Текст книги "Хочу женщину в Ницце"

– Есть конкретный пример или это так, общие рассуждения?

– Ну как же я, да без примера.

Мои слова вызвали у девушки сдержанную улыбку.

– Ну, вот, допустим, такие события, – продолжил я, немного подумав. – Башкирцева скончалась в Париже от чахотки в 1884 году, не дожив до двадцати четырех лет. Тремя годами раньше та же болезнь в Бонне уносит жизнь приехавшей туда на учебу шестнадцатилетней Варвары, единственной дочери фон Дервиза, обещавшей стать знаменитой пианисткой. Петр Григорьевич решает похоронить дочь в России, но, увидев на вокзале цинковый гроб с ее телом, умирает от разрыва сердца. После его смерти «Шато Вальроз» перестает интересовать кого-либо из родственников Дервиза. Его жена возвращается в Москву, где открывает свою частную школу и разрешает всем девочкам из неимущих московских семей по имени Варвара учиться в ней бесплатно. Между прочим, поэтесса Марина Цветаева училась именно в этой школе и посвятила свой первый поэтический сборник памяти Башкирцевой, которую она, как и вы, просто боготворила. Последний раз в «Шато Вальроз» громко играла музыка и запускались фейерверки в марте 1881 года во время посещения дворца великим князем Николаем Николаевичем. В марте того же года, кстати сказать, в Петербурге был убит русский царь-освободитель Александр II. Его единственным желанием на протяжении последних лет жизни было оставить царский трон своему наследнику, второму сыну Александру, а самому уехать на покой в Ниццу с любимой женщиной, морганатической женой княжной Долгоруковой-Юрьевской. Почему именно в Ниццу? Легко догадаться. Во-первых, Александру очень нравился здешний климат, но скорее всего, потому, что в этом месте умер его любимый старший сын Николай, необыкновенный мальчик, пожалуй, самый талантливый из всех Романовых. Кстати, Николай умер тоже молодым, в возрасте 22 лет и тоже от туберкулеза, правда, было это в 1865 году. Жена же Александра II, княгиня Юрьевская после смерти мужа все-таки перебралась сюда с тремя их детьми из Петербурга. Здесь она и прожила всю оставшуюся жизнь на одной и той же, довольно скромной вилле на бульваре Дюбушаж, 10. Вилла эта до сих пор называется «Жорж». Связи никакой, но все равно почему-то неизменно возникают ассоциации с любимым дядюшкой Марии Башкирцевой, порядком начудившего как в России, так и в Ницце, увлекавшегося авантюрными романами и не брезговавшего местными проститутками. А коль скоро часовня в память цесаревича Николая построена тем же русским архитектором, что сделал проект «Шато Вальроз», и из того же материала, у меня возникает предположение, что если бы не трагическая смерть Александра II, павшего от рук террориста, именно «Шато Вальроз» стал бы постоянным местом жительства отставного русского императора! И не пошел бы этот прекрасный дворец гулять по рукам безликих русских банкиров и боливийского богача, а, значит, и университета вашего могло бы здесь и не быть! Хотя при чем тут сослагательное наклонение? Совсем недавно я получил от друзей из Москвы газету со статьей Владлена Сироткина, профессора российской Дипломатической Академии, утверждающего, что и «Шато Вальроз», и дворец «Бельведер» в Ницце согласно купчим разных лет без сомнения могут быть отнесены к собственности российского государства.

– Что же, смелое заявление! Я обязательно поделюсь этим с папой ради прикола, вот он посмеется. Он любитель исторических парадоксов!

– Я считаю, вполне логичное и исторически обоснованное, согласны?

– Предположим, но зачем такой восторг?

– Наверное, вы сумели задеть самолюбие «нового русского», каковым вы меня считаете. Вот, я и попробовал вас немножко подразнить.

– Ну и как считаете, вам это удалось?

– Мы на минуту замолчали, не глядя друг на друга, после чего я тихо сказал:

– Извините, я не ищу здесь собеседников или оппонентов, чтобы скрасить свое одиночество, и поверьте, мне вполне комфортно в собственном обществе! Во всяком случае, спасибо за такой интерес и внимание.

Девушка опять попыталась мне что-то возразить или, возможно, задать очередной вопрос, но я решительно поднялся. Мартин, уловив моё настроение, тоже с готовностью вскочил и бодро засеменил к лестнице. Мы с собакой уже приближались к воротам главного входа по авеню «Вальроз», когда девушка, стуча колесами велосипеда по каменным ступеням, догнала нас и, немного волнуясь, спросила:

– Простите, а если мне вдруг понадобится обратиться за какой-нибудь исторической справкой, можно, я вам позвоню»?

«Долго решалась, если только сейчас догнала нас», – не без удовольствия отметил я про себя.

На сей раз Мартин не обратил на нашу вынужденную собеседницу никакого внимания. Набегавшись по влажной траве, он превратился из шелковистой смешной игрушки в крысёнка на тоненьких грязных ножках с мокрыми висячими усами. Он дрожал всем телом и был таким беспомощным, что, глядя на него, хотелось плакать от жалости. Я перевел взгляд с собаки на девушку и теперь уже более пристально оглядел ее. Роста она была невысокого, а бесформенный крупной вязки свитер, болтавшийся на худых плечах, лишал меня возможности хотя бы попытаться оценить её фигуру. Лицо её, казалось, никогда не знало косметики. «Да, – с грустью подумал я, – они стоят друг друга – мой пёс и французская студентка, вид жалкий, но всегда добьются, чего хотят»!

– Не вижу препятствий, позвоните, если будет необходимость, – ответил я, с трудом пытаясь говорить безразличным тоном. Я вынул из нагрудного кармана куртки свою яркую визитку и протянул ей.

Девушка, удерживая одной рукой велосипед, взяла карточку другой так неловко, что книга, которую она совсем недавно внимательно изучала, выскользнула и упала на мокрый асфальт обложкой вверх. Я нагнулся и поднял ее, страницы намокли, но почти не испачкались. Я открыл её наугад. Фраза в конце страницы была подчеркнута карандашом, и я прочел: «Человек с богатым воображением делает построение с помощью пластических форм. Жизнь охватывает, опьяняет его, поэтому он нигде не скучает».

– Интересная мысль, – сказал я девушке и, протянув книгу, указал на подчеркнутую строчку.

Девушка улыбнулась белозубой улыбкой. «Ну, хоть зубы хорошие», – подумал я про себя.

– Так вас зовут Денис? – произнесла она мое имя, нарочито растягивая «н» больше, чем нужно.

– Да, – бросил я вполоборота, поскольку Мартин уже убежал далеко вперед.

– А меня…

Девушку звали то ли Сара, то ли Клара, я толком не расслышал её последних слов, а переспрашивать не стал. Мне это было совсем не важно….

Обедали мы скромно в маленьком придорожном кафе в Нижнем Симьезе. Я сидел на высоком стуле у барной стойки и ел овощной суп «минестроне». Мартин суетился у моих ног, время от времени получая кусочки отварной куриной грудки, которую по моей просьбе принес гарсон. Стена, в которую упиралась барная стойка, была сплошь оклеена объявлениями. Я бросил беглый взгляд на это разноцветное конфетти желаний и невольно улыбнулся, когда прочел наугад одно из них: «Студентка из России ищет работу: уборка, глажка, готовка». Её телефон был мне ни к чему, поскольку я был вполне доволен работой выносящей мне мозг Лейлы. Солнце клонилось к закату, радужно освещая помещение кафе через изящные витражные окна. Становилось даже чуть жарко от тепла, исходящего от кухни. Меня стало клонить в сон, а Мартин, пресытившись куриной грудкой и согревшись в моих ногах, дремал уже давно, шевеля во сне ушами и подрагивая лапками. Пора было возвращаться к себе в Вильфранш.

Когда Мартин запрыгнул на кожаный диван в моём кабинете и стал скрести лапками мой плед, в комнате было совсем темно, и ветер, влетая легкими порывами в распахнутое окно, шевелил занавеску. На небе уже слабо светили звезды. Пёс энергично лизал мне пальцы на ногах, но дремотное состояние меня не покидало. С улицы веяло теплом и букетом запахов ласкового московского мая. Зазвонил телефон. Ежедневно, ровно в семь вечера, если до этого времени я сам этого не делал, из Москвы звонила бабушка, чтобы справиться о моих делах. Родители моего отца были ещё в полном здравии и не понимали, зачем мне нужно жить на чужбине, когда в России теперь и так всё есть. Мне же не удавалось убедить стариков, что осень и зиму им было бы полезнее проводить со мной на Лазурном берегу, в тепле и дыша морским воздухом. Но незнакомый мир их пугал, для них здесь была чужая земля. Я был не склонен осуждать дорогих мне стариков за их заблуждения. Что поделаешь, если они до сих пор живут прошлым, а по телеку смотрят только канал «Культура». Я с чувством вины снял трубку, но, к своему удивлению, бабушкиного голоса не услышал. Незнакомый женский голос произнёс моё имя, и я не сразу понял, что это был тот самый рыжий «пуделёк». Я надеялся, что вспомню имя девушки, но потуги были напрасны. Она же называла меня по имени так просто и так часто, словно мы были знакомы уже много лет. Я растерялся, причем настолько, что сразу признался, что вечер у меня свободен, и я не возражаю, если она сейчас заедет к нам ненадолго, хотя осознавал, что еще не нагулял аппетита к общению и не испытывал тяги к чему-то большему.

– Как ко мне лучше подъехать? Откуда? А, из центра? Со стороны вокзала? Тогда лучше не вдоль берега, а сразу на Mont Alban. Да, да, Rue Barla, затем Corniche Andre de Joly и Moyenne Corniche. Только не промахнись, как только на перевале закончится Ницца, нужно сразу вниз, на Villefranche-sur-Mer мимо теннисных кортов, потом налево на авеню du Soleil d’or. Моя стоянка напротив виллы «Yildiz».

Я положил трубку.

– Ну, вот, Мартин, твоя новая подружка уже едет к нам, – сказал я, почти осязая, как тягостное сознание малодушия снова овладело моим полусонным настроением.

В голову ударил разговор с Лейлой. Что теперь мне сказать соседям, охране? Я ведь даже не знал, кто она такая! Студентка? С рюкзаком через плечо и в джинсовых шароварах?! Лейла меня точно сожрёт!

Телефон зазвонил вновь, и я вздрогнул. На сей раз это действительно был звонок из Москвы.

– Это я, бабуль, извини, забыл. Да, у нас всё хорошо, я тебе обязательно завтра пораньше сам позвоню. Дед, надеюсь, здоров? Мучается давлением? Снег идет? Скользко? Ну, будьте осторожнее. Пока!

Я стоял в темной комнате у стола с телефонной трубкой в руках. Ветерок из распахнутого окна становился все свежее. Мыс Ферра зажег свои огни и стал похож на пароход, уходящий в ночное плавание. Я включил свет в кабинете и, надев джинсы с рубашкой, произнес вслух: «Черт бы её побрал»! Мартин, видимо, тоже был недоволен и, как будто поняв моё беспокойство, нервно подергивал головой. Я расположился в холле и минут через десять увидел, как возле дома припарковался новенький белый внедорожник «БМВ». Из машины появилась копна уже знакомых золотистых волос, потом худая фигурка в бесформенном свитере и просторных джинсах.

– Вот и наша гостья, – сказал я Мартину, – а ведь могла бы и принарядиться…

Она не скрывала своего любопытства и не чувствовала себя скованно, что, я полагал, должно быть свойственно всем молоденьким девушкам, впервые пришедшим в дом малознакомого молодого мужчины. Не спрашивая разрешения, она подошла к журнальному столику и взяла книгу со множеством моих карандашных пометок на полях, которая была раскрыта где-то на середине. Девушка быстро пролистала страницы, испещренные планами и диаграммами, и оторопело посмотрела на меня. Вся пышная копна её вьющихся волос рассыпалась по плечам. Она закрыла книгу, хотя об этом я ее не просил, и вслух прочла её название: «L’Armee Romaine sous le haut-Empire» («Римская армия эпохи ранней Империи»). Её брови многозначительно поднялись вверх, отчего серо-голубые глаза стали круглыми, как у совёнка. Молча, с книгой в руках и уверенной походкой она проследовала в мой кабинет, дверь в который была распахнута и где при зашторенных гардинах почти постоянно горел свет. Я не стал кричать ей вслед традиционное в таких случаях «Чувствуйте себя как дома», поскольку, похоже, в этом не было никакой необходимости. Внимательно оглядев все книжные завалы и висевшие на стенах гравюры Пиранези на тему Vedute di Roma, а также бросив недоуменный взгляд на разбросанные по комнате вещи, она вернулась в гостиную. Вместе с ней из кабинета выбежал и мой пес, волоча по полу непонятно по какой причине не замеченный Лейлой не первой свежести носок. Я уже держал в руке кофейник и жестом дал понять гостье, что приглашаю её попить кофе. Она положила книгу на место и сказала:

– Поразительно, как у мужчин все одинаково! У моего папы в кабинете такой же «творческий», как он выражается, беспорядок.

Она оглядела гостиную еще раз.

– Обалдеть, сколько фильмов, – искренне поразилась гостья, глядя на большой встроенный шкаф, заполненный дисками. – Любишь кино? – бросила она через плечо, не поворачиваясь и наклонив голову набок, рассматривая названия.

– Не фанат, просто много свободного времени.

– Завидую, у меня все наоборот, но кино – моя страсть.

Она взяла первый попавшийся под руку диск и, улыбнувшись, показала мне его обложку с крупным планом Рассела Кроу с мечом в руке.

– Я недавно тоже смотрела «Гладиатор». Вообще-то я не очень люблю историческую тематику, но эту картину посмотрела действительно с удовольствием. Потрясающие сцены! А тебе как?

Я втайне порадовался, что у нее в руках оказался именно этот диск, а не «Калигула» Тинто Брасса, который стоял рядом, и признался:

– Конечно, смотрел, и не один раз.

Она обрадовано спросила:

Значит, понравился?

– Фильм не может не нравится. Он зрелищный и музыка прекрасна, и актеры, особенно Конни Нильсен.

– А кто это? – спросила она, и, вспомнив, сама же ответила, – ах, да, там, по-моему, только одна женская роль.

– Да, она в роли Луциллы. С тех пор, как она появилась в «Адвокате дьявола», я стараюсь найти все фильмы с её участием. Именно так, покупаю DVD, не воспринимаю компьютер.

– Ну, конечно, независимо от жанра на экране мужчины в первую очередь обращают внимание на сексапильных женщин!

Мне показалось, что студентка хотела меня поддеть.

– Да причем тут это, – воскликнул я, – просто я убежден, что выбор Конни Нильсен на эту роль идеален, он более соответствует историческому образу красавицы Луциллы, дочери императора Марка Аврелия, и небезызвестной распутницы Фаустины-младшей, чем великая Софи Лорен, когда-то сыгравшая Луциллу в «Падении Римской империи».

Я замолчал и, разлив кофе по чашкам, открыл дверцу холодильника, чтобы найти что-нибудь подходящее к столу.

– Не надо, не ищи. Я ничего не хочу, недавно обедала, – сказала студентка, и я понял, что она окончательно перешла на «ты».

– Зато я хочу, да и вон тот, что крутится у меня в ногах, тоже не откажется, того и гляди сожрет мой носок.

Девушка улыбнулась, вновь блеснув ровными белыми зубами.

– А больше о фильме тебе нечего сказать? У тебя в кабинете я видела старинные гравюры и книги. Создается впечатление, что тема Древнего Рима – это часть твоей жизни.

– Что вы, я не знаю древнегреческого, и латынь хромает у меня на обе ноги. Скорее эта тема была интересна моему отцу. Это был его кабинет. А мне?.. Да, интересна, однако мне кажется, что как оригинальные гравюры Пиранези, так и их копии французских авторов начала прошлого столетия, да и вообще вся тема Древнего Рима вряд ли сегодня кого-то серьезно волнует, кроме специалистов. Историки люди занудные, зацикленные на прошлом. Не зря моя мама их терпеть не могла. А для женщин так вообще история скучна, за редким исключением, впрочем.

– Женщины разные бывают. Кстати, я ведь только наполовину француженка, мой папа итальянец, да ещё с примесью венгерской крови. Он, между прочим, тоже большой знаток древностей.

– Я в данном случае имею в виду людей нашего поколения, где-то до 30 лет.

– Представь, меня эта тема привлекает. Я готова терпеть людей занудных, лишь бы они были интересны мне.

– «Paroles, paroles, paroles», – пропел я со смехом. – Сама же только что сказала, что не очень любишь исторические фильмы.

– Я имела в виду, что часто не «схватываю» их сюжетную линию. Наверное, я слишком поверхностно знаю историю, чтобы сопереживать. Хотя сюжет «Гладиатора» особо не обременен историческими деталями, мне так и не стало ясно, почему герой фильма этот Максимус, который вроде был главным генералом в армии императора Марка Аврелия, возвращаясь к себе на родину в Испанию, где жила его семья, вдруг потом оказался в рабстве? Его, больного, перевезли из Испании в другую провинцию Римской империи и там продали в гладиаторы. Странно как-то, не находишь?

– Что ж, – я невольно широко улыбнулся в ответ на ее лукавый взгляд, – признаться, и меня не покидает ощущение, что нас, зрителей, немного ввели в заблуждение. То ли сценарист что-то напутал, то ли в фильме ланиста Прокуло преступил римский закон. Действительно, по существующему тогда закону никто, в том числе и император, не имел права обращать свободнорожденного гражданина в рабство. Казнить могли, выслать на поселение тоже, но насильно обратить в рабство не было позволено никому, за исключением случая, когда свободный гражданин, вступая в сговор с заинтересованным лицом, сам продавал себя в рабство. Вот только тогда по постановлению Адриана этот человек и должен был остаться в этом статусе. Разумеется, если римлянин решением суда получал пожизненный срок, тем самым он терял статус гражданина, превращаясь в так называемого «раба кары».

– Получается, Максимуса насильно обратили в рабство?

Совершенно верно, словно это вовсе и не древний Рим, а какое-то средневековье, когда пираты в Средиземном море воровали людей, например, в Испании и вывозили на продажу в рабство в Алжир. Но в Древнем Риме согласно закону, именно, закону Фабия о плагии, каждого, кто смел заключать в оковы, прятать, а также продавать свободнорожденного римского гражданина в рабство, преследовали. В наказание за содеянное тем же законом предусматривался штраф в размере ста тысяч сестерций, а это была более чем значительная сумма.

– Но могло же случиться так, что практика применения этого закона была недоработана.

– Не думаю. Этот закон очень древний, к тому же в Дигестах Юстиниана до нас дошел трактат известного юриста Ульпиана времен правления того же Коммода и Севера под названием «Об обязанностях проконсула». Это было не столько юридическое сочинение, сколько административная инструкция для магистратов всех провинций, входящих в состав Римской империи. Так вот, в девятой книге этого трактата он дал подробное разъяснение к применению закона Фабия о плагии.

– А что означает этот термин? – тихо поинтересовалась девушка.

– Плагий – это и есть похищение свободных людей с целью продажи их в рабство. Вот и получается, что по сюжету фильма ланиста Проксимо незаконно всего лишь за одну тысячу сестерций купил самого Максимуса, да в придачу к нему еще и темнокожего охотника, который был тоже, по-видимому, свободным человеком. Если бы только в тот момент кто-либо из свободных граждан подал иск о возвращении свободы такому рабу, то Проксимо вместе с лицом, продавшем их ему, сразу бы оказался в тюрьме, если бы, конечно, не выплатил огромный штраф. Как ни удивительно, авторы фильма этот момент обошли молчанием, и поэтому полное искажение римских реалий стало странным, необъяснимым с научной точки зрения, вводящим в заблуждение краеугольным камнем сюжета. Удивительно, но Максимуса даже к концу фильма, когда он сам признается, что он, кого зовут гладиатор по кличке «Испанец», и есть любимец Марка Аврелия, тот самый знаменитый генерал Максимус, жители Рима все равно продолжают называть рабом.

– Конечно, то, что ты говоришь, это бесспорно важно, но все равно фильм сделан классно, а вот «Падение Римской империи» для меня был просто скучен, – призналась девушка.

– Пожалуй, соглашусь с тобой. Правда, понимать-то в этих фильмах особенно нечего, поскольку Голливуд прежде всего ставит перед собой задачу не столько донесения исторической правды, сколько зрелищную, чтобы народ валил в кинотеатры. Этой цели американцам удалось достичь ещё пятьдесят лет назад, ну, а сейчас тем более. А тема, заметь, одна и та же. События точь-в-точь совпадают по времени, только сценарии обоих фильмов чуть отличаются и вполне соответствуют своим названиям. А, между тем, кроме известных имен Марка Аврелия, Луциллы и Коммода ничего исторического в фильмах просто нет, всё надумано.

– Как это? Разве Марка Аврелия не убили? Разве римляне не воевали с германцами, гладиаторы не так сражались в Колизее?

– Всё вроде бы так, да не так! Марка Аврелия, конечно, никто не убивал, Коммод правил Римом целых 12 лет, а не полгода! Вот, Луцилла, пожалуй, действительно унаследовала ум от отца, а красоту от матери, если верить древним историкам. Но судьба ее трагична, Коммод впоследствии её всё-таки казнил – умертвил на острове Капри, и было за что! Историки полагают, что, если бы не заговор Луциллы, то, наверное, Коммод не стал бы таким кровожадным. Слова наемного убийцы Квинтиана, занесшего над Коммодом кинжал: «Смотри, что тебе посылает Сенат!» воздействовали на его и без того неустойчивую психику. Они потрясли молодого императора до такой степени, что он стал мстить всем вокруг, не доверяя уже более никому из своего окружения. Поначалу и Коммод тоже был красивым и добрым молодым человеком. Он был хорошо сложен, у него были светлые вьющиеся волосы и милая улыбка, а вот не в меру выпученные глаза он унаследовал от своей матери Фаустины-младшей, которая страдала базедовой болезнью. Главное – Коммод был левшой, к тому же еще гордился тем, что ему разрешали держать большой щит в правой руке. Для всех остальных в армии это было строго наказуемо по уставу. В фильме Коммод наоборот черноволосый и меч держит только в правой руке. Выходит, создатели фильма либо не читали Диона Кассия, либо им было на это наплевать.

Как всегда, стоило мне оказаться в плену своих мыслей, либо увлечься фантазиями, я становился не в меру рассеянным. Вот и в этот раз я по неосторожности немного пролил горячий кофе на стол и чуть было не ошпарил руку, поэтому помчался на кухню за полотенцем.

– Я так понимаю, твой список опровержений ещё далеко не исчерпан, – насмешливо сказала девушка, когда я вернулся. Она потянула у меня из рук полотенце и ловко вытерла им журнальный столик.

– А как ты думала, в этих фильмах вообще нет римского духа! – сказал я, садясь в кресло, – Обидно. Римом нельзя забавляться на утеху зрителю, историю его нужно уважать, он этого заслуживает. На словах чтят все, а на деле… Императорский Рим – это прежде всего закон. Почему, когда смотришь любой фильм об этом государстве, тебя не покидает ощущение дикости и кровожадности, хотя на самом деле римское общество было царством закона! Ведь существовал Закон о Величии, то есть о всемогуществе государства, а, значит, и его императора. Любой виновный в нечестии по отношению к своим высоким магистратам, не говоря уже об императоре, как действием, так и словом, должен был быть наказан смертью. Даже самые выдающиеся в истории Рима императоры, такие как Антонин Пий, Марк Аврелий, Адриан, Траян всегда настаивали на этом праве, хотя и не думали им воспользоваться. А посему все эти зверские убийства от имени императора были вполне законными. Коль скоро практически все фильмы Голливуда либо о Нероне, либо о Калигуле или Коммоде, то и кровь льется с экрана постоянно. Другое дело, что режиссеры, по всей видимости, не знают об этом законе, так же как и о не менее строгом законе под названием «О святотатствах», запрещающем под страхом смерти в частности справлять нужду возле храма, бросаться в священные статуи камнями, и который довольно часто нарушали так называемые «первые христиане», за что и подвергались наказанию в строгом соответствии с законом. Режиссерам этим, наверное, кажется, что Рим – это царство бесправия и силы. Рим – это не феодальное государство, и войны он вел масштабные. Это тебе не гражданская война в Америке 200 лет назад, когда безграмотные физически слабые и голодные крестьяне с ружьями бегали по полям, стреляя друг в друга, либо коля штыками неприятеля, часто совсем не понимая за что. И когда американцы это показывают, тут все достоверно. А вот, когда Голливуд берется показывать римские события, произошедшие за 17 веков до их гражданской войны, вкладывают многие миллионы долларов в костюмированное шоу под названием «Древний Рим», – это, к сожалению, лишь сказка в стиле фэнтези, мало похожая на правду. Уж если сам Скотт признавался, что уже собрав съемочную группу и приступив к съемкам на Мальте второй части фильма, он только в этот момент узнал, к своему изумлению, что население Рима во 2 веке нашей эры превышало один миллион человек, то я могу себе представить, сколько важных фактов не было учтено в работе над картиной, хотя надо отдать ему должное, этот режиссер создал грандиозное по масштабу кинематографическое творение, разительно отличающееся от таких признанных американских шедевров, как «Quo Vadis», «Клеопатра» и «Бен-Гур».

Кофе почти остыл, и я с удовольствием сделал несколько глотков. Девушка терпеливо ждала, когда я поставлю чашку на место.

– Жаль, если тебе больше нечем меня удивить.

«Что это? – подумал я. – Реальный интерес или девичье кокетство?»

– Отчего же, говорить о недостатках можно до бесконечности, но, может, лучше ты своего отца-любителя истории, побеспокоишь?

– Себе дороже, – раздраженно ответила студентка и бросила на диван полотенце, которое все еще продолжала держать в руке, – он такой сложный, просто ужас, любит, когда я сама во все вникаю, вечно поучает.

– Он сложный, а я, выходит, простой.

– Дело не в этом – мне с тобой легко.

«Интересные дела», – подумал я и нехотя промямлил:

– Высказать свое мнение мне несложно, но наверняка, тебя будет раздражать мое профессиональное занудство.

– Отчего вдруг такая апатия, – искренне удивилась студентка, – и при чем тут занудство?

– Оттого, что занудство – это не столько черта характера, сколько скрупулезность. Сейчас в чести поверхностные суждения. И потом сомневаюсь, что тебе важно обилие деталей.

– Неужели ты думаешь, что если бы это было так, то я приставала бы к тебе с расспросами?

– Тогда признаюсь, ты единственная такая из всех, кого я встречал.

– Ну давай, давай, – с нетерпением в голосе обратилась ко мне гостья.

– Не думай, в нашем российском кино тоже не все так непогрешимо. К примеру, как-то мне попалась картина о писателе Иване Бунине, ее даже хотели послать от России на «Оскар». Бунин, лауреат Нобелевской премии, длительное время жил в Грассе с женой, любовницей-лесбиянкой и секретарем-гомиком. В общем, веселый треугольник. Короче, фильм начинается с того, что он, ещё не старый мужчина, со своей женой едет из Ниццы в Рим и по дороге умирает в вагоне поезда. Но ведь на самом деле Бунин умер почти девяностолетним стариком в своем доме в Париже! Представь, почти все российские зрители, даже те, кто интересуется этой темой, считают показанное в фильме вполне достоверным.

– Но это же естественно – все режиссеры и сценаристы хотят успеха своему фильму за счет создания исторической интриги, связанной с великим именем. Я тоже недавно ходила в кино с подругами специально на Джорджа Клуни. Девчонки от него тащатся. Он там играет комедийную роль римского легата и возвращается в Рим по приказу Тиберия. Все это происходит якобы при жизни Иисуса Христа. Он приближается к окраинам Вечного города и говорит сослуживцам, что мечтает смыть соленый пот в термах Каракаллы, хотя термы эти в Риме начнут строить только через 200 лет после распятия Христа. Я обратила внимание своих подруг на этот ляп, но они ответили: «А зачем нам этим заморачиваться, мы же пришли посмотреть на любимого актера». По дороге домой я все думала: «А что, собственно, в этот момент он мог назвать вместо громадных терм Каракаллы, которые вообще-то на слуху». Термы Траяна или Тита, огромные термы Константина или Диаклетиана, – все они тоже построены гораздо позже Рождества Христова. Пожалуй, остаются только очень скромные по размеру термы Агриппы, которые существовали в Риме в годы жизни Христа. Агриппа передал свои личные термы в общественное бесплатное пользование незадолго до своей смерти.

– Да ты, оказывается, просто умница, – похвалил я девушку за начитанность.

– А ты думал, я экзальтированная идиотка? Не забывай, во мне течет и итальянская кровь и, может быть, поэтому мне эта тема очень близка. Знаю, что термы Агриппы были довольно скромными как по размерам, так и по отделке. Единственная ценность – это оригинальная бронзовая статуя Апоксиомена, творение знаменитого Лисиппа. Плиний признавался, что она настолько нравилась Тиберию, что тот, как только пришел к власти, забрал ее в свое личное пользование и установил у себя в спальне. Римский плебс обратился в Сенат с просьбой о возвращении статуи на свое место, и принцепс, скрипя зубами, был вынужден подчиниться воле римского народа.

Пока она говорила, я мог без стеснения разглядывать ее, приходя к выводу, что личико у нее вполне миловидное. Видимо, заметив наконец интерес в моем взгляде, она со смехом спросила:

– Ну ладно, что там не так с «Гладиатором»?

– Неужели тебя это мое критиканство еще не достало?

– Представь себе, нет.

Я налил себе ещё кофе, дал собаке сушеное говяжье ухо и неохотно начал рассказ, успокаивая себя тем, что другая общая тема вряд ли найдется.

– Согласись, желательно, чтобы те, кто серьезно хочет вникнуть в детали, хотя бы поверхностно ознакомились с историей Рима. Иначе исчезает познавательный аспект этого дела, что принципиально. Например, всем историкам хорошо известно, что в Древнем Риме не знали, что такое стремена. Нет, уздечка и удила уже были. Кое-кто из всадников даже был экипирован вполне удобными кельтскими седлами, но вот стремян не было! На первый взгляд – ерунда. Если посмотреть известные фильмы, приходишь к выводу, что все военные действия у римлян происходят мобильно, с использованием лошадей и тяжеловооруженных всадников. Можно только восхищаться, как на экране римляне легко мчатся на резвых скакунах. Я понимаю, что кумиры американской нации – это отважные ковбои, но римляне никогда не лихачили верхом на лошадях! Обычный зритель, когда смотрит фильм «Бен-Гур», получивший, между прочим, 11 «Оскаров», и, в частности, плод тяжелейших съемок, но лучшую часть фильма – цирковые ристания на запряженных квадригах, должен задать себе вопрос: «Почему римляне подвергали себя такому риску, стоя на колеснице, а не гонялись по кругу ревущего цирка верхом на лошади, как сейчас»? Есть догадки? – спросил я свою собеседницу.