Текст книги "Игра с летальным исходом"

– Возьмешь себе, сколько там осталось. Избавься от него сам.

Иван кивнул на заднее сидение, с которого сполз уже убитый им охотник.

– Меня высади у метро.

Минут через десять Иван уже спускался под землю на эскалаторе станции метро Сокольники, предоставив водителю самому решать проблему – как избавиться от трупа. В конце концов тот неплохо сегодня заработал. Не перетрудится.

Улица вновь вцепилась в Ивана тысячами звенящих и слепящих осколков московской жизни. Но Иван решил держаться и не поддаваться панической суете. В метро было все же немного спокойнее, чем не поверхности Москвы, хотя и здесь народ менялся, но лишь изредка. По крайней мере от станции до станции обстановка оставалась постоянной и напряжение, владевшее Иваном, ослабевало.

Когда водитель такси, долго блуждая по Сокольническому парку, вырулил, наконец, на пустынный, заросший кустами перешеек между Оленьими прудами, и, вытащив из машины тело, уложил его в какую-то ложбинку и привалил хворостом, Иван уже сменил несколько вагонов метро, переходя с линии на линию, и думая о том, где ему провести сегодняшнюю ночь.

Ничего оригинального или хотя бы просто удобного в голову Ивану не приходило.

На вокзалы соваться было нельзя, на вокзалах его ждали охотники, в этом Иван уже имел возможность убедиться.

Снимать какую-нибудь бабу и проводить ночь у нее Иван, честно говоря, просто не хотел. Несмотря на скопившуюся усталость, а может быть, именно из-за нее, Иван отказывался от такого варианта. Одна мысль о том, что придется кого-то трахать, вызывала у него тошноту. Стоило ему представить влагалище, как рука сама сжималась в кулак, хотелось схватить пистолет и всадить туда пулю, две, три, весь магазин. Хотелось просто покоя и неподвижности. Иван стремился к одиночеству, словно к комфорту и жизненной устроенности.

Ехать на площадь Восстания, в свою маленькую неизвестную никому квартирку, Иван не рисковал по двум причинам. Во-первых, он не мог дать гарантии, что его тайное убежище не раскрыто, во-вторых, если бы его в ней обнаружили, он оказался бы в ловушке, потому что путей отхода там не было.

«Наверное, ничего лучшего, чем шататься ночью по улицам с шестью пистолетами в карманах, придумать ничего не удастся», – решил Иван. Он чувствовал себя ходячим арсеналом.

Глава VII.

С восьми часов утра Никитин организовал на Казанском вокзале грандиозный ремонт.

Многочисленные ходы и выходы, переходы между залами, проходы на перрон и на площадь почти все были перегорожены барьерами, стойками, перетянуты веревками с надписями «Прохода нет. Ремонтные работы.» Жизнь вокзальных аборигенов была жестко ограничена, свободное пространство для передвижения безжалостно усечено, поток беспорядочно передвигающихся пассажиров упорядочен твердою рукою, не знающей сомнений. В результате на вокзале образовался какой-то единственный проход с площади и метро к перрону и двигаться по нему в этом направлении было просто и легко – поток людей сам нес себя, несколько завихряясь только в кассовом зале. Но вот обратно двигаться было чрезвычайно дискомфортно – и любой, кто пытался это проделать, сначала в полной мере испытывал на себе верность народной мудрости, не рекомендующей плыть против течения, а потом, плюнув в сердцах на идиота, затеявшего на вокзале ремонт, шел в обход снаружи, вокруг вокзала.

Ничего никому не доверив, Никитин сам расставлял людей, сам проводил инструктаж, сам осматривал возможные огневые позиции. Сложность была в скоплении массы народа, не позволявшем открывать эффективную стрельбу на вокзале. Никитин распорядился привезти на Казанский четыре пневматических пушки, стреляющих ловчими сетями, используемыми при отлове диких зверей. Их безо всяких объяснений забрали в Московском зоопарке и Институте зоологии при Российской Академии Наук. Больше не нашлось во всей Москве. Пушки расставили в наиболее вероятных местах предполагаемых стычек и замаскировали под ремонтную технику.

Никитин загнал в залы Казанского вокзала тридцать оперативников, переодетых в рабочую одежду, и они с восьми часов утра принялись что-то ковырять, сверлить, стучать и пилить. Чтобы их деятельность не выглядела откровенной имитацией, прошлось срочно согласовать с руководством вокзала объемы работ, которые оперативники, хоть и кое-как, но принялись выполнять. Благо, руководством вокзала давно был запланирован ремонт внутренних помещений, что, собственно и натолкнуло Никитина на идею, вырядить своих людей ремонтными рабочими.

Кроме того и среди самого народа, наполняющего вокзал, постоянно крутились человек десять в живописных штатских одеждах, отслеживающих появление Ивана. Всем им перед началом операции были розданы фотографии Ивана и его портреты, составленные с помощью фоторобота. Никитин строго проинструктировал каждого, что при обнаружении, никаких самостоятельных действий не принимать, сообщать по рации ему и четко выполнять все приказы, какие от него поступят.

Первые часа два прошли в большом напряжении. Все ждали, что искомый объект будет вот-вот обнаружен, и начнется активная операция по его задержанию. Никитин при этом волновался, пожалуй, больше других. Он понимал, что нет никаких оснований ожидать появления Ивана с самого утра, но все же, почему-то, волновался.

Он постоянно проверял связь с постами, группами задержания и слежения. Дергал Коробова, допрашивая о готовности его людей применить стандартные разработки по задержанию опасного преступника в многолюдной городской среде. Герасимов, сидевший рядом с ним в кабинете начальника вокзала, из которого хозяина они просто выгнали, усмехался себе в реденькие усы и говорил, что сейчас бы поспать не мешало, встали-то рано, а Иван, мол, все равно раньше полудня не появится. По его предположениям, Иван должен был отсыпаться сейчас где-нибудь в укромном месте.

Никитин посылал его каждый раз по новому адресу, обобщающей чертой которых была их принадлежность к половому аппарату человека, и продолжал волноваться.

К десяти наступила естественная психологическая реакция. И самим Никитиным и всеми его людьми овладела какая-то апатия, желание послать всю эту затею к черту, а затем закинуть туда же свою пушку или автомат и завалиться спать. Герасимов же давно уже воплотил это всеобщее желание реальность, растянувшись на составленных вместе стульях и мирно и умиротворяюще посапывая. Никитин жутко ему завидовал, но воспользоваться его примером все не решался. Он лишь подошел к прихрапывающему во сне Герасимову и зажал ему нос пальцами. Тот проснулся, послал Нитинина на хрен, повернулся на бок и вновь заснул.

Да, собственно, около двух часов все и дремали, или почти дремали, потеряв ощущение реальности и вконец растеряв боеготовность. К двенадцати начали потихоньку просыпаться и приходить в себя, с ужасом осознавая свое предыдущее состояние.

Нельзя сказать, чтобы выспавшись, но немного вздремнув, никитинские оперативники привели себя в полную боевую готовность. Проснулся и Герасимов. Он поглядел на часы, встал, расставил на места стулья и заявил Никитину, что самое время подкрепиться, ну хотя бы кофейку с бутербродами. Теперь Никитин послал его на хрен. Однако Герасимов на хрен не пошел, а пошел в одну из вокзальных забегаловок и накупил целую гору бутербродов и десятка два одноразовых пакетиков растворимого кофе.

Никитин не спал, он сидел за столом начальника вокзала и грыз ногти. Его начали посещать сомнения, что Иван вообще сегодня придет на Казанский вокзал. Герасимов же, напротив, был абсолютно спокоен и уверен в успехе. Вскипятив воды в найденном шкафу у началбника вокзала сувенирном электрическом самоваре, сплошняком изукрашенном какой-то финифтью, и заварив кофе, Герасимов принялся за бутерброды.

– Никитин, вынь пальцы изо рта, руки-то грязные… Между прочим, тащить грязные руки в рот – верный способ подхватить желудочно-кишечное заболевание. А то и глистов… Представляешь, Никитин, у тебя – глисты? Проводишь ты, к примеру, совещание с нами, а сам места себе не находишь – ни сесть, ни встать… Ну, натурально, ты прерываешь совещание и вызываешь секретаршу, чтобы она срочно сделала тебе клизму… Ну, она, само собой, делает, приказ есть приказ. И совещание ты все-таки проводишь. Правда, предварительно сбегав в сортир. Но на следующий день секретарша начинает распространять слухи, что вставила тебе клизму. И все начинают думать, что она твоя любовница, а ты у нее под каблуком. Хотя на самом деле она – моя любовница…

– Хватит трепаться, – сказал Никитин. – Лучше объясни мне, почему он не идет?

– Знаешь, Никитин, в чем разница между нами с тобой? У тебя – сильно развита интуиция, у меня – логика. С помощью интуиции хорошо предугадывать ситуации и понимать мотивы. Но объяснять себе что-нибудь с помощью интуиции – это гиблое дело… Кстати, если ты мне сейчас не поможешь справиться с этими бутербродами, я объемся и потеряю способность соображать.

– Вот и теряй, обжора. Я тебя завтра же уволю… И вообще – иди на хрен со своими бутербродами.

Никитин достал из кармана фляжку, отвинтил крышку и хорошо приложился.

– В кофе плеснуть? – спросил он у Герасимова.

Тот помотал головой.

– Мы к этому делу не привычные. Работаем только по трезвянке.

– Ты ничего не напутал, Ген?

Никитин с сомнением посмотрел на Герасимова. Он сам был уверен, что ничего тот не напутал. Но Иван-то все не появлялся… В чем же дело?

– Может, это не он писал записку?

Герасимов задумчиво поднял глаза к потолку.

– Может, и не он. Теоретически можно допустить, что эту записку написал, например, ты – генерал Никитин, особенно учитывая твои контакты с криминальным миром…

– Хватит паясничать, – разозлился Никитин. – Или ты сейчас выкладываешь свои соображения, или идешь на хуй писать рапорт об увольнении.

– Ну, ладно, ладно… Мы же шутим… Соображения тут простые. Записка была странной. Время встречи в ней указано не было. Только день – четверг. Конечно, время встречи могло быть оговорено заранее, поэтому оно и не указано в записке. Думаю, однако, что это не так. Если заранее договорились о времени встречи, чего уж было не договориться о месте тоже заранее? Ведь проще же простого. И все же в записке было обозначено место встречи, а о времени не было ни слова.

Герасимов запихал себе в рот еще один бутерброд и жуя его пытался продолжить говорить.

– Согласись… Странная манера… Назначать встречу.

Он запил бутерброд кофе и вновь обрел нормальный дар речи.

– Человеку, встретиться с которым горишь желанием, так встречу не назначают. Такую записку можно написать человеку, с которым не хочешь встречаться, или опасаешься встречаться, да обстоятельства тебя вынуждают. Например, с врагом. Что за враги могли быть у Ивана Марьева в ресторане «Берлин»? По этому ресторану у нас информации очень мало, вернее сказать – совсем ничего. Об убитом Иваном портье по фамилии Прошкин удалось выяснить, что никакой он не Прошкин, а Гапоненков по кличке Игла, поскольку он заядлый морфинист. Гапоненков фигурирует в трех делах как исполнитель заказных убийств. Скрывается уже больше года…

– Это что же выходит? – почесал затылок Никитин. – Киллеры друг друга что ли мочить начали?

– Выходит. Что у них там за разборки, нам не известно. Кто был в «Берлине» кроме Гапоненкова – не известно. Кому адресована записка – не известно. Кто придет на встречу с Иваном – не известно. Судя по тому, как Иван обошелся с Гаоненковым, вряд ли встреча обещает быть дружеской. Кроме того, придут ли на встречу те, кого жаждет увидеть Иван, я тоже не уверен.

– Они меня мало сейчас интересуют. Мне нужен Иван. Он постоянно оказывается у меня поперек дороги…

– Думаю, напрасно ты пренебрегаешь и другими… Но об этом чуть позже. Итак, Иван назначил здесь встречу со своими врагами или врагом. Раз так, он примет меры предосторожности и вряд ли заявится сюда открыто. То же касается и его врагов. Они обязательно будут скрываться и всячески маскироваться. Кстати, возможно они тоже здесь, причем – тоже с раннего утра. Как и мы. Если, конечно, стремятся встретиться с Иваном, а не бегают от него.

– Да хрен с ними. Уже пол дня прошло, а его все нет. Почему?

– Берем другой ряд информации. Что нам известно об ивановых подвигах за последние двое суток? Он совершил ряд неадекватных действий. Расстрелял в Измайловском парке и на шоссе Энтузиастов две машины. Одну утопил в пруду. Убил при этом пять человек. Захватил, зачем-то, Старшину, ехавшего на свою ликвидацию, покатался с ним по Парку, а затем убил. Убил случайного человека и его женщину на Нижегородской улице. Иван мечется, совершает немотивированные поступки. Он постоянно возбужден и взволнован. Чем? Не имею никакого представления. Но это так. Об этом говорят факты. Судя по хронологии совершенных им убийств, у него просто не было времени отдохнуть за эти двое суток. Он трудился в поте лица, лишая жизней ближних своих.

Герасимов закурил, выпустил струю дыма.

– Я думаю, – сказал он, – Иван сейчас спит. Отдыхает. И появится здесь только к вечеру. Бодренький и свеженький, как молодой огурчик. А мы все будем как член после трех палок – неподъемными.

– Ну, это только твои предположения – спит… только к вечеру… В конце концов Прошкин, или как там его, Гапошкин, был убит вчера утром. Что после этого делал Иван, мы не знаем. Может быть, спать завалился?

– Может быть завалился. Может быть и не знаем. А может быть и узнаем.

– О чем ты?

– О трупе, найденном ночью здесь, на Казанском вокзале, в тупике у пакгаузов.

– Да иди ты, – отмахнулся Никитин. – Тебе теперь везде Иван мерещится. Ты его каким-то пулеметчиком прямо-таки представляешь.

– Может быть, я и ошибаюсь.

Герасимов протянул ему сотовый телефон.

– На. Сам позвони экспертам.

Никитин посмотрел на него тревожно. Он набрал номер, вызвал лаборантку, спросил, что там с результатами анализа по трупу, найденному на Казанском вокзале. Он слушал, и со стороны хорошо было видно, как на него действует то, что он слышит. Он звонил стоя, потом он сел, потом оперся локтями о колени, потом, закончив слушать, положил телефон, потом просто молчал, глядя на Герасимова.

Тот ждал, но не выдержал и спросил:

– Ну, что там?

Никитин медленно несколько раз кивнул головой.

– Пистолет тот же… Что на Товарке и Нижегородской. И установлена личность убитого – некто Софронов, киллер. В двух делах о заказных убийствах проходит вместе с Гапоненковым.

Он ударил себя кулаком по колену.

– Я ничего не понимаю. Если он назначает встречу этому Софронову на сегодня, то почему встретился с ним в тот же день, вчера? Ты можешь это объяснить? Я теперь вообще не понимаю, сегодня он придет сюда или нет?

– Думаю, что придет. Разница во времени между этими двумя убийствами всего полчаса. Не думаю, чтобы встреча Софронова с Иваном была заранее оговорена. Они встретились случайно. Создается впечатление, что все убийства, совершенные Иваном за два дня, были случайными, не спланированными заранее. На эту мысль наводит меня спонтанность его действий и немотивированность его поступков. Хотя, возможно, мы просто не знаем его мотивов… Но я уверен, что сегодня Иван появится здесь. И что встречу он назначал не Софронову. И что на встречу с ним придет еще кто-то, связанный с Софроновым и Гапоненковым. На встречу придет киллер. И еще у меня есть догадка о том, что встретятся они для того, чтобы убить друг друга. Если хочешь – это моя интуиция. Интуиция моей логики.

– Мне плевать, что это. Я думаю о том, что делать нам, чтобы не оказаться в очередной раз в дураках. Мы слишком часто оставались в них в последнее время.

– Ждать.

Голос Герасимова звучал уверенно. Он был убежден в правильности того, что предлагает.

– Ждать Ивана. И помочь убить его.

Никитин посмотрел на него задумчиво. В его взгляде такой уверенности не было.

– Я бы предпочел взять его живым, – возразил он.

…Охотники оказались более профессиональными в отслеживании «дичи». Никто из них не порывался не только заснуть, но даже расслабиться. На каждого из них подействовала легкость, с которой Иван расправился с не самыми худшими из них. Да и средний уровень подготовки был все же значительно выше, чем у оперативников Коробова и Никитина. Они умели часами поддерживать один и тот же уровень внимания, настроив свои сигнальные системы на появление единственного человека и игнорируя не относящуюся к заданию постороннюю информацию. Конечно, Герасимов назвал бы такое качество ограниченностью. Но зато Коробов, да и Никитин, может быть, тоже – целеустремленностью.

Илья появился на Казанском в десять, прошел вместе с потоком народа по единственному через вокзал пути, откололся от потока в кассовом зале, постоял в очереди в кассу, оценивая обстановку и вычисляя среди толпящегося народа своих людей.

Вон тот развалившийся в кресле в обнимку с чемоданом простецкого вида мужик с тупой мордой – Седьмой. В чемодане, с которым он обнимается, у него, конечно, готовый к употреблению автомат. Седьмой на дело только с автоматом ходит. Это его специфика. И крошит все подряд, что попадается на огневой линии между ним и объектом. Несмотря на свой простецкий вид, он сейчас внимательно следит за залом, Илья отметил на себе его едва скользнувший взгляд. Нужно, кстати, за ним присматривать, когда появится Иван. Этот, воспользовавшись случаем, обязательно срежет всех из своих, кто под руку попадется. Хитрая и опасная сволочь этот Седьмой.

Ага. Компания, которая пьет водку, стоя за столиками вокзального кафе, это Второй, Третий и Девятый. Эти демонстративно нарушают приказ Ильи – в контакты без надобности не вступать. Вечная оппозиция. Второй мечтает занять его, Ильи, место. Само по себе это нормально. Ведь и Илья мечтает занять место Крестного. Потому что тот не умеет воспользоваться всеми преимуществами, которое оно ему может дать. А Илья – умеет. Поэтому и рвется на его место. Не просто мечтает, а предпринимает конкретные шаги, чтобы мечту эту осуществить. Почему же Второму не помечтать о том же в отношении Ильи. Тем более, что все это – так, ничего серьезного, одно фрондерство. Похмыкивание за спиной, мелкий саботаж. Однако, сегодняшний факт надо запомнить. Они же, сволочи, самоустранились от операции. И кто знает, что они сейчас пьют – воду из винных бутылок, как того требует технология проведения операции, или водку хлещут. Второго-то с Третьим вряд ли удастся тронуть, их не только свои тройки поддержат. А вот Девятый напрасно с ними связался. Напрасно. Вылетит он во вторую, а то и в третью десятку. Если, конечно, жив останется. Но это уже его личная проблема. О своей безопасности каждый сам заботится. И в первую очередь следит, чтобы свои не подстрелили. Вот и пусть Девятый внимательнее теперь следит.

А в очереди в соседнюю кассу стоит Шестой. Этот человек ответственный. Туповат, правда, но все делает на совесть. И легенда у него самая, пожалуй, сложная – стоит в очереди в кассу, покупает билет, потом курит, стоит в очереди, чтобы сдать билет. Потом покурит и пойдет новый покупать. Чтобы потом тоже сдать. Все время в движении, все время на ногах. Утомительно. Зато постоянно среди пассажиров, постоянно меняет позицию, активен, постоянно контролирует зал. Нет, Шестой надежный кадр. Он всегда поддерживает того, кто наверху. И пока наверху Илья, это его устраивает.

Десятый не придумал ничего умнее, чем поставить книжный лоток. Ну, с этим понятно, ему выебнуться хочется. «Мы все глядим в Наполеоны..» – вспомнил Илья. Лоток, конечно, очень удобная позиция, можно сказать, лучшее, что можно придумать. Возможность постоянно, и не привлекая ничьего внимания своим интересом, следить за залом. А что, скучаю, мол, смотрю по сторонам. Возможность мотивированно двигаться, уже попав в поле зрения объекта. Мало ли что там под прилавком продавцу понадобится. Он постоянно совершает такие движения. Возможность мотивированно оставаться все время на одном месте. Да, в общем – куча преимуществ. Но ведь все это нужно делать технично. Ну вот – выперся он со своим лотком. А что он делать будет, если сейчас нагрянет торговая или налоговая инспекция? Начнет требовать документы, которых у него, конечно же, нет. Что, устроит перестрелку с налоговиками. Ясное дело, он всех их положит. Но это же идиотизм. Это же провал операции. Кроме того, разве с такой рожей можно книгами торговать? На ней же написано, что он прыщавый онанист с патологическими наклонностями и к книгам никакого отношения не имеет. Он же не сможет отличить Хейли от Пристли, а Роберта Желязны от Суллеймана Стальского. Там же сейчас такой подборчик на лотке – умереть со смеха можно. Со смеха-то ладно. А вот подозрение это вызывает у любого мало-мальски умного человека. С такими выебонами он никогда выше Десятого не поднимется. Потому, что и союзник никому такой не нужен. На раз подставит.

Илья вышел из очереди и двинулся дальше по единственному пути через вокзал. Вот, прямо в Одиннадцатого упираешься, не обойти его не объехать. Позиция отличная, с точки зрения пострелять. Но торчит он тут как хуй на лбу. То есть, привлекая всеобщее внимание. Но с этим уже ничего не поделаешь – Одиннадцатый упрям, как африканский носорог. Если что-нибудь влезло в его голову, то это непреодолимо. Его теперь проще убить, чем согнать с облюбованного им места. Иметь его в противниках – это целая проблема. Да и в союзниках тоже. Ведь это же нужно постоянно корректировать, чтобы не уперся во что-нибудь не нужное. «Устал я от него – но ничего не поделаешь, работать приходится с тем материалом, который есть». Торчит тут, и пусть торчит. Его проблемы, в конце концов, если Иван его шлепнет. По традиции Одиннадцатый входил в первую десятку, чтобы число голосов не было четным, и был первым кандидатом на замену номеров с четвертого по десятый. Первая десятка решала голосованием, кого из остальных двадцати девяти поставить на его место, если он уходил наверх. Первый, Второй и Третий выбирались раз в месяц всеми четырьмя десятками. Первый становился Председателем и получал очень большую власть над остальными. Вплоть до применения высшей меры в экстренных случаях. Такая система приводила к очень оживленной политической борьбе и не давала, застояться, закиснуть, ослабить инициативу.

Четвертый бродил по перрону, делая вид, что поглядывает на табло прибывающих поездов, но Илья тут же уловил его острые взгляды, которыми он встречал всех, попадающих на перрон. Этот выбрал себе роль эдакого мотающегося в проруби эдельвейса. такая уж натура – на месте не сидится, не лежится, не стоится. Via est vita! Скорее уж: Via est morta! C его-то скоростью реакции и показателями стрельбы. Непостоянен, правда, это его главный недостаток. Неудержимая активность может совершенно неожиданно смениться столь же неудержимой ленью, склонностью к гедонизму и сибаритству. Тогда он все свои дела сбрасывает на свою тройку, а сам ударяется в праздность и пассивность. Непостоянен и ненадежен. Его нужно все время чем-то увлекать, что-то подсовывать, влекущее и зовущее, иначе он за тобой не пойдет, брякнется на ближайший диван. Сейчас-то он возбужден, у него вчера одного человека из тройки Иван убил, второй пропал, скорее всего навсегда. Иван у него теперь в печенках сидит, не дает на месте оставаться.

Илья обошел вокзал с левой стороны, как раз там, где вчера был убит Двадцать второй. У него неприятно засосало под ложечкой. На какой хрен он еще тогда, год назад, подобрал этого чеченского ублюдка у гостиницы «Украина», когда тот влез не в свое дело и помешал им самим выполнить порученное им дело! Хотел на свою сторону переманить! А тот каким-то образом на Крестного вышел. Сейчас бы давно уже стер ли бы в порошок этого Крестного, который вообразил себя не то Нероном, не то Мухаммедом, пророком аллаха на земле! Сволочь! Гребет огромные деньги их руками в свой карман. Да если эти деньги в ход пустить, можно в России такое место занять, Крестный даже подумать об этом не может. Россия – страна революций. Но такой революции, которую задумал Илья, в России еще не было. Она даже и не снилась ей ни в каком кошмарном сне.

На Пятого он наткнулся сразу же, как только вышел на площадь. Он стоял у подземного перехода с букетом роз и нервно поглядывал на часы. Господи! Откуда берутся такие идиоты? Ведь он уже два часа ждет свою мифическую «девушку»! Еще два часа и к нему просто менты приебутся с проверкой документов. Ну – придумал! Гений! Нет, Пятый самостоятельно работать не может, теперь в этом Илья окончательно убедился. Пора ставить на Правлении вопрос о переводе его обратно во вторую десятку. Вот он, полюбуйтесь! Стоит и не знает что ему теперь делать…

Илья прошел мимо и прошипел, не шевеля, губами:

– Пошел отсюда! Быстро!

Пятый как сквозь землю провалился. Впрочем, он и смылся с площади в подземный переход.

Так. Все вроде? А где же Восьмой-то? Ну, этот самый хитрожопый. Осторожный, как все азиаты, это толи казах, толи узбек, всегда выбирал самую безопасную позицию, хотя всегда далеко не самую эффективную. И был в чем-то, вероятно, прав, поскольку в первой десятке был дольше всех. Да и в Правлении он никогда не лез вперед, держался за спинами, ничего не предлагал, от голосования почти всегда воздерживался. Забивался всегда в щель, как таракан. Тараканы, кстати, из существующих сегодня на Земле животных – древнейшие. Но первым Восьмому никогда не стать. Даже Вторым или Третьим. Тараканы – ветвь тупиковая. Да хрен с ним, сидит где-нибудь в щели и пусть сидит. Припомним, когда удобный случай представится.

Проходя по вокзалу, Илья видел, конечно, необъяснимое обилие ремонтных рабочих, часть из которых бестолково и лениво ковырялась в стенах, а часть откровенно дремала, прислонясь к этим же стенам. Хотя Илья и не считал себя крутым аналитиком, но уж совсем тупым бы он себя тоже не назвал бы. К тому же с интуицией у него тоже было все в порядке. Развитая была интуиция. Она-то и подсказала ему обратить внимание на этих рабочих. А элементарная логика подсказала, что не будет никто тратить деньги на рабочих, которые еле-еле ковыряются вместо того, чтобы работать. Подсадные рабочие, ментовские. Что это у них за агрегаты такие интересные по залам расставлены?

Илья насчитал «рабочих» больше двух десятков. И все это на одного Ивана? Ни хрена себе, вот это они его уважают! Гораздо больше, чем мы, хмыкнул про себя Илья. Он, сука, конечно, боец. Но и не таких обламывали. Не сможет один человек победить Союз Киллеров. Не сможет. Надорвется.

А менты, что ж, они не помеха. Нас не трогают, и хрен с ними. А если Ивана ненароком завалят, тоже хорошо, нам мороки меньше.

«Союзнички, – хмыкнул Илья. – Всех вас прижучим, придет время…»

…Иван проснулся от настойчивого запаха духов, который лез ему прямо в ноздри. Он вряд ли бы сумел отличить «Boucheron» от «Dolce & Gabbana», а среди «Salvador Dali» почувствовать разницу между «Laguna» и «Dalissime», но аромат духов его чем-то взволновал, о чем-то напомнил, что-то туманное и очень приятное мелькнуло в голове, отдалось в пояснице и вызвало слабое напряжение в паху.

Иван повернул голову в сторону запаха и сначала увидел обнаженную женщину, спящую на его правом плече, а затем и почувствовал ее тело своим телом. Он сам оказался тоже обнаженным, что его немало удивило.

Почти так же удивило его, что он не чувствует никакой опасности. Он помнил, что опасность должна быть, что забывать о ней нельзя, что опасно не помнить про опасность… Но, однако же, не чувствовал ее, если бы мог себя на этом поймать, то еще сильней удивился бы, тут же забыв про нее.

Не было никакой опасности, была женщина, спящая на его плече, и она вызывала его интерес. Нет, не желание, а именно интерес. Он осторожно вытащил руку из под ее головы и сел на кровати. В своей левой руке он обнаружил пистолет.

Женщина не проснулась, а только пошевелила головой, устраивая ее поудобнее на подушке, слегка почмокала губами, сглатывая скопившуюся во рту слюну. Затем она потянулась, расправляя затекшие ноги, повернулась на спину, длинными ногтями поскребла волосы на лобке и, взяв себя правой рукой за левую грудь, успокоилась и задышала ровно и медленно.

Иван встал и начал одеваться, разглядывая лежащую перед ним на спине женщину. Фигура у нее была чуть полновата, но тем не менее привлекала, притягивала взгляд Ивана. Округлые плечи делали ее подчеркнуто женственной. Резко обозначенная линия талии переходила в ярко выраженные бедра, крутизна и упругость которых необъяснимо влекли Ивана. Он чувствовал в них какую-то демонстративную двойственность. Он не мог оторвать взгляда от линии перехода от талии к бедрам и ощущал не в теле женщины, а именно в этой линии, в форме тела, какую-то тайну. Черный треугольник лобка, тщательно выбритый по бокам и кудрявившийся густыми волосами в центре, почему-то ничем не напоминал Ивану о близости к влагалищу. Раздваивавшихся половых губ не было видно, и их как бы не существовало в восприятии Ивана. У этой женщины не было влагалища. У нее было просто женское тело, на которое приятно было смотреть.

Иван одевался машинально, не думая о том, что делает. В его голове сработала какая-то вложенная туда помимо воли программа, которой он подчинялся, не рассуждая. Он хотел бы остаться и продолжать смотреть на спящую женщину, потому, что это было поразительное для него видение. Он видел женщин в постели, но они всегда лежали с раздвинутыми ногами, и приподнятым, беспокойно ерзающим тазом, готовые втянуть его в свое влагалище, всосать в себя его плоть. И он боролся с ними в постели, побеждал их своими руками и своим членом. Они были привлекательны только как соперники. Не соперницы, а именно соперники Ивана. Враги. Он видел и мертвых женщин, но те были не привлекательны вообще. Это была мертвая, разлагающаяся плоть.

Иван сейчас не мог бы сказать, Куда он собирается, что ему нужно сделать, куда нужно идти, но ясно чувствовал: идти куда-то нужно и сделать что-то он обязан. Он должен выполнить то, что решил выполнить. Должен победить, потому, что побеждал всегда.

Иван оделся. Его пистолет был на месте, но чего-то еще не хватало. Иван оглянулся, увидел на тумбочке у кровати пять пистолетов, забранных им у убитых охотников. Он секунду смотрел на них, но брать с собой не стал.

Иван нагнулся, положил руку на бедро женщины. Она открыла глаза, без всякого испуга спокойно посмотрела на него и улыбнулась. Она потянулась, провела правой рукой по соскам тугих продолговатых грудей, по упругому животу, лобку, ногам. Ее тело явно нравилось ей, само его существование доставляло ей удовольствие. И еще Иван видел, что ей приятно то, что он на нее смотрит. Ему тоже было приятно на нее смотреть. Потому, что от нее не исходило агрессии.