Текст книги "Астрологический суд"

– Разрешите?

Размышления начальника были решительно и подло прерваны, как полет шмеля бывает прерван сачком юного натуралиста: улыбающееся личико Оли показалось в просвете входной двери.

– Заходи, Ольга, присаживайся, – откликнулся начальник. Немного погодя продолжил: – Ты, наверное, хочешь спросить: «Почему, Николай Андреевич, я? Ведь дело же – бытовуха обычная, ведь молодежи пруд пруди, а у меня новый проект, а я вся такая звезда и тут – на тебе». Прав? Так вот, – не дожидаясь ответа, почти нараспев провозгласил он, – было в коммунистической партии такое верное слово «надо». Надо и все. Почему да отчего? В нашей профессии, Оленька, думать – последнее дело, – довольный собственной своевременной уместной шуткой, Николай Андреевич улыбнулся, но тут же, будто опомнившись, принял нарочито суровый и серьезный вид. – Поймешь, я надеюсь, почему надо так, а не иначе. А не поймешь, в ту же минуту заявление на стол. Вопросы? Возражения? Пожелания?

Растерянная и немного подавленная Ольга, как первоклашка, отрицательно замотала головой.

– Всего доброго.

Ольга встала, замешкалась немного перед дверью, выдала что-то вроде долгого «эм-м-м», собираясь спросить о чем-то, но, так и не собравшись, проговорила лишь: «До свидания, Николай Андреевич», – и была такова.

Глава 2
Ольга

– Оленька! Оленька, солнышко, вставай, проспала все на свете.

– Ма-а-ам, – сонно и недовольно прозвучало из-под одеяла.

– Что: мам, мам?.. Половина девятого. Тебя там не уволили случайно?

– Мамочка, я же говорила вчера, у меня отгул…

– Какой такой отгул? Ничего ты не говорила!

– Говорила… Ма-а-ам, родненькая, дай поспать чуток, выходной у меня…

Румяная пожилая женщина помедлила пару секунд и решительно сказала:

– А хоть бы и выходной! Что теперь, до вечера бока отлеживать? Не в твои-то годы лежать, милая. Скоро полдень, поди…

– Какой полдень! Восемь семнадцать…

– Что за моду взяла, старших перебивать, – поняв, что победа одержана, последние слова мама произносила уже из кухни. – Спит она, ишь! С рассветом бы встала… Кофе, как всегда, тебе?

– Да, мамуль, спасибо! – Оля, прекрасная, словно сказочная фея, в розовой пижаме и пушистых комнатных тапочках чмокнула мать в щечку и выпорхнула из кухни.

– Поднялась-таки…

Поспишь тут! – подумалось Оле.

– Олечка, тут тетка звонила…

Ой, ну надо же, удивите меня еще, – ехидничала про себя Олечка.

– Приболела, говорит, совсем плохо ей…

Давление, – мысленно проговорила Оля.

– Давление у нее… – вторила ей мама в голос.

Холодная вода омыла нежную кожу чуть припухлого со сна личика. Шарада продолжалась.

Я вот что думаю, – продолжала Ольга, усмехаясь себе.

– Я вот что думаю, Оль, – мама шла по пятам. Фея принялась приводить в порядок и без того белоснежные зубки.

Давай, родная, ближе к премии, и гоним пьесу дальше…

– Да, мам, – что-то в этом духе донеслось из ванной.

– Сестра же моя… кровинушка.

Аромат кофе уже достиг маленьких прелестных ноздрей феи и мешал довести утренний туалет до конца с необходимой тщательностью.

– Сколько нам жить-то осталось?

Так, мамочка, хорошо, еще шажок… – подумала Оля, а вслух:

– Угу…

– Навестить бы, а? – Мать помолчала, обдумывая свой вопрос, и, кивнув, продолжила: – У меня тут пенсия на днях. Плюс на книжке тысяч пять есть, хватит на дорогу? – еще один вопрос самой себе. Еще четыре секунды.

Отлично, идем по графику..

– Да там ты хвалилась, премию получила вчера, не займешь чуток матери-то родной?

– С радостью, мамочка! – с неменьшей радостью в голосе выпалила фея. – Там, кстати, Светка, одноклассница моя, в «РЖД» работает, могу билетики забронировать…

– Где?

– Ну… на вокзале, в общем.

Кофе был готов. И это был чудесный кофе.

– Да, конечно, малыш. – Мать чмокнула только что появившуюся на кухне дочь в лобик.

– Вот и славно. – Ольга пристроилась за столом, не отводя хищного взгляда от кофейной кружки. – Сегодня нормально будет?

– Сегодня-то? – Мать не на шутку призадумалась. – А что, можно и сегодня, если вечером только.

Сейчас Ольге было не до «сегодня», не до «вечера», не до поездок и вокзалов, она целиком и полностью была предана лишь одному процессу – поглощению вкуснейшей «арабики».

– Хорошо, мамочка, я позвоню.

Мама что-то вещала из зала, но Оля ее практически не слышала. Точнее, слышала, но как что-то далекое… будто радио. Мысли ее витали вокруг пятнадцатого дела. А еще ее посетило чувство, словно от пяток до низа живота пробегает, пожалуй, тысяча, не меньше, букашек. Полчище их топчется мгновение-другое по животу, по мановению чьей-то волшебной палочки превращается в крохотных мошек и стремглав летит наверх, чтобы вместе с выдохом умчаться куда-то в космос. Вдохновение.

Так… – думала Ольга. – Трое. Сержант видит люстру с парусом. Парус, море. Море, вода. Позывы. Говорит, пойду, что ли, дальняк проверю. Лейтенант говорит, не заплывай глубоко. Смех. Серия туалетного юмора. Третий чихает. Пыли, мол, много. Смотрят на телевизор. Потому что привыкли на него смотреть. Там пыль. На столике журнал «Клаксон».

Мужчины, машины. Журнал трехлетней давности. Замечает. Не зря сыщик. Сержант моет руки в ванной. Штатский листает журнал. Лейтенант находит протухший сыр в холодильнике. Отвращение. Соседей опросим? Спрашивает сержант.

Ему надо спросить, ведь он с похмелья, да еще и покинул боевых товарищей в разгар битвы, отправившись в гальюн. «Да какие на хрен соседи, – говорит лейтенант, – тут со сталинских времен никто не живет». Штатский поднимает голову, потому как на странице с джипом большое пятно старой засохшей сметаны. Настенные часы. Время одиннадцать пятнадцать. Смотрит на свои. Сверяет. Он бывший военный.

Одиннадцать пятнадцать. Хм. Говорит он. А ну-ка сюда. Говорит он. Подвигает стул к часам, взбирается на него. Пурум-пум-пум, господа: шутка! – Ольга улыбнулась, подмигнула газовой плите, отхлебнула кофе. – Часы не идут. Одиннадцать семнадцать. На настенных все еще одиннадцать пятнадцать. Совпало, говорит сержант и пожимает плечами. Лейтенанту страшно. Сыр этот плюс совпадение такое, прям как во вчерашнем фильме ужасов по третьему каналу. Пойдем отсюда, говорит лейтенант. Делает шаг и спотыкается о зонтик. Пурум-пум-пум – вторая шутка, господа…

– Оленька, не звонила еще? – спросила мать, показавшись в дверном проеме.

– На семнадцать двадцать три поезд… вагон восьмой, билеты заберешь в третьей кассе.

Само собой, билеты были оплачены еще вчера.

– Спасибо тебе огромное, золотце.

И вдруг боль, дикая жгучая боль пронзила сердце Ольги:

Мамочка… мамочка моя… как же ты дорога мне. Как мало я тебе уделяю внимания и времени. Прости меня, пожалуйста, прости…

Оля поднялась из-за стола. Мама, задумавшись о чем-то своем, приступила к отмыванию кофеварки. Ольга подошла и тихонько, нежно обняла ее сзади, прислонилась щекой к ее макушке, постояла так с минутку и выпорхнула из кухни.

– Ма-а-ам, – донеслось из спальни.

– Да, доченька.

– Я прошвырнусь по магазинам, хорошо? Такси тебе заказала на четыре, не проспи, фирма моя оплатит.

– Хорошо, малыш…

С квартирой покончено. Теперь нужно уточнить моменты с прокуратурой, заглянуть на вокзал, с соседями рассчитать.

Тем временем шутки ради Ольга дала воображению полную волю. Полицейские превратились в оборотней. В разбитые стекла квартиры залетали один за другим вампиры. Смертельная схватка. Взрыв кинескопа телевизора. Два вампира брошены сержантом в стену между залом и спальней, стена проломлена, треск, столб пыли. Через стену в ванную проламывается сосед-дракон. Разбудили-таки.

Все, стоп, – хихикнув, подумала Ольга, – пора за работу!

– Мамуль, убежала.

– Береги себя.

– Постараюсь до отъезда успеть.

– Пока, котенок. – Мать прижала Ольгу к себе так, словно они виделись последний раз в жизни..

– И ты… береги себя.

Чувствует ведь как-то все… Мамочка… родненькая…

– Добрый вечер! Максим Леонидович у себя?

– А вы по какому вопросу?

– У меня письмо из Генпрокуратуры.

– Почта? Давайте я передам.

– Нет-нет, что вы, только лично.

Боже мой, где же второй придурок, сейчас все испортит своим опозданием, – пронеслось в голове у Оли.

Дело сдвинулось с мертвой точки. Из холла выбежал второй охранник. Молодой, краснощекий, похожий на гусара-щеголя.

– Сергеич, нету там никого! – задыхаясь, выдал он на полпути к проходной. – Ой, здрасте, – мило улыбнулся Ольге, извиняясь за свое неловкое поведение.

– Добрый день, – улыбнулась Оля очаровательной, полной обаяния улыбкой.

Напарник Сергеевича явно засмущался и стал излишне деловито передвигать с места на место бумаги на рабочем столе.

– Понимаете, – Оля снова переключилась на Сергеевича, – это же не новогодняя открытка. Заказное письмо, я не могу просто оставить его. Это не почта, а курьерская служба, меня уволят в два счета…

– Не положено, – отрезал прапорщик, но с нотками сомнения.

– Ну что ж, тогда до свидания… – Ольга немного помедлила с выходом.

– Как так до свидания?! – спохватился гусар. – Сергеич, – вполоборота к прапорщику. – Ты че, а если нас потом надерут?

– Ну… эм… – выдавил Сергеевич и беспомощно развел руками.

– Девушка, а девушка… Давайте я вас обыщу и… провожу?

– Попробуйте… – сказала Оля, вновь ослепительно улыбнувшись. И подумала: – Вот ведь козел.

Она не сомневалась, что человек, который бьет свою жену ногами, – козел. Оля отчетливо видела, как он проделывал это вчера вечером.

Обыска не последовало, однако ее паспортные данные были тщательным образом внесены в дежурный журнал.

Лифта в здании не было. Классические советские коридоры с деревянными панелями и крутая винтовая лестница… Весь путь до цели «гусар» развлекал себя и спутницу нескладным бормотанием вперемешку с глупыми шутками и неприятным хвастовством. Ольга подыгрывала, как могла, пытаясь сыграть личность, близкую «гусару» по духу и происхождению.

– Вот недавно день рождения кума отмечали, весело было, гы. – Тугая сигаретная отдышка придавала монологу особый колорит. – Ну, там, типа мальчишник, все дела. Ты, кстати, как к сауне относишься?

– Ну, если есть с кем пойти, почему бы и нет? – ответила Оля и тихо хихикнула.

– Вот и я говорю, нормальная баба все нормально понимает. Так вот. Пиво пьем, туда-сюда. И тут телок решили… ну это… вызвать. Знаешь, пословица есть – баня без телки – деньги на ветер… Ха-ха-ха. – А Коля, сослуживец мой, он у нас вообще мегамонстр, мне, грит, пацаны, две… Ты прикинь – две!!! Га-га-га…

Они добрались наконец до пятого этажа, «гусар» несколько убавил громкость повествования, продолжив полушепотом:

– Он, короче, это, когда из армейки вернулся, от Люськи неделю не вылезал, во мужик, а?

– Пришли вроде, – робко перебила его Оля.

– Ага… Ты, это, слышь… Я тебя тут дождусь… И смотри, ну, без глупостей там, – неожиданно вспомнил он о работе.

– О’кей, – выдала Ольга, постучалась в огромную, обитую кожей дверь и, не дожидаясь ответа, проскользнула внутрь.

– Добрый день, Максим Леонидович.

– Здравствуйте! – донеслось откуда-то из-за длинного богато украшенного стола. – Чем обязан?

Ольга уверенно шагнула к тучному мужчине средних лет, в модном деловом костюме, с роскошными холеными усами.

– У меня для вас тут конвертик… Возьмите, пожалуйста… – на плоскость стола лег внушительных размеров бумажный конверт, усеянный множеством печатей, ленточек, марок и прочими почтовыми украшениями. – Распишитесь, пожалуйста, – рядом с конвертом опустился листок, почти сплошь испещренный мелким шрифтом, не считая золотого вензеля почтовой компании в верхней части бланка и места для подписи внизу.

Хозяин кабинета машинально расписался, и Ольга легким изящным движением руки выдернула бланк из-под дорогой шариковой ручки.

Выйти, выйти, выйти – вертелось у нее в голове…

– До свидания! – выпалила она и стала поспешно отступать к выходу.

– До… свидания, – пробормотал в ответ господин прокурор и начал озадаченно вертеть и разглядывать хитрый конверт, как мальчуган – конструктор «Лего»…

Выйти, выйти, выйти… Два шага… Шаг… Дверь… Выйти… Скрежет ручки… Шаг… Два…

– Ну че там? – встретил ее «гусар». – Все нормально?

– Ага… – непринужденно откликнулась она.

Путь от кабинета до выхода из здания прокуратуры пролетел незаметно. Ольга мило попрощалась с провожатым и удалилась.

Тем временем Максим Леонидович с недоумением и интересом перелистывал увесистую связку документов. Если не смотреть подборку жутких фотографий и перейти к написанной сухим языком криминальной статистике, то можно было прочитать следующее:

«1) 12.03.08, 17:32. Аникина М. А. 1997 г. р. Смерть в результате потери крови. 42 ножевых ранения. Труп обнаружен на городской свалке сторожем МУП в 9:03.

…

16) 27.05.10, 11:03. Гусева И. И. 1995 г. р. Предположительно смерть наступила от посттравм. шока в результате горения. 13 ножевых ранений. Личность трупа установлена посредством стоматологической экспертизы. Труп обнаружен в подвале д. 34 по ул. Голубева.

ВНИМАНИЕ!!!

По нашему глубокому убеждению, основанному на ряде неоспоримых фактов и строгом анализе произошедших преступлений, убийца – Никоноров Вячеслав Олегович, 1957 г. р. Проживает по адресу: ул. 40 лет Октября, д. 22, кв. 159. Разведен. Фотография объекта прилагается ниже.

Следующее убийство произойдет сегодня в 23:06 на перекрестке улиц Кожевенной и Суворого, куда объект прибудет 3 минутами ранее на трамвае 6-го маршрута.

Убедительная просьба принять меры к задержанию преступника.

С уважением, К&К».

Прокурор схватил телефонную трубку, застыл на несколько секунд в замешательстве, затем молниеносно набрал трехзначный внутренний номер.

– Проходная слушает, – донеслось из трубки.

– Сержант, баба ушла уже? – проревел прокурор.

– Какая баба? – вопрос застал сержанта врасплох…

– Я щас тебе дам, какая!!! Которую ты ко мне приволок щас…

– Почтальонша? – испуганно спросили на проходной. – А-а-а… с минуту как вышла, догнать?

– Да, догони! Идиот! – на пределе возможностей голосовых связок проорал Максим Леонидович…

Хлопок, топот, скрип дверей, снова топот, и хриплый голос с одышкой доложил:

– Уехала уже, зараза…

– Твою мать, – выругался в ответ прокурор и прервал диалог. – Ладно, разберемся еще с бабой, не до нее сейчас. – Максим Леонидович закурил сигарету и, делая короткие нервные затяжки, начал расхаживать от входной двери до окна и обратно, размышляя вслух: – Похоже ведь, очень похоже, что серия. Почему не заметил раньше никто? Даже малолетки похожи у него. Блондинки все, все маленького даже для своего возраста роста. Серия… Серия… Так… – Он завис на мгновение перед телефоном и тут же отпрянул. – Ага, щас. Позвоню в Угро, а маньячок не придет. Тут тебе и смех, и выговор, и масса других «приятных» вещей… Самому идти? Нет уж: потом наутро – пятьдесят пять ножевых ранений… Стоп! – Максим Леонидович вытянулся во весь рост. Окурок, по-мальчишески брошенный щелчком двух пальцев, описал в воздухе дугу и исчез, искря и шипя, в урне. – Коля! Коля, твою мать! Вот кто пойдет на охоту…

Прокурор кинулся к телефону. Тот тут же пронзительно зазвенел.

– Да? Але? – сняв трубку, затараторил Максим Леонидович. – Малыш, не могу сейчас говорить. Забери, пожалуйста, Таньку из садика. Все. Потом объясню. Пока, – и тут же позвонил сам: – Але. Майор Серов? Здравствуйте, вас буфетчица Ирочка беспокоит, вы тут уронили в суп пистолет и не заметили, в результате пять работников кухни погибло!

На том конце провода расхохотались.

– Привет, дорогой, как сам? – перешел к делу Максим Леонидович. – На дежурстве? Отлично. Я минут через двадцать подъеду, разговор серьезный есть. Ага, давай… – повесил трубку. – Серия, серия, чтоб тебя… – продолжал бормотать он. Взял со стола конверт, сунул в карман пачку сигарет и быстро зашагал к выходу.

Оля, стараясь как можно меньше внимания привлекать к своей особе, вышла за ворота и спешно направилась к подземному переходу. Там у торговки пирожками она забрала рюкзак, оставленный десятью минутами ранее, купила, как и обещала, три пирожка с капустой, попрощалась и направилась к противоположной стороне перехода. Зашла в общественный туалет, приютила в урне кабинки пирожки, переоделась, сняла парик и вышла на улицу. Вот на другой стороне улицы, метрах в двухстах от нее, из здания прокуратуры выбежал «гусар», посмотрел по сторонам и вернулся в здание.

Фух, – с облегчением подумала Ольга. – Успели…

Глава 3
Дремучий поезд

Оля подошла к троллейбусной остановке и остановилась на краю тротуара в ожидании такси. Заметив приближающийся автомобиль с шашечками, она подняла руку, голосуя. Такси проехало мимо, зато за ним показалась знакомая «семерка». Она остановилась в пяти метрах от Оли.

Начальник собственной персоной? – подумала она и подошла к машине.

– До вокзала довезете? – спросила Оля, заглянув в окно.

– Садитесь, – ответил Леша.

Оля запрыгнула на заднее сиденье, обхватила спинку переднего пассажирского и лукаво посмотрела на водителя.

– Что это вы, госпожа машинка, решили сменить водителя? – спросила Оля таким приятным тоном, что Леша невольно проникся ее очарованием.

– Не, – усмехнулся он. – Николай Андреевич в курьерскую отдал ее.

– А-а-а… Что везешь? – спросила Оля.

Леша подозрительно прищурился.

– Не бойся, мне можно… – успокоила его девушка.

– Я знаю. Просто не устаю удивляться, какие вы, дамы, сложные. Вот что у тебя сейчас на уме, кто знает…

– Что везешь? – повторила Оля вопрос.

– Два мешка перловки…

– Кому?

– Дедульке одному…

– А, по тридцать четвертому?

– Так и есть.

– А знаешь зачем?

– Мне подробностей не сообщали, – пожаловался Леша.

– Правильно… Времени на это не хватает, – Оля откинулась на спинку кресла.

– Расскажешь? – спросил Леша, почувствовав взгляд девушки и встретившись с ним на секунду в зеркале.

– Отчего ж не рассказать? Дедулька этот – электрик, сейчас на пенсии. Недавно ему подруга рассказала, что в детском саду, в котором она работает, проблемы с проводкой. Уже несколько лет не могут денег на ремонт найти. Старик вызвался помочь бесплатно. И это произошло, надо сказать, весьма кстати – послезавтра в обед случится замыкание.

– А зачем перловка-то? – спросил Леша, опять поймав в зеркале взгляд Оли.

– Завтра утром он пойдет на почту за пенсией, а после поедет на рынок за кашей для своего пса. Старик привык работать с раннего утра до обеда – естественно, в садик он уже не пойдет. А если ты привезешь кашу, то после почты он поедет в садик и доделает проблемный участок проводки, – заключила Оля.

– Хм… А почему каша? Можно было мяса или собачьего корма. Неужто начальник у нас такая жадина?

Ольга замотала головой.

– Нет, дедулька не возьмет. Он живет очень бедно и посчитает это дорогим подарком… Так, вокзал… – спохватилась она. – Еще увидимся.

– Конечно.

– Оля, – представилась она, протягивая Леше хрупкую нежную ладошку для рукопожатия.

– Леша, – проговорил он, поцеловав ее руку.

– Я знаю, – смущенно улыбнулась Оля, выскочила из машины и засеменила по направлению к кассам, грациозно покачивая бедрами.

– Я тоже, – тихо сказал Леша, провожая Олю взглядом.

– Эй, ты! Казанова-извращенец! – возглас был адресован Леше. – Не мог бы ты оторваться от этой плоской маленькой задницы и взглянуть на кое-что по-настоящему привлекательное?

Высокая, пышногрудая блондинка в короткой юбке стояла слева от окошка «семерки», опершись на заднюю дверцу. Постукивая длинными красными ноготками по крыше автомобиля, она ожидала реакции от того, кому только что задала риторический вопрос.

– Яся! – опомнившись, радостно воскликнул Леша, узнавший свою возлюбленную. Он вышел из машины, приблизился к девушке и трепетно взял ее за руку. – Садись, милая…

– В «семерку»?! – воскликнула «милая». – Ну, нет! Ты реально считаешь, что я на этой развалюхе поеду?

Девушка провела пальцем по крыше, собрав пыль, взглянула на него, недовольно скривилась и напряженно улыбнулась.

– Не бойся, тебя никто не увидит, – иронически отчеканил Леша, считая очередной каприз Яси шуткой.

– Я серьезно! – воскликнула блондинка и надула губки. Леша обнял ее и, наклонившись к уху, стал что-то нашептывать.

– Ну ладно! – согласилась Яся. – Но чтобы на этом ты меня возил в первый и последний раз.

Поезд тронулся. В окнах поплыли фигуры провожающих и пассажиров других составов. От движения вагонов нарастал гул, в котором изредка угадывались то радостные, то грустные возгласы. Оля усмехнулась. Она видела в этой сцене стандартную ситуацию, повторяющуюся только на этом вокзале сотню раз в день. Но не всякий взгляд со стороны объективен.

В ее усмешке таилось чувство одиночества. Оно было частым гостем ее сердца, в чем она не хотела признаться даже самой себе. У всех пассажиров есть провожающие, только у нее нет, поэтому эти прощания – всего лишь «дурацкие слезливые сценки».

Постояв некоторое время в уголке, Оля отправилась подыскивать себе место. Пройдя три вагона и оглядев пассажиров, она выбрала место напротив дамы средних лет, читавшей газету.

Во-о-от… – смекнула Оля. – Скучно не будет.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, милая.

– Оля.

– Валентина Михайловна. На море едешь? – поинтересовалась женщина, сворачивая газету.

– Да, к подругам.

В вагон вошел контролер.

– А я домой… – сказала Валентина Михайловна. – Живу на побережье, а к вам отдыхать приезжаю. Хорошо здесь…

– Да, – согласилась Ольга.

– Здесь работал мой дедушка, – сказала женщина, указывая на здание бывшего станкостроительного завода с выцветшей надписью «Слава труду!», промелькнувшее за окном. – Меня в детстве на зимние каникулы к бабушке с дедушкой родители отправляли… Да, на снег у вас зима не скупится…

– Щас не так. Ну, если эту зиму брать, то снега маловато было.

Контролер протянула руку к Олиному билетику, взяв, резким привычным движением пальцев оторвала от него часть с надписью «контроль», затем то же проделала с билетом Валентины Михайловны.

– Учишься? – спросила женщина. – У меня профессиональное – школьников вижу за версту.

– Да… то есть я как раз в этом году школу закончила…

– Не поступила?

– М-м-м… да, – ответила Ольга. – А вы что, в школе работаете?

– Учитель русского языка и литературы.

– Так по вам и не скажешь, – воскликнула Ольга. – Такая современная женщина. И выглядите хорошо.

– Хм… спасибо.

Вот так комплимент! – мысленно ахнула попутчица.

– А в какой школе училась? – спросила Валентина Михайловна.

– В последний год – во второй. Несколько раз из школы в школу прыгала.

– Поня-я-ятно, – протянула Валентина Михайловна, разворачивая газету.

Ужас…

Оля предприняла несколько попыток снова заговорить с женщиной, но последняя отделывалась краткими ответами. Пожав плечами, Оля уставилась в окно.

За чередой елок спрятались большие жабы, – представляла она. – Никто их не видел… Пассажиры думали, что жаб нет… Хотя нет… Они не думали, что жаб нет. Потому что не могли представить, что они есть. Ведь нельзя представить, что чего-то нет, без того, чтобы вообразить это…

Жабы по очереди открывали свои большие рты, заливаясь оперным пением… Верди… Но пассажиры думали, что опера звучит у них в голове… И не знали, что остальные слышат то же самое.

Почему?

Не могли…

Я чувствую сладость… А откуда я могу знать, что, когда ты говоришь: «сладко», то чувствуешь то же, что и я. Может, сладостью ты называешь то, что я – горечью…

Лягушки принялись подпрыгивать… Чух-чух… Чух-чух… Поезд брел по шпалам… Что-то сбили… Корова…

Валентина Михайловна заснула. Оля уже было заскучала, как вдруг вспомнила о недавней покупке и высыпала содержимое своей сумочки на сиденье: шоколадка, тетрадь, карандаш и пакетик семечек. На последнем красовалась надпись: «Акция! В каждом десятом пакетике – модный браслет».

Кто-то угадывает… – промелькнуло у Оли в голове. Пакетик открылся. Оля запустила руку и нащупала на дне что-то твердое… – А я считаю!

Чем-то твердым оказался браслет. Оля повертела его в руках и обнаружила гравировку с пробой. Золотой. Она не удивилась тому, что обнаружила изделие из драгоценного металла вместо бижутерии, обещанной производителем.

Покупая этот пакетик, Ольга и не рассчитывала на то, что он будет десятым. Она знала, что он был сто тридцать вторым в акционной партии. Найти пакетик с бижутерией было бы слишком просто. Оля играла в другую игру. В купленный ею пакетик упаковщица на заводе уронила свое украшение. Оно-то и было целью Оли. Она без лишних эмоций надела браслет на руку и, довольная собой, заметила:

Ты заработала, девочка моя…

Вот интересно: а что бы сказал Николай Андреевич, если бы ему сообщили об этом Олином поступке? Ведь она сотрудник организации, занимающейся такими благородными делами, и вдруг использует свои способности, развитые для того, чтобы помогать другим, ради собственной выгоды… Как бы оценил действия Оли ее начальник и наставник?

Да никак! Николай Андреевич сам был бы рад увеличить свои знания благодаря навыкам человека, знающего, как правильно жить. И такого человека он давно искал. Но пока встречал лишь тех, кто обладает по этому вопросу только собственным мнением. Потому Николай Андреевич и не наставлял в этой области других и не оценивал их действий.

Так что, если бы ему сообщили о применении Олей своих способностей в корыстных целях, он бы отреагировал примерно так же, как если бы узнал, что та купила себе новые носки: «Ну и что?». Правда, в первом случае Николай Андреевич еще и порадовался бы за свою сотрудницу. Хотя сам никогда не стал бы использовать свои знания и опыт исключительно для собственного удовольствия.

Внезапно в сознании Оли возникла картинка. Поезд несется по рельсам, пассажиры смотрят в окна, за которыми пролетают пейзажи. Поля, горы, реки, ели. Вдруг все это становится изображением на холсте. Чья-то очаровательная ручка со шпателем приближается к картине: шурх – исчезают пассажиры в вагонах, шурх – нет и поезда, шурх – деревьев, травы, рельсов… Все пропало. Будто ничего и не было.

Оля пошлепала себя по щекам, поморгала…

Нет, – думала она. – С этим поездом сегодня ничего такого быть не может. Аналитики ошибиться не могли. Сегодня ни один поезд в аварию не попадет. Что это? Может… Лучше выйти на следующей остановке? Вдруг они просчитались?

Оля побрела в первый вагон, по дороге рассматривая пассажиров и пытаясь сравнить их с теми, которые были на картине. На стене около туалета нашла расписание. Узнав время следующей остановки, вернулась на свое место.

Еще целый час.

– С пробуждением! – радостно воскликнула Оля, заметив, что ее попутчица проснулась.

– Спасибо, – ответила она, зевая.

– Валентина Михайловна, я никогда раньше стихи не писала, а только что вот, пока вы спали… Как-то засмотрелась на дорогу и написала… Послушаете?

– Конечно, – без особого энтузиазма откликнулась учительница.

Нелестные выводы, которые сделала Валентина Михайловна об Оле, были недалеки от действительности. Ведь трудно не согласиться с пословицей: «Каков человек, такова его речь». Валентина Михайловна не задавалась вопросом об искренности собеседницы, поэтому принимала все, что Оля сообщала о себе, за правду.

Оля открыла тетрадь, нашла страницу со стихотворением и стала читать:

 
Ночь. Мороз. Метель. Сугробы…
Во дворе – убогий гроб.
Трое выйдут из берлоги —
Проводить беднягу чтоб.
 
 
На салазках по старинке
Отвезут к немым крестам,
Отпоют в морозной дымке
И вернутся по местам,
 
 
Чтобы снова час за часом
В окна мутные смотреть,
Ждать обоз и звать напрасно
Глупую старуху смерть.
 
 
Завтра. Утро. Взгляд безумный.
Лом. Салазки. Теснота. Снег.
Оскал из окон лунный.
Угол. Новая доска.
 
 
Кто кого? И с ветром горьким
Станет на спор он реветь,
На пол упадет у койки
И не сможет умереть.
 

– А ну… дай-ка, – попутчица протянула правую руку к тетради, левой надевая очки. – М-м-м… путь… угу-угу… м-м-м… ной дымке… угу-угу… угу-угу… Что ж, стих недурен, – довольно сдержанно заключила она. – Но требует правки… Не писала, говоришь, никогда?

– Ага.

– Это заметно… – Валентина Михайловна откинулась на спинку сиденья. – Вот смотри, что это за рифмы? Они же у тебя все примерные! Сугробы – берлоги, часом – напрасно, теснота – доска… Это же не рифма…

– Но я думала, в стихе главное – смысл… – оправдывалась Оля.

– Если главное – смысл, незачем ограничивать себя сложностями формы. Пиши прозаические, не художественные тексты, – посоветовала попутчица.

– Но, в общем, звучит же как стих? – упиралась Оля.

– Этого недостаточно! У твоего стихотворения нет ни запаха, ни цвета, ни звука… Как будто ты вовсе не о былом пишешь… Вот смотри, как у Сергея Александровича:

 
Топи да болота.
Синий плат небес.
Хвойной позолотой
Вззвенивает лес.
 
 
Тенькает синица
Меж лесных кудрей,
Темным елям снится
Гомон косарей…
 

– И так далее. Здесь все: и рифма, и образ… Перед тобой возникает целая картина… Знаешь, ведь даже если ты пишешь о смерти, в твоем стихотворении должна быть жизнь… Ты это дело не бросай все равно. Может, когда-нибудь получится, – заключила Валентина Михайловна, закрыла глаза и через несколько минут снова уснула…

Проснуться через двадцать семь минут, – сказала про себя Оля и тоже закрыла глаза.

Три минуты до остановки. Оля открыла глаза.

Как в аптеке, – подумала она, взглянув на часы.

– Валентина Михайловна! – тихонько произнесла Оля.

– Да? – попутчица резко подскочила.

– Простите, пожалуйста… Я думаю завтра домой возвращаться. Подруга, к которой еду, далеко от вокзала живет. Я решила на пригородной станции на электричку сесть, а вот расписания не знаю. Вам не сложно будет посмотреть, во сколько электричка будет отходить?

– Посмотрю, конечно, – Валентина Михайловна снова откинула голову на спинку сиденья.

– Извините…

– Что-то еще?

– Да. Вы мне свой номер телефона оставите? А то как же я узнаю насчет расписания?

– Да-да, – женщина наклонилась к сумке.

– Вот, – Оля протянула ручку и листик бумаги.

– Удачи тебе, милая, – сказала Валентина Михайловна, положив бумагу с номером перед Олей.

– Спасибо… Может, как-то мы с вами увидимся… – Оля направилась к выходу.

– Бумажку забыла, – сказала Валентина Михайловна, протягивая предмет просьбы девушки.

– Ой, точно.

Ужас… – подумала учительница и снова закрыла глаза в ожидании сна.

Поезд снизил скорость. Последние секунды перед остановкой тянулись для Оли особенно долго. Сейчас, когда за окнами показался вокзал, Оля почувствовала, что больше ни секунды не может оставаться в вагоне. Наконец остановка. Двери открылись.

Оля, ведомая неприятным чувством, пулей выскочила из поезда и поспешила выпустить его из поля зрения. Минуя вокзал, она направилась к небольшому парку. Там она нашла уютную лавочку под дубом, села на нее, откинула голову на спинку и закрыла глаза. Приятный запах рассеял подступивший сон. Оля открыла глаза и подняла голову: в нескольких метрах от нее стоял ларек с большой красной надписью: «Сосиски в лаваше».