Текст книги "Избранное"

Неслучайные связи

Его желание заговорить вполне могло столкнуться с ее нежеланием ответить.

К тому же, она почти всегда была занята, – показывала кому-нибудь из покупателей готовальни и тубусы или раскладывала по стопкам тетради.

Из его попыток обратить на себя ее внимание ничего не выходило. Впрочем, эти попытки состояли лишь в том, что он останавливался перед прилавком, за которым она стояла, и внимательно изучал, в каком порядке разложены на зеленом сукне ручки, скрепки, карандаши и все прочее.

Ее разглядывали многие. Кто-то – издалека, как он; кто-то – подойдя к ней с вопросами о разных канцелярских мелочах. Ревности в нем это не вызывало. Но в такие минуты он злился и думал, что в его годы пора поменьше рассчитывать на невероятные встречи.

Он долго бродил по магазину, оглядывая витрины, был готов уйти в очередной раз ни с чем и неожиданно заметил, что она осталась одна. Но и тогда он не заторопился подойти и заговорить. Это казалось бесполезным, – кто-нибудь обязательно должен был ему помешать.

Когда все витрины были внимательно рассмотрены, ему все же пришлось остановиться перед ней, вымученно улыбнуться и, злясь на собственную глупость, завести разговор про ручки и карандаши. Она отвечала вполне дружелюбно, не улыбаясь, но будто готовясь вот-вот рассмеяться. Он не захотел дожидаться позорного финала и выпалил:

– А можно вас куда-нибудь вечером пригласить?

– Ой, так сразу?.. – спросила она и смутилась.

После разговора с ней он выскочил на улицу, быстро пошел к Пушкинской площади и только у бульварного кольца сообразил, что ему надо в другую сторону. Он был скорее удивлен, чем обрадован, но волей-неволей уже гадал об их встрече. В толпе у входа в метро он вдруг подумал: «А может быть она не придет…». Эта мысль отравляла ему жизнь целых два дня.

Он ждал ее у памятника Маяковскому. Ему казалось маловероятным, что она сейчас появится. Но его пугала сама мысль о том, что придется, наконец, сказать себе: «Ну, теперь-то ждать совсем бесполезно».

Она вышла из метро и стала переходить улицу возле концертного зала, а он смотрел по сторонам, боясь как бы, откуда ни возьмись, на нее не выскочила машина.

Он забыл поздороваться и сказал:

– А я – Саша. А вы?

– Вита, – сказала она и почти без паузы спросила:

– А вы чем занимаетесь? – Будто твердила эту фразу всю дорогу.

– Во всяком случае – не злоумышленник, – сказал он и стал рассказывать ей об институте, в котором служил ученым секретарем.

Была середина сентября. Теплый, но ветреный вечер. Фонари на Тверском еще горели среди листвы, но осень уже чувствовалась.

Они побродили по городу и больше часа простояли в очереди в кафе-мороженое на улице Горького. Кафе закрыли как раз перед ними.

У него мало было, чем похвастаться. Он рассказывал о давних турпоходах на байдарках и об охоте в волжской дельте, а потом – о чем-то одном с другим не связанном, вперемежку с расспросами об ее семье и работе.

– Вы знаете, я уже два раза в МГУ поступала, – сказала она, будто признаваясь в чем-то. – Сначала на биологический, потом на географический.

– А я со второго раза поступил, – сказал он.

– Еще год придется в магазине отработать, – сказала она.

– И как вам там?

– В магазине? Да что вы спрашиваете…

– А можно вас в театр пригласить? – спросил он.

– Знаете, честно говоря, я с вами с удовольствием пойду, – сказала она, смутившись.

Эта фраза изменила его. Он почувствовал, что начинает для нее что-то значить. Но его власть над ней оказалась призрачной. Она не разрешила проводить ее до дома и его попытка настаивать сразу испортила ей настроение. Они расстались у метро «ВДНХ».

Мечтания о ней раздражали его своей сентиментальностью. Он не рискнул бы заикнуться о них никому, – настолько они были лучезарно глупы. Но с ними было сладко засыпать и просыпаться.

В театр они опоздали из-за нее. Она пришла минут на пятнадцать позже и извинялась перед ним, как извиняются перед учителями и начальниками. Во время спектакля он поглядывал на нее искоса. Ему казалось, что она улыбается, замечая его взгляд. Но в его сторону она вдруг обернулась недоуменно-недовольно.

В антракте ей не захотелось выходить из зала. Он просидел рядом, не зная, о чем говорить, то и дело предлагая ей принести что-нибудь из буфета.

Он опять проводил ее до трамвайной остановки у метро «ВДНХ». Трамвай долго не приходил. Было очень холодно. На чистом, но темном небе светились звезды и большая луна метила рогом в шпиль останкинской телебашни.

– У меня две недели будет много дел, – сказала Вита. – Даже не знаю, когда мы увидимся.

– Но позвонишь? – спрашивал он. – Позвонишь? Да? В понедельник?

Он прождал ее звонка целый вечер. Она не позвонила и на следующий день.

Злился он только на себя. Злился, что не может уйти, забыть и не ждать ее звонка. Ему казалось, что он понимал ее. Он был намного старше, и, наверное, она чувствовала себя неудобно рядом с ним. «Странно, что я этого не заметил, – думал он. – Ведь это должно было как-то проявиться. Но, может быть, не в этом дело. А тогда что же?» Этого «что же?» находилось великое множество – от заболевшей матери, которую нельзя оставить, до нагловатого парня, который ни за что не хочет, чтобы его оставили ради кого-то другого.

В конце недели он подошел к ее магазину. За двойными стеклами витрин бродил народ. Но блики и тени мешали заглянуть в зал. Ему пришлось прижаться к стеклу. Она стояла за своим прилавком. На ней был облегающий голубой свитер с большим воротом. Она с кем-то разговаривала, в следующее мгновение оглянулась и посмотрела на него. Он отпрянул от стекла, отошел в сторону и подумал: «Что ж, значит, вот так и расстались».

Свет в магазине давно погас, а она все не выходила. Он даже стал опасаться, что проглядел ее, пока прохаживался возле троллейбусной остановки.

Она вышла вместе с полной женщиной в синем пальто. Женщина что-то ей рассказывала, а она почти не слушала и смотрела перед собой. У подземного перехода их остановил парень в длинном черном плаще.

«Вот, теперь все понятно, – подумал он. – Конечно же, с самого начала…»

Ее спутница обернулась и показала куда-то в сторону. Парень кивнул и направился дальше.

Женщина дошла с Витой до метро, что-то крикнула на прощание и начала спускаться по ступеням.

Он подошел к Вите и поздоровался.

– Ой, это ты! – почти вскрикнула она и дотронулась рукой до его плеча.

Они шли по бульварному кольцу. Она рассказывала, что брат пишет из армии плохие письма, что начальница была ей очень недовольна, а сейчас вроде бы все переменилась, что пора выбирать, куда поступать на следующий год. Он говорил ей о себе, шагал рядом с ней и чувствовал, что ему вдруг стало возможно дотронуться до нее, – обнять за плечи и потянуться к ее лицу губами.

Они спустились по бульварам к Трубной площади, повернули назад к Пушкинской, но не дошли до нее и оказались на Петровке.

– Ты знаешь, я тебя очень благодарна, что ты сегодня пришел, – сказала она.

– Пойдем куда-нибудь на днях, – предложил он. – Куда ты хочешь?

– Куда поведешь… – сказала она.

– Знаешь что! Приходи ко мне в воскресенье обедать, – предложил он.

– Обедать? – переспросила она.

– Ну, мне неудобно тебя на ужин приглашать, – сказал он.

Она заулыбалась и отвернулась.

На трамвайной остановке она опять сказала, что провожать ее не надо, быстро поднялась по вагонной лесенке и, обернувшись, успела помахать ему рукой, прежде, чем двери сдвинулись и закрыли ее.

Они должны были встретиться через два дня. Никогда он не мечтал так напропалую, как в эти дни, и никогда еще будущая жизнь не представлялась ему такой ясной и долгой.

В воскресенье утром Вита позвонила и сказала, что встретиться с ним не сможет. Он спросил: «Почему?», но она не ответила. Он почувствовал, что если спросит еще раз, она ответит что-нибудь вроде: «Потому что потому…».

Он прождал ее звонка целую неделю. Ждать дальше стало бессмысленно. Он опять пришел к магазину. Она стояла за прилавком и, как ни в чем не бывало, болтала с кем-то из покупателей, даже улыбалась.

Он понял, что уже никогда не сможет подойти к ней. Это было даже не решение, вдруг найденное им. Это был единственно возможный поступок, на который он был способен. Что-то иное не просто казалось немыслимым, а не существовало вовсе. Ясность, какой бы злой она ни казалась, пришла окончательно и бесповоротно. «Значит, и так расстаются, и так…», – думал он, уходя.

Он вспомнил об этом много лет спустя в ветреную октябрьскую ночь, когда ему стало совсем плохо. У него не было сил даже улыбнуться над собой. Его лицо ничего не выражало. Он терял сознание, а когда приходил в себя, открывал глаза и пытался увидеть, не начинает ли светать за окном.

Ее не было с ним. Он уговорил ее уйти домой. Он переживал, что она так вымоталась за эти дни, и ему хотелось, чтобы она хоть немного отдохнула.

К утру ему было не под силу открывать глаза. Но он не чувствовал одиночества. Он знал, что, догадавшись о неладном, по полупустому, раннему городу спешит моложавая седая женщина. Ждать ему оставалось недолго.

Снега покоренных вершин

У них были две встречи, – одна другой неожиданнее.

«А что такое? Почему вы так? И что это значит? Нет, так невозможно. И вообще – нельзя». – Нечто подобное твердили ее большущие глаза и он в удивительной растерянности не мог оторвать от них взгляда.

Это было ее первое появление. Они стояли рядом, читали, автобусное расписание и оглянулись почти одновременно.

«Нет, совсем странно! На это можно и обидеться. И даже разозлиться!» – продолжали говорить ее глаза, и негодование вот-вот должно было украсить их своими блестками, но так и не появилось.

Они не сказали друг другу ничего. Она села на свободную скамью в зале ожидания, а он остался стоять в дверях и смотрел на нее с обидой.

Вошел его дружок. Спросил про автобус и тут же обратился именно к ней. Ужасно было, что она ему ответила, хотя не должна была, не имела права отвечать. Но у нее был очень приятный мелодичный голосок и разговаривала она с его дружком невесело и неохотно.

Дружок уже пару раз звал его подойти, а он не двигался с места, дулся неизвестно на кого и думал, что такие глаза, как у нее, напрочь отбивают всякую охоту болтать глупости и хохмить.

Она рассказывала, что добирается в альплагерь, а дружок расписывал их похождения в Сочи и Геленджике, похвалился будущим восхождением на Эльбрус и приумолк, когда она сказала, что Эльбрус – это не для нее, потому что совсем просто…

Ее автобус отходил вечером; их – часа через два. Они сложили вещи в комнатку кассирши и вышли на улицу.

Дружок продолжал шагать рядом с ней.

Он встрял между ними, – дружок изумился такой наглости, но промолчал.

Он имел на это все права. Дружок должен был катиться куда подальше.

Его растерянность давно прошла. Он снова был уверенным, насмешливым и везучим. В тот год ему везло. И в том, что, забросив работу, выбрался к морю и в горы именно в июле, и в том, что в шторм доплыл до берега, и в том, что встретил здесь в станице у предгорий Кавказа эту девчонку.

В палатке на площади они купили свежеиспеченную, еще теплую булку. Рвали ее на куски, ели и хохотали. Дружок таращился на них и ничего не мог понять. Наверное, ему казалось, что они смеются над ним. Кончилось тем, что он куда-то пропал.

Они бродили по немощеным улочкам станицы. Белые, даже чуть синеватые домишки, дряхлые заботы, шоколадные лужи недавнего ливня и мелкая речушка среди розовых и черных валунов.

– Нет, ты все-таки скажи, – говорил он, – ты прямо скажи – какие у тебя в отношении меня планы?

– У меня? Какие еще планы? – хохотала она.

– Нет, так не пойдет, – говорил он. – У серьезных девушек должны быть планы.

– Но не в отношении тебя.

– А кого же? Кого еще? – почти кричал он.

К речке они спускались по крутой тропинке. Он протянул своей спутнице руку, а когда она шагнула к нему, обнял, заглянул в глаза и спросил:

– Отпустить?

– Отпусти! – сказала она и требовательно, и мягко, как будто сама не знала, как это следовало сказать.

Они переходили речку по камням. Он – впереди, а она чуть сзади. Перешагивала с валуна на валун, распахнув тонкие руки, и время от времени сбрасывала со щеки прядь каштановых волос.

На другом берегу он опять обнял ее и спросил:

– Отпустить?

– Как хочешь… – сказала она и улыбнулась.

Его автобус давно ушел и опечаленный дружок сидел в пустом зале ожидания. Ее автобус они дожидались на крыльце автостанции.

– Я по этому маршруту уже два раза ходила, – говорила она. – А сейчас группу поведу. Там одно такое место есть – площадка над пропастью. Ой, какие же там горы!

– Но договорились: двадцатого, в Минводах, в аэропорту, – говорил он.

– Ну, конечно же!

Подошел автобус. Она вскрикнула с горестным удивлением:

– Ой, мой, наверное…

Автобус был проходным и стоял три минуты. Они торопились, затаскивали в переполненный салон ее вещи.

В последнее мгновение она спрыгнула с подножки, обняла его и сказала:

– Только не забудь! Двадцатого! И не обманывай меня. Ладно?

Он взял ее лицо в ладони и подумал: «Дурочка, таких не обманывают».

В Минводах он ждал ее два дня. Все было в те два дня – и радость, что вот-вот увидит ее; и горечь, что все эти недели чуть ли не во всем везло, а тут, напоследок…, и злость, что она его обманула.

Лет двадцать спустя, в очередной приезд в Домбай он увязался с экскурсией на кладбище альпинистов и, ошалев от неожиданности, долго разглядывал надгробие с девичьим портретом. Черты были знакомы, и волосы до плеч, и имя было – ее. Только глаза он не узнавал. Глаза были другими, – иссушенными, изуродованными черным могильным камнем.

Ему показалось, что вот сейчас он сообразит, когда и где это было, и все окажется пустой игрой воображения. Он сможет вздохнуть спокойно, и ему станет легко от мысли, что она где-то по-прежнему живет.

Он принялся искать в памяти зацепки, пытался вспомнить, в каком году, в каком месяце они виделись; и бросил, чувствуя, что это все-таки она.

У подножия памятника была какая-то надпись. Ему пришлось разгрести снег, чтобы прочитать: «Верим, родная, что смотришь на нас».

И он, давно привыкший к несуразностям и несправедливостям, подумал: «Но тут что-то совсем такое, что-то фатальное…».

Кладбище было маленьким и экскурсовод останавливался почти возле каждой могилы. Остановился у надгробия с ее портретом и сказал:

– А вот она – инструктор наш. Вела группу и решила маршрут сократить. Группа нормально пришла, а она в трещину провалилась. Даже достать не смогли. Ну, а памятник – так, без могилы, чисто символически. В память. Наташей звали…

«Наташей звали», – повторил он. И будто увидел ее последний, неосторожный шаг на затерянном среди гор леднике.

«А мне тогда так везло – думал он. – Не утонул и в горах остался жив, когда напарник сорвался и чуть не утащил за собой. И будто именно ей пришлось рассчитываться за мое везение».

День был солнечным. Вершины сияли и переливались, и белое, изгибистое и вытянутое пятно недавней лавины на склоне горы очень походило на фигурку мчащейся горнолыжницы.

Вечером, в компании курортных приятелей он поднял стакан с водкой и сказал:

– За то, чтобы жить хотелось, несмотря ни на что!

Его никто не понял, а он не захотел объяснять.

Мгновение Ока
Роман

Посвящается Наде

I

Однажды, в непростую минуту своего бытия Ок загрустил и сказал: «Я никогда не потакал обстоятельствам и не церемонился с ними, моей судьбе досталось от меня». И еще он говорил, что все прошло гораздо быстрее, чем хотелось бы.

На самом деле дней было много, и горевать о них не стоит. Жаль только, что мы торопили их, и они пролетали незаметно. Впрочем, один из них явно выбился из общего ряда.

Это был светлый, но холодный и ветреный день начала марта. По тротуару одного из московских проспектов неторопливо, но деловито шел серьезного вида, высокий человек. Лицо его было сильно вытянутым, с большим носом и тяжелым подбородком. Выражение глаз часто менялось – от ироничного до удивленного. Одет он был не по погоде – в легкий светлый плащ и ботинки на тонких подметках. Его голову прикрывала маленькая коричневая беретка.

– Бабуль! Я тоже хочу! Я – тоже! – кричал детский голосок.

Человек в плаще оглянулся. По мокрому тротуару в его сторону бодро катила на самокате маленькая старушка в белом платочке и синей куртке, а за ней бежал мальчишка и кричал:

– Мне дай попробовать! Мне!

Эта сцена не произвела на человека в светлом плаще никакого впечатления, хотя и заставила проворно отскочить в сторону.

У подземного перехода человек в плаще остановился и стал разглядывать потоки машин, снующих по проспекту, и большой магазин с огромной вывеской на крыше. С дерева ему в лицо попали хлопья снега. Он смахнул их рукой и долго рассматривал на ладони.

– Эй, друг! Как на Октябрьскую площадь пройти? – обратился к нему здоровенный детина с лицом, угнетенным гримасой неудовольствия.

– Прямо! А можно на троллейбусе. Билеты у водителя! – скороговоркой ответил человек в плаще.

– Не вводите людей в заблуждение! – вмешалась в разговор дородная дама, проходившая мимо. – Я вот что вам скажу! В обратную сторону!

Человек в плаще выслушал ее объяснения и задумчиво произнес:

– Впрочем, это в рамках гипотезы! Не так ли? – И пошел дальше.

У газетного киоска его тронул за руку невысокий мужчина с пышными черными усами и прошептал:

– Купите мою книжку! Я стилист и поэт! Купите, пока не запретили! Могу продать без личной подписи. А с подписью – подороже! Вот! Извольте! – И продекламировал:

 
Причуды жизненных событий,
Действительности томный взгляд!
Он по наитию предвзят!
 

– Н-да! Пшонцев! Сборники «Стихи из подъезда» и «Серенада на подзорной трубе»!

– Что? Да? Вы – читатель? Неужто правда? Родной вы мой! Эй! Ты слышала? Ты где? – закричал поэт и сунул голову в окошко газетного киоска.

Человек в плаще удивился такой реакции и предпочел прибавить шагу. Но пошел медленно, как только услышал разговор двух старушек, сидящих на скамейке:

– Сегодня ночью что-то так страшно гудело! – говорила одна.

– Жуть какая-то! – согласилась другая. – Я на балкон вышла. Стою, слушаю. Ничего понять не могу.

– Мне утром сестра позвонила. У них в Реутове – то же самое. Гул – как из-под земли.

У подъезда большого, статного здания человек в плаще остановился, посмотрел на вывеску на стене и дернул бронзовую ручку двери.

В темноватом вестибюле он молча показал вахтерше министерское удостоверение и стал подниматься по широкой лестнице на второй этаж. В начале коридора человек в плаще заглянул в приемную директора и спросил секретаршу:

– Олег Кириллович у себя?

– А вы кто? – равнодушно спросила секретарша.

– Дичков Генрих Григорьевич! – отрекомендовался вошедший.

– Входите! Олег Кириллович вас ждет! – ответила секретарша и отвернулась. – Плащ на вешалку повесьте.

Человек прошел в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. Сделал несколько шагов по бордовой ковровой дорожке и остановился перед большим столом.

Седой, грузный старик оторвал глаза от бумаг и спокойно сказал:

– Рад видеть тебя, Динг! Как добрался?

Вошедший плюхнулся в кресло, расстегнул ворот рубашки, словно ему было трудно дышать, и сказал:

– Черт знает, что у тебя здесь делается, дружище Ок! Столько всякой дряни летает. И лед, и куски железа! И так холодно! Тебе надо было подтащить планету ближе к звезде.

– Тогда ледники растают и будет очень сыро, – недовольно пробурчал Ок. – А я люблю снег.

– И еще у тебя тут связь барахлит, – сказал Динг. – Магма слишком активна.

– Не только поэтому, – ответил Ок и поморщился, показывая, что не хочет продолжать этот разговор. – Как твои первые ощущения?

– Пытаюсь привыкнуть! То за нос себя потрогаю, то за ухо дерну! Хожу по улицам и разглядываю, у кого какие глаза и губы. А эта штуковина, которая теперь болтается у меня между ног, она, как я понял, имеет особое значение. И ты удружил мне с ней по старому знакомству.

– В общем, ты успел обзавестись первыми впечатлениями! – Ок отодвинул кресло от стола и сел поудобнее.

– Ты знаешь, Ок, я всегда иронично относился к твоей идее обезьяньей эволюции. Как-то не так все это… Хе! Из генов мухи получаются шимпанзе и бонобо. А дальше – вот, результат за окном!

– И какое у тебя мнение по этому поводу? – равнодушно спросил Ок.

– В прошлый раз я не поленился притащить в пустыню три здоровенные глыбы. Положил вытянутую глыбу на круглую, уравновесил третьей, поменьше, и сказал тебе: «Вот, когда твои будущие балбесы войдут в разум, пусть-ка они поломают головы, как такие камушки могли оказаться один на другом!».

– Камни – и сейчас на том же месте, – сказал Ок.

– А балбесы? Считают, что это случилось само собой!

– Ты слишком много от них хочешь. Я помню, ты всегда относился к возможностям эволюции скептически, – ответил Ок.

– Забавно, что ты привык к их слову «помню», – удивился Динг. – А без эволюции здесь разве ничего не появилось?

– Только Тип Ц, – ответил Ок. – Его занесло сюда, то ли с пылью, то ли на метеоритах.

– Этого добра везде полно! – Динг покрутил головой. – А как он здесь себя проявляет?

– Стандартный случай, – сказал Ок. – Не размножается, но эволюционирует. Воспринимает широкий спектр излучений. Если ты будешь активно общаться со мной, то зафиксирует твои сигналы.

– Этот экземпляр здесь прижился?

– Он везде неуживчив, – сказал Ок. – Еще у первобытных людей пытался воровать мясо из костра и получил по башке. Так и ходит с вмятиной на виске. Но ничему за эти века не научился. Только бузить.

– Н-да, очень устойчивая разновидность, – ответил Динг.

– Что нового у наших? – спросил Ок.

– Ты в курсе событий! – оживился Динг. – Авангард подобрался отличный! Многие из них участвовали в прошлый раз.

– И тогда им удалось выжить, – уточнил Ок.

– Сейчас все будет по-другому! – быстро заговорил Динг. – Мы все изменили. Будут другие подходы. Видимо, тогда мы шли вдоль слоев гравитации вместо того, чтобы резко взять вверх.

В дверь заглянула секретарша и спросила:

– Олег Кириллович! Кофе принести?

– Нет, потом, – сказал Ок.

– А главбуху когда подойти?

– Тоже потом, – спокойно ответил Ок.

Дверь за секретаршей закрылась. Динг сказал:

– Сейчас будет хорошая страховка. Оборудование гораздо мощнее. Мы сможем проходить самые мощные излучения.

– Но ты знаешь, что проблема не в этом, – тихо проговорил Ок.

– Послушай, Ок! – Динг встал со стула и прошелся по кабинету. – Мы бывали с тобой в разных ситуациях! Мы разбирали и решали самые тяжелые проблемы! Мы проходили через сотни вселенных. И каких! Не чета этой, забитой всяком мусором. Мы много знаем об ХР-излучении, и о Вселенной Зета. Понимаем, где с этим излучением можно столкнуться. Тогда мы о нем ничего не знали. И потеряли отличных ребят. Но сейчас мы видим перед собой небывалые по плотности излучения и знаем – за ними что-то должно быть! Можем ли мы остановиться? Кто способен так поступить? Никто! В том числе и ты – один из наших лидеров!

– Но прохождение жесткого излучения – это колоссальный выброс вещества! – Ок повысил голос. – Куда его девать?

– Как куда? – изумился Динг. – Всегда куда-нибудь девали. Хотя бы сюда! Все равно тут у тебя кругом мусор летает.

– Я сразу понял, почему ты решил здесь появиться, – сказал Ок.

– Ну, да! И что?

– Есть одно «но», – тихо проговорил Ок.

– Они всегда есть! – Динг махнул рукой.

Ок еле заметно покачал головой и сказал:

– Здесь сейчас плохая связь не потому, что магма стала слишком активна.

– Что ты хочешь этим сказать? – спокойно спросил Динг.

– А то, что ты сейчас так не хочешь услышать, хотя обо всем догадался.

– О чем? – Динг внимательно посмотрел на Ока.

– Да, они поняли, как получать энергию из вакуума, – сказал Ок.

– И что из того? – спросил Динг.

– Ты прекрасно знаешь. В Большом договоре по этому поводу все изложено четко и ясно.

– А ты считаешь, что обезьянья эволюция не может быть поставлена под вопрос? – Динг поправил нос и уши. – На каком основании к ней должны применяться общие положения?

Они долго молчали. Ок сидел в кресле и смотрел перед собой. Динг медленно прохаживался по ковровой дорожке. Остановился и спросил:

– Что ты предлагаешь? Все равно авангард принял решение.

– Ты должен остаться здесь, увидеть происходящее своими глазами и доложить авангарду, – ответил Ок.

– Я все уже видел, – сказал Динг.

– И тем не менее!

– Что надо делать? – недовольно спросил Динг.

– Работы проводились здесь, в городе, в одном из научных центров. Установки были – старее не придумаешь. Но они смогли их модернизировать. В проекте работали трое. Но в чем дело, понял только один.

– А, это еще куда ни шло, – проговорил Динг.

– Я подписал с ними соглашение о сотрудничестве. Разумеется, совсем по другой тематике, но с использованием их наработок. Познакомишься с ними, и сам все увидишь. Для них ты специалист из закрытого центра на Урале. Динг, повеселее, пожалуйста! Ты всегда любил интересные проекты.

– Вот уж нет! – спокойно сказал Динг. – Впрочем, обезьянья эволюция должна приводить к таким простым результатам, как получение энергии вакуума.

– На разбирательство понадобится пару недель, – спокойно говорил Ок. – Я смоделировал для тебя программу. Для них ты будешь ученым чудаком. Здесь раньше таких много было. Их до сих пор помнят. Ты будешь веселым, открытым, способным удивляться. Это есть в твоей программе. Такое амплуа тебя развлечет. Не все тебе ходить с унылой физиономией! На тебя будут обращать внимание. Подшучивать. Ты это любишь.

– Не замечал за собой подобное! – удивился Динг. – Впрочем, я согласен все проверить. Но не затягивая!