Текст книги "Странники терпенья"

Андрей вымыл руки, разложил на столе японские квадратные тарелки из чёрного фарфора, положил бордовые салфетки, деревянные палочки.

– Прошу за стол! – крикнул он в открытую дверь. – Всё почти готово!

Тут же вспомнил, что Марина не может услышать его, замахал руками, запрыгал, привлекая её внимание.

Марина из дальнего угла двора заметила его призывы, но отрицательно замотала головой, сама стала настойчиво жестикулировать, манила Андрея к себе.

Он снял фартук, взял фонарик из ящика буфета и поспешил на её зов.

– Что тут у вас происходит? – весело поинтересовался Андрей, подходя поближе.

И тут же прикусил губу.

Она же не слышит! Можно наконец запомнить!

Яркий луч фонарика выхватил из темноты взволнованную Марину, с брезгливой гримасой указывавшую на довольно урчавшего Чарли.

Андрей осветил лежащую собаку, всмотрелся, в свою очередь сморщился от омерзения.

Морда у Чарли была в перьях, в крови. Он ожесточённо рвал на части голубя.

– Фу, Чарли! – заорал Андрей. – Брось! Отойди! Я что сказал! Ну!

Чарли недовольно подчинился, перестал терзать птицу, неспешно встал, с ворчанием отошёл в сторону.

Непонятно было, откуда взялся голубь, как Чарли удалось его схватить. Возможно, птица уже подранена каким-то образом, не могла взлететь. Такое произошло впервые. Никаких голубей Чарли раньше не ловил. Всё это было странно, непонятно. И ужасно неприятно, само собой.

– Гадость какая! Плохой мальчик! – выговаривал псу Андрей. – Как тебе не стыдно! Совсем одурел!

Чарли виновато потупился, отвернулся.

– Вот именно! Сам знаешь, что натворил! Не кормят тебя, что ли?! Ты же не кошка, в конце концов! Серьёзный взрослый пёс! Должен держать себя в руках!

То есть в лапах!

Андрей усмехнулся. Снова вспомнил, что Марина не может услышать ни слова из этой гневной тирады, приставил фонарик к подбородку, с тем чтобы она ясно видела движения губ.

– Я ненавижу всё, что связано со смертью! – отчётливо произнёс он. – Не-на-ви-жу! Ничего не могу с собой поделать! Не хочу ни думать о ней, ни видеть её! Смерть – это противоестественно! Со смертью должны иметь дело доктора, гробовщики. Ну ещё, наверное, менты. А я – фотограф! Я пытаюсь запечатлеть жизнь! Жизнь, понимаешь?

Марина подошла поближе, согласно кивнула – ещё бы!

Она очень даже понимала, о чём он говорит, смерть в любом проявлении была ей отвратительна, страшила её донельзя.

– Человек не должен думать о смерти, в жизни хватает вещей, о которых стоит задуматься! Жизнь замечательна! И прежде всего тем, что она непредсказуема. Ты никогда не знаешь, что может произойти завтра, сегодня. Не подозреваешь, кто может выйти из-за угла тебе навстречу. Мы ещё поговорим об этом. Иди в дом, я сейчас всё здесь уберу и приду! Пойди пока в ванную, помой руки! Я быстро.

Марина снова кивнула – хорошо!

Послушно пошла к дому.

Андрей секунду смотрел ей вслед, затем повернулся к собаке.

– Чарли, ко мне! Будешь наказан!

Он ухватил Чарли за ошейник, прицепил его к длинной, валявшейся на земле цепи. Потом сходил в сарай, принёс оттуда лопату и начал копать яму для голубиных останков.

Чарли отошел чуть в сторону, с тяжёлым вздохом лёг на траву, угрюмо наблюдал за нелепыми, с его точки зрения, действиями Хозяина. Однако никак своё неудовольствие не выражал. Хозяин на то и Хозяин, может делать всё что угодно. Он один такой на свете, и поэтому ему позволено абсолютно всё. За счастье жить с ним рядом надо платить. И Чарли ещё раз глубоко вздохнул.

Марина прошла по коридору, открыла дверь в ванную. Здесь, как и везде в этом доме, на стенах висели фотографии, сделанные Андреем, в частности, около зеркала разместился замечательный чёрно-белый портрет Чарли. Пёс, казалось, улыбался, глядя прямо в объектив, и Марина невольно улыбнулась ему в ответ.

Неприятное настроение, связанное со смертью голубя, улетучилось. В конце концов, это всего лишь собака, можно ли её винить! Андрей прав, жизнь замечательна, и эта встреча с ним лишнее тому подтверждение. Ещё позавчера она даже не подозревала о его существовании, только восхищалась снимками, которые иногда попадались ей в журналах. И то больше внимания обращала на модели, а не на автора этих фотографий. А теперь сама стала моделью, и уже другие девушки будут разглядывать её портреты с таким же восхищением…

В ванной оказалась ещё одна дверь, чуть приоткрытая. Марина не устояла перед любопытством, подошла к ней, с интересом заглянула в щель. Там явно находилась спальня хозяина. Посреди светлой комнаты стояла необъятных размеров дубовая кровать с откинутым одеялом и смятой простынёю, всё чёрного цвета.

Марина отпрянула от двери, ей отчего-то стало стыдно, будто она ненароком увидела что-то непристойное. Она вымыла руки, на всякий случай проверила телефон – ничего нового, никаких эсэмэсок. С интересом оглядела себя в зеркало, нашла, что выглядит совсем недурно, и, встряхнув головой, в приподнятом настроении покинула ванную.

На пороге кухни Марина застыла, чуть слышно выдохнула от восхищения. Стол был изысканно сервирован, в серебряных подсвечниках стояли зажжённые свечи. Всё свидетельствовало об отменном вкусе хозяина.

Андрей пригласил её присесть, галантно отставил стул. Зажёг спиртовую подставку, поставил на неё кувшинчик с саке.

Марина несколько удивлённо наблюдала за этим.

– Саке надо пить только подогретым! – улыбнулся Андрей. – И нагревают его в таких специальных кувшинчиках. Они называются токкури. Раз уж мы едим японскую еду, то не будем нарушать традиций! Тем более что японцы, как никакой другой народ, на мой взгляд, всегда понимали вкус жизни. Я бы даже сказал, особый вкус. У японцев вообще культ еды. Это, между прочим, единственный народ на Земле, где самоубийцы разрезают себе живот. Харакири, вы в курсе?

Она кивнула. Внимательно следила за его артикуляцией, считывая слова.

– Хара – это живот. Кири – резать. Вся жизнь у японцев сосредоточена в животе, отсюда и такой необычный способ самоубийства. У них, впрочем, и к смерти особое отношение. Одно из моих любимых стихотворений – хокку, то есть трёхстишие, звучит так:

 
В плаче цикады
распознать невозможно,
как скоро она умрёт.
 

Это написал Басё, знаменитый японский поэт семнадцатого века. По-моему, потрясающе! По мне, так это просто шедевр. А как тебе эти стихи? Ты их поняла?

Марина пожала плечами, скорей по привычке.

– Это что означает твой жест? – спросил Андрей.

Она вынула телефон, быстро нажимая на буквы алфавита на дисплее, написала:

«ЭТО КРАСИВО, НО ГРУСТНО».

– Ты права, – согласился он. – Парадокс нашей жизни, ничего не поделаешь. Красота и грусть взаимосвязаны. Но настоящая красота жизни именно в её непредсказуемости. И Басё очень тонко это выразил. Он работал над этим стихотворением много лет.

Марина удивлённо подняла брови – много лет? Она не ослышалась?

– Да, много лет, – подтвердил Андрей. – Не помню, сколько точно, но стопроцентно больше десяти. Пятнадцать или семнадцать. Ведь только кажется, что это всего три строчки. Мы, к сожалению, в силу нашего европейского воспитания не в состоянии постичь всю глубину японской поэзии. Мы воспринимаем только маленькую часть этого айсберга, ту, которая находится над водой. Так же, как и с фотографией, помнишь? А всё остальное от нас скрыто. Дело в том, что хокку – это на самом деле удивительное сочетание трёх разных искусств. Первое из них – это поэзия, то, что мы более-менее в состоянии воспринять. То есть некая эмоция, изящно выраженная в словесной форме. К тому же поэт ограничен. В зависимости от времени года, когда пишется хокку, он может использовать только те или иные слова.

Марина снова удивлённо посмотрела на него – как это?

– Представь себе! Хокку – это целая культура. Есть хокку женские и мужские, где опять же можно употреблять только определённые слова. Хокку начали слагать в XVI веке, когда буддизм был в расцвете. А целью буддизма, как известно, считается некое озарение, сатори. Так что хокку связано с чувством просветления. Поэтому написать хокку на заказ невозможно, оно рождается само, под действием какого-то чувства. Ты понимаешь, о чём я?

Марина неуверенно кивнула. Потом махнула рукой – ну же, продолжайте!

Андрей понял её жест:

– Хорошо, поехали дальше. Итак, поэзия – это первое, из чего состоит хокку. Второе – это музыка. Когда стихотворение произносится, то сочетание звуков должно быть таким, чтобы они складывались в некую музыкальную фразу. – Он внезапно осекся. Внимательно посмотрел на Марину: – Ты этого не можешь понять, так как не можешь услышать. Извини. Я, впрочем, и сам это понимаю с трудом. Но есть ещё третье искусство, тоже для нас почти недостижимое, так как у нас такой традиции никогда не было. Это каллиграфия. Каждое такое стихотворение надо записать особыми иероглифами, которые должны выглядеть так изящно, чтобы их можно было повесить на стенку и любоваться. Выразить суть хокку несколькими штрихами кисточки на рисовой бумаге. И вот теперь представь себе, насколько сложно соединить три искусства вместе, найти это оптимальное, невероятное сочетание. Тут не то что полтора десятка лет, тут всю жизнь можно проработать. Прости, я тебя заговорил. Давай наконец выпьем! Возьми пиалу. Она называется сакадзуки. Саке надо разливать только на весу. Это японская традиция.

Марина взяла в руку маленькую пиалу, протянула Андрею.

Он налил туда немного подогретого саке из токкури. Потом так же, на весу, наполнил свою сакадзуки:

– За нас с тобой! За нашу дружбу!

Марина улыбнулась, кивнула.

Её необычайно трогала и горячность, с которой он говорил с ней, и его нескрываемое желание устроить ей праздник.

Они чокнулись, выпили.

В груди разлилась приятная теплота, слегка закружилась голова.

– Нравится?

Марина энергично кивнула – даже очень!

– Вот и хорошо! А ты в курсе, что настоящее саке готовят только зимой, в холодное время года? С декабря по февраль. Саке это опять же целая культура. Есть много разных сортов. И целый ритуал приготовления правильного саке.

Марина восхищенно смотрела на него. Ничего она не в курсе. Впервые всё это слышит. Сколько же он всего знает!

– Ладно, я замолкаю, а то совсем заморочил тебе голову, – ободряюще подмигнул ей Андрей. – Бери палочки, давай есть!

Ужин начался.

Дрожащие огоньки свечей отражались и множились в тёмном стекле большого кухонного окна. Казалось, они сидят среди бесконечных язычков пламени. Голова у Марины кружилась.

Андрей опрокинул над её пиалой опустевший кувшинчик, оттуда вылились последние капли саке.

– Я хочу кое-что сказать тебе, – доверительно произнёс он, еле заметно заикаясь. – Я категорически не верю в случайные обстоятельства. Любая кажущаяся случайность, как, например, наша с тобой первая встреча, имеет под собой очень серьёзное обоснование. Все случайности давно предрешены, ты меня понимаешь?

Марина несколько неопределённо склонила голову, повела плечиком, поджала губы. Она не была уверена, что понимает его до конца.

– Вот именно, – продолжал Андрей, не обративший на эти её манипуляции ни малейшего внимания, – давай выпьем за это!

Они чокнулись и снова выпили.

– Между прочим, точно так же и наоборот, – продолжал он. – Если ты как следует подумаешь, то увидишь, что любая закономерность на самом деле весьма случайна, верно?

Марина машинально кивнула. Голова у неё кружилась всё сильнее, она окончательно запуталась и с трудом пыталась сообразить, что он собственно имеет в виду.

– Мне так приятно, что ты меня понимаешь! – обрадовался Андрей. – Как писал мой любимый писатель Томас Вулф, нагие и одинокие приходим мы в изгнание. В тёмной утробе нашей матери мы не знаем её лица, из тюрьмы её плоти выходим мы в невыразимую глухую тюрьму мира. Камень, лист, ненайденная дверь… Понимаешь?

Марина сидела неподвижно. Она запуталась окончательно. Губы Андрея, как она ни старалась, двигались почему-то всё медленнее и медленнее. Узнаваемые слога не складывались в слова, а слова, в свою очередь, не образовывали фразы. Всё распадалось, рассыпалось на какие-то несвязные части.

Андрей несколько секунд всматривался в неё, потом со вздохом махнул рукой:

– Ладно, не заморачивайся! Дело не в этом. Суть в том, что мы приходим в этот мир очень ненадолго, нагие и одинокие. И такие же одинокие уходим из него, понимаешь? Поэтому так важно, чтобы кто-то понимал тебя во время этой короткой остановки! Ты извини меня, что я об этом говорю, но подавляющее большинство только делает вид, что врубается во что-то, они только все изображают, будто что-то знают, а на самом деле ни-че-го! То есть вообще ничего! Одна претензия на что-то! Ну ты понимаешь, о чём я говорю!

Марина энергично кивнула. Она решила соглашаться со всем, это было намного проще, чем пытаться вникать в его слова.

Андрей широко улыбнулся. Этот кивок неожиданно развеселил его. Он и сам стал кивать, пытаясь точно воспроизвести её движение.

Эти его кивки, в свою очередь, рассмешили Марину. Она не сдержалась, прыснула и шутливо погрозила Андрею пальчиком – ай-яй-яй! Нехороший мальчик!

Поскольку рука уже была поднята, то она решила использовать этот жест, чтобы взять сакадзуки, и потянулась к ней. Но Андрей опередил, быстро отставил пиалу в сторону.

– Я думаю, что тебе уже достаточно, моя дорогая! – объявил он. – Саке хоть и очень приятный напиток, но не такой уж слабенький, как тебе поначалу кажется. Поверь мне! Хватит. Тем более саке кончилось. Лучше вот что выпей! Будет хорошо!

Он встал, достал из холодильника бутылку минеральной воды, налил в стакан. Бросил туда ягодку малины.

Марина смотрела, как ягодка медленно опускалась на дно стакана навстречу поднимавшимся оттуда пузырькам. Наконец она приземлилась. Марина взяла стакан, сделала несколько глотков. В голове слегка прояснилось.

– Вот и чудно! – сказал наблюдавший за ней Андрей. – Пойдём посмотрим, что там у нас получилось. Возьми стакан с собой!

Марина подумала, что уже, наверное, очень поздно и давно надо уходить. Следовало сообщить об этом Андрею.

Надо вынуть телефон и написать ему.

Но она опоздала, он уже вёл её наверх, крепко держал за руку. В другой руке у неё был стакан с водой, телефон остался на кухне, так что мысль эта оказалась трудновыполнимой, и она оставила её в покое. Тем более что ей очень хотелось посмотреть на фотографии.

Снова они очутились в маленькой тёмной комнате, освещённой таинственным красным светом. Марина пила воду маленькими глотками, широко распахнув глаза, напряжённо следила за тем, что делает Андрей.

Всё это опять походило на некое волшебное таинство. На белых листах фотобумаги проявлялись поразительные по красоте фотографии, на которых она с трудом узнавала себя. Андрей споро подцеплял их, вынимал из ванночки, выкладывал на сушильный барабан. Они уплывали в темноту, чтобы через несколько мгновений появиться уже сухими, блестя глянцевой поверхностью.

Андрей снимал их с барабана, распрямлял, укладывал под резак, ловко орудуя им, обрезал края, каждый раз несколько менял формат фотографии. После чего, бросив секундный взгляд, большинство из них сразу рвал, выбрасывал. Некоторые выкладывал на большое стекло, покрывавшее стол.

Марина с сожалением смотрела, как обрывки очередной уничтоженной фотографии летят в мусорное ведро. С её точки зрения, каждая из них была шедевром. Она невольно подошла чуть ближе к нему, перевела восхищённый взгляд на тонкое лицо фотографа. Правая его сторона была в тени, левая – освещена красным мистическим светом.

Андрей повернулся, теперь они оказались очень близко друг от друга, лицом к лицу. Марина невольно отвела руку со стаканом, приоткрыла влажные губы, готовая к поцелую. Лучшего момента для этого, пожалуй, нельзя было придумать.

Но поцелуя не последовало.

К разочарованию Марины, фотограф не обратил никакого внимания на эту её готовность. Он всего лишь хотел, чтобы она видела его артикуляцию, легко считывала, что он говорит.

– Кое-что неплохо, парочка совсем даже ничего. Но я считаю, мы можем сделать гораздо лучше. Даже не сомневаюсь. У меня уже появилось несколько идей. Ты согласна?

Марина повела плечиками, бросила на него лукавый взгляд, потом сдвинула фотографии в сторону, пальчиком написала на стекле:

«КОГДА?»

– Когда? – переспросил Андрей.

Он на мгновение задумался, сдвинул брови. Но тут же улыбнулся, на тёмном, в красных бликах лице блеснули белые зубы.

– Да хоть завтра. Почему бы, собственно, завтра нам этим не заняться? Завтра ведь воскресенье, правильно? Или ты занята завтра?

Марина решительно мотнула головой – нет! Вовсе даже нет!

– Вот и отлично! – обрадовался Андрей. – Но ты уверена, тебе действительно завтра никуда не надо?

Она поджала нижнюю губку, снова покачала головой – никуда!

И для убедительности снова написала пальчиком на стекле:

«ВОСКРЕСЕНЬЕ!»

– Ну, мало ли что воскресенье! – снова улыбнулся Андрей. – Может, ты по воскресеньям фитнесом занимаешься, я же не знаю. Значит, никто тебя не ждёт?

Опять резкое мотание головой – никто!

– Хорошо! В таком случае, чтобы просто нам не терять времени завтра на встречи, разъезды, я тебя предлагаю остаться переночевать здесь. У меня есть гостевая комната, тебе будет вполне удобно. Ну как?

Марина думала недолго. В глубине души она ждала подобного предложения. Теперь понятно, почему он не спешил с поцелуем. Он не просто замечательный фотограф и художник, но и опытный, тонко всё чувствующий мужчина.

Он всё делает правильно.

После этого невероятного дня её теперь ждёт потрясающая ночь!

Пожалуй, это лучшие сутки, которые когда-либо выпадали на её долю. Конечно, она не откажется от этого.

Ни за что!

Она медленно и твёрдо наклонила голову – я согласна!

– Perfecto! В таком случае…

Андрей подошёл к двери, распахнул её, снова повернулся к Марине. Она замерла, ждала чего-то. Он, словно впервые увидел, цепким взглядом оглядел её, оценил.

Хороша! То, что нужно!

Вслух же произнёс с улыбкой:

– Прошу за мной, Марина!

Гостевая комната оказалась вполне просторной, вся отделанная в синих тонах. Здесь тоже не обошлось без примет столь любимой хозяином японской культуры – в застеклённом шкафчике стоял опять же синей расцветки изящный чайный японский сервиз.

Марина стояла рядом с кроватью, занимавшей добрую половину пространства, с удивлением разглядывала её.

– Это водяная кровать! – не без гордости произнёс Андрей. – Матрас наполнен водой. Видишь?

Он откинул одеяло, нажал рукой на постель. Раздалось бульканье, которого Марина, разумеется, не услышала. Но увидела, как под синей простынею вздулась, прокатилась волна. Отчего-то вдруг почувствовала себя крайне неловко, покраснела.

Андрей заметил это, расхохотался:

– Ты никогда такой не видела? Поверь мне, тебе понравится. Будет очень удобно. В общем, располагайся! Вон ванная! Там полотенца, халат, тапочки – всё найдёшь. Спокойной ночи!

Марина смущённо улыбнулась, кивнула – спокойной ночи, спасибо!

Он не спеша пошёл к двери, всё ещё поглядывая на неё. Вдруг она ещё что-то захочет?

Но Марина стояла неподвижно, хотя тоже не отрывала от него взгляда до тех пор, пока дверь за ним не закрылась.

Тогда она ожила, вздохнула. Присела на кровать, с интересом почувствовала, как перекатывается под ней вода. Даже развеселилась, это было неожиданно и смешно. С этим человеком всё необычно, даже кровать у него особая!

Что же это будет за фантастическая ночь?!

Потом она озаботилась, а не захлопнулась ли дверь таким образом, что Андрей теперь не сможет зайти, если захочет. Подбежала к ней, внимательно осмотрела.

Автоматически дверь не закрывалась, но на ручке обнаружилась кнопка для защёлкивания замка. На всякий случай Марина нажала на ручку, дверь приоткрылась. Она прильнула к образовавшейся щёлке, но толком ничего не увидела, а посильнее открывать не решилась.

Вернулась к кровати, выдвинула ящик прикроватной тумбочки. Там лежала пачка чистой бумаги, ручка.

Зачем?

Очевидно, записывать умные мысли, которые приходят во время бессонницы. Но лично она спит хорошо, так что ей это не грозит.

Марина хмыкнула, пожала плечиками и, подхватив свою сумку, отправилась в ванную.

Андрей находился в глубине коридора, собирался спускаться вниз в тот момент, когда Марина приоткрыла дверь. Он услышал лёгкий скрип, повернулся, заметил образовавшуюся щель.

Барышня, однако, нетерпелива!

Он усмехнулся, но усмешка быстро исчезла, на лице появилось серьёзное, задумчивое выражение.

В этой задумчивости Андрей и вернулся на кухню, машинально оглядел висевшие на стенах фотографии, задержал долгий взгляд на японских мечах и кинжалах. Даже прикусил губу от напряжения.

Пожалуй, это неплохая мысль!