Текст книги "Звучащий свет"

«Эти выплески сгустками крови…»

 
Эти выплески сгустками крови
Стали вдруг – пусть вам это не внове,
Пусть ухмылки у вас наготове
И скептически стиснуты рты, —
Не достаточно, видно, панове,
Было дней, чтобы клясться в любови,
И теперь поднимаете брови,
Распознав изумленья черты.
 
 
И поэтому может случиться,
Что ещё захотите учиться
Незапамятным светом лучиться,
На досуге стихи сочинять
О таком, что давно мне известно,
Что листвою шумит повсеместно, —
И вдобавок скажу, если честно, —
Не сумеете душу понять.
 
 
Пусть, раскинув стволы над оградой,
Будет сад мне земною отрадой,
Будут годы сплошною шарадой,
Чью разгадку попробуй и ты
Отыскать, если это возможно,
Если сердце забьётся тревожно,
Если всё, что я пел, непреложно
В осознанье своей правоты.
 

3 ноября 1992

«Воспоминание томит меня опять…»

 
Воспоминание томит меня опять,
Иглою в поры проникает,
Хребта касается, – и сколько можно спать? —
Душа к покою привыкает,
К жемчужной свежести, рассветной, дождевой,
А всё же вроде бы – что делать! – не на месте,
Не там, где следует, – и ветер гулевой
Ко мне врывается – и спутывает вести,
С разгону вяжет влажные узлы
Событий давешних, запутывает нити,
Сквозит по комнате – и в тёмные углы
С избытком придури и прыти
Разрозненные клочья прежних дней
От глаз подальше судорожно прячет,
И как понять, кому они нужней,
И что же всё же это значит? —
И вот, юродствуя, уходит от меня, —
И утро смотрится порукой круговою,
Тая видения и в отсветах огня
Венец признания подняв над головою, —
И что-то вроде бы струится за окном —
Не то растраченные попусту мгновенья,
Не то мерцание в тумане слюдяном
Полузабытого забвенья,
Не то вода проточная с горы,
Ещё лепечущая что-то о вершине,
Уже несущая ненужные дары, —
И нет минувшего в помине,
И нет возможности вернуться мне туда,
Где жил я в сумраке бездомном,
Покуда разные сменялись города
В чередовании огромном,
Безумном, обморочном, призрачном, хмельном,
Неудержимом и желанном,
Чтоб ныне думать мне в пристанище земном
О чём-то горестном и странном.
 

15 мая 1993

«Страны разрушенной смятенные сыны…»

 
Страны разрушенной смятенные сыны,
Зачем вы стонете ночами,
Томимы призраками смутными войны,
С недогоревшими свечами
Уже входящие в немыслимый провал,
В такую бездну роковую,
Где чудом выживший, по счастью, не бывал, —
А ныне, в пору грозовую,
Она заманивает вас к себе, зовёт
Нутром распахнутым, предвестием обманным
Приюта странного, где спящий проплывёт
В челне отринутом по заводям туманным, —
И нет ни встреч ему, ни редких огоньков,
Ни плеска лёгкого под вёслами тугими
Волны, направившейся к берегу, – таков
Сей путь, где вряд ли спросят имя,
Окликнут нехотя, устало приведут
К давно желанному ночлегу,
К теплу неловкому, – кого, скажите, ждут
Там, где раздолье только снегу,
Где только холоду бродить не привыкать
Да пустоту ловить рыбацкой рваной сетью,
Где на руинах лиху потакать
Негоже уходящему столетью?
 

30 сентября 1993

«Взглянуть успел и молча побрести…»

 
Взглянуть успел и молча побрести
Куда-то к воинству густому
Листвы расплёснутой, – и некому нести
Свою постылую истому,
Сродни усталости, а может, и тоске,
По крайней мере – пребыванью
В краю, где звук уже висит на волоске, —
И нету, кажется, пристойного названья
Ни чувству этому, что тычется в туман
С неумолимостью слепою
Луча, выхватывая щебень да саман
Меж глиной сизою и порослью скупою,
Ни слову этому, что пробует привстать
И заглянуть в нутро глухое
Немого утра, коему под стать
Лишь обещание сухое
Каких-то дремлющих пока что перемен
В трясине тлена и обмана,
В пучине хаоса, – но что, скажи, взамен? —
Труха табачная, что разом из кармана
На камни вытряхнул я? стынущий чаёк?
Щепотка тающая соли?
Разруха рыхлая, свой каверзный паёк
От всех таящая? встающий поневоле
Вопрос растерянный: откуда? – и ответ:
Оттуда, где закончилась малина, —
И лето сгинуло, и рая больше нет,
Хоть серебрится дикая маслина
И хорохорится остывшая вода,
Неведомое празднуя везенье, —
Иду насупившись – наверное, туда,
Где есть участие – а может, и спасенье.
 

10 октября 1993

«День к хандре незаметно привык…»

 
День к хандре незаметно привык,
В доме слишком просторно, —
Дерева, разветвясь непокорно,
Не срываясь на крик,
Издают остывающий звук,
Что-то вроде напева,
Наклоняясь то вправо, то влево
Вслед за ветром – и вдруг
Заслоняясь листвой
От неряшливой мороси, рея
Как во сне – и мгновенно старея,
Примирённо качнув головой.
 
 
Так и хочется встать
На котурнах простора,
Отодвинуть нависшую штору,
Второпях пролистать
Чью-то книгу – не всё ли равно,
Чью конкретно? – звучанье валторны,
Как всегда, непритворно,
Проникает в окно,
Разойдясь по низам,
Заполняет округу
Наподобье недуга —
И смотреть непривычно глазам
 
 
На небрежную мглу,
На прибрежную эту пустыню,
Где и ты поселился отныне,
Где игла на полу
Завалялась, блеснув остриём
И ушко подставляя
Для невидимой нити – такая
Прошивает, скользя, окоём,
С узелками примет
Оставляя лоскут недошитым,
Чтоб от взглядов не скрытым
Был пробел – а за ним и просвет.
 

18 октября 1994

«Призрак прошлого к дому бредёт…»

 
Призрак прошлого к дому бредёт,
Никуда не торопится,
Подойдёт – никого не найдёт,
Но такое накопится
В тайниках незаметных души,
Что куда ему, дошлому,
Торопиться! – и ты не спеши,
Доверяющий прошлому.
 
 
Отзвук прошлого в стёклах застрял
За оконною рамою —
Словно кто-нибудь за руки взял
Что-то близкое самое,
Словно где-нибудь вспыхнуло вдруг
Что-то самое дальнее,
Но открыться ему недосуг, —
Вот и смотришь печальнее.
 
 
Лишь озябнешь да смотришь вокруг —
Что за место пустынное?
Что за свет, уходящий на юг,
Приходящий с повинною,
Согревающий вроде бы здесь
Что-то слишком знакомое,
Был утрачен – да всё же не весь,
Точно счастье искомое?
 
 
Значит, радость вернётся к тебе,
Впечатления чествуя,
С тем, что выпало, брат, по судьбе,
Неизменно соседствуя,
С тем, что выпадет некогда, с тем,
Что когда-нибудь сбудется, —
И не то чтобы, скажем, Эдем,
Но подобное чудится.
 

2 октября 1996

«От заботы великой твоей…»

 
От заботы великой твоей
О таких вот усталых
Сочинителях книг запоздалых
О слетевших с ветвей,
Индевеющих листьях, о тех
Улетающих к югу пернатых,
Что в лесных обитали пенатах
И напелись за всех,
 
 
О таком, что потом
Непременно напомнит о прошлом,
От которого жарко подошвам
На ковре золотом,
Пересыпанном зернью росы,
Зачернённом дождями,
Там, где ржавыми вбиты гвоздями
Дорогие блаженства часы,
 
 
От заботы о том,
Что томит меня ночью туманной,
Что аукнется тьмой безымянной,
Перевяжет жгутом
Что-то нужное сердцу – а там
Переменит пластинку,
Что тревожит меня под сурдинку,
Что идёт по пятам,
 
 
Как-то зябко становится вдруг,
Чаровница-погодка, —
Воровская ли ветра походка
И луны ведовской полукруг
В запотелом окне
Навевают под утро такое, —
Но стоишь, позабыв о покое,
От людей в стороне.
 

3 октября 1996

«Шум дождя мне ближе иногда…»

 
Шум дождя мне ближе иногда
Слов людских – мы слушать их устали, —
Падай с неба, светлая вода,
Прямо в душу, полную печали!
 
 
Грохнись в ноги музыке земной,
Бей тревогу в поисках истока, —
Тем, что жизнь проходит стороной,
Мы и так обмануты жестоко.
 
 
Падай с неба, память о былом,
Припадай к траве преображённой,
Чтоб не бить грядущему челом
Посреди страны полусожжённой.
 
 
Лейся в чашу, терпкое вино,
Золотое марево утраты, —
Мне и так достаточно давно
Слёз и крови, пролитых когда-то.
 
 
Где-то там, за гранью тишины,
Есть земля, согретая до срока
Тем, что ждать мы впредь обречены —
Ясным светом с юга и с востока.
 
 
Не томи избытком доброты,
Не пугай внимания нехваткой, —
В том, что явь не пара для мечты,
Важен привкус – горький, а не сладкий.
 
 
Потому и ратуй о родном,
Пробивай к неведомому лазы,
Чтоб в листве, шумящей за окном,
Исчезали века метастазы.
 
 
Может, весть извне перелилась
Прямо в сердце, сжатое трудами?
Дождь пришёл – и песня родилась,
Чтобы стать легендою с годами.
 

16 октября 1996

«Где в хмельном отрешении пристальны…»

 
Где в хмельном отрешении пристальны
Дальнозоркие сны,
Что служить возвышению призваны
Близорукой весны,
В обнищанье дождя бесприютного,
В искушенье пустом
Обещаньями времени смутного,
В темноте за мостом,
В предвкушении мига заветного,
В коем – радость и весть,
И петушьего крика победного —
Только странность и есть.
 
 
С фистулою пичужьею, с присвистом,
С хрипотцой у иных,
С остроклювым взъерошенным диспутом
Из гнездовий сплошных,
С перекличкою чуткою, цепкою,
Где никто не молчит,
С круговою порукою крепкою,
Что растёт и звучит,
С отворённою кем-нибудь рамою,
С невозвратностью лет
Начинается главное самое —
Пробуждается свет.
 
 
Утешенья мне нынче дождаться бы
От кого-нибудь вдруг,
С кем-то сызнова мне повидаться бы,
Оглядеться вокруг,
Приподняться бы, что ли, да ринуться
В невозвратность и высь,
Встрепенуться и с места бы вскинуться
Сквозь авось да кабысь,
Настоять на своём, насобачиться
Обходиться без слёз,
Но душа моя что-то артачится —
Не к земле ль я прирос?
 
 
Поросло моё прошлое, братие,
Забытьём да быльём,
И на битву не выведу рати я
Со зверьём да жульём,
Но укроюсь и всё-таки выстою
В глухомани степной,
Словно предки с их верою чистою,
Вместе с речью родной,
Сберегу я родство своё кровное
С тем, что здесь и везде,
С правотою любви безусловною —
При свече и звезде.
 

11–13 июля 1997

II

«Когда в провинции болеют тополя…»

 
Когда в провинции болеют тополя,
И свет погас, и форточку открыли,
Я буду жить, где провода в полях
И ласточек надломленные крылья,
Я буду жить в провинции, где март,
Где в колее надломленные льдинки
Слегка звенят, но, если и звенят,
Им вторит только облачко над рынком,
Где воробьи и сторожихи спят,
И старые стихи мои мольбою
В том самом старом домике звучат,
Где голуби приклеены к обоям,
Я буду жить, пока растает снег,
Пока стихи не дочитают тихо,
Пока живут и плачутся во сне
Усталые, большие сторожихи,
Пока обледенели провода,
Пока друзья живут, и нет любимой,
Пока не тает в мартовских садах
Тот неизменный, потаённый иней,
Покуда жилки тлеют на висках,
Покуда небо не сравнить с землёю,
Покуда грусть в протянутых руках
Не подарить – я ничего не стою,
Я буду жить, пока живёт земля,
Где свет погас, и форточку открыли,
Когда в провинции болеют тополя
И ласточек надломленные крылья.
 

1964

«Оттого-то и дружба ясна…»

 
Оттого-то и дружба ясна,
Что молчание – встречи короче, —
Не напрасно взрастила весна
Петербургские белые ночи.
 
 
Сколько песен ни пел я во тьме,
Никого не винил поневоле, —
Я скажу предстоящей зиме:
«Поищи-ка прощения в поле,
 
 
Не тревожь ты меня, не брани,
Не забрасывай снегом кромешным,
А наследную чашу верни,
Напои расставанием грешным».
 
 
Никогда я душой не кривил —
А когда распознал бы кривинку,
Сколько раз бы всерьёз норовил
Извести себя, всем не в новинку.
 
 
Да и женщинам страсти черта
Никогда не дается украдкой —
В уголке огорчённого рта
Залегает пригревшейся складкой.
 
 
Нет ни дня, ни минуты, ни сна,
Чтобы зову остыть круговому, —
Оттого благодарен сполна
Я вниманию их роковому.
 
 
Ни за что мне теперь не помочь —
Но светлее, чем ночи бездонность,
Пропадает, не сгинувши прочь,
Несусветная наша бездомность.
 
 
И склонившись к кому-то на грудь,
Покидая поспешно столицу,
Я пойму вашу тайную суть,
Петербургские светлые лица.
 

1972

Октябрьская элегия

I

 
Немало мне выпало ныне
Дождя, и огня, и недуга,
Смиренье – не чуждо гордыне,
Горенье – прости мне, подруга.
 
 
Дражайшее помощи просит,
Навесом шурша тополиным,
Прошедшее время уносит
Кружением неопалимым.
 
 
Внемли невесомому в мире,
Недолгому солнцу засмейся.
Безропотной радуйся шири,
Сощурься и просто согрейся.
 
 
Из нового ринемся круга,
Поверим забытым поэтам,
Прельстимся преддверием юга,
Хоть дело, конечно, не в этом.
 
 
Как будто и вправду крылаты
Посланцы невидимой сметы,
Где отсветы наспех примяты,
Отринуты напрочь приметы.
 
 
Как будто, подвластны причудам,
Невинным гордятся примером
Стремленья магнитного к рудам,
Служенья наивным химерам.
 
 
Где замкнутым шагом открытья
Уже не желают собраться,
Но жалуют даже событья —
А молодость жаждет остаться.
 

II

 
Скажи мне теперь, музыкантша,
Не трогая клавиш перстами, —
Ну что тебе чуть бы пораньше
Со мной поменяться местами?
 
 
Ну что тебе чуть поохрипнуть,
Мелодию петь отказаться,
Мелькнувшее лето окликнуть,
Без голоса вдруг оказаться?
 
 
Ну что тебе, тихий, как тополь,
Король скрипачей и прощений,
Разбрасывать редкую опаль
По нотам немых обольщений?
 
 
Ну что пощадить тебе стоит
Творимое Господом чудо,
Когда сотворённое стонет
И воды влечёт ниоткуда?
 
 
Ну что за колонны белеют —
Неведома, что ли, тоска им?
И мы, заполняя аллеи,
Ресницы свои опускаем.
 
 
А кто поклоняется ивам,
Смежает бесшумные веки? —
Да это, внимая счастливым,
На редкость понятливы реки.
 
 
И племя младое нежданно
К наклонным сбегает ступеням —
И листья слетаются рано,
Пространным разбужены пеньем.
 
 
И хор нарастает и тонет
В безропотной глуби тумана,
И голубем розовым стонет,
И поздно залечивать раны.
 
 
И так, возникая, улыбка
Защитную ищет заминку,
Как ты отворяла калитку —
А это уже не в новинку.
 

III

 
Бывали и мы помоложе,
И мы запевали упрямо —
И щурили очи в прихожей
Для нас флорентийские дамы.
 
 
И мы нисходили на убыль,
Подобно героям Боккаччо, —
Так что же кусаю я губы
И попросту, кажется, плачу?
 
 
А ну-ка, скажи мне, Алеко, —
Неужто зима недалёко —
И в дебрях повального снега
Венчальный послышится клёкот?
 
 
И что же горит под ногами,
И разве беды не почуют,
Когда колдовскими кругами
Цыганское племя кочует?
 
 
О нет, не за нами погоня,
Нахлынет безлиственно слава —
Покуда она не догонит,
Земля под ладонью шершава.
 
 
Коль надобно, счёты откинем,
Доверимся этой товарке —
Покуда ведь только такими
Опавшие вспомнятся парки.
 
 
Томленьем надышимся ломким,
Уйдём к совершенствам астральным,
Октябрь не в обиду потомкам
Сезоном закрыв театральным,
 
 
Где свёрнуты без опасений
Над замками мавров и троллей
Затёртые краской осенней
Афиши последних гастролей.
 

1972

Прощание – встреча

I

 
Не много ли досталось мне при свете
Фонарного мисхорского устоя?
Лишь волосы отзывчивые эти
Да моря воркование густое,
Где встреча очарованная машет
Платками убелёнными прощанья.
И если опыт – пажить, он-то нажит,
И нечего пенять на обещанья.
 

II

 
Вернутся ли беспамятные души
Сюда, на многокронные аллеи,
Где музыка развенчанная глуше
И мука просветлённая – смелее?
Неведомы им наши разногласья,
Приметы не чураются подспорья,
Но властвует и требует согласья
Гортанная отрывистость предгорья.
 

III

 
Предсказано ли векам разобщенья
Пожизненно чужими оставаться?
И что, однако, требует прощенья,
И верно ли, что проще – улыбаться?
Как в песенке слепой, недоумённость
Глядит из разговорчивого лада,
И радует имён определённость —
Самой незаменимости отрада.
 

IV

 
Как будто, пробуждению ночному
Бессмысленно вверяя наважденье,
Подобно притяжению земному
Присутствует вокруг перерожденье, —
И, сразу за оградою играя
С луною, невесомою доселе,
Мелодия родная, умирая,
К небесной приближается капелле.
 

V

 
На львиную сноровку не позарясь,
Склоняет Август смуглые колени, —
Быть может, вы, когда-нибудь состарясь,
Прекрасной уподобитесь Елене —
Тогда-то тьмою послевисокосной,
Отселе различаемый не всеми,
Ваш юный облик, ревностный и грозный,
Мелькнёт на миг в предании иль гемме.
 

VI

 
И встанет над отравленной листвою,
Над сенью, отягчённою годами,
Мерцания биение живое
Меж явью и большими городами,
И вызовет участие немое,
Как некогда – внимание святое, —
И, связанная узами с зимою,
Вы это назовёте красотою.
 

VII

 
Пусть вам не помешает это, Ольга,
Отнекиваться в жизни безмятежной
От исповеди, видимой настолько,
Что вряд ли отличается от прежней —
Безмолвной, непрерывной, бестелесной,
Несбывшейся, – ну кто там пламя гасит
И в заповеди дали бессловесной
Чела венками нови не украсит?
 

VIII

 
Не с нами ли, бредущими в округе,
Таящими дремотную отвагу,
По кругу время движется на юге,
Ступени приноравливая к шагу?
Не нами ли загадка не раскрыта,
Сближенья не разгадана шарада?
И ровное молчание – размыто,
И кровного отчаянья – не надо.
 

IX

 
Пускай же распоясанно и сонно
Прощанье нарастает, непреклонно,
Как замысла туманная изнанка,
Как всё, что изводило спозаранку,
Подобием приспущенного стяга,
Как женщины чарующая тяга,
Как в сумерках, что гнутся и гадают,
Деревья о сраженьях рассуждают.
 

1973

Гроза издалека

 
Покуда полдень с фонарём
Бродил, подобно Диогену,
И туча с бычьим пузырём
Вздувала муторную вену,
Ещё надежда весь сыр-бор
Гулять на цыпочках водила, —
И угораздило забор
Торчать, как челюсть крокодила.
 
 
Осок хиосская резня
Мечей точила святотатство —
И августовская стерня
Клялась за жатву рассчитаться, —
И, в жажде слез неумолим,
Уж кто-то стаскивал перчатку
От безобидности малин
До кукурузного початка.
 
 
И обновившийся Ислам
Нарушил грёз обожествленье, —
И разломилось пополам
Недужных зол осуществленье,
И гром постылый сбросил груз
И с плеч стряхнул труху печали,
Как будто краденый арбуз
В мешке холщёвом раскачали.
 
 
И чтобы к ужасу впритык
Хозяин сдуру нализался,
Змеиный молнии язык
С надменным шипом показался —
И по-младенчески легко
Кочуя в стае камышиной,
Кормилиц выпил молоко
Из запотевшего кувшина.
 
 
Покуда в мальве с бузиной
Низин азы недозубрили,
Покуда в музыке земной
Охочи очень до кадрили,
Как в школе, балуясь звонком,
Тщета внимания ослабла —
И, кувырок за кувырком,
Пошли шнырять за каплей капля.
 
 
И повеленья полутон
Над ходом времени обратным
Оставил нас с открытым ртом
И лопотанием невнятным, —
И в уверении крутом
Уже разверзлась ширь дневная —
А где-то в ливне золотом
Ещё купается Даная.
 

1973

«Блаженнее долю другой воспоёт…»

…Цикада

Хмельней стрекочет, не о своей глася

Блаженной доле, но вдохновенная

От бога песен.

Алкей. К Аполлону.

 
Блаженнее долю другой воспоёт —
И ты объяснить захотела:
Бессонные ночи – от Божьих щедрот,
А нежность – от певчего тела.
 
 
Ступенчатым стрёкотом бейся в груди,
Крои искромётное диво,
Разматывай пряжу – и в небо иди
По нити, протянутой криво.
 
 
Нельзя оглянуться, упасть в темноту —
Не то прозеваешь мгновенье,
Когда по наитью поймёшь высоту —
А там поведёт вдохновенье.
 
 
Но что это? – рядом, где сад распахнул,
Как шторы, шуршащие кроны,
Почудилось: кто-то, отчаясь, вздохнул —
И горло разбухло от стона.
 
 
Не ты ль загрустила, пичуга моя,
Нахохленно клюв запрокинув,
Билет несчастливый – залог забытья —
Из торбы гадальщика вынув?
 
 
И что же расскажет зрачок твой живой,
Когда этот смысл постигаешь —
И, ветру кивая шальной головой,
Крыла для рывка напрягаешь?
 
 
Пусть рвётся непрочная связь меж людьми —
И нет от трагедий пощады,
И я за сближение лёг бы костьми,
Но петь в одиночестве – надо.
 
 
И мечется птица, разлад ощутив
Душой голубиной своею,
И плачет, желанья к звездам устремив,
Хмельная цикада Алкея.
 

1974, 1985

Элегия

 
Кукушка о своём, а горлица – о друге,
А друга рядом нет —
Лишь звуки дикие, гортанны и упруги,
Из горла хрупкого летят за нами вслед
Над сельским кладбищем, над смутною рекою,
Небес избранники, гонимые грозой
К стрижам и жалобам, изведшим бирюзой,
Где образ твой отныне беспокою.
 
 
Нам имя вымолвить однажды не дано —
Подковой выгнуто и найдено подковой,
Оно с дремотой знается рисковой,
Колечком опускается на дно,
Стрекочет, чаемое, дудкой стрекозиной,
Исходит меланхолией бузинной,
Забыто намертво и ведомо вполне, —
И нет луны, чтоб до дому добраться,
И в сердце, что не смеет разорваться,
Темно вдвойне.
 
 
Кукушка о своём, а горлица – о милом, —
Изгибам птичьих горл с изгибами реки
Ужель не возвеличивать тоски,
Когда воспоминанье не по силам?
И времени мятежный водоём
Под небом неизбежным затихает —
Кукушке надоело о своём,
А горлица ещё не умолкает.
 

29 июля 1976

«Мне вспомнилась ночью июльскою ты…»

 
Мне вспомнилась ночью июльскою ты,
Отрадой недолгою бывшая,
В заоблачье грусти, в плену доброты
Иные цветы раздарившая.
 
 
Чужая во всех на земле зеркалах,
Твои отраженья обидевших,
Ты вновь оказалась на лёгких крылах
Родною среди ясновидящих.
 
 
Не звать бы тогда, в одиночестве, мне,
Где пени мгновения жалящи, —
Да тени двойные прошли по луне,
А звёздам дожди не товарищи.
 
 
Как жемчуг болеет, не чуя тепла,
Горячего тела не трогая,
Далече пора, что отныне ушла,
И помнится слишком уж многое.
 
 
А небо виденьями полно само,
Подобное звону апрельскому, —
И вся ты во мраке, и пишешь письмо —
Куда-то – к Вермееру Дельфтскому.
 

1977

«Стрижей не видать над рекой…»

 
Стрижей не видать над рекой,
Озябшие листья летят, —
И тягостен в доме покой,
Где света зажечь не хотят.
 
 
Зачем же забрасывал сад
Надежды неистовый след,
Где имени доброму рад,
А милого облика нет?
 
 
Подобно рождению нот,
Оттуда, из царства теней,
Сюда, во смятенье широт,
Мы выйдем негаданно с ней.
 
 
И здесь, меж оград и щедрот,
В туманах и низких кострах,
Увидим, как тихо плывёт
Высокая лодка в цветах.
 
 
И тёплая вспыхнет свирель,
И флейта, как месяц, светла, —
И всё, чем мы жили досель,
Отхлынет навек от весла.
 
 
И словно во славу словам,
Сорвавшимся с губ, о любви,
Ещё на пути к островам
Желанными их назови.
 

Октябрь 1977

Оттепель

 
От крыш, и по льду, и везде —
И плач, и плеск, и клёкот ломкий,
И только льющейся воде
Призыв почудится негромкий,
И ощущенье пустоты
Меж суеверием и верой,
Стирая зримые черты,
Живёт отринутою эрой.
 
 
Но что упало вдалеке
С высот полунощных и диких,
Чтоб, дрогнув чашею в руке,
Тоске запутаться в уликах?
Как будто колокол разбит
На Севере, где снег да ели,
И воскрешение обид —
Как вопрошение капели.
 
 
Ну что же! – спрашивай опять,
Купель качая колыбелью,
Покуда дней не сосчитать
За этой тающею трелью,
За цитаделью хрусталей,
Где ходят тени-богомольцы,
Где нам колышет Водолей
Струящиеся колокольцы.
 

8 февраля 1978