Текст книги "Избранное"

Постельная сцена

Она приоткрыла глаза, заметила, что он проснулся, и повернулась к нему. Прижалась, что-то промурчала и закинула на него ногу. Он улавливал спокойное теплое дыхание. Ему было приятно чувствовать на себе ее бедро.

В полусне перемешались нежность и желанность ее близости, и было осязаемым их взаимное стремление друг к другу.

Он перевернулся на бок, положил руку под ее сбившуюся ночную сорочку, провел ладонью по гладкой, чуть влажной коже.

Она качнула головой, не открывая глаз, обняла его за шею и дотронулась губами до его подбородка.

В этой дреме и ласке они долго лежали почти неподвижно, и единственное, чтобы их сейчас устроило – безвременье.

«Никогда бы не поверил, что так может быть», – думал он. Но есть наяву и способно так нежить и убаюкивать теплотою. Конечно, эта женщина – только одна на белом свете, и странно было бы сравнивать ее с другими. Она оказалась с ним после всех его поисков и утрат. И здорово, что они стали так нерасторжимо дороги и необходимы друг друга. Стоит ему дотронуться до нее, и она становится гибкой и мягкой, отзываясь нежностью на каждое его прикосновение.

Это утро так походило на все предыдущие, когда они просыпались рядом. И опять было невозможно не прикасаться к ней губами и не вести подушечками пальцев по ее коже; и опять сладко было чувствовать, как она стремится прижаться к нему невозможно близко.

Ни у одного из них не хватило воли подняться с постели первым. Только понимая, что день опять рушится, что они никуда не успеют и окажутся в сплошных неприятностях, они вставали. И, одеваясь, прижимались друг к другу и подолгу стояли вместе.

Она раскрыла глаза и прошептала:

– Проспали?

«А, не жалко, – подумал он. – Все равно это только раз в жизни, и, значит, для меня самое главное».

– Проспали, да? – переспросила она.

– Полежим еще чуть-чуть, – сказал он.

– Не опоздаем? – спросила она.

– Ничего страшного, – сказал он и замолчал.

Он лежал и думал о том, что страшное все же было. Сегодня ему надо сказать ей, что на днях с дачи возвращаются жена и дочка. Предстояло вернуть жизнь в прежнюю колею.

Сон в осеннюю ночь

Неширокий коридор, заполненный людьми. Идут навстречу и смотрят вперед, подняв головы, как будто стараются что-то разглядеть вдали.

И вот фойе перед кинозалом. Народу полно, но все стоят спокойно, почти не двигаясь, и чего-то ждут. Попадаются знакомые лица. Даже много знакомых. Правда, не вспомнить, где и когда их видел. За их спинами – темные окна. Такие темные, что ничего в них не светится. А перед окнами в огромных ящиках – пальмы с фигурчатыми листьями, похожими на раздавленные пальцы.

Толпа в фойе пришла в движение. И как будто уже нет фойе, а есть все тот же коридор. Идут навстречу. Теперь сомнений нет, что среди них полно знакомых. Узнают и кивают на ходу.

Кто-то обернулся и показал глазами назад. И еще один обернулся и махнул рукой.

Ах, вот оно что! Где-то здесь, среди них – Татьяна. И люди показывают, что сейчас он ее увидит. Конечно, здорово, что они встретятся. Только от чего вдруг такая растерянность? Даже лицо горит. Татьяна увидит его таким и удивится. Ему не хочется, чтобы она заметила его растерянность. Сейчас, сейчас он успокоится, подойдет к ней сам и скажет что-нибудь развязно веселое. «Ба! Вы! Да неужто?!» Жаль времени нет придумать что-то оригинальное. И не надо придумывать. Просто подойти и молча остановиться перед ней. Заметить ее удивление и услышать что-то несвязное: «А я о тебе слышала! Хотела позвонить, даже телефон нашла. Но решила, что…». Или не это, а совсем иное будет сказано, с иными интонациями. Но и ей, и ему будет приятно, что вдруг встретились, смотрят друг другу в глаза и говорят. Неважно, что говорят. Самое главное, что смотрят.

Вот же она, совсем рядом. Стоит вполоборота и с кем-то разговаривает. Сейчас она почувствует на себе его взгляд, обернется в его сторону и тогда…

Невозможно будет ее отпустить. Теперь он не отпустит ее никогда.

На ней лимонно-желтое платье, очень броское. Наверное, оно ей к лицу. Блондинкам идет яркое. И все-таки очень странный цвет, даже ядовитый.

Он делает шаг ей навстречу и видит, как она поворачивает голову. Сейчас заметит его и стушуется.

Она смотрит на него. Совсем равнодушно смотрит, просто скользит глазами, нехотя кивает и неторопливо проходит мимо.

«Как же так, как же так!» – думает он, оборачиваясь. Кругом люди. Они все видели и поняли.

Он напускает на себя уверенный вид, старается показать, что ему все равно, хочет отойти в сторону, но рядом оказывается малознакомый человек. Где-то его видел. Кажется, в институте вместе учились, едва здоровались. «При чем здесь он? И откуда он обо всем знает?» – Тот понимающе качает головой и морщится. А его-то какое дело? Что он лезет?

Отворачивается от этого приставучего типа и идет прочь. Все-таки странно, что Татьяна вот так… Даже остановиться не захотела. Ну, ее дело, ее дело. Как хочет. Но он этого от нее не заслужил.

Он просыпается. Поворачивается набок, вытягивая затекшую руку, и, еще пребывая в странностях сна, думает: вот так, ушла, не захотела говорить… Но встречались же после и разговаривали. Даже хорошо разговаривали. Правда, она грустно смотрела, а я что-то рассказывал и, в конце концов, она рассмеялась.

Можно ее разыскать. Обзвонить знакомых и выяснить, где она сейчас. Замужем или развелась? Ведь в Москве же она.

Узнать, где живет, встретить у дома и подойти так, чтобы заметила в последнюю минуту. Чтобы нежданно-негаданно увидела и растерялась.

А вдруг – прошла бы мимо? Не остановилась бы и не поговорила? Не может она не обрадоваться, увидев его. А вдруг? Чушь какая! Он от нее такого не заслужил. Она несколько раз звонила, спрашивала: что такое? почему? Он говорил, что много дел, что разговаривать ему некогда. Опускал трубку и недовольно морщился. – Заслужил или не заслужил – какая разница. Все забылось давно. Зачем копаться и выяснять? И сознаваться в чем-то… Сознаваться всегда противно, тем более себе самому.

Разгадка

Уверен, читателю будет небезынтересно узнать, что в конце марта, в самый-рассамый обычный, на удивление даже обыкновенный день, о котором и сказать нечего, кроме того, что были тучи, дождик да серенький свет, – так вот, именно в такой день в одной из московских новостроек, о которой, разумеется, сказать что-либо эдакое, особенное просто невозможно, – так вот, в такой именно новостройке, во дворе между домами, в которых ничем примечательного заметить, ну, никак нельзя, – вот в таком дворе, возле огромной лужи (про лужу – вообще не буду), встретились трое: Риточка Вертухина – вполне привлекательная особа неопределенного возраста, ученик второго класса местной школы, прошлогодний чемпион по шашкам детском лагеря «Уголек» Стасик Клюев и здоровенный, неизвестной породы рыжий кот с хвостом. Да, именно такой. Вот и говорите мне теперь, что без хвостов кошек не бывает. Потому что – сами знаете: не напиши я про хвост, вы к чему-нибудь все равно придеретесь.

Описываемая нами встреча произошла, разумеется, совершенно случайно. А что в жизни происходит не случайно?

Сначала – о Риточке Вертухиной. Надо заметить, что для самой себя Риточка отнюдь не была особой неопределенного возраста; более тот, регулярно в кругу родных, приятельниц и соседок отмечала собственный день рождения и о своих годах прекрасно помнила. Но Риточку пока еще не покидала уверенность, что определить ее возраст просто так, на глазок – дело абсолютно безнадежное. Хотя этим вроде бы регулярно занимаются в автобусах и метро незнакомые мужчины.

Риточка шагала по двору не то, чтобы торопливо, но и не так, как ходят безо всякого дела. Она была настолько увлечена размышлениями о возможных перипетиях визита к своему давнему и доброму знакомому Юрию Ивановичу Половикову, что не обратила внимания ни на рыжего кота с хвостом, ни на очкастого мальчишку в шапке-ушанке. Впрочем, и Стасик смотрел, как тетка маневрирует между лужами, без всякого интереса.

Поначалу не привлек его внимания и кот. Обыкновенный паршивый рыжий котище. Шляется по помойкам и попрошайничает у столовой. А оставь рядом с ним что-нибудь съестное – вмиг сопрет. В общем, вполне стоило пнуть кота ногой, чтобы он противно мяукнул, отскочил в сторону и больше никогда бы на глаза не попадался. Но чемпиону по шашкам было не до кота.

За обедом родители Стасика устроили скандал. Сначала нахамили друг другу, потом по очереди наорали на нашего чемпиона и пригрозили надавать ему подзатыльников. Мать кричала отцу:

«Kaкoгo хрена ты там опять расселся?!», а отец меланхолично ответил: «Да пошла ты…».

Оставаться дома Стасик посчитал чреватым. Тихонечко оделся и скользнул за дверь.

Во дворе никого из друзей-приятелей не было и несчастному прошлогоднему чемпиону по шашкам стало невыносимо тоскливо. И он подумал: «Н-да, грустна, грустна жизнь…» Вот в эту самую минуту на глаза Стасику и попался рыжий кот.

Нет, Стасик не пнул котищу ногой, а остановился и стал его внимательно разглядывать. Такое внимание кота не испугало, а вроде бы даже заинтересовало. Он поднял голову, вильнул хвостом и мяукнул.

Стасик не был большим знатоком литературы, по «чтению» имел в последней четверти «тройбан» и об особой роли всяких разномастных кошек и котов в отечественной словесности понятия не имел. Но даже он подумал: что-то тут не то. Не так все просто.

И смышленый Стасик сразу обо всем догадался. Да, все именно так – кот, конечно же, несчастен. Как и сам чемпион по шашкам. Кот был брошен. Оставлен хозяевами на произвол судьбы. Кота надо было спасать.

Стасик поймал его за шкирку и сгреб в охапку.

Риточка Вертухина тем временем успела войти в один из ближайших подъездов, подняться в лифте на восьмой этаж и позвонить в дверь квартиры № 148.

Половиков распахнул перед Риточкой дверь, а вслед за дверью – и свои объятия.

С филологической точки зрения последняя фраза меня несколько смущает. Но ее житейский смысл, безусловно, верен: Половиков был рад видеть Риточку, а это, конечно же, не могло в свою очередь не обрадовать нашу героиню.

– Ой, я к тебе так добиралась долго, – говорила Риточка, упираясь ладонями в чахлую грудь своем друга и по-кошачьи теребя ногтями ткань его рубашки.

– Да? Правда? – весело сказал Половиков, обратив внимание лишь на слово «добиралась» и пропустив мимо ушей «долго».

– Ждала-ждала автобус, – укоризненно говорила Риточка и никак не могла взять в толк, почему Половиков вдруг так развеселился.

– Да? Правда? – переспросил Юрий Иванович уже расстроенно и сразу попытался перевести разговор на что-нибудь иное. – А я сейчас тебе чай поставлю. У меня и заварка есть.

Надо сказать, что в отношении к Половикову Риточка часто бывала снисходительна. Вот и сейчас она не стала ничего заострять, а спокойно прошла в кухню и уселась на древний, продавленный диван с валиками по бокам и с полочкой для слоников. Половиков приобрел этот диван совсем недавно, уже на Риточкиной памяти. Старушка-соседка этажом выше купила себе новую мебель и попросила Юрия Ивановича оттащить старый диван на помойку. А он припер его к себе на кухню и, обращаясь к Риточке, несколько раз повторил: «Выбросить такую вещь! Ну и глупая баба!».

Половиков достал из ветхого шкафа, – такого ветхого, что даже подмывает назвать его шкапом, – чашки и полиэтиленовый пакетик с обломками печенья, а Риточка закурила и подумала: «Раньше-то у него тут шампанское водилось. Теперь одно только печенье. Все-таки хамство с его стороны этим печеньем меня кормить. Мог бы хоть чего-нибудь вкусненького купить. Жмот проклятый».

Риточка и Половиков не виделись недели две и им было, о чем поговорить за чаем, – рассказать, что поделывали последнее время, и вспомнить общих знакомых.

У этих общих знакомых на вечеринке по случаю защиты кандидатской диссертации они и познакомились. Вначале Риточка поглядывала на Половикова весьма критически. Все в нем ей не нравилось: и воротник у рубашки, такой, будто его корова жевала, и башмаки, и худая бороденка. Но у Юрия Ивановича было и бросающееся в глаза достоинство: он оказался единственным во всей компании без обручального кольца. Женатых Риточка не любила любить. Ей уже однажды звонили и обещали вцепиться в волосы. Нет уж, довольно.

И Риточка поначалу Половикову тоже не очень-то понравилась. Первую половину вечера он чаще поглядывал на двух других женщин, и никак не мог выбрать, к какой из них обратиться с разговором. А застолье тем временем продолжалось и произносившие тосты то и дело говорили: «Исследование, которое провел коллега…».

«Н-да, исследование, которое провел коллега…» – повторял вслед за ними Половиков и глядел на сохранявших полную серьезность женщин за столом. Обе были более-менее ничего. Одна – повыше, другая – потолще. Но как ни хороши они были, все же Риточкины глаза обещали Юрию Ивановичу гораздо больше взаимопонимания.

– А у нас опять «защита» была, – говорил Половиков, отхлебывая чай из большой желтой чашки, такой старой, что внутри она стала коричневатой и ничем не отмывалась. – Все вроде бы хорошо шло, а потом поднимается Сидорчук и говорит…

Риточка присвистнула и осуждающее покачала головой. Но огорчило ее не заявление неизвестного Сидорчука, а то неприятное обстоятельство, что рассказ о нем мог продлиться чересчур долго.

– И вот, представляешь! Такое говорит! – почти выкрикнул Юрий Иванович и всплеснул руками.

Да, Половиков отнюдь не был нетерпелив. Скорее, нетерпеливой была Риточка. Тем более, что по дороге сюда, – и в метро, и в автобусе, – ей пришлось пережить немало грез и сладостных видений. И задерживаться за чаем никак не хотелось.

Поэтому Риточка подвинулась ближе к Половикову и положила руку на полочку для слоников. Юрий Иванович проговорил еще минут двадцать, наконец, прервался и тут же возжелал крепко обнять свою гостью. Надо заметить, что и Риточка обнимала Половикова очень нежно, хотя его борода и колола ее щеки.

Закончились эти обнимания тем, что Риточка осторожно отстранилась от своего друга и тихо, скромно потупив глаза, сказала, что ей надо в ванную.

Она ушла, а Половиков бодрым шагом прошелся по своей однокомнатной квартире, заставленной трофейной, в разных местах подобранной мебелью и попытался поэтически обдумать предстоящие демарши в отношении своей гостьи. В его голове тут же возник и оформился план, симпатичный и романтический.

Но неблагочестивые, хотя по-житейски вполне понятные размышления Юрия Ивановича оказались прерванными: Риточка выглянула из-за двери ванной и удивленно спросила:

– А где у тебя мыло?

– У меня только «хозяйственное», – сказал Половиков.

– Это как? – не поняла Риточка. – А мыться чем?

– Да кончилось… Тут разве у них… я ходил, спрашивал… – Половиков не знал, что и говорить.

– Ну, ты даешь! – зло сказала Риточка. – У тебя все – черт-те что! Не как у людей! – И захлопнула дверь.

Юрий Иванович растерянно пожал плечами и подумал: «Вот еще… “Хозяйственное” ей не подходит! И таким помоется. Не графиня! Нормальные люди со своим мылом в гости ходят!» А Риточка с раздражением стягивала с себя колготки и думала: «Ну, ему-то что? Он и этим моется. Чтобы все блестело, как у мартовского кота…»

В эту самую минуту в дверь позвонили. Разумеется, это был прошлогодний чемпион по шашкам Стасик Клюев с котом на руках. Да, вот так, опять – случайность, случайность.

Прежде, чем заявиться в квартиру № 148, Стасик обошел два подъезда. Кота не взяли нигде. В первой квартире недовольно фыркнули и тут же захлопнули дверь; во второй – истошно заорали: «Нет, нет!». Остаться в третьей квартире кот сам не захотел и, увидев толстую тетку в бигудях, так рванулся, что оцарапал Стасику руки. В следующем подъезде повторилось то же самое.

– Вот, котенок у меня, – обреченно сказал Стасик, представ перед Половиковым. – Потерялся. Ищу, кому бы отдать. Вы не возьмете?

– У, котище какой! – восторженно сказал Юрий Иванович. – Хорош! Хорош! Да я-то что… Видишь ли, какое дело… Я в командировки часто езжу.

– А если бы не ездили, взяли? – с надеждой в голосе спросил Стасик.

– Если бы не ездил?.. – Половиков поднял брови, помолчал и уверенно сказал:

– Еще бы! Конечно, взял бы! Не взять такого кота!

Риточка высунулась из ванной, удивленно взглянула на мальчишку с котом на руках и сказала:

– Ой, какой! Отдают его? Половиков, бери! Хоть кто-то у тебя будет! А то сидишь тут один, как сыч.

– Да ну… Куда я с ним… – говорил Юрий Иванович, обернувшись к Риточке. – Куда я его…

– Бери, пока дают, – веселилась Риточка, забыв о мыле. – Будете тут вдвоем с котом куковать.

– Не, это она так… – сказал Половиков, обращаясь к Стасику. – Мне с ним некуда…

– Будет тебе про командировки врать, – говорила Риточка.

– Бери кота!

– Это она шутит, шутит, – нескладно улыбаясь, твердил Половиков, прикрывая дверь. – С удовольствием бы. Но никак, никак.

Дверь захлопнулась и Стасик, поправив очки, подумал: «Странно все же! Тетка из ванной выглядывает, а сама говорит, что у дядьки никого нет. А если просто гостья, то какого хрена ей в ванной мыться? Разве так бывает? Нет, все-таки темное дело!».

Стасик был настолько удивлен увиденным в квартире № 148, что потерял всякий интерес к рыжему коту, с которым битый час таскался по подъездам, и даже бросил своего питомца на пол.

Кот, вопреки ожиданиям чемпиона по шашкам, не сиганул по лестнице вверх или вниз, а прошелся, махая хвостом, по желтому кафелю, остановился у захлопнувшейся двери и мяукнул. Это окончательно убедило Стасика в том, что события в квартире № 148 необходимо расследовать. Предстояло немедленно определить последовательность действий и приступить к наблюдениям. У чемпиона по шашкам появились на этот счет некоторые задумки.

Стасик выскочил из подъезда и в нерешительности остановился. Надо было постараться устроить судьбу рыжего кота. Но медлить с проведением следственных мероприятий тоже было невозможно. «А, подождет!» – подумал чемпион и посадил кота на дерево.

Кот держался за тонкий мокрый ствол всеми четырьмя лапами и опасливо поглядывал вниз. Не то, чтобы он боялся высоты, – собственно, высоты и не было, – а просто настолько очумел от путешествия по квартирам, что пребывал в чрезвычайной растерянности, и если бы сейчас появились псы, вероятно, даже не нашел бы, что предпринять. Но псов на его счастье во дворе не было.

Риточка вошла в комнату, как говаривали в старину, неглиже, то есть не то, чтобы раздетой, но и не совсем одетой. Во всяком случае, добрая половина ее одеяний осталась в половиковской ванной. Да и Юрий Иванович поджидал свою гостью в одних стоптанных тапочках, – правый более-менее ничем, а из дырки на левом торчал большой палец.

Юрий Иванович поцеловал Риточку в плечо, в розовую полоску от тесной бретельки и задумчиво сказал:

– А знаешь, в одежде ты мне даже больше нравишься.

– Странный какой-то комплимент для женщины, – изумленно проговорила Риточка. Но опять не стала ничего заострять. Вроде бы было не до того. Хотя, когда-нибудь, в конце концов…

Риточка прикусила губки и тонко застонала, а Половиков подумал: «Ах, черт! Забыл позвонить Сидорчуку!». Нет, надо такие вещи записывать. Чтобы позвонить. И метить скрюченным пальцем в глаз телефонного аппарата. А иначе…

Что, собственно, иначе? При чем тут «иначе»? «Исследование, которое провел коллега…» А это еще откуда? И почему сижу в квартире как сыч?

Половиков стиснул плечи своей гостьи и громко, протяжно вздохнул. А успевшая отдышаться и даже заскучать Риточка подумала: «Ну, наконец-то, сподобился…».

– Мне с тобой очень хорошо, – ласково и проникновенно прошептала Риточка.

«Co мной всем хорошо», – чуть было не ответил ей Юрий Иванович, но вовремя задремал.

Не то, чтобы спал, не то, чтобы бодрствовал. Летел, то ли тенью, то ли черной ночной птицей надо всем, что видел когда-то, надо всем, где когда-то бывал и, узнавая, старался вспомнить.

Но все путалось. Лодочная станция на пруду недалеко от его школы и фанерный сарай, который снимал в прошлом году в поселке под Евпаторией; овраг в зарослях крапивы и летняя пивная. И еще, и еще что-то.

Над всем, что грезилось, стояла светлая, чуть желтоватая, теплая ночь. Черная птица измученно летела над землей, путаясь во временах и пространствах, искала место, где бы присесть, сомкнув широкие лохматые крылья, и не находила. И тут выяснилось, что летящая птица – едва ли не единственное живое существо в огромном, пустом мире. И от сознания этого повеяло затхлым холодом, как из старого, захламленного подвала.

Зыбкими были видения, растерянными – мысли; и чувство собственной заброшенности и забытости в сумеречном, потустороннем мире рождало ощущение, что, сколько бы ни было страшных тайн и непостижимых загадок, – самая большая загадка в этом мире – это, оказывается, ты сам.

– Спишь? Да? – ласково спросила Риточка.

– Вовсе нет, – бодро ответил Половиков.

– А я заснула, – прошептала Риточка.

Половикову было приятно вернуться из полета в темно-желтой, пустынной ночи, сотканной из разных времен, сюда, в явь, к своей милой гостье. Он зевнул, прогоняя из головы сонный прессованный туман, и ощутил потребность сказать Риточке что-нибудь необыкновенно приятное. Подумал, широко распахнул глаза и шепнул:

– А я твою заколку нашел!

– Где? – спросила Риточка.

– Под кроватью валялась. А ты, растрепа какая, про нее и не спросила.

– Я думала, что на улице потеряла, – сказала Риточка.

– Во, даже не знаешь, где теряешь, – ласково-укоризненно сказал Половиков. Включил лампу на тумбочке, пошарил рукой среди газет и сказал:

– Тут вот она.

Риточка поднялась на локте, заглянула под лампу и тихо сказал:

– А это не моя.

– Как не твоя? – спросил Юрий Иванович так грозно, словно пытался уличить свою гостью в чем-то нехорошем.

Риточка молчала.

«Бр! Ерунда какая… – подумал Половиков. – Что ж это такое?» И сказал совсем неуверенно:

– Так ведь… Я подметал! Веником подметал. И вот там, под кроватью… – Он даже привстал. – У коробки с пустыми банками… И как раз после того, как ты у меня была…

– Угу! Была… – прошептала Риточка.

Все обрушилось не просто неожиданно, но настолько некстати, что Риточка лежала, боясь пошевелиться. Вроде бы надо было что-то говорить, наверное, даже кричать и обзывать негодяя самыми последними словами. Делать это оказалось невозможным по одной простой причине, – все душевные силы вдруг иссякли. Оставалось лишь лежать, глядя во все глаза в темный потолок и искать выход, как поступить. Не хотелось ничего: ни оставаться на половиковской тахте, ни уходить.

«И надо же так! – думал тем временем Юрий Иванович. – Вот влип, так влип. Черт бы их всех побрал с их заколками!»

– А! Так это ко мне летом гости приезжали, – радостно сказал Половиков. – Муж с женой! Из Орла! То-то, я помню, она все что-то искала.

– Не надо, – тихо попросила Риточка.

– Правда, она искала, – неуверенно сказал Юрий Иванович.

В том самом плане следственных мероприятий, который составил и тут же взялся осуществлять Стасик Клюев, самым сложным было проникнуть в его собственную квартиру и не попасться на глаза родителям. Ради этого пришлось сделать вид, что на улицу он больше не собирается: снять в прихожей шапку, пальто и башмаки. У себя в комнате Стасик долго копался в комоде, оставшемся после бабушки, и наконец, нашел старинный театральный бинокль в черном кожаном футлярчике.

Вторая часть плана удалась прошлогоднему чемпиону не хуже первой. Проявив массу сообразительности, он довольно быстро догадался не только о том, на какую сторону выходят окна квартиры № 148, но и о том, в каком именно подъезде дома напротив удобнее всего расположить наблюдательный пункт.

Зато дальше пошли сплошные разочарования. По всему восьмому этажу большие окна оказались либо темными, либо зашторенными. Лишь в одном из них меж плотных занавесок светилась желтая полоска, а в ней виднелся угол шкафа. На шкафу громоздилась белая голова и пушистый свисающий цветок.

Кухонные окна почти сплошь были не завешенными. Но ничего примечательного в них не происходило. Сидел за столом толстый старик в синей майке, что-то мыла над раковиной девчонка в белом халате. И дальше все такое же и в таком вот духе.

Большое окно той самой квартиры, которая интересовала Стасика более всего, было темно. Кухня светилась и просматривалась как на ладони, даже ложки на столе поблескивали. Но в кухне не было никого.

Риточка поняла, что надо уходить; правда, пока не решила, навсегда ли. Героиня наша уже достаточно пожила на свете и знала: от «уходов» мало проку. «Уходы» не могут помочь. Кроме вот этого негодяя, который сейчас вольготно разлегся рядом, у Риточки на нынешнем этапе ее жизненного пути не было никого. Никто и нигде нашу героиню не ждал. И ей стало так нестерпимо обидно, что она поднялась с половиковской тахты быстро и резко, заставив Юрия Ивановича вздрогнуть.

Одно из окон восьмого этажа перестало быть черным. Окно ожило и забрезжило чахлым, бледным светом. Стасик покрутил ролик старинного бинокля, свет вначале помутнел, но тут же прояснился. Происходящее в комнате скрывалось за шторой. А на кухне, в прозрачном свете не было никого.

И вдруг в глубине кухни, там, где начинался коридор, темнота на мгновение исчезла: откуда-то сбоку просиял яркий прямоугольник, и в нем мелькнуло, словно метнулось, нечто округлое и румяно-белесое. Стасик вздрогнул и потерял пятно из виду, а когда снова навел бинокль, ничего уже не было. Воссоздал увиденное в воображении и с растерянностью подумал: «А при чем тут, в сущности, голая попа? При чем? Нет, просто какая-то абстракция!». Как азартно ни крутил он ролик бинокля, ничего удивительного в коридоре более не наблюдалось.

И сплошным разочарованием было видеть, как в светлом прямоугольнике возникла тетка в черном свитере. Постояла и ушла.

Вслед за ней на кухню заглянул тот самый бородатый дядька и выключил свет.

Стасик был уязвлен и почувствовал себя обманутым. Пробежал взглядом по окнам восьмого и сопредельных этажей, но ничего примечательного не обнаружил нигде.

Риточка шла по двору, опустив голову и не слишком тщательно обходя лужи. Да и разглядеть их в темноте было мудрено. Половиков плелся за своей гостьей, отставая на полшага, как будто пытался ее догнать и заглянуть в лицо.

«И вот, ухожу и, может быть, не приеду сюда больше никогда», – рассуждала Риточка. – Наверное, незачем сюда возвращаться. И не надо из-за всего этого переживать. Недостоин тут никто моих переживаний. Но сама виновата. И вообще – надо было бы мне с ним построже. Зря стала его распускать… Эх, его бы…»

И с вернувшейся к ней решительностью Риточка подумала: «Взять, что ли, и родить от этого дурака…».

Половиков несколько раз порывался что-нибудь сказать своей гостье; что-нибудь приятное, даже ласковое. Но вот беда – это могло оказаться очень некстати. И он шагал рядом с Риточкой, страдая и не находя возможности что-либо предпринять ради примирения.

«А ведь она – баба и вправду неплохая, коря себя за неуклюжесть, – рассуждал Половиков. – Спокойная, некрикливая и неизбалованная. Ну, купил бы я ей в другой раз туалетного мыла. Тоже мне, проблема! И еще эта чертова заколка! Дернуло меня за язык! Нет, жаль, если Ритка пропадет навсегда. Это она зря. Подумаешь, кто-то что-то у меня оставил. Даже не помню, когда и было. Наверное, уже месяц назад. А она – конечно же, неплохая. И если бы собралась рожать, может быть, я бы на ней и женился».

Стасик Клюев стоял на тротуаре и смотрел вслед объектам своих наблюдений с сожалением. Обидно было и то, что они быстро ушли, и то, что он так до конца и не понял: а что, собственно, они между собой замышляли. Но определенные подозрения у прошлогоднего чемпиона все же возникли.

Риточка и Половиков прошли мимо Стасика, не обратив на него внимания, даже не припомнив, что кто-то заходил к ним с рыжим котом на руках, – настолько они были захвачены собственными размышлениями. И, конечно же, они не могли догадаться, что появлению на белый свет этого мальчишки предшествовали точно такие же рассуждения его собственных родителей. Все там было: и выяснения отношений, и уговоры, и угрозы, и звонки материных подружек отцовским приятелям.

Стасик опять задумался над сегодняшними происшествиями, но ни к какому однозначному выводу так и не пришел. Впрочем, это его нисколько не расстраивало.

Нет, что ни говорите, а весела, весела жизнь, рассуждал прошлогодний чемпион. А главное, все в ней как-то само собой и само по себе.

И хотя слово «случайность» произнесено не было, но ощущал Стасик именно его…

Конечно же, случайность! Вот что торжествует! Вот что правит бал!

Так да здравствуют случайности! Свершения, творения и дела голубоглазого Случая. И да не иссякнут они не токмо, покуда разлетаются в пучине пространств песчинки галактик, и белый свет льется на бледно-синюю землю, но и потом! Потом!

Все было бы прекрасно, только кот куда-то пропал. А как был бы кстати. Как славно было бы сказать, что и он нечто такое понимал и чувствовал. И прекрасно знал цену случайностям.

Сюжет, разумеется, решительно требует присутствия кота в последних строчках. Но нет его! Пропал! Так что придется – без него.

Вот, собственно, и все. Рассказ закончен наш. Ну, идейка, конечно же, мелка; да и изложено – так себе. А, ладно…