Текст книги "Призраки русского замка"
Автор книги: Владимир Большаков
Жанр: Политические детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 3
Тайны старой пещеры
1. Блэкберд выходит на связь
Серый «Мерседес» полковнику Джонсону доставили во Францию контейнером из Англии, чтобы не подвергать машину случайному досмотру французских таможенников. Контейнер получил владелец авторемонтной мастерской «Гараж Блё» Ришар Бризе, давний агент МИ-6. Ему было дано строжайшее указание – в машине не копаться, никакие непонятные кнопки не нажимать и доставить ее в аэропорт с полным баком к точно назначенному сроку. Бартлет лично проверил все системы связи, спутниковый мониторинг и вмонтированное в корпус оружие. Оценка его была краткой: «Джеймс Бонд отдыхает». Джонсон перед отъездом успел за уик-энд освоить свой новый «носитель» на полигоне МИ-6 под Лондоном и взял с собой два ключа – один для зажигания, второй для «бардачка» и одновременно для запуска мини-ракет системы ПТУРС из багажника и пулеметной стрельбы из-под передних фар. В понедельник, как только Джонсон приземлился в аэропорту Шарль-де-Голль и прошел таможню, он спустился в подземный паркинг, где нашел свой «мерс» на стоянке на линии «J». Билет на паркинг был помечен часом раньше прибытия самолета. По одной из своих рабочих легенд он был английским ученым Стивом Робинсом, специалистом по биогенетике, и приехал во Францию через Гавр для временной работы в фермерском хозяйстве неподалеку от Манга.
Сигнал от Блэкберд пришел точно в назначенный час выхода на связь. Выйдя на авторут А-1, Джонсон прочитал на экране своего «носителя»: «Нахожусь в „Мандрагоре“. Угольщик сообщил, что первая партия в количестве 25 единиц находится на его складе в пещере под виллой. Вывоз намечен на четверг в 23:00. Вторую партию – еще 25 единиц – ожидаем в тот же день. Ее загрузят с баржи ВВ-127-С у плотины Мерикура в 24:00 в трейлер с первой партией, который придет туда от Угольщика из Манга. До связи – Блэкберд».
Джонсон знал, что карстовая пещера под виллой «Мандрагора» имела до войны три входа: один внутренний, из самой виллы, откуда господин Моховой мог бы спускаться в свои подземные владения на лифте, и два внешних – из «Русского замка» и со старой фермы, хозяин которой откупил после войны у советского посольства землю между «Русским замком» и скалой, где стояла «Мандрагора». «Фермер» был агентом ГРУ с довоенным стажем, но свой салат трех сортов производил исправно и даже торговал им на местных рынках. Бартлет просил Джонсона выбрать наименее безопасный вход. Но для этого надо было проверить, сохранились ли они. Тот ход, что шел из подвалов «Русского замка», обрушился после бомбежки во время войны, и его как будто бы замуровали. Связываться с «Фермером» было бы просто сумасшествием. Так что проникнуть в эту пещеру Джонсон мог только через Мандрагору, и по сценарию МИ-6 впустить его на эту виллу поручалось Блэкберд. Вся надежда была теперь на нее. Бартлет сообщил ему, что Блэкберд будет в Манге в пятницу, так что у него оставалось полных четыре дня на подготовку операции.
Джонсон убрал из памяти компьютера телеграмму Блэкберд и повел машину по авторутам, через парижские пригороды, пока не выехал, минуя Париж, на скоростную дорогу А-13 и взял направление на Руан. До Манга он доехал по ней за какие-то полчаса, но миновал этот город и, пройдя вдоль Сены около трех километров с черепашьей скоростью – везде были указатели не более 40 км/ч, – остановился в поселке Шато Клер. Автогид вел его по дороге, вежливо сообщая каждый раз, куда ему надо повернуть и как после этого ехать. Наконец красная стрелка на экране «Мерседеса» уперлась в заданную точку, и автогид объявил: «Вы достигли пункта своего назначения». Пунктом этим была двухэтажная вилла, утопавшая в розовых и фиолетовых цветах буйно расцветшей сакуры. Март 1994 года выдался теплым, и природа торопилась взять все, что возможно, от щедрого не по сезону солнца. Джонсон нажал кнопку на связке ключей, полученных в МИ-6, и автоматические железные ворота открылись перед ним. Затем раздвинулись двери подземного гаража. Поставив машину, Джонсон миновал лифт и поднялся на виллу по лестнице. Он заранее изучил план этого своего временного жилища и знал, что лифт при случае может поднять его на крышу или опустить на два этажа под гаражом, где был запасной выход к Сене и частной пристани с катером. Убедившись, что на вилле все, как он ожидал, и никого из посторонних там нет, он сбросил пиджак и достал лед из холодильника. Он любил виски по-американски, «on the rocks» – наполнял стакан кубиками льда до краев, а потом наливал туда свой любимый Johnny Walker Red Label, самый дешевый из серии Johnny Walker.
Он снял пистолет с предохранителя и вспомнил, что полковник Бартлет, который предпочитал по меньшей мере Black Label, а уж тем более Gold или Blue, не преминул бы сейчас поиздеваться над ним: «У вас простенькие вкусы, коллега». Джонсон в таких случаях отшучивался: «Это базовый продукт, полковник. А его трудно испортить». Бартлет однажды все же объяснил ему на практике, почему Red Label пьют только плебеи. Он пригласил его к себе и выставил Blue Label по 500 долларов за бутылку. Накапал граммов по пятьдесят – никакого льда при этом, упаси Бог! – и начал свою лекцию: «Blue Label, Джонсон, – это смесь 16 редких сортов. Некоторым из них 50 лет, некоторые из них давно уже перестали производиться. В состав этого виски, – вспоминал Джонсон его пояснения, – входит Auchterool 1923 года – продукт исчезнувшей вискокурни из Равнины. Средний возраст спиртов 25 лет. Из десяти тысяч бочек на Blue Label идет в среднем одна. Виски в каждой бочке неповторим. Чтобы не пропустить уникальность и не сдерживать себя формальным возрастом, на бутылках Blue Label возраст не указывается совсем. Получается в чем-то коньячный подход к искусству купажа: старые сорта (50 лет) смешиваются с более молодыми. Основа купажа – Royal Lochnagar из Высокогорья, который придает сочный цветочно-фруктовый вкус, а Caol Ila с Айлей – дымно-торфяные и морские тона»…
«Пижон вы, полковник, – подумал про себя Джонсон, прихлебывая „свой“ виски. Лед уже поглотил его резкий привкус, и напиток стал мягким, а опьянение – медленным. – Вашим Blue Label только зубы чистить…»
Раздался звонок его мобильника, и послышался голос Бартлета, который обнаружился, как черт в коробочке, едва лишь он о нем вспомнил.
– Вы прибыли на место, коллега, но что-то не звоните. Нет никаких неожиданностей, я надеюсь? Лед был запасен в холодильнике, а ваш любимый Johnny Walker Red Label, я полагаю, вы уже попробовали? Отдохните часок и приступайте. До связи.
– Спасибо, коллега. До связи, – ответил Джонсон, сообразив, что это автогид автоматически «настучал» Бартлету о том, что он прибыл в пункт назначения.
2. Витязи из ангара
Рубакин привык доверять своей интуиции. За неделю до отъезда в Париж, где ему предстояло вновь встретиться с шейхом Арефом и подписать договор о поставках оружия на 1994–1996 годы, у него появилось смутное ощущение тревоги. Виной тому, скорее всего, был дурацкий сон – ему привиделась Эйфелева башня, на вершине которой стоял шейх Ареф в белых одеждах и орал ему «Давай сюда, генерал!». Рубакин направился было к лифту, чтобы подняться на третий уровень башни к Арефу, но служитель у входа попросил его предъявить паспорт. Полистав его, он сказал ему почему-то по-немецки: «Verbotten! Nicht visa!». Рубакин стал объяснять, что виза дается ему годовая, шенгенская, по которой можно въезжать во все страны Евросоюза, но служитель, как заводной, повторял одно и то же: «Verbotten! Nicht visa! Verbotten! Nicht visa!».
Едва добравшись с забитой пробками Рублевки до своего офиса в «РУСАМКО», генерал вызвал к себе Кокошина. Он поручил ему вылететь первым же самолетом в Париж вместе с бывшим капитаном второго ранга Игорем Ходкиным. Им непосредственно было поручено провести операцию «Игла», начав с проверки на месте, как идет подготовка к отправке первой партии русского «Стингера». Рубакин доверял Моховому, но все же не мог не учитывать, что Угольщик – штатный сотрудник СВР, с которой у «РУСАМКО» то и дело возникали серьезные неприятности. Уже не раз по требованию СВР Рубакину приходилось отказываться от наивыгоднейших контрактов, потому что в Ясенево их квалифицировали как «противоречащие национальным интересам России». До поры Рубакина устраивало, что Моховой возобновил свои отношения с российской внешней разведкой, так как для него это была прекрасная ширма. Но исключить, что от него идет утечка информации в Ясенево о контрактах «РУСАМКО», уже не мог. В последнее время его преследовали неудачи. Недавний арест его людей в США в ходе пробной операции по поставке одной-единственной «Иглы» не был, как он теперь уже точно знал, случайным. Американцы взяли их по наводке СВР. Повторение такого сценария во Франции могло стоить ему головы – он понимал, что у Арефа слишком длинные руки, и его достанут везде.
После разговора с Рубакиным Кокошин проинструктировал Ходкина, отправил секретаршу в «Аэрофлот» за билетами (он был патриотом отечественной авиакомпании, потому что там кормили и поили куда лучше, чем в «Air France», где даже не было достойного первого класса, только «бизнес»), а сам поехал на встречу со своими «витязями».
Штаб-квартира «Русских витязей» в Отрадном располагалась в огромном ангаре на складской территории, обнесенной двухметровым бетонным забором, поверх которого пустили колючую проволоку. Два пояса охраны и несколько КПП надежно перекрывали вход посторонним. Попасть туда можно было только по специальным пластиковым пропускам, а на машине – только по списку охраны и после проверки у двух шлагбаумов. Чтобы войти в ангар к «витязям», нужен был именной пропуск с фотографией и вмонтированным в нее электронным чипом. После этого следовали проверка на оружие и фейс-контроль.
Пройдя всю охрану – исключений здесь не делали ни для кого, – Кокошин добрался до ангара. У входа его встречал Алексей Голубенко. За круглую, опухшую от постоянного пьянства усатую морду и вороватые глазки навыкате его прозвали в ангаре «Котом Базилио». Когда-то он служил участковым в Одессе, потом перебрался в Киев, закончил какую-то ментовскую политшколу и довольно быстро сделал себе карьеру в местном ГАИ. Его подчиненные знали, что Кит (так по-украински звучала его кличка «Кот») каждую пятницу объезжает с инспекцией районные отделения ГАИ и собирает дань. Районные начальники покорно ему платили. У Кита был широкий набор воздействия – мог обвинить в «украинском национализме» либо в «политической безграмотности» и, на худой конец, в плохой организации политучебы. А материальное благополучие каждого районного начальника прямо зависело от того, поставит он ему свой политзачет или нет. Кит брал и деньгами, и борзыми щенками, и построил на эти поборы весьма приличный по советским стандартам домик под Одессой, где по-прежнему жила вся его многочисленная семья, а также дачу в Берковцах, практически в самом Киеве, куда он таскал на свои «субботники» проституток с Крещатика. Даже ко всему привыкшие киевские менты Кита сторонились, чтобы уж совсем не замараться. После развала Союза жовто-блакитные в МВД Украины припомнили ему лекции об украинском национализме и легко поймали на взятках, после чего ему предложили подать в отставку и забыть навсегда про ментовскую службу. Помыкавшись немного, Голубенко принялся приторговывать оружием, благо тогда уже в Незалежной было его предостаточно. Так пересеклись его пути с Кокошиным, и тот сделал его представителем «РУСАМКО» в Киеве. Конечно, Кокошин знал ему цену, так как тут же «пробил» его по своим каналам и ему выдали про Кита всю подноготную. Но Кит умел услужить. Он быстро понял, что Кокошин такой голубой, что даже синий, и каждый раз, когда шеф приезжал в командировку в Киев, приводил ему хрупких транссексуалов с площади Льва Толстого. Пару раз после таких развлечений Кокошина на его даче в Берковцах Киту приходилось прятать трупы. Но он умел это делать чисто, и Янычар его по-настоящему оценил. На великом «Поле Чудес» постсоветской России, где деньги делали из воздуха, такие выродки, как Голубенко, начисто лишенные морали и совести, были незаменимы.
До поры Кит, хотя и брал не по чину, планку держал, и в «РУСАМКО» его терпели. Но кому-то на Украине он все-таки наступил на хвост. Ему прислали «черную метку» – сожгли дотла дачу. Потом подожгли машину, и он едва успел из нее выскочить. Третьего раза он ждать не стал и подался в Москву, где Кокошин и укрыл его от активно искавших Кита соотечественников в своем ангаре. Кит работал теперь коммерческим директором и одновременно – по своему прежнему профилю: ведал всей пропагандой и печатной продукцией «витязей» и имел чин «стольника».
Вместе с Китом Кокошина встречали у входа темник[13]13
Темник (древ. – слав.) – начальник над десятью тысячами, воевода, в современном варианте – комдив.
[Закрыть] Орлов и спироначальник[14]14
Спироначальник (древ. – слав.) – полковник.
[Закрыть] Воротин (древнерусские воинские звания были у «витязей» в чести) в красных спортивных куртках с Цветком Перуна на рукавах. В ангаре разместились несколько офисов, которые здесь именовали «палатами», небольшой склад, три зала – лекционный, спортивный и «Зал Веча», бассейн (купель) и ведический храм со статуями Перуна и Даждьбога. По пути в свои штабные «палаты» Кокошин заглянул в спортзал, где бывшие альфовцы обучали «витязей» карате и «русскому бою».
– Что-то мало сегодня народа, – сказал он.
– Сотня Строгова на операции, княже, – ответил Орлов. – В Марьиной Роще в кафе «Шаш-беш» черные перестали пускать русских. Думаю, что через час кафе это перестанет существовать.
– Любо! – сказал Кокошин. Ему нравилась эта игра – «княже», «темники», «сотни»… Потихонечку из этих ребят, – думал он, – получатся настоящие арии, русские рыцари нового времени. Пока они только учатся, но уже завтра смогут пойти за ним в бой за Россию. Потому что верят ему, потому что он их Белый Князь. Жаль только, что их пока мало.
Про свою принадлежность к княжескому роду он соорудил легенду о некоем татарском хане Кокоше, перешедшем на службу к Ивану Грозному. Имя Тимур, данное ему в честь основателя тимуровского движения по Аркадию Гайдару, пришлось в этой легенде как нельзя кстати. Теперь он говорил, что родители назвали его так в честь Великого Тимура. Лихие ребята из возрожденного в Москве «Дворянского собрания» быстро составили ему соответствующую родословную и подобрали всю нужную геральдику. Если они и узнали, что на древнем славянском «кокош» означает «курица-наседка», то новоявленному хану об этом не доложили, а он так и остался в неведении. В кабинете его висели теперь рядом на стенке «царская грамота» о присвоении ему княжеского титула и генеалогическое дерево, уходившее одним корнем к Чингисхану, а другим – к Рюрику. «Князь», поначитавшись Фоменко и Льва Гумилева, любил порассуждать о том, что Киевская Русь и Золотая Орда – это в общем одна и та же Святая Русь. И еще неизвестно, кто больше прав имел на российский престол после Смутного времени – Романовы или Кокоши…
Будучи человеком неглупым, Кокошин понимал, что люди сведущие в российской истории всерьез его не примут. Но он знал, где изображать из себя потомка Рюрика и Чингисхана. Там, где искали не правду, а правдоподобную легенду. В вакууме, оставшемся после того, как «коммунистическая убежденность» испарилась из голов миллионов чиновников всех мастей, чекистов, военных, холуев и охранников, пьяными парами забродил русский национализм самого дешевого пошиба, столь же далекий от великой русской идеи, как сталинизм – от легального марксизма конца ХIХ века. Тем, на кого Кокош сделал ставку, мировоззрение было не нужно. Им нужен был лозунг. И он им дал его: «Россия для русских!».
По-своему Кокош брал реванш за то унижение, которому подвергся в те дни, когда озверевшая толпа вышедших из-под контроля «совков» – именно так называл он своих соотечественников даже в советские времена – снесла памятник Железному Феликсу. Тогда впервые за всю сознательную жизнь он почувствовал животный страх и прямую угрозу своему статусу: на смену таким, как он, прежней советской властной элите, шла элита новая, долго скрывавшаяся в подполье, сидевшая по лагерям и тюрьмам и державшая свою фигу в кармане все 70 с лишним лет чекистской диктатуры в России. Он успел вскочить на подножку уходящего поезда. В «РУСАМКО» он возглавил секретную службу, мини-КГБ, где занимались всем: слежкой, прослушкой и сбором досье на всех нужных фирме людей – от ближайшего окружения президента до руководителей военных заводов и командиров воинских частей. Довольно скоро он стал одним из крупных акционеров «РУСАМКО» и получил доступ к самому секретному ее бизнесу – нелегальной поставке боевых ракет и реактивных снарядов, систем ПВО и ПРО. Его «рыцари» служили во всех охранных подразделениях «РУСАМКО» и состояли у нее на довольствии. При желании Кокош мог в любой момент выставить на боевую операцию до двух тысяч вооруженных до зубов коммандос, обученных ведению боя в городских условиях с применением новейшего оружия, современной техники связи и восточных единоборств. Даже Рубакин его побаивался, хотя и не раз его использовал для сведения счетов с конкурентами и рейдерских операций. Российские спецслужбы «витязей» не трогали. Кокош был там своим человеком, и когда его бывшие коллеги не хотели светиться, в дело вступали его «витязи». Вот и на этот раз он принес им задания на время своей командировки во Францию.
Они направились в кабинет Кокошина, у которого днем и ночью дежурили два «витязя». В приемной их встретил стайник[15]15
Стайник (древ. – слав.) – клеврет, доверенное лицо.
[Закрыть] Ленечка, секретарь и давний любовник «князя». Свою голубизну он тщательно скрывал: одевался в полувоенные гоминьдановские френчи, носил очки, напоминавшие пенсне, и расчесывал волосы на прямой пробор. И никто, кроме его шефа, не знал, что под всем этим строгим нарядом транссексуал Ленечка прятал бюстгальтер и кружевные трусики, которые ему специально выбирал его «князь» в заграничных командировках. Одним из пунктов плана действий Кокоша была «разборка» с журналисткой «Столичной газеты», которая побывала в Грузии и там узнала о поставках противотанковых ракет из Чечни через Кодорское ущелье боевикам «Хезболлы» в Ливане. Пока она не докопалась до того, кто этими поставками занимается, ее надо было убрать. Лучше всего, как считали Орлов и Воротин, в автокатастрофе.
– Любо, – поддержал их Кокош. – Действуйте.
Приложив правую руку к левой груди, «витязи» вышли. Для Кита он приготовил особое задание. В советские времена на Лубянке Кокошин был парторгом своего управления и по-прежнему искренне верил в лекторскую работу и в силу печатного слова. На этот раз он привез своим «витязям» распечатку перевода на русский книги французского историка Люсьена де Бриана «Путь свастики». Передав ее Голубенко, он сказал:
– Я уезжаю на неделю – на две. За это время книжку эту надо издать. Но только в нашей типографии, у Краснова, и на хорошей бумаге. Деньги я дам. Пусть эта книга будет у каждого «витязя». Пусть не только морду бить учатся. Мозгами тоже надо работать. Слово и дело!
– Слово и дело! – будто выдохнул в ответ Кит.
В приемной Ленечка передал Киту пять пачек долларов и сказал:
– Здесь пятьдесят тысяч. Если не хватит, заходите. Добавлю.
Кит улыбнулся в усы, прикинув, что вполне справится с заданием шефа и за десять кусков…
В своем кабинете Кокошин включил фон против прослушки и набрал хорошо известный ему парижский номер.
– Привет, брат мой, – сказал он. – Я буду у тебя в среду. Надо встретиться. Хорошо, давай в четверг пообедаем вместе часа в два. Да, по-вашему это ланч. Обнимаю. До встречи.
В кабинет, закрыв дверь на замок, заглянул Ленечка:
– Я велел охране никого не пускать…
– Правильно сделал, – сказал Кокошин. – Иди ко мне, попрощаемся.
3. Агент «Робинс» в командировке
Бартлет не сразу решился отправить Беркхема в Манг – слишком большой был риск. Но ставки в той игре, которую они начали с Джонсоном против черных поставщиков оружия из России, были слишком велики.
Джонсону был нужен двойник, а с Беркхемом они были похожи как близнецы братья – тут уже пластические хирурги, работавшие на МИ-6, постарались на славу. По плану операции Беркхем должен был светиться, отвлекая тем самым на себя все внимание тех, кто, возможно, будет охотиться на Джонсона. Из Лондона Беркхем выехал на таком же сером «Мерседесе» с правым рулем и такими же номерами, как у Джонсона. По дороге в Дувр он дважды намеренно превышал скорость, чтобы полиция зафиксировала его номер и водительские права, точная копия которых была выдана Джонсону. В Дувре он сел на паром «Ройял Феррис» и так неуклюже ставил свою машину на стоянке в трюме, что по крайней мере два диспетчера запомнили его в лицо.
Из Гавра, где он высадился в понедельник в полдень, предварительно перекрыв выезд из трюма всем остальным автомобилям, он вышел на авторут А-13 и без всяких приключений добрался до Лима. Там у него на половину второго была назначена встреча с месье Мину, консьержем виллы, которую он снял заранее на весь предстоящий месяц. Хозяин виллы там практически не бывал и охотно сдавал ее каждый раз, когда находил подходящего и не торгующегося клиента. Беркхем взял ключи у консьержа, передал ему в оплату за проживание чек лондонского банка «Barclay’s», подписанный господином Стивеном Робинсом, и скромные чаевые.
Благодарный консьерж объяснил новому постояльцу, где находятся ближайшие супермаркеты, где ближайшие заправки, и заодно похвалил машину господина Робинса:
– Классная тачка!
– Ничего, – ответил Беркхем, постепенно привыкая к тому, что он Робинс. – Но что-то мне не нравится эта автоматическая коробка передач. Может быть, потому, что я привык на своей старой машине выжимать сцепление. Не знаю. Она как-то неприятно гудит. Слава богу, что она пока на гарантии.
– Так отдайте ее к нам на сервис. Здесь недалеко есть гараж «Мерседеса».
– Боюсь, что в этом гараже за нее не возьмутся, – ответил Беркхем-Робинс, прекрасно сознавая, что теперь он засветился на сто процентов. – Дело в том, что у нее руль с правой стороны. А у вас во Франции для таких машин специалистов не держат. Не пришлось бы мне ехать с ней в Англию на техосмотр. Но боюсь, не дай Бог, не доеду.
Консьерж, как истинный француз, был готов дать Робинсу все полезные советы на свете.
– Постойте, – сказал он, – у нас же есть одна самоходная баржа, которая ходит отсюда в Гавр за углем. Поговорите с ее владельцем Жакобом Боле, он классный мужик и за доставку до Гавра по Сене с вас дорого не возьмет. За аварийку вы куда больше заплатите.
– Правда? – Робинс искренне обрадовался тому, что консьерж без всякого нажима с его стороны сообщил ему, кто же ходит в Гавр за углем господина Мохового. – А где его найти, этого Боле?
– Можно на пристани. А можно в нашем брассри «У Жерара». Он там к полудню всегда появляется. Бармен вам его покажет.
– Не были бы вы так любезны, месье Мину, показать мне, где находится ваш паб «У Жерара» и где пристань? Может быть, мы там встретим сейчас господина Боле?
Мину охотно согласился. Робинс сфотографировал самоходную баржу Боле у причала, а в брассери угостил Мину пивом и перезнакомился с его помощью со всеми посетителями, которые сообщили ему, что Боле прихворнул. Они расстались друзьями, тем более что Робинс за дополнительную информацию добавил консьержу чаевых. Он оставил ему номер своего мобильника и попросил, чтобы месье Боле, если он только его встретит и месье Боле согласится, позвонил бы ему по этому номеру. Беркхем отчаянно светился. На весь Манг и Лим одновременно. В конце концов, именно об этом его просил Бартлет. Вернувшись к себе на виллу, Беркхем сообщил Бартлету все, что узнал, и передал ему со своего компьютера в машине фотографии Мину, Жерара, а также самоходки г-на Боле вместе с краткой характеристикой старика, составленной по рассказам завсегдатаев паба. Джонсон получил ту же самую информацию получасом позже вместе с сообщением о местах «засвета» Робинса по дороге в Манг.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?