Текст книги "Кастинг. Маргарита и Мастер"

Глава 48

Мне-то давно ясно, что это могила Иуды, который пошел вперед Иисуса, чтобы приготовить ему место. Ибо поднимать Его Гроб из Ада должны четверо:

– Один – Иуда – снизу, Петр и Другой Ученик – с торцов, и Мария Магдалина подала руку сверху.

Впрочем, есть и другой вариант:

– Их было трое, – в том смысле, что Иуда – это и есть Другой Ученик.

Так бывает, ибо даже в фильме Холодное Лето 53-го:

– Одного жмурика не досчитались, – а что тогда говорить про мистику, где шулера почище нашего. – Хотя в обоих случаях холодильники-гробы были натуральные, а здесь ребята пытались провести эксперимент-съемку фильма в мясном холодильнике:

– Можно ли его покинуть, как мистер Достоевски, – прошу прощенья:

– Просто Гудини, – не открывая дверь снаружи.

Хотя, как мы видим, участники соревнований уже начали активно формировать свою клоаку. Тех, кто будет их поддерживать во всех жизненных ситуациях, а именно:

– Будут тянуть из гроба, – даже если это будет невозможно.

В данном случае имеется в виду пока что просто мясной или колбасный холодильник, это тоже:

– Не просто гроб для одного хомо сапиенса, – а если и для одного, то одного кита. – Следовательно, комната почти семь на восемь с холодильным агрегатом снаружи, где я однажды сидел на каменных ступеньках и пил-угощал шампанским двух прекрасных леди, правда уже изрядно пьяных, так что одна из них даже заснула, положив голову на сложенные на коленях руки.

Здесь они ждали меня, как принца из сказки. И я явился:

– Не запылился.

Кстати это – то, что мясной холодильник и колбасный холодильник – две большие разницы, первым заметил Войнич, несмотря на то, что почти всё последнее время кого-то рисовал, а большей частью, разумеется:

– Нет, не СНС, – а Тетю – по памяти, разумеется, как существо уже канувшее в Лету, но немного еще желанное, как Тоня, к которой он оправил своего друга с:

– Порученьем Своим. – А отправил он именно Михаила Маленького, который в этот же примерно момент так испугался предсказательных способностей Аллы Два, что хотел смыться от нее через задний ход, который и вел через кухню, где друг напротив друга и находились фигуранты процесса охлаждения не только колбасы и мяса, но и:

– Мозхгов. – Точнее, мозги охлаждали обычно, как раз вот на тех ступеньках около холодильного агрегата, имевшего размеры чуть меньше самой холодильной камеры, но гудевший, как иерихонская труба, зовущая, к счастью не на штурм Зимнего, а только простого:

– Иерихона.

И.

И как сказал один вор, обнимая водопроводную трубу:

– Будем брать, – имея в виду, что Там никого нет. – Он имел в виду квартиру и ее хозяина, и что одного из них дома точно нет, а скорее всего, именно хозяина.

Здесь наоборот:

– Все думали:

– Да куда он на хрен денется, ибо:

– Убежать из запертого холодильника абсолютно невозможно.

Невозможно, да, но абсолютно ли?

При этом оказалось, что Михаил попал в гораздо худшие условия содержания, чем Тётя, ибо ему достался именно мясной холодильник, где, правда, кроме кур и свинины была и говядина, которую можно есть и сырой, но кто-то в этот момент, как нарочно, унес куда-то в другое место топор, и если есть, только прямо, как было сказано, правда, про легендарную еще со времен Штурма Зимнего и чуть-чуть До, а также немного После – воблу:

– Зубками ее, зубками, – и как грится:

– При бережку, при луне, при счастливой доле, – но в запертом, естественно, как бычки в томате, состоянии.

(Слова народные)

Так что… так что опыта выбраться – практически никакого. Весь запал остался в семнадцатом году:

– Поторопились, истратили все силы, думали, что туды-твою, а оказалось, как обычно:

– Опять взад втащили на Пирамиду, – чтобы еще – уже после Всего – принести в:

– Жертву.

Михаил думал, что, к сожалению, точно не помнит, поспорил ли он с Ми Склифосовским на звание народного артиста, которое никому не дают до шестидесяти, а только вот только, как подарок:

– Теперь ты на пензии. – А так как эти пензии, с возрастом растут, точнее, наоборот:

– Растет возраст, – а оне уменьшаются из-за гречки, подорожавшей в два раза – тоже в два с половиной раза. Почему в два с половиной, а не прямо пропорционально? Не знаю, почему так получается. То, следовательно, народного артиста теперь получить вряд ли вообще удастся:

– Не хватит гречки дожить до неизвестного возраста, – ибо, скорее всего, и народного будут давать не раньше, как по зубам:

– Выпали все? – Окей, получи. А, как говорится в случае с королем Владимира Вы:

– Ня буду! – Я читать тебе морали, юнец! – Ибо.

– Ибо я узе без зубов, и ты меня, скорее всего, просто неправильно поймешь, как-то:

– Я к полякам в Улан-Батор отвалил бы наконец!

– Не мог не поспорить, – решил Михаил, а значит:

– Надо как-то выжить, чтобы всё было по-честному. – А то принесут пензию, а точнее, в данном случае, звание народного послушника, а он, скажут:

– Всё ишшо сидит в холодильнике. – И тогда констатируют:

– Если он такой же дурак, как Раскольников – пусть и дальше там маячит-мяучит.

И, значит, Раскольников столько мучился по той простой причине, что не поверил:

– Из закрытого гроба, как из закрытой квартиры, выйти:

– Можно. – Точнее, не выйти в его случае, а наоборот, войти, чтобы грохнуть, кого надо грохнуть, и уйти, что никто не поверил:

– Уйти было можно.

И, как известно, это было сделано, через нижнюю квартиру, где в это время никто не жил.

Ибо, как говорил тот парень, который просто обосновывал возможность обворовать любую квартиру:

– Берем трубу. – А дальше уже дело техники. Ибо, одни думают, что по водосточной трубе залезть нельзя, а другие, наоборот:

– Тоже нельзя, но уже потому, что она сама оборвется под тяжестью нахграбленного. – А скорее всего, еще раньше от перегрузки спиртного в желудке, и тем более, в голове реципиента.

Под впечатлением этой логики Михаил обследовал пол, потолок и стены – нет они были, как каменные. Ну и значится немного загрустил, в том смысле, что:

– Дусь, а Дусь – может я без воскресенья обойдусь?

Ибо:

– Невозможно!

– Значит, ты не Дон Кихот Ламанчский, ветряные мельницы для тебя ничего на значат, видеть в стаде людей стадо баранов – тоже не можешь, тогда так бы и сказал сразу, что ты не потомок водителя троллейбуса с улыбкой простого честного человека, а родился анахоретом только от одной Фурцевой.

Понял? Зачем ты полез сюда, и так бы всё сами дали, как дают сейчас всё потомкам членов политбюро, а также потомкам династии Романовых. Ибо:

– Теперь демократия и, следовательно, все равны. – Как они, так и:

– Мы.

– Допустим, я Михаил Романов, – сказал Михаил Маленький, но не самому себе, чтобы не приняли за Раскольникова, а одному большому куску говядины, а, как грится:

– Дальше-то – что?

– Нужно передать все свои мысли на волю. – Это кто сказал? Впрочем, лучше не думать, будем считать, что Пилат образумился и решил спасти тебя.

– Пилат – это кто?

– Скорее всего, в данном случае это Росуголь Запрещает из фильма Свадьба.

– Нет, он не полезет в это дело.

– Тогда, Кля, ему нужны деньги на похороны Абдулова, думаю, сделает даже то, на что не пошел бы в обычной, не столь экстраординарной ситуации.

– Вот если бы сам Абдулов, – сказал Михаил, – я бы поверил, так как он тоже был причастен к Этому Делу Магии не просто так, а даже:

– На сцене театра Варьете.

Но в общем понятно:

– Кто-то снаружи должен протянуть свою руку моим мыслям.

И скоро, так сказать, был:

– Принят. – Другого, естественно, можно было и не ожидать:

– Это была Алла Два. – В зеленой шляпе, как у всеобщей графини Эрнеста Хемингуэя.

По крайней мере, упрашивать не придется, решил он. Как по преданию:

– И так сама даст всё, не только, о чём ни попросишь, и не только, о чём ни подумаем, но даже раньше этого. – И намного.

Но дело все равно остается в следующем:

– Могу ли я, – вылезти вслед за своими мыслями?

Ведь, если сначала было Слово:

– Не только элементарно, но и обязательно! – Но так ли это однозначно?

Медиум:

Михаил увидел приближающего Ми Склифосовского, и подумал:

– Неужели он?

И действительно, Ми сказал просто по-простому:

– Ты, эта, Михаил, готовься.

– К чему мин херц? Пятикомнатную на Тверской дадут, или – а лучше, не или, а и:

– От трех до семи на Рублевке, а еще лучше на Ново-Рижском – там нет пробок.

– От трех до семи могут дать за вооруженное ограбление холодильника, а на Тверской, места должны быть. И знаешь почему?

– Я попал в обойму?

– Да, будешь сниматься, а точнее, я буду снимать тебя, как Иисуса Христа заместо Мартина Скорсезе.

– Смогу ли я? – засомневался Михаил.

– Ну, ты гениальный?

– Да как сказать, думаю, чуть меньше: просто очень талантливый.

– Сделаем небольшую ремиссию, и запишем, как:

– Не глупее его.

– Кого?

– Леонардо ДиК.

– На это я согласен, потому что он только симпатичный, а я мужественный.

– Ну, вот видишь, ты всё понимаешь, только – извини – бить буду.

– П-почему?

– Я – Пилат.

– Но, Пилат, кажется, за нас, нет? Может, ты будешь просто римским императором сразу?

– Так-то бы да, конечно, но, к сожалению, он не принимает никакого участия в этом действии.

– Ну, хорошо, я потерплю, но тогда возникает другая проблема.

– Какая, конкуренты?

– Да, Бродский там, ИВА, там – и разные одиозные личности их поддерживающие.

– Да, к сожалению, будет кастинг, и должен будешь доказать, что ты лучше.

– Но я плохо пою.

– Бери жалостью. Учти, за то, что ты ни сном, ни духом, а тем не менее ограбил мясной холодильник – отпер оттуда не только всю говядину, но и остальных поросят и гусей с утками, но и, как написано в протоколе:

– Умудрился вытащить сам холодильный агрегат.

– Ерунда! Он был там всегда, снаружи.

– Чем докажешь?

– Я перед этим погружением в окружающую прошлое действительность, пил там с одной Манькой Аблигацией из местного бара.

– К сожалению, кто, что сам лично видел – абсолютно не является доказательством существования этой объективной реальности.

– Да? что же им нужно?

– Свидетели.

– Свидетели, – повторил Михаил Маленький, – но, как говорится:

– Их есть у меня.

– Кто?

– Этот директор Театра Варьете Стоик в роли Товстоногова, Редисон Славянская приехала из Америки, и била уже клинья насчет Марии Магдалины, Кот Штрассе подтвердит, и само собой Германн Майор.

– Кстати, насчет Кота – не знаю, как Германн Майор, а Кот уже всем сообщил, что сам женится на Марии, а если это не Ридисон Славянская, то кто?

И вот эта кто, была уже на столе, и пела любимую песню Аллы Пугачевой:

– Ты сегодня мне принес не букет из белых роз, а как принято в Америке у приличных людей:

– Подарил машину с бантиком, – ибо наша Дуня и Хирам не хуже, а даже лучше, чем:

– Иво Пятый Элемент.

Как это ни удивительно, но Тетя тоже увидела свет в конце тоннеля, и это был, кто?

До кого дотянулась ее разлапистая мысль? Дак, естественно! до Моти. Но. Но не самой, а её возлюбленного Диэлектрика – ибо работает не только на Амэрикэн Экспресс, но и На Нас в виде этого ресторана Ван Гог, где и происходило событие:

– Пробного воскресения, – примерно, как спуститься на глубину одиннадцать тысяч метров в Бездну Челленджера – Марианскую Впадину.

Так как в Марианскую Впадину спускался всего один человек из нового времени – а так были всего еще только двое – Джеймс Кэмэрон, то он и:

– Позвал ее.

– Но зачем? – сходу не поняла Тётя, но подруга, которая почти всегда была с ней на связи – и скорее всего, не через Эверест, а именно через эту Бездну – пояснила:

– Сниматься в кино, – ибо он же ж:

– Тоже режиссер интересного кино. – Как-то:

– Будешь сниматься в роли Аватара Два.

– Прости, но я не умею летать, – автоматически ответила Тетя.

– Так и весь смысл в этом.

– В чем?

– В том, что вот там и:

– Научат.

– Поздно, я не смогу научиться этому делу никогда. Ибо, я так понимаю, что ты предлагаешь мне:

– Вылететь в трубу? – Но я не ХГохголь – не мохгу.

– Представь себе, что ты Амёба из Марианской впадины, и у тебя всё есть, чтобы подняться на Саму Землю, где жить легче, в переводе на простонародный:

– Лучше и веселей, – и тебе не хватает только одного, чтобы заняться здесь, наверху, полной трудовой деятельностью:

– Читать морали тебе, юнец, даже на международном уровне.

– Чего?

– Что?

– Чего не хватает, спрашиваю?

– Веревки.

– Зачем мне веревка?

– Небось, небось, – как говорил приказчик Емельяна Пугачева, – бросая иму веревку на длину всей Бездны Челленджера, – я подниму тебя наверх.

– Скорее всего, я откажусь, и знаешь почему?

– Почему? Ты думаешь, я Гоголь, точнее:

– Его черт?

– Дак, естественно!

– Ну, хорошо, я свяжу тебя с моим Май Диэ-Диэ Чайлд в Амэрикэн Экспресс, ему-то ты веришь?

– Ему? Разумеется, ибо он дает нам свет, которого я, наверное, уже больше не увижу.

– У тебя там нет свету?

– Так-то вроде есть, но явно не тот, который нужен, чтобы снова – или, наоборот, в конце концов – стать человеком.

– Ну вот, он сейчас как раз в Амэрикэн, и до Впадины ему недалеко, он достанет тебя через зад Разрядом Тесла.

– Ты имеешь в виду, минуя Россию, а сразу пошлет ее в Австралию?

– Да.

– А если я еще здесь, а всё остальное мне только кажется?

– Так не бывает, и знаешь почему?

– Почему?

– Тогда бы Аватар не научился летать на самом деле, а так только:

– Кино.

– Так это и было кино.

– Если бы это было только кино, ему бы не заплатили два миллиарда.

– А если заплатили за Кино – значит, это одно из тех искусств, которые важнее реальности, а, следовательно, и:

– Больше ее. – Правильно, я так и сделаю, позвоню ему и соглашусь.

– Он сам тебе позвонит, – сказала Мотя, – по той простой причине, что связь с ним может иметь любой человек на Земле, но! Но только через мой труп. Прошу прощенья, оговорилась, а просто:

– Через меня.

Глава 49

И было:

– В голове у Тёти зазвенело, но не просто так, а через длинную палку Брауншвейгской, – как это и принято в потустороннем мире:

– Можно, если не всё, то очень многое, – но, извините, не с пустыми же руками. – Почти как в 200-й секции ГУМа. Правда, там не надо ничего дарить продавцу, можно даже вообще не улыбаться, ибо вы знаете, что отдались полностью уже:

– Заранее-е. – Но зеленые фирменные джинсы и платья сочных расцветок, которые никак не могут научиться делать простые девчонки, а так и продолжают стоять в сторонке, так как никак не могут отличить бледные тона от пастельных:

– Разумеется стоят всех тех страданий, которые вот сейчас испытывала Тетя, объединившись с Электриком не через спутник на орбите, а через:

– Брауншвейгскую. – Ибо проще:

– Спутник вон где – вообще может быть на другой стороне земли, а колбаса у нас:

– Всегда под рукой, – не зря ее раньше Москва раздавала направо и налево – имеется в виду тем, кто здесь живет:

– Практически задаром – купи только билет на эту раздачу до Москау. – И, как грится, кто такой:

– Длинный-зелёный пахнет колбасой? – Дак, естественно:

– При-пёр-ли-и-и-и. – Трудности есть, но не больше, чем осенью припереть мерную корзину одних белых груздей.

И заметьте:

– Тоже бесплатно. – Что бесплатно бери сколько сможешь допереть, а чего нет, так на него же ж всё равно денег нет.

И вроде так:

– И не хоцца.

Вот как в Царство Небесное:

– Хочется, или:

– Нет? – Вроде да, не против бы, но с другой стороны, это не в лес за грибами, и не в Москву за колбасой, где искать дорогу:

– Туда – не знаю Куда?

– Конечно, – подумала Тётя, – если в Амэрикэн Экспресс есть знакомый Электрик, заинтересованность усиливается. Так сказать:

– Авось, он протянет мне провода и сюда.

И он ответил:

– Через Верх. – Всё? Всё, спутник ушел. Како ушел, если здесь я имею колбасный холодильник и, следовательно, имею и Брауншвейгской в достаточном для любых переговоров количестве.

Но без достаточных оснований, но сердце ее дрогнуло, как у мертвой Джульетты:

– А вдруг у меня диабет? – И Брауншвейгская подействовала, как яд Черной Мамбы замедленного действия.

Тетя померила пульс.

– Стучит?

– Пока, да, но не вижу не только возможности подняться до трубы, а и самого Лепестка в Трубу Свивающегося – не наблюдаю.

Так-то вроде прошла подсказка:

– Через вентилятор, – но Тетя, обладающая интуитивным умом?, и значит:

– Никому не подражать, в всегда быть первой, как Усейн Болт на стометровке, начала трудоемкое дело:

– Отрывать плиты пола, – как это делал Граф дэ Монте Кристо.

И очень удивилась, когда:

– Подземный ход нашелся. – Она туда, а навстречу идут. Кто? Неужели с Альфы Центавра? Долетели, значит, все-таки. Молодцы.

– Но почему через зад? – спросила она первого встречного. И ясно:

– Пришли воровать брауншвейгскую.

– Сама ты воровать брауншвейгскую, – ответил первый встречный, а по голосу она узнала:

– Кот Штрассе.

Она подумала:

– Хотелось бы возвышенных стихов, а тут опять коммерческая проза. – Но проза была обратная:

– Они шли не за колбасой, а наоборот, несли ее в холодильник.

– И знаете почему? – спросила одна леди с шахтерским фонарем во лбу.

– Мы купили права на этот кабак, – ответила вторая сопровождающая Штрассе дама, больше похожая на мальчишку.

– Чем докажете?

– Вот этим и докажем, – и она показала на мешок колбасы, который даже она тащила с придыханием.

– Тот же самый винегрет! – удивилась Тетя, – брауншвейгская-я.

– Мы несем ее, чтобы пополнить неприкосновенный запас, – сказала вторая дама – а это была Редисон Славянская.

– Ничего не чувствую, – сказала Тетя.

– Но вы и не Борхес, которому привезли тридцать новых томов Брокгауза и Эфрона, и он понял:

– В этом есть что-то новенькое, – хотя и не понять точно, что, ибо…

– Да, да, я знаю, – сказала Тетя, – он уже был, как Гомер, видел только то, что невооруженными глазами увидеть нельзя.

– Вот так и этот тоннель, – сказал Кот, – могут увидеть только посвященный в это дело люди.

– Я посвященная? Но я не знаю, в какое именно дело я уже влезла, не подозревая о его опасности.

– Вы правы, мэм, опасность есть, ибо эта колбаса, которую мы прем – и хорошо, что вы вышли к нам навстречу, как к поезду, вкусно пахнущему колбасой московской, или белыми-белыми груздями из мерных корзин простых лудэй:

– Не является достаточно сертифицированной, – сказала Редисон Славянская.

Все ждали реакции Тети на недостаточно санкционированные даже самим Ми Склифосовским и тоже сами Аном Молчановским, который пропал так и неизвестно куда, и так, значит, далеко, что искать? Бессмысленно, ибо никто не знает место и время существования города под названием:

– Пойди туда – не знаю куда.

Но она согласилась, ибо понимала:

– Другого шанса точно не будет, а также потому, что от нее потребовали, даже:

– Вежливо попросили выполнить только одно ненавязчивое условие:

– Сказать да, когда потребуется сказать это:

– Да, да, я согласна.

– Скажу, даже если буду против, – выплюнула она, не подумав, что не горят не только целые романы, но иногда – по крайней мере – отдельные фразы записываются вашим Медиумом, как:

– Часть генетического кода, – отказаться уже не удастся.

Как от предложения, которое вас очень-очень радует.

Но она не думала, что это будет так скоро.

Они вернулись в зал, накрытый, как невеста, для предстоящего контакта с неизвестностью, намечающейся на сегодня свадьбы. И как говорится:

– И в мыслях не было, чтобы сорвалось. – Ибо.

Ибо это было простое утро в еще не отрывшемся ресторане. Парок над утюгом, парок над кофеваркой в баре, парок из чашек, в которое он, оно, она:

– Уже попали, – имеется в виду только что смолотые кофейные зерна.

Появился метр.

– Никого не пускать раньше времени, – сказал он. – И да:

– Заказы только лично через Мотю.

– Что вы сказали? – спросила только что появившаяся, как майская роза Мотя, вся в розовом и голубом, как будто это она сегодня женится. Как говорится:

– Почему нельзя по забывчивости, – если, да, было, но это Электрик женился на ней, а ее шанс, можно считать, еще остался:

– В запасе. – Был бы, как говорится:

– Интеллектуал достаточный.

– Вы появились так неожиданно, – сказал метр.

– Да, и что это значит?

– Сказать?

– Да, конечно, пожалуйста, скажите, – улыбнулась Мотя.

– Вы не будете смеяться?

– Никогда.

– Тогда скажу то, во что верю, хотя и не понимаю, как это может быть на самом деле.

– Да, да, конечно, я согласна. – И добавила: – Надеюсь это не замужество с Ми Склифосовским, моим вторым-третьим владельцем этого Ван Гога?

– Да, конечно, – ответил метр, – тем более это было бы уже:

– В который раз?

– В первый! – неожиданно для самой себя даже чуть не залаяла Мотя, но нет, конечно, просто тявкнула, как бывало, ее сгинувшая в колбасном холодильнике Тетя, от чего при всем желании не могла избавиться, когда Тетя изображала домогательства до себя на всех культурных выставках собаки по имени О Кули, который получал в ответ только одно приветливое слово:

– Дурак. – А так-то про себя она всегда еще что-то шептала, и как думал сам Кули:

– Сколько можно лаять, пора переходить от слов к делу, – Правда, на самом деле, он мечтал о другом вкусном слове, а именно:

– Так где дело – там и тело.

И метр, а это был в непривычной для себя роли Олигарх-Машина, который приперся из тайги вместе с младшей Мироновой, ибо когда построил мост до Большой Земли – ее в наличии уже не оказалось:

– Как будто это была только декорация, – сказала Гусарская Баллада, радуясь, что проснувшись однажды утром:

– Никого не обнаружила, кроме себя и Олиграха.

– Смылись, – ответила она ему, и даже не пытаясь прикрыться для приличия, в том смысле, что:

– Абсолютно не стеснялась своего личного счастья из-за канувших в Лету конкуренток.

Которых всегда вьется вокруг одиозных личностей, скажем так:

– Немало, – а наоборот:

– Слишком много,

Медиум:

– Далее входит Войнич и сообщает, что:

– Да я и сам почти с большим трудом поверил, что говорят обо мне.

– А именно? – спросил Сори.

– Звонят в два часа ночи, и на те – как будто я мечтал об этом всю оставшуюся до этого жизнь:

– Вы получили Нобелевскую Премию.

– Ну и? – уж мрачнее, чем Сори, спросил Пели.

– Говорю, может вы ошиблись, я еще не так стар, может это ему, – он показал на Сори, или ему – в этот раз кивнул на Пели?

– Да нам по барабану, кому, но даем за Чонкина и смелось в восприятии жизни такой, какой мало никому не покажется, вплоть до марсианских Пупсов-мупсов и польских яблок, которые вы завезли нам для предстоящего путешествия на Марс.

– В общем, говорят, – продолжал он, – спрашивают последний раз:

– Вы написали знаменитую на весь мир фразу:

– Муха лезет по стеклу, и на этом надо было закончить?

И представляете, я ничего не мог с собой поделать, говорю:

– Да я, но не без помощи Медиума.

– А они? – спросил опешивший Плинтус.

– Нальешь – говорят – ему – по этому случаю Хеннесси.

– Это шутка, как вы не поняли?! – даже закричала СНС, которая как раз только вошла, и уже поспешно снимала пальто и шляпу.

– Нет, нет, – даже запричитал Войнич, – всё было натурально:

– По-честному.

– Да ерунда это все, – сказал Петухов, – мне вот тоже однажды пришло странное письмо по электронной почте, какое-то необычно, как будто зашифрованное…

– И там тоже предлагалось получить Нобелевскую премию? – спросил И-Кали.

– Нет еще, но было проинтонировано, что письмо из нобелевского комитета. – Неужели не верите? Да я и сам не поверил, испугался, пошел погулять, а когда вернулся….

– Письма не было, – сказал Войнич.

– У вас тоже так было?

– Нет, чисто логика.

– Тогда как вы докажете, что ваше даже не официальное письмо, а простой болтовня-разговор – существовал?

– Просто, – ответил Войнич, – мне прислали этот шведско-долларовый миллион.

– Наличными? – удивилась СНС.

Он вынул пачку и бросил-передал ее Моте:

– Натюрлих?

– Я лучше разбираюсь в натуральных вещах, – сказала влетевшая, как парашют леди Грейс, щас проверю:

– Если не горят – значит настоящие.

Все замерили – будет лауреат спасать свою шкуру, или свои-нобелевские кроны, уже переведенные в баксы, как это здесь принято.

Далее, банкет с изображением сцен из Чонкина в натуральную величину.

Сори и Пели хотят стреляться, как объяснили:

– Хочется умереть, но самому это делать страшно, да вдруг другой останется жить, а – спрашивается:

– Как жить, – если Премию опять не дают, так как, говорят:

– Прошлый раз отказались сами из-за неполного недовыполнения плана, теперь не ждите, бегать за вами никто не будет, ибо:

– Ибо не только сталь, но и Пупс – это само по себе, а валюта… а валюта:

– Тоже имеет самостоятельное мнение, – ибо она же ж:

– Реэкспортная-я!