Текст книги "Ты – Достоевский. 17-й год"

Тарара – Бумбия
Эссе, как сцена из романа

Вопрос:

– Изменилось ли что-нибудь в конце Дяди Вани, или, как и сказал сам Дядя Ваня:

– Все будет по-прежнему.

Вопрос:

– Так схитрил Дядя Ваня или правду сказал, что все так и будет по-прежнему?

– Во попал, – сказал вслух солдат самому себе. И добавил: – Японская система. Пока не отвечу – воды не дадут. А дальше, скорее всего, придется петь на ступеньках универмага.

– Можно отвечать? – спросил солдат. – Спасибо. Ответ:

– Схитрил Дядя Ваня. Хотя он и пообещал профессору, что тот будет получать:

– То же, что получал раньше. Все будет по-старому, – только теперь уже не просто так, за то, что профессор большой ученый, а… а за его жену!

Дядя Ваня теперь будет платить за возможность лапать красивую, шикарную, двадцати семи летную жену профессора, целовать ее и дарить букеты цветов. Каждый день.

Пусть и на двоих с доктором. Вот так, Дядя Ваня теперь будет платить за право лапать и целовать Елену Прекрасную. Вот это сделка! И так каждый спектакль. Именно поэтому эта пьеса:

– Комедия.

А иначе картина была бы очень мрачной. И можно было бы сказать, что правды нет не только на Земле, но и выше. А ведь сначала я подумал, что в произведениях Чехова нарушается главный принцип художественного произведения:

– Хеппи Энд.

Мраком, несправедливостью все начинается и продолжается и мраком же заканчивается. Несправедливость остается с человеком навсегда. И не будет никогда выхода. Ни через двести, ни через триста, ни через тысячу лет.

Во всех современных произведениях идет борьба с несправедливостью, а в конце победа. Собственно, о чем тогда и рассказывать, если в конце нет венца, нет победы?

А здесь, у Чехова, человек встречается с вечной несправедливостью, и в конце все равно остается с ней. Остается навсегда. Не происходит выравнивания перекоса. Не по очереди приходит к людям несправедливость. Нет отмщения. Ну, вот, оказывается, что есть.

Вечный ужас побеждает театр.

И второй фрагмент:

– Давайте в память о прошлом я прочту вам маленькую лекцию про Чехова, – добавил писатель.

– Это абсурд, – сказала Анна Лиза, – читать лекцию по Чехову в женской бане.

– Просто я боюсь напиться, – сказал Анатолий. – И когда вы напишете для меня вопрос на двери душевой, я не смогу уже на него ответить. Так и останусь в бане на Новый год с намыленной головой. Поэтому, как предусмотрительный японец, я хочу заранее ответить на все Новогодние розыгрыши. Ибо… ибо, пока вы были в парной, я залез в карман платья Ольки, и нашел там записку с Новогодними вопросами, которые вы приготовили для меня.

– Извращенец, – сказала Ира, – ты рылся в нашем белье!

– Надо намылить ему голову! – сказала Таня.

– Я сделаю это прямо сейчас, – сказала Галя.

– Друзья мои, давайте не будем мылить голову, – сказал Анатолий, – при условии, если я правильно отвечу на два вопроса.

– На три, – сказала Олька.

– Вместо третьего вопроса я лучше прочитаю вам конец истории, который вы не знаете. – И он вынул из желтого дипломата свою новую книгу. Она называлась:

– Стометровка.

Друзья мои, – начал Анатолий, – я могу здесь повториться, но думаю, в этом нет ничего страшного, как говорил Альберт Эйнштейн, так как все равно меня никто не понимает.

Итак, говорят:

– Непонятно, откуда у Чехова берется водевильность, если это драма? – Говорят об абсурдности, но не могут ответить, откуда она берется.

Впрочем, разрешите, я об этом скажу в конце.

Говорят, что «вспышка» Тузенбаха похожа на самоубийство. Нет! Тузенбах согласен на среднюю, нормальную жизнь. На жизнь без любви к нему. Но вытерпеть черту ниже – издевательства Соленого – невозможно.

– Можно жить без любви, но не до такой же степени! – Вот в чем «вспышка» Тузенбаха.

А не потому, что его не любят.

Отличие Трех сестер от Вишневого сада, Дяди Вани и Чайки. Почему Три сестры – это драма, а остальные пьесы – комедии? Здесь, в Трех сестрах, человеку уже просто не дают жить. В человеке, в формуле Жизни, заложено, что жить на Земле лучше, чем в Аду.

Дьявол считает, написано в Библии, что с людьми надо поступать, как с травой. Можно сказать, как с курами. Ощипывать и жарить на огне без зазрения совести. Что и делает Соленый (Сатана). Он зовет Тузенбаха:

– Цып, цып, цып. – И этот бывший военный отказывается быть травой или курицей. Ибо понимает:

– Перебор. – Это уже не Жизнь, а Ад.

Рассуждать наоборот не логично. Имеется в виду говорить, что:

– Тузенбах покончил с собой. Нарочно вступил в спор с Соленым. Нарочно «вспылил» и оскорбил Соленого, чтобы быть убитым, чтобы умереть. Так как Ирина его не любила.

Это просто смешно. У Тузенбаха есть свой бизнес. Свой кирпичный завод, иначе бы он не имел видов разбогатеть. На зарплату, как известно, не разбогатеешь. Есть любимая жена. Почти Рай. А именно как раз то, что доступно человеку на Земле. Дядя Ваня имеет меньше. Хотя тоже не мало:

– Может каждый день лапать любимую женщину. И не кого-нибудь, а Елену Прекрасную! Она уезжает. Но ведь она опять вернется! Раневская в Вишневом саде тоже имеет не мало:

– Может кататься в Париж к любимому, возвращаться назад к Вишневому саду. Опять катить в Париж.

Чайка – Треплев стреляется, но, похоже, только в своей пьесе. Ужасов, конечно, хватает во всех трех пьесах. Но, извините, это пока не Рай, а Земля!

Чехова можно бы называть русским Стивеном Кингом, писателем, сделавшим ужас нормой нашей жизни. Правда, жившим раньше Стивена Кинга.

В Трех сестрах мраку больше, чем в других трех пьесах. И мрак этот – следствие непонимания одной частью реальности другой части. А именно:

– Зрительный зал не понимает тех, кто на сцене. Я, правда, сам думал, что эта возможность есть. Не думал, что можно думать, что логично без проблем отдать свою комнату ребенку. Так как ему там будет лучше. С какой стати? Ведь это:

– Моя комната.

Говорят, что Чехов делает странную вещь:

– Заставляет внутренне сопротивляться, чтобы отдать теплую и светлую комнату ребенку. Мол, это так логично, отдать хорошую комнату ребенку. А на самом деле нет в этом ничего логичного. И Чехов ничего особенного не выдумывает, а просто показывает конкретную ситуацию. Как все, Как обычно. А вы имеете в виду абстрактное утверждение, что дети лучше взрослых.

Если вы на самом деле так думаете, пожалуйста, отдайте сегодня свою светлую, теплую комнату детям, которых полно на вокзалах, в подвалах и под лестницами. Там, под лестницами, есть семилетние девочки, нянчащие своих кукол. Они еще такие же, как куклы, а у них уже сифилис. Почему не отдать? Ведь в целой квартире можно разместить не только Бобика и Софочку, а гораздо больше детей. О нелогичности отдать всё Бобику и Софочке, а самим жить на улице говорит очень удачно Соленый.

Наташа, которая с точки зрения некоторых, и должна бы все забрать себе, так как у нее дети, говорит:

– Это необыкновенный ребенок. – А Соленый добавляет:

– Если бы этот ребенок был мой, то я изжарил бы его на сковороде и съел бы.

Сатана ведь говорит злые вещи не просто так, с бухты-барахты. В его словах всегда есть логика. Не зря в Библии говорится, что люди часто путают слова Бога со словами дьявола.

А вы говорите, что Чехов, что-то там такое придумал, что возникает непонятное чувство, что не все по-нашему, не все детям. Все детям уже было, милая моя, в Китае. Когда хунвейбины гоняли профессоров по полям с кукурузой.

Почему Чехов считает, что никто, даже дети, не вправе брать у человека его комнату?

Ответ понятный любому нормальному человеку, например, в Париже. В Париже, где никто никому не уступает места в метро. И когда в России этому удивляются, то просто на просто неправильно решают задачу, не правильно отвечают на вопрос:

– Кто должен решить, чтобы человек уступил другому человеку место в метро?

Во Франции всем ясно, что только тот, кто сидит. Никто не вправе его обвинять, что он сидит, а другой стоит.

То есть, решает сцена, ибо там театр. Здесь же все решает зрительный зал, который принимается за единственно существующую реальность, который не видит деления мира на две части:

– На сцену и на зрительный зал, который физически не может вмешиваться в события на сцене. Можно заметить, что возможность вмешаться есть, но она возникает только после того, как признано существующим деление мира на две части.

Это предложение Наташи уступить место и отдать все деньги, и не выдерживает Тузенбах. Он считает, что он тогда будет уже только:

– Трава, цыпленок.

По сравнению с Ольгой Тузенбах слишком счастлив, чтобы согласиться с Сатаной. И называет Соленого психопатом.

Это же должна была бы ответить и Ольга на предложение Наташи отдать все деньги и жилье. Ибо они пригодятся Бобику и Софочке. Она должна бы назвать ее:

– Психопаткой. – Но… зрительный зал может не понять! Мы ведь не во Франции. Мы не защищены от него сценой, он вокруг нас, и сожрет, если захочет, в любой момент.

Почему раньше Тузенбах не называет Соленого психопатом? Он думает, что:

– Не жили богато – не обязательно и начинать.

А во втором случае он счастлив, он богат, и считает, что имеет право плюнуть Соленому в рожу в ответ на его:

– Цып, цып, цып.

Как заключенный в концлагере уже смиряется со смертью, а освобожденный он опять готов вести бой. Пусть и последний.

Драма, даже трагедия в том, что:

– Человек Счастливый, – не может удержаться на Земле. Не хватает на Земле места для Человека Счастливого. Ибо… ибо Земля – это тумба. Цирковая тумба, на которой с трудом, но можно удержаться, но только обычному человеку. Человеку Счастливому – нет. Можно быть даже львом, но на тумбе.

Многие думают, что доктор Чебутыкин постоянно повторяет это слово:

– Тумба, – как символ безразличия. Все чепуха, не надо ничего принимать близко к сердцу. Более того:

– Жизнь того не стоит, чтобы принимать ее всерьез.

– Нет! Это роль, пусть не роль Гамлета, но роль человека на Земле. Чтобы здесь жить, надо быть маленьким. Иначе не уместишься на тумбе. Трагедия в том, что для уменьшения до подходящего роста отдать надо:

– Счастье. – Ведь все дело в нем, в Счастье, как сказал Аристотель.

Вот она мантра, или месседж доктора Чебутыкина:

– Да. Чувствую. Тарара… бумбия… сижу на тумбе я…

– Не знаю. Чепуха все.

– Реникс. Чепуха.

– Он и ахнуть не успел, как на него медведь насел.

– Тара… ра… бумбия… сижу на тумбе я… Все равно! Все равно!

– Та-ра-ра-бумбия… сижу на тумбе я… Не все ли равно!

– Это только кажется… Нас нет, ничего не существует на свете, мы не существуем, а только кажется, что существуем… И не все ли равно!

И второй вопрос. Абсурдизм Чехова – это тот же прием, что применяют в Библии. Это указание на переход из одной реальности в другую. Переход от мира за окном к невидимому закону построения мира:

– Весь мир театр.

То, что кажется абсурдом за окном, – норма на сцене. А это и есть настоящая, новая реальность.

Добавлю еще несколько слов к ответу на первый вопрос.

Почему кто-то считает нормой отдать свою комнату другому, пусть ребенку? Потому что это хорошо, и так считают все другие, что это хорошо, думает она. И… и совсем не обращает внимания на то, что думает она сама. А ведь она думает наоборот. Она чувствует раздражение по поводу того, что ей надо отдать всё, что принадлежит ей. Но действует по формуле:

– Ты сердишься, Юпитер, – значит ты не прав.

И это ошибка:

– Ибо под раздражением всегда скрыта истина.

Правильно сказать:

– Ты сердишься, Юпитер, – значит ты не прав, что сердишься.

Кто доказал, что личные чувства человека – это неверно?

Вот когда было сказано, что Хам и его потомство будут рабами, тогда и было отнято у человека право считать свои чувства правдой. Была отнята способность гордиться своим домом. Как им гордилась Агата Кристи. Раб – это тот, у кого отнято моральное право на собственность. Даже если раб честным путем приобретет дом, он все равно будет считать, что украл его. Ему не надо это доказывать. Он сам будет это чувствовать. И так будет продолжаться до тех пор, пока потомки Хама не искупят его грех. Они, потомки, должны найти путь к покаянию. Он-то ведь сам уже ничего сделать не может.

Неправильно считать, что тот, кто ничего не имеет, более свободен, чем тот, кто имеет своё имение. Если бы он сам раздал своё имение, то да, он мог бы пролезть в игольное ушко. Мог бы попасть в Царство Небесное. Но у кого ничего нет, тому и отдавать нечего. Поэтому он и не сможет уменьшиться. Кто был ничем, тот никак не может стать всем. Не может, потому что у него нет ничего, что он мог бы отдать за это всё.

Кроме одного. Кроме покаяния. Но как покаяться? Извиниться за Хама, что он выставил на осмеяние своего отца? Что мы должны признать правильным, чего не признал сын Ноя?

Неужели мы должны признать:

– Священное право собственности. – Получается, что капитализм от Бога!

Поэтому человек и чувствует раздражение, когда у него хотят отнять всё и отдать это Бобику и Софочке. Закон, переданный нам по наследству от Ноя, против раздачи своего наследства Бобикам и Софочкам. Какие бы глазки они нам ни строили. И, как сказано в Библии:

– Даже у пьяного нельзя забрать его право собственности.

Можно подумать, что именно счастливый человек больше всего боится смерти. В счастливую минуту ему тяжелее всего будет пойти на смерть. Да это так. Не зря говорит Пушкин:

– Посмотрим, так ли равнодушно примет он смерть перед своей свадьбой, как некогда ждал ее за черешнями!

С другой стороны, только Человек Счастливый может пойти на смерть за Жизнь. Больше некому. Хорошие люди есть, есть даже настоящие львы. Но они сидят на цепи. Это цирковые львы. И они никуда не уйдут со своей тумбы. Человеку не Счастливому всё по барабану.

Вот Соленый и проверил Тузенбаха перед началом Счастливой Жизни. Проверил на что? Испугается Тузенбах или нет? Не скажет ли в ответ на:

– Цып, цып, цып:

– Мне все равно!

Нет, я думаю, Соленый проверял Тузенбаха не на смелость и трусость, а на:

– Счастье! – Счастливый человек обязательно «вспылит», и предпочтет дуэль счастливой жизни. Как это и сделал Пушкин.

А то уж начинают думать, что на дуэль пойдет тот, кому всё равно. Кто во время дуэли косточки выплевывает. Нет, друзья мои, нет:

– На дуэль пойдет Человек Счастливый.

Как об этом и рассказал Чехов в Трех сестрах.

Божественная комедия
Горе от Ума

(Игра в бисер, Игорь Волгин)

Эпиграф

 
Все говорят:
– Нет правды на Земле.
Но правды нет – и выше.
 

А. С. Пушкин

 
Хвастать, милая, не стану.
Знаю сам, что говорю.
С неба звездочку достану,
И на память подарю.
Обо мне все люди скажут:
Сердцем чист. И не спесив.
Или я в масштабах ваших
Недостаточно красив?
 

Автор стихов А. Фатьянов – здесь и в других местах книги слова из этой песни

Некоторые (И. А. Гончаров) говорят, что хорошо рассматривать это произведение Грибоедова, как комедию, как постановку на сцене. Говорят, и… и не делают этого.

По традиции социалистического реализма считается, что художественное произведение, нравы, описанные в нем, героев, надо считать типичными. На самом деле, наоборот:

– Художественное произведение – это исключение из правил. Как говорил Дюма про свои романы:

– Я вешаю свои картины на стену истории. – Нет даже речи, ни о каких типичных срезах истории.

И здесь тоже. Можно хоть сто раз повторить, что мы считаем такого-то героя типичным. Все равно он будет исключением из правил. Всегда. Не потому, что такого нетипичного героя выбрали по ошибке, а потому что это всегда текст. Роман, пьеса. И, следовательно, перед нами не:

– Весь мир. – А только часть его.

Об этом все знают, но, как говорится, без выводов. Конкретно, сейчас перед нами не совсем та история. Пропущена посылка. Грибоедов, видимо, считал, что и так все знают, что было до этого.

А до этого Бог предложил Адаму жениться. Но чтобы это не было:

– Взял за шкирку и потащил в постель, – предложил Адаму поухаживать за девушкой. Что, собственно, и означает:

– Разыграть комедию.

Обычно это борьба с родителями и с соперником. Так как родители согласны, остается соперник. Имеется в виду, что родители девушки Бог и Адам. Один написал программу создания Евы, другой предоставил материал. Саму леди принимать во внимание не приходится, ибо:

– У нее и так нет души. Ей по барабану. Она пойдет за любого, у кого есть душа.

И вот Адам в роли Чацкого прибывает к своей невесте, с которой был знаком еще с детства. То есть с того самого времени, когда Бог вытащил ее из его ребра.

Значит, прибывает он весь в остротах, как Рембо в пулеметах. Кого ожидает встретить Адам в качестве соперника? Кто будет играть эту роль подставного? Он думает, что это будет какой-нибудь бог. Ведь в Библии говорится, что Бог – Один. А богов много. Может быть, это будет сам бог искусств Аполлон? Или Дионис. Может быть, даже хромой бог Гефест. Некоторые бабы любят мастеровых.

И в надежде, что легко разобьет этих ребят, Адам в роли Чацкого входит с романтическими стихами в стиле Курочкина:

 
– Я работаю отлично.
– Премирован много раз.
– Только нету жизни личной.
– Мне, любимая, без вас!
 

Дама в ужасе.

– Почему? – не сразу понимает Чацкий. Он хорошо вооружен, она ему родственница. Из него же сделана. Где ошибка? Недостаточно гранат взял с собой. Нет! Слишком силен противник, вышедший против него. Адама изумляет такая подстава Бога.

– Козёл! – понимает он.

Имеется в виду Бафомет, или попросту дьявол. Сатана.

– Вроде бы, – думает Чацкий:

– Зачем в комедии устраивать такую подставу? – За Еву он должен сразиться с сатаной. С одной стороны, Еве он тоже родственник, поэтому знанием струн ее души (или что у них есть еще там, как говорил Высоцкий), победить нельзя. Тем более, души у нее вообще нет. Не запрограммировано. Но какие-то знания об ее детстве существуют. И оба их знают. Бафомет, или сатана в роли Молчалина знает и Адама. Знает ли Адам слабости своего противника? Сомнительно. Поэтому все удары Чацкого отправляются в него же самого, бумерангом. Все бес толку.

Может получиться, что Софье напрочь не нужны общечеловеческие утверждения Чацкого. Ей нужны Своя Семья и Свой Дом. Увы, она не понимает, что не может быть части без целого. Она должна быть за Свой Дом для каждого будущего жителя Земли. В чем здесь разница? Разница есть. Желание иметь Дом по домостроевским правилам и Дом, который имела в виду Агата Кристи, когда говорила про свой трехэтажный дом у реки с большим садом, с персиками в теплице:

– Наша радость и наша гордость.

Вроде бы зачем так грубо? Ведь, как написано, на Том Свете ничего из Этого не пригодится. И гораздо лучше делать, как делают люди на пути к коммунизму:

– Не иметь собственности лучше, чем иметь.

Зачем тогда Джек Лондон скупал Землю, как только ему предлагали ее по сходной цене? Хотя он не имел на тот момент денег, чтобы заплатить за собственность. И вынужден был отрабатывать, жертвуя Творчеством. Он должен был писать все, что попало, чтобы заплатить за взятую в долг Землю. Зачем?! У него и так уже было много Земли. Как будто он получит Там, в Раю столько же собственности, сколько имеет здесь, на Земле.

Собственность греет ему душу. Хорошо из ничего в День Конца Света стать человеком с правом собственности. Имеется в виду, что человек на Земле хотя и приобрел собственность, но все равно остался рабом на плантации хозяина. После Конца Света раб приобретает право Владеть. Владеть собственностью. С этой точки зрения собственность приходится признать Священной. Как-то это связано с Небом. Право быть хозяином, быть не рабом, а свободным человеком закрепляется в душе.

Иногда можно видеть или слышать, как изображаются русские собственники. Считается очень хорошо, если они нарочно хлопают дверью мерседеса. Они не видят в собственности того тепла, которое может растопить холод того места, куда они попадут после смерти.

Так вот София понимает счастье, как Свой Дом. Просто счастливый дом на Земле. Бог предположил, что Свой Дом должен иметь смысл и на Небе.

Говорят, что только человек может предполагать, а Бог всегда располагает. Очевидно, что это не так. Ибо почему Бог не может, как физик-теоретик наслаждаться предположениями. Наслаждаться предположениями, пока теория не приобретет завершенный вид.

Часто герои фильмов (Голливудских) называют свои бары:

– Наша радость и наша гордость.

Здесь нет. Как и раньше Черномырдин здесь поставил все точки над и:

– Только рынок! Но не базар.

Следовательно, священное право собственности на Свой Бар – не распространяется. Только на нефтяной кран.

Кто такой Чацкий? Становится ясно, кто он, из ответа на вопрос:

– Что сейчас бы делал Чацкий? – Не думая ни секунды, преподаватель МГУ ответила:

– Уехал бы отсюда! А в начале 90-х участвовал в Перестройке.

Вот какая стена перед Чацким в виде соперника. Невозможно пробить в ней брешь. Невозможно бороться. Только уехать.

Здесь Свой Дом со священным правом собственности не приобретешь. Это как было констатировано Чацким, так и осталось. И не видно конца этому атеизму.

Чацкий проиграл Софии в боях Семнадцатого года. И это была не Лилит, которая уже запрограммировано не будет слушать мужа, а Ева. Адам имел с ней родственную связь, но его вооружения не хватило против сатаны, который в роли Молчалина мог спокойно заигрывать с Лизой, ибо знал, что в будущем именно кухарка будет управлять государством. А Софья никуда не денется. Она не Агата Кристи и не Джек Лондон, не поверит словам Чацкого, что существует:

– Священное право собственности. – Собственности, которая пригодится на Небе.

Пушкин сказал, что Чацкий дурак. Почему? Дурак, потому что переоценил свои способности здесь, в России, и желал Софью. Так сказать, не похоже. Ведь он любил Софью потому, что надеялся сложить свое знание необходимости Перестройки с ее приверженностью к своему дому. Хотел сделать нам Священное Право Собственности – Священную Декларацию Независимости. Надо было, как советовал Апостол Павел, бросить ее ко всем чертям. Будь просто свободным человеком. Не женись.

В итоге Чацкий и получил Горе от Ума. Из-за своей самонадеянности обрек на те же самые издевательства Софию. Издевательства, которые она устроила ему до свадьбы.

– Вот, мол, как будут называть меня, если выйду за тебя замуж. Вот как будут ко мне относиться.

Бог дал Чацкому ум, а вместе с ним, в нагрузку, и жену. Как будто дело происходило при советской власти.

Теперь мы хватаемся за голову.

– Господи, зачем?! – И понимаем, что дураки, как сказал Пушкин, и все наше горе от ума. Ибо его давали только вместе с женой. Как Сократу.

– Но был ли у него выбор?

Трамвайный хам. Если София может так воспринимать слова Чацкого, то возникают сомнения:

– Ева ли она? Родственница ли она ему? Или России досталась Лилит?

Почему человек, как Чацкий, постоянно мечет бисер перед свиньями? Вроде бы понятно:

– Хочет выделиться. Показать свой ум. Вы не понимаете, а я понимаю. Но вряд ли это так. Ведь мысли, слова Чацкого его душевная потребность. Ни одной (почти) женщине не понравится, что ее будущий муж выставляет себя перед ней таким умником. Иди в свою лабораторию, и там разгадывай свою Двойную Спираль. А дома муж должен уметь забивать гвозди и выполнять поручения жены. На другое она никогда не согласится. Первенство Адама в том, что он берет на себя главную роль. Роль помощника своей жены. Он должен делать все, как первый, а по форме быть вторым. Как муж Графини в Пиковой Даме, который был дворецким. А также главой масонской ложи.

Чацкий, как Декабристы, знает, что решить проблему нельзя. Можно только говорить о ней. А говорить против пушек – смертельно.

София ведет себя по отношению к Чацкому, как Анка Пулеметчица. Выдает очереди, как будто по приказу. Чьему?

Говорить, что София – это просто Лилит, которая желает только одного: уничтожить своего будущего мужа, считаю бесперспективным. Может, это и так. Но что толку? Здесь ведь нет Евы. Есть только Лилит.

В Библии написано, что не надо метать бисер перед свиньями. Однако у человека нет другого выбора. И не это имел в виду Пушкин, когда говорил, что Чацкий дурак. Зачем тогда он сам хотел прийти на ту площадь, где Декабристы метали бисер перед Царем. Зачем тогда это делали Булгаков, Венедикт Ерофеев, Сахаров? Ведь им за этот бисер не платили. Как сказали Михаилу Булгакову:

– Может быть, издадут его книгу Мастер и Маргарита. Но только через сто пятьдесят лет. Тогда может и денег не будет. В ход пойдут доллары.

Бог решил усовершенствовать мир, и создал для этого Адама. Провести, так сказать, Перестройку. Ведь Мир это Он Сам. Почему так? А как? Все так.

Человек не только сам управляет собой.

Слово Фамусов похоже на слово Саваоф.

Если Фамусов бог, если он за Адама, то почему он поддерживает слух о его безумстве?

Фамусов ничего не может сделать! Он не Силиконовая Долина. Он это еще:

– Ламповый приемник!

Бог просто не имеет чипа, необходимого для Перестройки. Для изменения себя, он и запустил в Космос Адама. Запустил сюда, к нам, на Землю.

И Земля из задворок Мира превратилась в Центр Мира!

Вы можете не считать, что Фамусов – бог. Но власть от Бога. Устройство общества на Земле то же от Бога. Какая разница? Все будет то же на то же.

– Но кто бы думать мог, чтоб был он так коварен! – говорит София вся в слезах.

В чем коварство Молчалина? Ну не в том же, что он не любил Софию, а притворялся, что любит. Ведь у него не было коварных намерений. Как-то: жениться на ней, потом отравить ее, а жениться на Лизе. Что-то такое по Агате Кристи.

В чем тогда его коварство?

Комедия означает спектакль, розыгрыш. Все подстроено. Что, в общем-то, происходит всегда. Но напомнить об этом не лишне. Сам Фамусов говорит:

– Хоть подеритесь, не поверю. – Не поверит, что София и Чацкий за одно, что они до сих пор влюблены.

Но ведь об этом нет нигде ни одного слова! Где эта скрытая любовь Евы к Адаму? Но другие почему-то говорят. Сам Фамусов об этом говорит неоднократно.

– Тьфу, господи прости! Пять тысяч раз твердит одно и то же! То Софьи Павловны на свете нет пригоже, то Софья Павловна больна. Скажи, тебе понравилась она?

Здесь пересказ слов Чацкого, но ясно, что Фамусов подозревает в любви к нему и Софью.

Дллее, Лиза сомневается, что любви Софии к Чацкому уже нет. Софья говорит о прошлой любви к Чацкому:

– Делить со всяким можно смех. – Но Лиза сомневается, что дело только в веселых разговорах:

– И только? Будто бы?

Софья отвечает, что, мол, да, но зачем было уезжать надолго, если любит.

– Ах! если любит кто кого, зачем ума искать и ездить так далеко?

Ева, видимо, не в курсе, что им предстоит поездка далеко. На Землю, И Адам ездил как раз осматривать место, где будет их дом.

Только во сне София проговаривается:

– Вдруг милый человек, один из тех, кого мы увидим – будто век знакомы.

Можно думать, что она имеет в виду Молчалина. Он милый друг. И именно потому, что любовь их тайная. Но тайной является как раз другая любовь. Любовь Ромео и Джульетты. Они любят друг друга. Да нельзя. Почему? Грех!

– Который же из двух? – говорит Фамусов.

Ему уже ясно, что оба эти парня полетят на Землю. Только кто в качестве кого? То, что Фамусов сам появляется во сне Софии не с облаков, а из подпола, означает, видимо, что он лично раскочегарил этот отправляющийся на Землю корабль. Кочегарка, как известно, находится под палубой. А то ведь, действительно, можно и не долететь. Из Рая-то, чай, далеко до Земли. Можно и ко дну пойти, как Титаник. Бог сам их проводил, но страшно было даже Ему. Поэтому:

– Раскрылся пол – и вы оттуда, бледны, как смерть, и дыбом волоса!

Да-а, далеко, значит, отсюда находится Рай. Так далеко, что даже Бог в ужасе от такого путешествия. Но проводил, чтобы ничего не случилось.

София опасается, что Чацкий не поймет:

– Без Молчалина Туда, на Землю, нельзя. – Ибо именно Молчалин назначен уполномоченным. Именно он выписывает комсомольские путевки на эту Целину.

Собственно, почему любовь на Земле – это грех. Потому что она возможна только, как:

– Секс втроем.

И вообще:

– Секс – это секс втроем. Как минимум.

Поэтому это и грех. Без Молчалина никуда.

Можно думать, что София хочет разлюбить Чацкого потому что не хочет ехать на Целину. Как в кино. Лучше остаться в Москве. Но потом героиня понимает, что в Москве для нее уже нет места. Пусть лучше Чацкий скалит зубы на Целине, чем в Москве Скалозуб.

Фамусов готов отдать Софию Чацкому. Но с условием:

– Поди-тка послужи.

Что и значит: езжай на Целину и будешь счастлив. Как говорится:

– Едем мы друзья в Дальние Края. Станем Новоселами и ты, и я!

Ситуация здесь аналогична ситуации в Барышне Крестьянке Пушкина. Там тоже разыгрывается спектакль. Хотя некоторые читатели могут думать, что вот, мол, приехал молодой барин, в деревню, спасаться от несчастной петербургской или московской любви, и некуда ему деваться: влюбился в дочь соседа, тоже помещика. В Лизу Муромскую. Но Лиза была игривой дамой, и решила представиться ему сначала Акулиной. Просто так, от скуки.

Нет, друзья мои, нет! Ключ в посылке. Если бы было так, как вы думаете, то прав бы был Белинский, когда сказал, что ему непонятно, зачем Пушкин написал этот роман.

Алексей Берестов и Лиза Муромская встречались в Петербурге или в Москве. Поругались. Она уехала домой, в деревню. Может быть, даже еще круче, в современном стиле. Они поругались из-за того, что она была проституткой. Как минимум любовницей какого-нибудь Князя или Графа. Кажется, что это невозможно, немыслимо. Однако, именно такой случай описан в Станционном Смотрителе:

– Вот уже третий год, – заключил он, – как живу я без Дуни и как об ней нет ни слуху, ни духу. Жива ли, нет ли, бог ее ведает. Всяко случается. Не ее первую, не ее последнюю сманил приезжий повеса, а там подержал, да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою.

Пушкин описывает любовные приключения Алексея в Москве, как не имеющие прямого отношения к делу. Сейчас имеется в виду Барышня-крестьянка. Текст Пушкина:

– Барышни поглядывали на него, а иные и заглядывались; но Алексей мало ими занимался, а они причиной его нечувствительности полагали любовную связь.

Еще:

– Легко вообразить, какое впечатление Алексей должен был произвести в кругу наших барышень. Он первый перед ними явился мрачным и разочарованным, первый говорил им об утраченных радостях и об увядшей свой юности; сверх того, носил он черное кольцо с изображением мертвой головы. Все это было чрезвычайно ново в той губернии. Барышни сходили по нем с ума.

Но всех более занята была им дочь англомана моего, Лиза.

Лиза потому и занята была более других Алексеем, что именно за ней он и приехал. И пароль его любви перстень с черепом. Для кого он его надел? Только для нее. Для Лизы. Что вот, мол: