Текст книги "Сад камней"

– Ты чего? – удивилась Кира, оборачиваясь к нему.

– Ты точно уверена, что мы ищем именно марки?

– Что ж еще?

– Может, вот это?

Он открыл дверь нараспашку, позволяя Кире заглянуть внутрь.

За дверью скрывался деловой кабинет, просторный, оформленный в темных древесных тонах. Похоже, здесь работал мужчина – Константин Шереметьев, кто же еще! Массивная дубовая мебель, резные кресла, персидский ковер на полу… А еще – целая коллекция картин с певчими птицами на стенах.

Илья был прав, они нашли то, что искали.

* * *

Соня ничего не знала. Она к этому привыкла: порхала, как бабочка, из салона красоты на йогу, с йоги – в школу акварелей, потом – на массаж. В ее жизни все было хорошо, она не привыкла напрягаться, ей казалось, что ничего не изменилось.

С каждым днем Антону было все сложнее это выносить. Иногда ему хотелось схватить эту тупую куклу за плечи, тряхнуть изо всех сил, наорать на нее, сделать что угодно, лишь бы убрать это выражение блаженного самодовольства с ее исчерченного пластическими операциями личика.

Однако он сдерживался. Соня была связующим звеном между ним и наследством Шереметьева. Она, конечно, никуда не делась бы, кишка тонка. Но сейчас даже скандалы не пошли бы им на пользу, нужно было сохранять видимость идеальной семьи, которую незаслуженно обидел безумный старик.

Поэтому в дни, когда становилось совсем уж тяжело, он спешил к Виктору. Его непробиваемое спокойствие помогало расставить все на свои места.

Вот и сейчас он выглядел так, будто ничего особенного не происходило.

– Что, адвокаты только мне сказали, что дела наши плохи? – вспылил Антон.

– Нет, я с ними тоже говорил. Еще не все потеряно, и есть смысл посудиться. Но вообще, перед Шереметьевым нужно снять шляпу, он все просчитал мастерски.

– Да в задницу эту шляпу ему засунуть!

– Думаю, на нынешнем этапе существования ему уже все равно, – усмехнулся Виктор. – Мне следовало догадаться, что так будет – после того, что он сделал с моим отцом. Но я понадеялся, что годы и болезни его усмирили, и в этом моя ошибка. Ничего, будем исправлять. Шереметьев уже сделал все, что мог, и все дальнейшие ходы за нами.

– Я это не первый раз слышу, – заметил Антон, нервно раскуривая сигарету.

– Да, а еще ты знаешь, в чем я вижу путь к победе.

– Не мешало бы еще сообщить, когда ты на этот путь ступишь! Девка въехала в виллу Шереметьева, живет там, закрылась в панцире, как улитка, и все! Ты оставил ее в покое.

– За языком следи.

Виктор не повышал голос, не угрожал, и все же мелькнуло в его взгляде что-то такое, от чего Антону сразу же захотелось проглотить собственную сигарету.

– Ладно, извини, погорячился, – буркнул он. – Но и ты хорош: оставил ее в покое и все! Какой смысл сосредотачиваться на судах, если нам там мало что светит?

– Мало, но именно поэтому весь мир и должен верить, что мы сосредоточились на судах. Что же до судьбы этой наследницы, то там все идет полным ходом, можешь не дергаться. Все уже началось, Тоха, и скоро с ней будет покончено. Нужные люди возле дома.

* * *

1992 год.

Костя знал, что будет тяжело, но не подозревал, что настолько. Хотя чему удивляться? Трясло всю страну, и общая атмосфера настороженности и растерянности здесь лишь усиливалась. Колония ведь никогда не была парком развлечений!

Таня была против этой поездки. Она говорила, что это дорого, долго, опасно… и, пожалуй, во всем была права. Ему не следовало вот так срываться и мчать сюда, но иначе он не мог. Дело было даже не в письмах, которые он получал из колонии: тут Валерка Солодов как раз был верен себе и ни на что не жаловался. Однако у самого Кости на душе было неспокойно, он чувствовал, что затянул с визитом. Больше года прошло, а иначе не получалось: слишком многое произошло за эти месяцы. У него появились свои проблемы, которыми, впрочем, он не собирался грузить друга. Бизнес, Таня, маленькая Соня – со всем этим он разберется сам, он не хотел даже упоминать о них в серых стенах колонии.

За этот год Валерка сильно сдал. Заключение плохо влияло на него, каждый месяц, казалось, отнимал год жизни. А теперь он и вовсе напоминал тень того, кем был когда-то. Бледный, истощенный, он двигался медленно и неуклюже, и любая попытка заговорить могла привести к долгому приступу сухого, рвущего грудь кашля.

– Что, хорош? – криво усмехнулся Валера. – Можешь не говорить, у тебя все на лице написано.

– Прости…

– Пустое. Что сделано, то сделано.

Он не стал продолжать, но ему было и не нужно. Костя и так понимал, что он хочет сказать, что гложет его в эти дни.

Если бы все можно было переиграть, Валерка не согласился бы на их план и не подписал бы то признание.

– Просьба у меня есть, – задумчиво произнес Солодов. – Может, она должна была появиться раньше, да только дошел я до нее сейчас.

– Все, что угодно!

– Ну, все, что угодно не получится, а то б я здесь не сидел. Но кое-что ты сделать можешь. Помнишь, когда все это завертелось, я говорил, что один? Я верил себе. Я верил, что я один, мне не перед кем нести ответственность.

– Я помню.

– Дурак я был потому что. «Один» для меня означало «не женат». Вроде как у Андрюхи семья есть – все, он не один. А я просто встречался с девочкой, миленькой, но я думал, что у нас ничего серьезного. Я не сомневался, что мы вместе, пока это несложно и хорошо. Надоест – разбежимся, всего-то делов. Она из нормальной семьи, сама неплохая, и я думал, что не люблю ее.

– Что-то изменилось? – тихо спросил Костя.

Он никогда не забывал о том, что, согласившись на тот план, разрушил жизнь друга. А теперь оказалось, что он отнял у Валеры больше, чем предполагал.

– Да, говорю же, тут все меняется. Я о ней думаю… Должен забывать, а думаю все больше. Как там она? Нашла кого, не нашла? Знаешь, когда пошла эта тема с арестом, я ее сам оттолкнул, сам прогнал.

– Ты сказал ей, что будет?

– Не сказал, но она точно узнала, у нас хватало общих знакомых. Она была достаточно романтична, чтобы ждать меня, а мне это было не нужно – сколько лет ждать! Не хватало еще ее за собой в болото тащить… Я и сейчас не хочу. Если у нее уже семья есть и другая жизнь, я пойму, ты не подумай, я ни на что не претендую. Но мне нужно кое-что сказать ей…

– Так зачем тебе я?

– Я не знаю, куда писать! – невесело рассмеялся Валера. – Отпуская ее, я думал, что отпускаю навсегда. Я не знаю, куда она ушла, у меня нет ни адреса, ничего… Она, может, и не в Москве уже!

– Ты хочешь, чтобы я нашел для тебя ее адрес?

– Нет, так легко ты не отделаешься… Если я просто напишу ей и она увидит письмо из колонии, она его порвет, не читая, я ее знаю. Я напишу письмо для нее и пошлю тебе, а тебе нужно будет найти ее, отдать это письмо и убедить ее прочитать…

Валера запнулся, поддавшись очередному приступу кашля. Он прикрыл лицо рукой, а потом быстро убрал ее, но Костя все равно заметил капли крови, оставшиеся на его коже.

– Врачи знают, что с тобой творится? – нахмурился он.

– Конечно, у нас же тут санаторий, мне каждый день наливают чай, дают печеньку и укладывают в теплую кроватку!

– Валер, я серьезно…

– А тебе не понравится то, что происходит тут серьезно, – помрачнел Солодов. – Думаешь, у меня единичный случай и мне положено особое внимание? Да черта с два! Тут сложнее найти того, кто так не перхает. Но это ничего, я выдержу… Я говорил с адвокатом, у меня есть все шансы выйти раньше срока. Ты сделай так, чтобы мне было, к кому выходить!

– Ты и сам сказал, что у нее может быть новая жизнь, – напомнил Костя.

– Может, но мне нужно не гадать, а знать наверняка. Если она уже забыла меня, глупость я не сделаю, не переживай. Оставлю ее в покое и все. Но если я не ошибся в ней… Короче, найди ее. Скажи, что я наболтал ерунды, что она нужна мне… Я только на тебя и могу рассчитывать. Интересно, Андрюха хоть помнит обо мне?

– Он помнит, и он хотел приехать, просто не смог: Карина опять беременна, и…

– Хватит, – прервал его Валера. – Врешь ты обычно неплохо, но мы оба слишком хорошо знаем Андрея, и это не прокатит. Для него я – лох, который добровольно себе хребет сломал. Пускай так, я даже не берусь сказать, что он не прав. Но я еще намерен выбраться! Жди письмо для нее, оно будет скоро.

Взгляд Солодова, нездоровый, лихорадочный, завораживал. Косте даже казалось, что перед ним сидит не его старый друг, а незнакомец, который, возможно, и не зря оказался взаперти. За такие мысли ему было стыдно, однако избавиться от них он не мог.

Визит был недолгим – куда короче, чем путешествие сюда. Каждая минута в этих холодных сырых стенах превращалась в пытку, и Костя не представлял, как здесь живут годами. Не живут, пожалуй, а выживают! И сделать вдох полной грудью он смог, только оказавшись за воротами.

Но именно поэтому он должен был исполнить просьбу Солодова, сделать хоть что-то, чтобы не чувствовать себя предателем. А сделать будет непросто – найти иголку в стоге сена! В письме наверняка будут какие-то детали, но они дадут не так уж много – с учетом того, что творится сейчас в стране. Плевать. Солодов не ошибся, Андрей действительно отстранился от всего, сделал вид, что не было в их прошлом никакой темной истории.

Значит, Косте предстояло исправлять ошибки за них обоих.

* * *

Кире не пришлось долго гадать, на что именно указывал им Шереметьев. На письменном столе стоял роскошный канцелярский набор из малахита и меди.

Малахит – камень потрясающе красивый, с ним мало что сравнится. Его узор неповторим: кольца и спирали, линии и волны, и все это – в бесконечном разнообразии оттенков зеленого. Настоящий малахит встретить не так уж просто, чаще на рынке попадаются искусственные камни. А ее дед терпеть не мог подделки, поэтому малахита в их доме не было, и этого камня Кира касалась впервые.

Даже Илья, далекий от ее увлечения камнями, был впечатлен.

– Знаешь, я почти пожалел о том, что пообещал тебе ничего не красть, – фыркнул он.

– Ты что, всерьез собираешься сдержать свое слово?

– Так, а вот это уже обидно…

– Ладно, извини, будем считать, что я тебе верю. Да и не это сейчас важно… Думаю, ты правильно определил комнату.

Малахитовый набор объединял в себе подставку для ручки и канцелярских принадлежностей, пресс для бумаги, нож в чехле и шкатулку для корреспонденции. Именно она и интересовала Киру, потому что в ней лежало единственное письмо в старом конверте – снова без единой надписи на нем.

Она надеялась, что это очередное послание от Шереметьева, но напрасно. Письмо оказалось написано совсем другим почерком, дешевыми чернилами, выцветшими от времени, да еще и на обрывке школьной тетради в клеточку. Письмо занимало несколько листов, однако начало Шереметьев им не оставил, пришлось читать с середины абзаца.

«Душа моя, я не устану просить у тебя прощения, потому что только мы с тобой знаем, как все было. Я не хотел, чтобы ты плакала, но в тот момент я знал, что ты заплачешь. Я тебя хорошо знаю. Мне нужно было, чтобы ты перестала любить меня, чтобы даже ненавидела. Веришь или нет, но это было для тебя, чтобы ты справилась. Я принял решение насчет своей жизни, невольно затронув твою. Мне казалось, что этим я отдаю тебе долг, помогаю быстрее забыть меня.

Получилось у меня или нет – я не знаю. Возможно, получилось, и теперь я совсем чужой тебе. Если так, то я наказал сам себя. Здесь время идет очень долго, многие ценности меняют свое значение, и сокровищем остаются только письма.

А мне мало кто пишет, родная, и это – лучшая оценка всего, чем и кем я был раньше. Только Костя, но письма от друга – не то, что спасает здесь в худшие дни. Знаю, что я прошу у тебя очень много, даже больше, чем я заслуживаю. Но, возможно, ты найдешь в себе силы простить меня и написать хотя бы пару строк.

Если ты захочешь, Костя расскажет тебе, как это сделать. Этот человек – единственный, кого я могу назвать другом. Доверяй ему, родная моя, как доверяла бы мне, и даже больше, чем мне, потому что он честнее и мудрее меня. Только Костя связывает меня со свободой. Есть и другие люди, которые говорят, что я важен для них, но это как раз ложь. То время, что я провел здесь, позволило мне понять, кто есть кто. Если еще не слишком поздно, знай: я раскаиваюсь, но только в том, что обидел тебя. Больше мне раскаиваться не в чем, я не делал того, что мне приписывают, и даже мое прошлое признание значит не так уж много…».

На этом письмо обрывалось, не позволяя им узнать имя того, кто его написал. Кира читала не вслух, но когда Илья заглянул через ее плечо, она не стала убирать письмо, позволив и ему взглянуть на бледные строки.

Письмо ничего не объясняло. Оно ничего не доказывало. Оно вообще не имело к ним отношения!

– Чертовщина какая-то, – проворчала Кира.

– Может быть, но это чертовщина из тюрьмы.

– Откуда ты знаешь? Ты что, сидел?

– Нет, и надеюсь избежать этой печальной участи, – отозвался Илья. – Но я за свою жизнь видел достаточно писем оттуда, да и некоторые слова того, кто это писал, указывают… А еще я подозреваю, что «Костя», на которого тут ссылаются, – это твой благодетель, господин Шереметьев собственной персоной.

– Так себе из него благодетель! Похоже, он должен был передать это письмо кому-то… Но он не передал.

– Или письмо ему вернули.

У Киры появилась догадка насчет того, как это письмо может быть связано с ней. Дикая, на первый взгляд – невероятная, но все равно допустимая. Ей не хотелось верить, что такое возможно, однако это многое бы объяснило.

«Еще слишком рано делать выводы, – убеждала себя Кира. – Нужно узнать побольше… Такого просто не может быть!»

Она не собиралась делиться этой догадкой с Ильей, он все равно оставался чужим человеком. Да он и не ждал от нее откровений, продолжая осматривать малахитовый набор.

– Так, а это что такое? – спросил Илья. – Я, конечно, не эксперт по канцелярским безделушкам, но такого здесь быть не должно.

Он достал из высокой подставки для карандашей зажигалку, а следом за ней – карманные часы на цепочке. Да уж, не на каждом письменном столе такое встретишь! И вряд ли Шереметьев оставил их здесь случайно. Свою последнюю игру он продумал до мелочей…

– Не должно, – подтвердила Кира. – Но при этом все равно должно. Думаю, это следующая подсказка для нас.

* * *

Он знал, что будет дальше.

Он знал, что почувствует в этот момент.

Но даже знание не спасало, и не чувствовать не получалось. Когда его снова затягивало проклятье замкнутого круга, он забывал обо всем на свете. Был только этот момент, в котором он застрял, как в болоте, не на дни даже – на века.

Дым и жар полыхающих домов. Крики и детский плач. Где-то вдалеке – выстрелы и рев двигателей. Песок, и глаза слезятся, но работать нужно, и он работает, а потом все вдруг меняется. Мир – на хаос, и вот он уже лежит на земле, а его лицо, руки и грудь заливает раскаленная кровь.

Чужая кровь.

Медленно, как во сне, он поднимается и видит то, что осталось от человека, который всего мгновение назад был живым. Он кричит – когда кричать уже поздно…

Илья резко поднялся на кровати, хотя это отозвалось острой болью в заживающих ранах. Он часто дышал, его кожу покрывала испарина, а боль и слабость лишь усиливались. Но страх покидал его душу быстро, сменяясь злостью – на самого себя и на весь мир.

Снова этот кошмар – да сколько ж можно уже! Хуже всего то, что он почти преодолел это, почти избавился от тени прошлого. Илья не научился контролировать себя идеально, но взял худшее, что таилось в его душе, под контроль.

Так ему казалось – а потом он прибыл в «Сад камней», и завертелось! Он не знал, в чем дело: в его травме или в том, что этот особняк похож на параллельный мир. Ему было все равно, Илья просто хотел, чтобы это прекратилось.

Так нет же – в ночи, когда ему был особенно необходим здоровый сон, кошмар в очередной раз напомнил о себе.

Илья знал и то, что будет дальше. Сейчас первая волна шока схлынет, но останется горечь, страх перед тем, что было и что он сделал, а теперь еще и боль. Все вместе это не позволит ему уснуть до рассвета, заставляя разглядывать темный потолок.

По крайней мере, так было прошлой ночью и должно было повториться этой, а вышло иначе.

Раздался тихий стук, и до того, как он успел ответить, дверь в его спальню приоткрылась, заливая комнату приглушенным светом. Кира заглянула внутрь и, убедившись, что он не спит, открыла дверь шире, вошла, держа в руках керамическую кружку.

– Мы пропустили церемонию «Можно мне войти» или я чего-то не помню? – буркнул Илья. Он чувствовал себя слишком уставшим, чтобы скандалить.

– Будем считать, что это экстренная ситуация, – отозвалась Кира.

– Сомнительное оправдание для вторжения в мою комнату.

Он не помнил, запирал дверь на ночь или нет. Хотя какая разница? Вряд ли в этом особняке найдется место, куда Кира не сможет получить доступ, старик Шереметьев все просчитал.

– Но я ведь уже здесь. Держи!

Она протянула ему кружку, однако Илья не спешил принимать ее.

– Что это?

– Травяной чай с ромашкой, очень успокаивает.

– Так, стоп. Объясни мне толком, что происходит! С чего бы тебе вдруг являться ко мне посреди ночи и предлагать мне чай?! Ты и днем-то не спешишь это делать!

– Днем – другое, а чай я приготовила специально для тебя, потому что знала, что он тебе нужен.

Илья бросил беглый взгляд на часы у кровати.

– Я похож на человека с привычкой чаевничать в два часа ночи?

– Хотела бы я знать, как выглядит человек с такой привычкой… Нет, если без шуток, я просто знаю, как фигово просыпаться от ночных кошмаров.

Он был настолько удивлен, что, не задумываясь, принял у нее чашку. Горло и правда саднило от крика, за который ему теперь было стыдно.

А Кира не спешила уходить. Она взяла стул, приставленный к письменному столу, и устроилась рядом с кроватью. Вокруг них по-прежнему было темно, свет лился только из открытой двери в коридор. Все это создавало чувство, что они познакомились не пару дней назад, а знают друг друга много лет, и он имеет полное право принять ее помощь.

– Может, объяснишь мне толком, что происходит? – спросил Илья.

Чай оказался приятным, однако расслабляться он все равно не спешил.

– У тебя ночные кошмары, – просто сказала Кира. – Я еще позапрошлой ночью заметила, но не знала, как заговорить об этом.

Дьявол…

– Я не знал, что ты слышишь. Следующей ночью я переберусь в спальню подальше, чтобы не мешать себе.

– Нет, не в этом дело! – поспешила заверить его Кира. – Ты мне не мешаешь. Я… Я просто сочувствую тебе. Когда умер дедушка и мы переехали в Москву, мне тоже часто снились кошмары. Почти каждую ночь… Говорю же, я знаю, что это такое. И в те ночи я очень-очень хотела, чтобы мама подошла ко мне, посидела со мной, сделала какао или что-нибудь еще. Что угодно, лишь бы не быть одной!

– Я ценю твою откровенность, но я…

Однако Кира не позволила ему договорить:

– Я знаю, что тебе это не нужно. Ты не такой, какой я была тогда – или какая я сейчас, что уж там. Ты – взрослый, сильный дядька, которому эта помощь даром не нужна. Но мне хотелось помочь. Поэтому когда я услышала, что кошмар снова вернулся, я пошла на кухню, мне все равно не спалось. Видишь? Мне это нужно больше, чем тебе.

Тут она была не совсем права: здесь, рядом с ней, с теплом чая в руках, страх, оставленный сном, уходил куда быстрее, чем раньше. Илья к такому не привык… Он уже и не помнил, когда кто-то последний раз интересовался, как у него дела. Но Кире, конечно же, знать об этом не полагалось.

– Спасибо, – только и сказал он.

– Вот, так-то лучше! Я не буду спрашивать, что тебя мучает, хотя мне хочется, не скрою. Когда я перебинтовывала тебя, я видела, сколько у тебя шрамов и… какие они… И я знаю, что ты не всегда был вором.

«Я и сейчас не вор» – чуть было не ляпнул Илья, но вовремя прикусил язык.

– Это все давно прошло. Но ты знаешь, что шрамы в песочнице не получают, и ты все равно не боишься меня?

– Нет, – пожала плечами Кира. – Глупо, да? Следовало бы. Нет, не так… Следовало бы сразу вышвырнуть тебя отсюда или сдать, кому надо. А я вместо этого каждый день вру Мирину, когда говорю, что ко мне никто не заходил.

Она действительно его не боялась, Илья чувствовал это. Она была спокойна, разглядывала его сине-голубыми глазами, верила ему… Сейчас, после кошмара, эта неожиданная забота значила для него куда больше, чем должна была. Хотелось не просто сидеть здесь, а протянуть к ней руку, коснуться ее, сказать что-то важное – и не быть тем, кем он уже стал.

Но на это не осталось времени. Они оба вздрогнули, когда по всему дому пролетел мелодичный звуковой сигнал.

– Что это, опять сигнализация? – нахмурился Илья.

– Да нет, сигнализация тут воет гораздо противней. Я бы решила, что мне мерещится, но раз ты это слышал, так и есть… Это в дверь позвонили!

Спустя минуту звонок повторился, словно желая подтвердить, что никакой ошибки не было. Кто-то действительно пришел к усадьбе, затерянной среди лесов, в два часа ночи и теперь настойчиво требовал его пустить.