Текст книги "Вы старше моего папы и чуть моложе моего дедушки"

Владимир Ардени
Вы старше моего папы и чуть моложе моего дедушки

© Ардени В., 2016

© ПРОБЕЛ-2000, 2016

© Белов И. (рисунки), 2016

* * *

Искренние слова благодарности Гоче и Кетино Буачидзе за поддержку в написании книги и Владимиру Бурдун за помощь в ее издании

Об авторе

Согласитесь, никто лучше не знает жизнь автора, как сам автор. Именно поэтому его биографию согласился написать я. Обещаю, буду краток, а местами по-возможности даже лапидарен. Итак.

По предсказаниям бабушек-соседок по коммунальной квартире дома № 3 на улице Кржижановского (что в семи минутах ходьбы от метро «Профсоюзная») и по всем медицинским показаниям врачей московской поликлиники № 72, автор этого сборника должен был родиться в день всенародного празднования Международного женского дня, и потому народ в коммуналке активно готовился к двойному ликованию.

Но его мудрая мама, очевидно предчувствуя, что сын постоянно будет окружен женщинами, не желая лишать его единственного сугубо личного праздника, терпела-крепилась и парня родила на день позже, то есть 9 марта – как оказалось, в тот же день, когда на свет появился Гагарин, правда, двадцатью четырьмя годами раньше. А чтобы читатели все же яснее понимали возраст нашего автора, подскажу, что его рождение коммуналка отпраздновала ровно за восемь лет до избрания Л.И. Брежнева Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Именно при Брежневе наш герой стал октябренком, был торжественно принят в пионеры, а затем с не меньшим пафосом в комсомол, после чего из обычной средней школы случайно попал в институт, где и провел веселую беззаботную юность, насыщаясь всевозможными пороками. Потом, уже устроившись на работу и вступив в партию, уехал работать за границу, за которой остепенился, женившись на очаровательной девушке и став отцом двух красивых и талантливых детей.

Но пороки, приобретенные в юности, в нем остались, а некоторые даже передались его детям вместо наследства – например, самоуверенность (которую они упорно называют уверенностью в себе) и страсть чревоугодия.

И по сей день все, кто общается с нашим героем, отмечают, что он напрочь лишен воспитания (отчего слово «моветон» его просто пугает) и в нем абсолютно отсутствует чувство скромности, так как считает он себя безудержно талантливым, причем во всем.

Профукав в праздной молодости учебу, не может он похвастаться и разносторонним образованием и широким кругозором, поэтому до сих пор путает Босха с Брейгелем (кстати, как со старшим, так и с младшим) и при этом, заметим, никогда не конфузится. Ведь чувство стыда последний раз наш автор познал в шестом классе на пионерской линейке, где его отчитывали за проданную товарищу-пионеру пластинку иностранной жвачки за один советский рубль.

Словом, как говорит его уже бывшая жена, он всегда был обаятельным, но самонадеянным и крайне поверхностным типом – как свежеукатанный асфальт без разметки. Наверное, поэтому его жизненный путь так похож на извилистую дорогу без знаков ограничения и запретов, по которой идти крайне увлекательно и азартно.

И последнее. Если говорить о его стремлении к духовному саморазвитию, к сожалению, надо признать, в театре нашего героя в последний раз видели аж в прошлом веке.

 
Но нравится ему «Чайка».
 
 
Чайка Джонатан Ливингстон…
Ричарда Баха.
 

Вот, пожалуй, и все, что, глядя на себя в зеркало, хотел написать об авторе, которого, возможно, вы сейчас будете читать.

Несколько слов от графомана

Представляю, сколько человек скептически улыбнулось, прочитав заголовок предисловия. Графоман… несколько слов… Ну-ну. Тем более обнаружив, что предисловие растеклось по нескольким страницам. Понимаю. Но если у вас хватит терпения прочитать заметки и рассказы в сборнике, вы поймете, что это я еще сдерживался. Ну да ладно. Начну.

Тщеславие

Пару лет назад, чтобы потешить самолюбие, отправил несколько своих миниатюр в Жюри конкурса национальной премии «Писатель года». Через неделю получил ответ:

«Владимир Борисович! По решению редакционной комиссии Вы номинированы на соискание национальной литературной премии «Писатель года».

Лукавить не стану – приятно. Тщеславие? Безусловно. Ну не чужд мне этот порок. Впрочем, как и многим графоманам. Правда, не думаю, что это так ужасно. Ведь вопрос в том – как глубоко окопался во мне этот порок. Некто А. Поуп сказал: «В каждом человеке ровно столько тщеславия, сколько ему недостает ума».

Надеюсь, я не очень глуп и не переполнен тщеславием, иначе у меня не хватило бы ума понять, что это номинирование абсолютно ничего не значит и я далеко не единственный, кого выбрали из тысячи авторов, и что есть много талантливее меня. Уверенно говорю так, потому что читал их произведения и восхищался.

Но что бы ни говорили о порочности тщеславия, я склонен согласиться с Цицероном:

«Даже те философы, которые писали трактаты против славы, не забывали ставить свое имя в заголовке своей книги».

Кто видел свое имя на обложках изданных книг, меня поймут. Я, например, лет десять назад видел. Мне нравилось. Может быть, именно поэтому решил издать и вторую книгу.

Рассказы

Друзья иногда спрашивают как рождаются мои рассказы? И я отвечаю: «Бог его знает». Вернее, так: «Только Бог и знает». Потому что не могу сказать, ни откуда появляются мои герои и кто они; ни почему разговаривают так, а не иначе; ни для чего они совершают те или иные поступки. Я вообще ничего о них не знаю. Более того, часто, когда начинаю писать, я даже не представляю, чем закончится рассказ и даже о чем он будет. Вроде появляется идея, затем разворачивается в сюжет, а в один момент – бац, все меняется и возникает совсем другая история. И все это происходит без моего желания – как-то само по себе, как если бы кто-то решал за меня и говорил: «А вот теперь давай напишем так!»

Но должен признать, процесс этот мне чертовски нравится и приятен, а потому периодически продолжаю писать, а потом снова писать, причем даже без мысли издаться когда-нибудь (вру, конечно). Говорят, это и есть графомания. Возможно.

Кстати, не ведаю, как у других графоманов, а у меня зарождение историй происходит по-разному. Одни сюжеты возникают после просмотра фильма или услышанной песни – так, например, появились заметки «Когда мужчинам плакать можно», «Думаете, он поменяется?», «Я справлюсь».

Другие – это реальные случаи из моей жизни (заметки про бассейн, про тампоны, про яблоки и другие забавные истории).

А очень часто в голову просто влетает какая-то интересная, на мой взгляд, фраза, порой, как мне кажется, гениальная, я начинаю развивать ее, и зарождается некая история. Приведу несколько фраз, приснившихся мне и давших жизнь некоторым моим рассказам и заметкам, которые вы, возможно, найдете время прочитать.

• После того, как они закончили заниматься любовью, она с грустью подумала: “Пчелки и те дольше опыляют цветочки”.

«Вы старше моего папы и чуть моложе моего дедушки»

• Она умерла в тот же день, когда родилась.

«Подкова»

• В слезах мужчин столько щемящей боли и удивительной нежности, что это невозможно выразить словами, потому что слов таких для мужчин еще не придумали. «Когда мужчинам плакать можно»

• Будем дружить или, может быть, сразу?

«Лукавство женской наивности»

• Он был за границей, но не приехать на похороны друга не мог – ведь такое случается раз в жизни.

«Завидная дружба»

А, например, эти строки из стихотворения, не вошедшего в сборник, родились после того, как набрел на фразу Хорхе Борхеса «Жизнь есть сон, снящийся Богу».

Мне приснилось, что ты мама наших маленьких детей, Тех, которые жить могут только в нашем с тобой сне.

Стихи

Отдельно хотел бы остановиться на стихах. Как понимаете, профессиональный графоман не может не попробовать себя и в рифме. Признаюсь, я прекрасно осознаю свое место в русской поэзии, однако, время от времени стихосложением тоже увлекаюсь. Особенно, когда мне кажется, что все ранее написанное мной, можно уместить в нескольких стихотворных строках. Например, когда писал заметку об иллюзиях в любви, появились эти рифмы, после чего заметку сжег:

 
Ты придумала меня
Умным, нежным и красивым.
Расписала чувствами
Мой характер сильным.
 
 
А когда расстались мы,
Образ мой слезами смыла.
Тот, что был в твоей любви
Сильным, но таким ранимым.
 

Кстати, сочинил это, как хорошо помню, днем – пришла мысль, сел за компьютер и записал. Но есть и другие стихи, которые снятся по ночам. С ними все сложнее. Нужно заставить себя включить свет, отыскать, чем записать, и успеть запечатлеть их в письме, пока они не уснули вместе с тобой. И вот эти стихи, которые рождаются и живут во снах – самые коварные.

В них слова так плавно складываются в цельное законченное стихотворение, такое красивое, порой гениальное, а просыпаешься – и все! Оно рассыпается на отдельные строки, порой пустые, корявые, и ты не можешь понять, неужели такое могло казаться талантливым. И даже не можешь вспомнить, как во сне тебе удавалось из них склеивать «гениальные вирши».

Вот и на днях в очередной раз проснулся среди ночи от того, что в спящей голове моей активно зашевелилась рифма, которая часа два не давала заснуть, настойчиво требуя сотворить из нее стихотворение. К утру я сдался, и вот что получилось. Понимаю, что на грани (писал-то спросонья), тем не менее:

 
ОН – Меня влечет любовь четвертого размера
И метр семьдесят высоких стройных чувств,
И даже разум шестьдесят на девяносто…
Все нравится в тебе.
Вот только кошелек мой пуст.
 
 
ОНА – А я люблю пузатеньких и лысых,
От низеньких я млею, принимая лесть.
И даже небольшие их свистульки –
Не повод горевать.
Но только, если деньги есть.
 

Диагноз

Или недавно придуманная фраза для еще не написанного рассказа, а возможно и для поэмы: «При всей кажущейся жесткости ее характера она была на удивление мягкой на ощупь девушкой». Забавно, не правда ли? Ну ведь гениально же! Я, например, смеялся от души. Я бы и далее восторгался собой, если бы не набрел в Интернете на следующее высказывание:

«Графомания – это психиатрический термин, подразумевающий болезненную страсть к написанию текстов. Его (графомана) произведения кажутся ему гениальными, более того, он совершенно искренне в это верит. Как и любой психиатрический больной он не может разглядеть у себя признаков болезни. Именно поэтому графоманы крайне болезненно воспринимают критические высказывания относительно их творчества».

О как! Оказывается, я болен, душевно болен. Неожиданно. Аж взгрустнулось. Но особенно я расстроился, прочитав, что «графоманические тенденции нередки у сутяжных психопатов». Как вам это?! «Сутяжных психопатов!»

Все, завтра же бегом к психиатру! Вот только допишу рассказ или поэму о «мягкой на ощупь девушке».

А пока читайте то, что уже опубликовал и, пожалуйста, не критикуйте меня.

Уж дюже ранимый я, оказывается.

Благодарю Игоря Белова за рисунки для этой книги и приношу извинения авторам нескольких фотографий, используемых в этом некоммерческом издании, чьи имена мне не удалось найти в Интернете.

Далеко не все из написанного в этом сборнике вы найдете безудержно талантливым, со многим не согласитесь, а что-то посчитаете спорным или просто неправильным.

Но не спешите бурчать и возмущаться –

я сам порой не согласен с тем, что думаю и пишу.

И еще.

Все нижечитаемое вами публикуется по рукописям с сохранением авторской орфографии, включая оригинальную (порой даже очень) пунктуацию и грамматические ошибки в полном объеме, несмотря на протесты корректора и робкие советы моего доброго мецената Владимира Бурдун («Art media», Dubai).

Размышляя о жизни Мужчин, писал почему-то о Женщинах

Вы старше моего папы и чуть моложе моего дедушки

В жизни мужчин (думаю, спорить не будете) есть два основных увлечения – женщины и работа. Приоритет у каждого свой. Эти заметки о любви, похоти, о взрослых мальчиках, их надеждах и переживаниях, о друге Егорке и немного о Дарвине, словом, о тех мужчинах, которые в любом возрасте безоговорочно разделяют мнение Аристотеля Онассиса:

«Если бы не было женщин, все деньги мира ничего бы не значили».

Из диалога Лизы и Кисы Воробьянинова.

– А сколько вам лет, простите за нескромность?

– К науке, которую я в настоящий момент представляю, это не имеет никакого отношения.

– Но все-таки? Тридцать? Сорок? Пятьдесят?

– Почти. Тридцать… восемь.

– Ого! Вы выглядите значительно моложе.

И. Ильф, Е. Петров. Двенадцать стульев

Итак, тридцать, сорок, пятьдесят. Точно подмечено. Три важных этапа в жизни мужчин. Хотя, как понимаете, этапов у нас больше. Но поскольку одни уже стерлись в моей памяти, а до других еще не добрался, остановлюсь пока на этих.

Впервые я понял, что не молодею, лет в тридцать пять (плюс-минус). До этого у меня, окруженного друзьями, часто встречающегося с ними, было ощущение, что мы по-прежнему такие, какими запомнились с институтских времен, – молодые. Но вот как-то стоял в очереди в банке, и вошли два юных очаровательных создания. Не знаю, сколько им было, наверное, около двадцати, но выглядели они так, что не заметить их появления было невозможно. Я конечно же заметил. А они, оглядев зал и не задержав на мне взгляда, встали в соседнюю очередь. Через какое-то время одна из них обращается к подруге:

– Слушай, Тань, здесь операционистка так медленно работает, лучше встань за дяденькой.

И посмотрела в мою сторону. Я оглянулся и обнаружил, что за мной никого нет, и дяденька, за которым надо встать, – это я. «Н-да… несколько неожиданно», – подумал «дяденька», потому как привык, что его относили ну уж если не к подвиду юношей, то хотя бы к разряду «молодых человеков». А тут на тебе! Но тогда, помню, меня это не очень расстроило и даже позабавило. Правда, с тех пор стал замечать: чем старше становлюсь, тем чаще в глазах девушек при знакомстве высвечивается вопрос: «Что вы хотите, дяденька?»

Удивительно, что примерно через год после написания этих заметок я наткнулся на цитату из «Двух капитанов» В. Каверина, очень по смыслу созвучную с тем, о чем я думал тогда скорее подсознательно:

«Юность кончается не в один день – и этот день не отметишь в календаре: “Сегодня окончилась моя юность”. Она уходит незаметно – так незаметно, что с ней не успеваешь проститься. Только что ты был молодой и красивый, а смотришь – и пионер в трамвае говорит тебе: “Дяденька”. И ты ловишь в темном трамвайном стекле свое отражение и думаешь с удивлением: “Да, дяденька”. Юность кончилась, а когда, какого числа, в котором часу?! Не известно».

Шло время. Мне уже за сорок, и я перестал удивляться, когда девушки спрашивали о моем возрасте. С друзьями встречи стали реже, а если и случались, то сразу было заметно, как они постарели. Здравый смысл подсказывал, что и ты не поюнел, а идешь с ними в одном направлении и к той же грустной цели. Увы. Причем шаг в шаг, день в день, не отставая ни на год. Но ты же видишь себя в зеркале каждое утро и, следовательно, перемен разительных особенно не наблюдаешь. А вот у других замечаешь. Сразу. И впечатление, прямо скажем, не радостное.

«Тем, кому за сорок», – первый сложный этап у мужчин, думаю, сравнимый с тридцатилетним у незамужних женщин. И у тех и у других появляется чувство тревоги. Правда, если женщин беспокоит отсутствие семьи, то мужчины в этом возрасте начинают осознавать, что вроде уже все есть – семья, дети, работа, – а вот как мужчина, ты уже «дяденька-мужчина».

– Девушка, можно вас проводить?

– Взглядом, мужчина, только взглядом.

В фильме «Приходи на меня посмотреть» (отличная, кстати, картина) главному персонажу, которому далеко за сорок, в одном из эпизодов героиня желает семейного счастья. На что тот отвечает: «Предпочитаю личное». «В чем разница?» – спросите. Думаю, в позиционировании и ощущении себя в этом мире.

В семейном счастье ты в первую очередь муж, а в личном – мужчина. И осознание этого особенно отчетливо приходит после сорока. Седина в бороду, бес в ребро. Похоже, об этом периоде сказал чех Габриэль Лауб, известный своими афоризмами: «Каждому мужчине в жизни необходимы три женщины: мать, жена и еще хотя бы одна, считающая его мужчиной». Точно подмечено, трудно возразить. Именно в этом возрасте мужчины чаще заводят любовниц или уходят из семьи ни к кому, просто чтобы чувствовать себя свободными, а значит, и моложе, и счастливее, и чтобы в них видели прежде всего мужчину (мой случай). Иллюзия? И что?

Уверен, любое счастье – иллюзия обстоятельств.

Когда я разводился, мне попалась книга Коэльо «Вероника решает умереть», кстати, единственное творение этого автора, прочитанное, вернее, осиленное мной до конца. В ней понравилась мысль, которая в моем пересказе звучит так: «Если вы хотите жить именно так и многие называют это безумием – живите им. И, возможно, вы причините боль близким и окружающим вас людям. Но лучше быть фонтаном, переливающимся через край, чем водой, застоявшейся в резервуаре».

Можно с этим спорить, обвинять меня в эгоизме, но факт остается фактом – это было очень созвучно с моим тогдашним настроением, заставило задуматься и где-то повлияло на мое решение. К тому же я всегда помнил слова своего наставника юности о том, что «жизнь очень скоротечна». Вряд ли вы будете искать мою заметку «Люби каждый день», где я попробовал описать чувства человека, начинающего ощущать безвозвратность жизни. Поэтому приведу ее здесь.

«В 79-м я год жил и работал в Пакистане, где был у меня наставник, Эдуард Николаевич Олейников, человек удивительного жизнелюбия, юмора, умевший дарить добрые, красивые слова всем и каждому. Его уважали как наши специалисты, так и пакистанцы. Его ценило начальство и любили рабочие. Им были увлечены все переводчицы и жены специалистов. Не любить его было невозможно. Так же, как нельзя не любить запаха весны и вкуса детства. Как нельзя не любить жизнь. Он был праздником.

Мне был двадцать один, ему за сорок. Наверное, оттого что наше чувство юмора совпадало, равно как и отношение к девушкам (коих он, безусловно, любил), да и английский у меня был тогда хорош, он взял меня к себе переводчиком. Естественно, большую часть времени я проводил с ним, наблюдая, как он очаровывает мир и заставляет его улыбаться.

Так вот, иногда по вечерам, когда мы с ним потягивали виски, он говорил: «Юный друг, мы сейчас накатим, и вся жизнь покажется такой светлой, яркой! День за днем! На пять лет вперед! Но помни, жизнь очень скоротечна. Люби каждый день. Люби день, в котором живешь, потому что завтра его уже не будет».

Прошло больше тридцати лет – мгновение. Я уже старше него, и мои дети взрослее, чем тогда был их папа. А я все помню его слова: «Люби каждый день».

И прихожу к выводу, что в юности мы очень похожи на альпинистов, которые каждое утро просыпаются с единственной мыслью: где-то там, наверху, есть вершина горы, которую надо обязательно покорить. Иначе нельзя. Только если достичь ее, думает юность, мир озарится ярким светом и наполнится восхищением и радостью. Поэтому день за днем юность карабкается к цели, цепляясь за уступы, срываясь, падая и вновь устремляясь туда, где, по ее мнению, вершина бесконечного счастья. И это совершенно нормально, на то она и юность.

Вот только однажды – никто не знает, когда именно, – ты понимаешь, что вершина преодолена, и ты уже по другую сторону горы, и с каждым часом ты не взбираешься, а спускаешься. К земле. И с каждым днем своего рождения – все ближе и ближе. И что осталось не так-то и много. И понимаешь, что сегодня у тебя уже меньше дней, чем было вчера. А завтра будет еще одним днем меньше.

Точно об этом сказал актер Том Хиддлстон: «У человека две жизни, и вторая начинается тогда, когда мы понимаем, что жизнь всего одна». И сейчас, когда мне за пятьдесят, я понимаю это отчетливо.

Эка, как меня жизнь раскорячила… Я уже и не помню: то ли ползу вверх или меня уже спускают вниз?

А теперь попробуем взглянуть на все это через призму искусства. Начну со слов, приписываемых Шекспиру:

 
«Весь мир – театр.
В нем женщины, мужчины – все актеры.
У них есть выходы, уходы.
И каждый не одну играет роль».
 

Когда тебе за сорок, в какой-то момент ты вдруг осознаешь, что уже много лет играешь в некоем спектакле, где один и тот же сценарий под названием «Примерная семья… (вставьте здесь свою фамилию)», в котором неменяющийся состав труппы – жена, дети и ты. И все те же зрители – друзья, знакомые, родственники. Но ты-то уже другой, и тебе хочется иного. Ты уже не хочешь лицедействовать в образе, который когда-то в юности примерил на себя и который уже всем так хорошо знаком. Хочется просто быть самим собой.

Ну да, Ленин был прав: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Тем не менее однажды ты принимаешь решение и уходишь из труппы, продолжая любить каждого, с кем был в ней, и оставаясь благодарным за счастье, испытанное вместе. «А может быть, нам жизнь дана, чтоб каждый смог стать режиссером?»

Хотя так поступают не все, многие и далее участвуют в анонсированном когда-то спектакле: «Как же так? Что скажет зритель – друзья, родственники? Ведь они знакомы с либретто! А ты меняешь его», – думают они. Вспомните «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха. У каждого свой выбор.

Перечитал вышенаписанное и подумал: «А ведь неплохо и, по-моему, убедительно, да и цитаты правильные». Хотя, уверен, те, кто не согласен со мной, были бы не менее убедительны в своих доводах, противоположных моим, и высказывания известных людей привели бы не менее яркие. И что? Я же пишу о том, что чувствую я. «Take it or leave it», – говорят англичане. Поэтому продолжу.

Меня спрашивают, жалею ли я сейчас о том, что ушел после стольких лет вполне счастливой семейной жизни? Нет. Пока нет. Но остался вопрос, на который до сих пор не могу ответить: «Что менее болезненно для твоих близких – уйти, когда дети маленькие и жена молода и еще может попытаться подправить свою судьбу, или когда дети счастливо выросли вместе с тобой, но у жены уже меньше шансов найти спутника жизни?» Не знаю.

 
«…А потому, а потому оставьте ваши споры –
Ищите в жизни свою роль, лепите образ свой».
 

Ю. Евсеев