще-то для актерских пар это нормально, когда муж и жена подолгу не видятся, поскольку контракты в разных странах и даже континентах. Редко кому удается играть вместе все время. С подсказки Кауарда Ларри мечтал о создании с Джилл пары, подобной паре Лант и Фонтенн (король и королева английской сцены!). А теперь выяснялось, что для Джилл есть интереснейшая роль, а для него либо ничего, либо снова ерунда, недостойная внимания.

Я понимаю Ларри. Разорвать контракт и вернуться в Англию в одиночку практически ни с чем, тем более неизвестно, будет ли там работа после трехлетнего отсутствия, в то время как супруга снова будет зарабатывать деньги и славу в Голливуде? Можно сколько угодно костерить кино, доказывая, что оно ничто по сравнению с театром, можно смеяться над нравами и недостатками Голливуда, но, когда у жены получается все, несмотря на эти недостатки, а у мужа – нет, кто же поверит, что виноват Голливуд? К тому же в Лондоне пришлось бы снова идти на поклон к Кауарду за работой.

Я не осуждаю Ларри, все же Голливуд не сразу разглядел его талант, даже Сэлзник сделал далеко не все, чтобы Оливье показал свои способности.

Ларри заявил жене, что видел контракт с Кэтрин Хепберн, уже подписанный на ту самую роль, которую предлагали Джилл, а это значит, что нужно возвращаться в Англию, иначе можно остаться в Америке ни с чем, а дома начнется очередной сезон, в котором места для них уже не будет. Джилл с его разумными доводами согласилась.

Это версия Ларри, расспрашивать подробней невозможно, это чревато скандалом. Хотя зачем расспрашивать? Майрон Сэлзник, брат Дэвида, который к тому времени стал агентом Джилл, а потом и нашим с Ларри, рассказывал (только втайне от Оливье и умоляя не передавать ничего ему самому), что все было иначе.

Дэвиду Сэлзнику надоело уговаривать Ларри приложить хоть какие-то усилия, чтобы выделиться среди актеров Голливуда, поскольку никто просто так, из одной уверенности Оливье, его киногением не считал, прекрасно играть на сцене и в кино – не одно и то же. Джилл старалась, у нее получалось, ее оценили, а вот Ларри не желал ничего сделать для признания. Всем надоело, и на студии решили с ним контракт не продлевать, а вот Джилл предложить главную роль в «Билле о разводе», которая могла сделать ее настоящей звездой.

Дэвид надеялся, что в Ларри заговорит зависть, и он тоже постарается что-то сделать, что новый звездный статус супруги подтолкнет его к работе вместо простого осуждения и отрицания. Сэлзник – очень опытный продюсер, умный человек, талантливый организатор, но в Ларри он не понял ничего. К тому же Майрон, который мог лишиться Оливье как клиента, проболтался Ларри о намерении брата заключить контракт только с Джилл, надеясь, что Джилл потребует контракт и для мужа.

Ларри всем рассказывал о коварстве Сэлзника, мол, роль Джилл обещал, а сам одновременно отдал ее Кэтрин Хепберн. Это ерунда, потому что Кэтрин еще была никем, роль в этом фильме – ее первая роль в кино, а у Джилл было имя, причем прекрасно известное Сэлзнику. Просто Ларри задело, что жене предложили дальнейшее сотрудничество, а ему нет. Вопреки надежде Сэлзника Ларри не стал ни усердствовать, ни вообще ожидать каких-то предложений, ни тем более учиться мастерству киноактера, он заявил Джилл, что уезжает, что потратил слишком много сил и времени, пока удовлетворял ее глупую прихоть сниматься в этом идиотском месте, что его ждет работа дома, а терять годы на столь бездарное дело, как американское кино, могут только ничтожества, это не для него.

Но, главное, Ларри объявил, что в случае, если Джилл подпишет контракт с Голливудом и не вернется в Англию с ним, им придется развестись. Он сказал, что якобы видел уже подписанный контракт с Кэтрин Хепберн и также положение об урезании зарплат голливудским актерам вдвое, что Джилл просто обманывают… А его пригласили сняться с Глорией Свенсон в фильме «Полное взаимопонимание», но в родной Англии.

Джилл сделала выбор в пользу Ларри, она отказалась от долгосрочного контракта и вернулась с мужем домой. Сэлзник, как мог, препятствовал этому, он открыто сказал Джилл, что намерен дать роль ей, что если она уедет, то потеряет всякую надежду на карьеру в Голливуде, хотя вполне могла бы стать звездой.

Дэвид предрек даже большее – что Ларри бросит ее, потому что завидует ее легкости, ее умению добиваться успеха там, где он сам буксует. И еще предупредил, что лучше с Ларри вместе не сниматься и не играть, никакой пары вроде Лант – Фонтенн у Оливье ни с кем не будет, пара – это когда рядом, а с Ларри можно только на шаг позади.

Я услышала все это, когда шли съемки «Унесенных ветром», посчитала предупреждения Сэлзника почти глупостью, а его рассказ о Джилл простой попыткой оправдаться. Мне бы задуматься над предупреждением:

– Вивьен, все, что было сказано Джилл, я могу повторить и вам. Вы нужны, только пока оттеняете Оливье, смотрите в глаза и учитесь у него. Как только встанете рядом, придется либо вернуться на ступеньку ниже, либо развестись.

– Что?! Мой муж будет только рад моим успехам! Я сумею удержать семью, потому что, в отличие от Джилл Эсмонд, считаю, что Ларри гениален и мое место действительно в его тени.

– Боюсь, вам все же придется выбирать между Оливье и карьерой. Не ошибитесь, одна уже пожертвовала карьерой и не получила ничего взамен.

Ларри, я очень надеюсь, что пророчество Сэлзника не сбудется, но все чаще думаю, что в чем-то повторяю путь Джилл.

Ларри и Джилл вернулись в Лондон, он снялся с Глорией Свенсон, но фильм получился абсолютно провальным. Однако они с Джилл уже были голливудскими актерами, а потому и дома их снимали охотно. Но тут начались проблемы, потому что Джилл не имела права на площадке переигрывать Ларри, он злился и начинал работать плохо.

Можно намеренно быть на полшага позади кого-то в жизни, перед репортерами, перед публикой, но невозможно в игре. Когда-то нас в этом обвинил Тайнен, критик, обожающий Оливье и готовый ради вознесения его на недостижимый престол всех остальных, тем более меня, низвергнуть в грязь. Тайнен написал, что рядом со мной Оливье играет вполсилы, чтобы не провалилось мое исполнение. Это полная глупость, обидная даже для самого Ларри, но Ларри почему-то не обиделся.

Если так, то Ларри вообще нельзя играть ни с кем рядом, потому что с Джилл получалось похоже.

Сейчас я понимаю, что у нас с Джилл многое похоже, кроме одного – она родила Тарквиния, а вот я – нет. А еще, когда они с Ларри встретились, Эсмонд была объективно сильней, и это она сделала Оливье актером, как бы он ни утверждал обратное. Именно Джилл безошибочно выбирала пьесы и роли для Ларри, она учила его актерскому мастерству, она заставляла работать на сцене и на площадке.

Со мной Ларри столь же непоследователен, как и с Джилл, когда для него нет хороших ролей в Голливуде, а для жены есть, – Голливуд худшее место на свете, место, где таланты не ценят, где только халтура и безвкусица, где работают монстры, создающие убогие поделки. Если приглашают Ларри, Голливуд в мгновение ока превращается в кузницу талантов и поприще для добывания всемирной славы.

Увезший из Голливуда жену почти силой из-за того, что там обманщики и бездари, недостойные внимания настоящих актеров, Ларри, получив предложение сыграть вместе с Гретой Гарбо, свои обвинения забыл и занялся обменом телеграммами с американцами, только на сей раз это был «МГМ». Интересно, знал ли об этом предложении Сэлзник, а если знал, то почему не предупредил «Метро», из желания досадить?

Ларри диктовал условия, словно уже был недосягаемой звездой. Представляю, как он гордился и перед Джилл, и перед Сэлзником тем, что его, как настоящую звезду, уговаривают сняться с другой звездой, выполняя все требования. А они были немалыми, Майрон Сэлзник говорил, что Ларри потребовал не только оплаты проезда в оба конца, большого гонорара за саму роль, замены ее равноценной в случае срыва съемок, но и подобных условий для Джилл. Все это шумно освещалось в прессе (я помню, хотя не придавала значения, поскольку Ларри на сцене еще не видела).

Шума было очень много, тем обидней оказался провал. Грета Гарбо сочла Оливье неподходящим для игры с ней и отказалась сниматься с «этим англичанином»! Лоуренс мог диктовать все, что угодно, но он не был звездой, которой позволительно выбирать партнеров, а Гарбо была. Это показало Ларри его реальное место в Голливуде.

Кому я не завидую в этой ситуации – Джилл Эсмонд, потому что прекрасно понимаю, что все недовольство Ларри выливал на нее, а что это такое, я знаю…

С Голливудом было порвано «навсегда», это название проклято, никто не смел произносить само слово «Голливуд». И вообще, в кино настоящему актеру делать нечего! Сколько раз я слышала такие заявления, если фильм не удавался или что-то получалось не так, как хочется Ларри. Но как только его приглашали сниматься, все забывалось, Голливуд поворачивался другим боком, и его огни снова сверкали ярче звезд.

Кино «больше не существовало», оставался театр. К счастью, Кауард пошел навстречу и предложил несостоявшемуся партнеру Греты Гарбо роль в комедии «Биография», потом Ларри заменил Ричардсона в «Королеве шотландцев» и, конечно, роль в «Королевской семье» Кауфмана. Эта пьеса – настоящая пародия на реальных актеров Бродвея, умная, яркая, в которой Ларри сумел проявить лучшие свои актерские качества. Мне куда больше нравятся вот такие его роли, чем те, в которых он играет мерзавцев.

Вот такого Ларри – в «Биографии», «Королеве шотландцев» и в «Королевской семье» – я и увидела впервые. Его Тони Кавендиш был бесподобен, со мной согласились бы многие, а потому я посмотрела «Королевскую семью» бессчетное количество раз. Хотя и одного достаточно, чтобы влюбиться без памяти.

На сцене играл Идеал – красивый, излучающий какую-то загадочную энергию, этой энергией буквально затапливающий зал. Ларри был невозможно хорош, обаятелен и так контрастировал со всем, что ждало меня дома! На сцене – фонтан эмоций, талантище, само божество, дома – спокойная повседневность, рутинная, размеренная жизнь.

– Вот человек, за которого я выйду замуж!

Не помню, как произнесла эти слова, хотя подруга твердит, что сказала, а она в ответ упрекнула, мол, он женат, а я замужем.

Я пропала, потому что между мной, сидящей в зале, и Ларри, царившим на сцене, стояла не Джилл Эсмонд и их брачный обет, а сам театр. Джилл имела возможность быть рядом с моим божеством каждый день не просто дома, а на сцене и за кулисами, что в тысячу раз важнее, потому что дома простая жизнь, а на сцене волшебная!

Ларри – это наваждение, которое я не смогу стряхнуть с себя никогда, но я и не намерена этого делать. Однажды Фрюэн спросил, что я сделала бы, узнай, что Ларри разлюбил меня?

– Умерла бы.

Я не умерла только потому, что верю, что в глубине души он все еще любит меня. Но тогда добавила не зря:

– А если бы не умерла, то все равно всю жизнь любила бы его. Освальд, дело не в его любви, а в моей.

Моя любовь родилась тогда и умрет только вместе со мной. Когда мне плохо, когда я понимаю, что Ларри предает меня, что несправедлив, что его чувства вовсе не те, что раньше, меня спасает только мысленное возвращение к ТОМУ Ларри, тому, которого я увидела на сцене впервые. Я знаю, что любовь того Ларри я сумела завоевать и он любит меня по-прежнему, а «Еще укол!» скомандовал не тот Ларри. Найти бы еще способ пробиться к прежнему…