Текст книги "Генетика гениальности"

Подагра Улугбека заставляет пожалеть о том, что нам не удалось получить никаких сведений по патографии его родичей – Тимура и других тимуридов, а также по патографии их потомков – Великих Моголов, в частности Бабура, Акбара и Аурангзеба.

Король Карл V Валуа Мудрый

(1337–1380)

Оказывается, что среди потомства, родичей и свойственников Людовика IX Святого (1226–1270), а именно потомков его младшего сына Роберта, женившегося на Беатрисе Бурбон и тем положившего начало знатности этого рода, и потомков его второго внука Карла Валуа, подагра была очень часта. Так, страдали этой болезнью Оливье Подагрик (де ла Марш), его потомок Карл I Подагрик, герцог Бурбон (умер в 1456 г.), его сын Жан II Подагрик и еще один герцог Бурбон (умер в 1487 г.). Но наследственная подагра переходила к ним и от Валуа, например от Карла V Валуа.

Существенно, что из двух подлинно крупных предшественников Людовика XI – Филиппа IV Красивого и Карла V Мудрого – один Карл Мудрый был подагриком. Бриссо (Brissaud Е., 1903) уделяет этой его болезни полтора десятка страниц, на которых упоминает, в частности, что подагра была наследственной («племянник подагрика, сын ревматика»), что у него были суставные боли, почечный диатез, отеки, подагрическая кахексия.

Как дофин, Карл Мудрый принял управление Францией в тяжелейших условиях. Ему было 19 лет, когда его отец, Иоанн I, потерпел страшное поражение при Пуатье и был взят в плен англичанами, занявшими значительную часть запада Франции.

Поднялось восстание Этьена Марселя в Париже, Жакерия на севере, и началась борьба с Карлом Наваррским. Однако Карлу V удалось подавить Жакерию, справиться с Парижем, причем начатые казни он уже через неделю прекратил общей амнистией. Когда возобновилась война с Англией, Карл V вместе с Бернаром Дюгекленом почти полностью освободил Францию от англичан. Затем он привел в порядок совершенно расстроенные финансы. Карл широко покровительствовал наукам.

Лишь после его смерти вновь вспыхнула Жакерия и вдобавок началась борьба арманьяков и бургиньонов, а затем новая война с Англией, приведшая к поражению при Азенкуре. Таким образом, только правление Карла Мудрого оказалось единственной благоприятной для Франции передышкой в Столетней войне. С его смертью вновь начались смуты, восстания, междоусобицы, поражения в войне с англичанами, продолжавшиеся до появления Жанны д’Арк. Разумеется, всегда можно объяснить неудачи и неуспехи социальными факторами, однако в эти социальные факторы может в немалой мере входить и личность правителя.

Карл V не нами назван «Мудрым». Наша обязанность сводится лишь к тому, чтобы подытожить его большую роль в истории Франции и документировать подагричность этого, одного из первых Валуа. Сын его, король Карл VI «Безумный», был психотиком. Карл VII нам известен как ничтожество, спасенное Жанной д’Арк. Однако браки между подагрическими семьями продолжались, и наследственный характер подагры у Людовика XI очень вероятен.

Галеаццо Висконти

(1347–1402)

Бенедек и Роднан (Benedek Т. О., Rodnen G. P., 1963) сообщают следующее: «… Этот великий витязь, Галеаццо Висконти, правитель Лигурии, страдал подагрой более десяти лет, причем у него болели не только ноги, но и руки, плечо – все тело болело так, что нижние конечности были малоподвижны, скованы и изогнуты – не только ходьба, но даже стояние стало для него невозможным. И он переносил все это с неизменной твердостью и благородством… И все же он оставался молодым, сильным и умелым в долгих и утомительных путешествиях, был воителем, прекрасно владел оружием и выделялся в рыцарских турнирах. Врач-знахарь потребовал за излечение 3500 золотых дукатов, которые и были ему гарантированы, однако вылечить Галеаццо он не смог…»

От Галеаццо Висконти владычество над Миланом и значительной частью Ломбардии перешло к его зятю, кондотьеру Франческо Сфорца.

Если мы вспомним о династии Медичи, то должны признать, что добрая доля поразительной истории северной Италии, да и всего Возрождения, добрая доля ее культуры связана с подагриками Медичи и Висконти…

О династии Медичи, в частности, о Лоренцо Великолепном, мы расскажем в главе «Династическая гениальность».

Петрарка

(1304–1374)

Благодаря исследованию Бенедека и Роднана известно, что Петрарка дважды серьезно страдал от болезни ног. Второй приступ болезни он называл подагрой. О подагре Петрарки упоминает и Фишхарт в своей книге «Утешительница подагриков», где говорится о том, что этой болезнью страдал и поэт Лукиан, и крупный деятель эпохи гуманизма Виллибальд Пиркхеймер, друг Альбрехта Дюрера.

Людовик XI

(1425–1483)

Переход от господства феодалов, от войны всех против всех, от раздробленности к организованному, централизованному национальному государству совершался в разных странах разновременно, но под давлением неудержимых социально-экономических сил. Однако осуществление этого перехода с поразительной закономерностью выпадало достаточно часто на долю именно подагриков. При всем своеобразии условий, в ходе борьбы за эту централизацию, осложненную борьбой с Реформацией, впоследствии «сломался» подагрик Карл V. Гораздо раньше, дальновиднее, но преждевременно и неудачно централизацию пробовал осуществить подагрик Иоанн Безземельный. В России ее осуществлял Иоанн III, сын которого так рано умер от подагры, что наверняка унаследовал ее, быть может, и от отца. В Англии ее решали подагрики Тюдоры, во Франции осуществлял Людовик XI, подагричность которого твердо установлена (Cabanes A., 1957).

Людовик XI, в молодости взбунтовавшийся против отца, когда это требовалось, проявлял исключительную боевую храбрость. Этому чрезвычайно ловкому интригану случалось запутываться в своих собственных сетях и не без потерь из них выпутываться. Поразительно упорный, настойчивый, коварный, жестокий, он шел с неимоверной целеустремленностью к решению эпохальной задачи – объединению Франции. Задача была необычайно трудна уже потому, что главным противником короля был его вассал, гораздо более могущественный, чем сам король, – герцог Бургундский Карл Смелый, владелец богатейших областей нынешнего Люксембурга, Бельгии и Голландии. Карл Смелый имел огромную армию, да и другие вассалы были, объединившись, много могущественнее короля.

Но Людовик XI сумел втравить Карла Смелого в войну со швейцарцами, которые нанесли ему два сокрушительнейших поражения. В последнее сражение, кончившееся новым поражением и гибелью (при Нанси), Карл Смелый пришел уже с ничтожными остатками своей когда-то могучей армии. Людовик присоединил к своим владениям не только Бургундию («Бенилюкс» достался Габсбургам), но также Франш-Конте, Прованс, Мэн, Пикардию, Артуа, Анжу, Пуату, Гиеннь. Он сумел противопоставить феодалам города и горожан: хотя и увеличил налоги, он вместе с тем покровительствовал земледелию, промышленности, торговле, речному судоходству.

Людовик был редкостно образован. При беспощадной экономии, даже скаредности во всем, что касалось личных расходов, он покровительствовал наукам и искусствам, организовал огромную армию (60 тысяч человек), создал мощную артиллерию. Этот король не знал отдыха от трудов, он непрерывно обдумывал все новые планы и интриги, был неистощимо предприимчив и в результате оставил Францию единой, сильной, централизованной – настолько, что это единство сохранилось вопреки всем последующим потрясениям, расколу Франции на католическую и кальвинистскую, несмотря на честолюбивые авантюры Карла VIII, Франсиска I, ничтожество Карла IX, Генриха III, несмотря на возвышение Гизов, несмотря на потоки золота Филиппа II.

Е. Бриссо (Brissaud Е., 1903) подтверждает подагричность Людовика XI: «К этому ряду кожных или ревматических симптомов, господствующих в биологической истории Людовика XI, нужно добавить подагру». Далее Бриссо приводит текст письма дочери Людовика XI, Анны, в котором она упоминает об этой его болезни. Книга Бриссо в основном посвящена психозам и психопатиям королей Франции и их предков, но попутно приводится ряд важных для нас сведений, тем более что Бриссо, разумеется, и не подозревал о том, почему мы интересуемся подагрой.

Христофор Колумб

(1451–1506)

Подагричность Колумба установлена вполне достоверно. В испанской литературе о Колумбе нередки упоминания, в том числе и о том, что он страдал подагрой, а в английских книгах говорится неопределенно – то о подагре, то о ревматизме. Но нам не раз удавалось убедиться в том, что испанское слово «gota» (подагра) нередко переводится как «ревматизм».

Документы и сведения о Колумбе крайне противоречивы. Решительно оспаривается, например, его генуэзское происхождение. Он не знал итальянского языка и писал только на испанском. Оспаривается даже значение его открытий, но здесь невозможно рассматривать ни его претензии, ни выдвинутые против него обвинения, в частности, в том, что он совершил роковую ошибку, приняв Америку за Азию (что всецело объясняется состоянием географии того времени, трудностью и ненадежностью сведений от туземцев, а может быть, и невозможностью получения средств и экипажа для экспедиции в столь фантастическую даль).

Нужно обратиться к его действиям, его упорным попыткам добиться при португальском дворе снаряжения экспедиции на запад; его многолетним попыткам добиться этой экспедиции при дворе Кастилии и Леона; к его решимости после многих бесплодных лет стараний обратиться к Франции; к преодолению им бесчисленных кризисных ситуаций со своим будущим экипажем, с Пинсонами; к успешной борьбе с придворными интригами… Вторая, третья, четвертая экспедиции в Америку – любого из этих предприятий достаточно, чтобы увидеть в нем человека совершенно изумительной энергии, настойчивости, целеустремленности, воли, увлеченности.

Итак: следствия его открытий громадны, а его подагричность, по существу, несомненна. Вопросы о том, был ли он великим или посредственным мореплавателем, правдолюбцем или фантазером, верующим христианином или жестоким дельцом – скорее относятся к истории нравов и знаний его времени, чем к его личности.

Для нас существенно то, что, не считая случайного, забытого открытия «Винланда» Эриком Рыжим и Лейфом Счастливым, Колумб был первым за многие тысячелетия человеком, который, преодолевая бесчисленные препятствия, добился снаряжения первой экспедиции к Американскому континенту, а последующими тремя сделал Новый Свет достижимым.

Он был очень незнатным человеком – обстоятельство, неимоверно осложнившее его задачу. Он был чужестранцем, что еще хуже. Ему приходилось добиваться цели при дворе и подчинять своей воле всегда готовый к бунту экипаж. Ему приходилось выторговывать себе высшие звания, может быть потому, что без них с ним вообще не стали бы считаться подчиненные ему авантюристы и преступники. Нам кажется, что его характерологию следует определять именно по свершениям, а не по дошедшим до нашего времени документам, включая собственноручно им написанные.

Возможно, что, если бы он не давал своих непомерных обещаний, он не получил бы средств для осуществления замысла. Для нас существенно одно – многократность совершенных подвигов интеллекта, воли, настойчивости и целеустремленности.

Многие историки отрицают за Колумбом какие-либо выдающиеся качества, считают его баловнем судьбы, лгуном, обманщиком, невеждой. Эти высказывания базируются на совершенно чудовищных ошибках, обнаруженных в документах, исходящих от Колумба, и на том, что он считал себя не открывателем нового континента, а открывателем нового пути в Азию, а открытые им земли – азиатскими. Нет смысла перечислять ошибки в донесениях, им написанных, прокламациях и декларациях. Они и впрямь бесчисленны.

Но Колумбу была нужна поддержка испанской короны, были нужны деньги и люди. Он не смог бы получить ни того, ни другого, ни третьего, если бы он просил все это для достижения цели, лежащей на расстоянии 13 000 километров, в те годы, в ту эпоху, когда за пределами Средиземноморья любое некаботажное плавание, даже переправа через Ла-Манш, были небезопасным предприятием. Он должен был указывать и прокламировать гораздо более близкую цель, и вынужден был поддерживать свою версию.

То, что он эту цель, а также путь к ней и обратно, в действительности знал неопровержимо, доказывается тем, что от берегов Испании он отправился не прямо к цели, а на юго-восток, к Канарским островам, а оттуда, пользуясь попутными пассатами, за 5 недель доплыл до Антилл. Возвращаясь же в Испанию, Колумб плыл вовсе не прямым путем на восток, а против ветров и течения, на северо-восток, и затем, по зоне попутных ветров и течений, всего за две недели приплыл к Канарским островам.

Другое доказательство, что Колумб еще до первого путешествия знал приблизительно, где ждет его берег, известно из записок Фернандо Колумба и Лас Касаса: каравеллам была дана инструкция плыть на запад днем и ночью 700 лиг, и только после этого прекратить ночное плавание. Следовательно, Колумб был уверен, что земля ближе этого расстояния не покажется (700 лиг = 4150 км). А расстояние от Канарских островов до восточной части Карибского моря составляет около 750 лиг (4500 км). Следовательно, Колумб знал, куда плывет.

Еще одно доказательство точных знаний Колумба: когда после тридцати трех дней плавания под попутным ветром и течением команда взбунтовалась и потребовала возвращения, Колумб дал свое знаменитое обещание повернуть обратно, если земля не будет обнаружена в течение ближайших трех дней. При любой ситуации такое обещание можно было дать только в твердой уверенности, что земля близка. Незадолго до истечения выговоренного срока земля была обнаружена. А ведь Колумб в других случаях действовал очень решительно, усмиряя команду. В этом случае, давая обещание, он рисковал потерять абсолютно все.

Вскоре после возвращения первой экспедиции король Фердинанд и королева Изабелла пишут Колумбу: «Нам кажется, что все, о чем вы в самом начале нам рассказали, о том, что можно будет добыть – все оказалось настолько правильным, как будто вы все это сами видели до того, как об этом сказали».

Сама формулировка титулов, пожалованных Колумбу после первого путешествия, совершенно исключает мысль о том, что где-то рядом с открытыми им островами лежат могущественные империи Китай и Япония (Чипанго), с которыми, вероятно, пришлось бы отчаянно бороться за господство над открытыми Колумбом островами, если они действительно богаты, а Китай и Чипанго так близки к ним. Соперничество в морской торговле всегда играло огромную роль, конкуренты отчаянно сражались друг с другом, а шпионы и неправильные, сбивающие с толку карты были общепринятыми методами в этой борьбе.

Принижать достоинства Колумба, совершившего четыре совершенно необычайных по трудности и значению экспедиции в Америку, на том основании, что он то ли был сбит с толку еще до их начала, то ли введен в заблуждение туземцами из-за незнания их языка (хотя указание на наличие где-то западнее невероятно богатых золотом могущественных империй быстро подтвердилось открытием Мексики и Перу), столь же неправомочно, учитывая условия места и времени, как и обвинять его или кого-либо другого в работорговле – деле совершенно нормальном в практике того времени… да и последующих четырех с половиной столетий.

Колумб знал заранее, куда он плывет. Откуда эти знания? Письмо Тосканелли, на которое впоследствии ссылались, оказалось фальшивкой, сфабрикованной уже после открытия Америки. Карта Марина Тирского, на которую ссылался Колумб, известна только из Птолемея, который ее опровергал.

Лас Касас сообщает, что, по слухам, Колумб в своем доме на острове Мадейра принял какого-то кормчего португальского корабля, однажды отнесенного бурей далеко на запад, и получил от него карту западных островов.

Это вполне правдоподобно. Но откуда такое прекрасное, практически бесценное знание ветров и течений?

Насколько точно и достоверно знал Колумб о том, что его ждет на Западе? Достаточно ли было для этого тех сведений, которые ему мог сообщить легендарный кормчий португальского корабля? Нет, недостаточно.

Возможно совсем иное объяснение, а именно – то, на что указывает несколько доныне не полностью осмысленных фактов.

В 1492 году в Испании одновременно произошли три события: отправление эскадры Колумба к берегам будущей Америки, взятие последнего оплота мавров – Гренады, издание указа об изгнании из Испании всех евреев, не согласившихся креститься.

Между этими тремя событиями можно установить простую связь: арабы сломлены – можно приниматься за других иноверцев (евреев), но им деться некуда… Евреям надо искать подходящее место, чтобы избежать истребления… Но кто должен это место искать?

Есть ряд других обстоятельств, давно бросившихся в глаза историкам. И в Португалии, и в Испании Колумб находил постоянную поддержку у маранов (крещеных евреев). Деньги на снаряжение его экспедиции (1,6 миллиона мараведисов) дали именно мараны – 1 миллион непосредственно Колумбу, и 0,6 миллиона в виде «целевого займа» казне специально на экспедицию. Главным «спонсором» был маран Сантахиель, племянник сожженного марана, бывший тогда кем-то вроде финансового советника королевства.

Несомненно, что после гренадской войны казна Испании была истощена, отсюда и происходили постоянные промедления со снаряжением экспедиции. Известно, что Колумба вернули с пути во Францию, куда он направлялся, измученный бесконечными проволочками.

Несомненно, что испанским евреям (и маранам, у которых земля горела под ногами и множество которых впоследствии все же истребила инквизиция) необходимо было убежище. Ведь даже после изгнания 800 000 евреев около половины или даже трех четвертей оставшихся погибли, а уцелевшие прошли через страшные муки.

Также несомненно, что испанским евреям, которые вели большую международную торговлю, как и евреям других арабских стран и Средиземноморья, было известно очень много географических данных, и любой корабль, проплывавший мимо Зеленого мыса, мог быть легко занесен бурей в область пассатных ветров и течений в сторону Карибского моря. Понятно, что все географические сведения, которые могли пригодиться в случае беды, должны были поступать к испанским маранам.

Таким образом, если отбросить недостаточно вероятную версию о карте португальского кормчего, на ее месте возникает версия о евреях и маранах, ищущих убежище и знающих, где оно находится.

Через полтысячелетия трудно разобраться в тех событиях, но несомненно еще одно обстоятельство: Колумбу было очень трудно укомплектовать экипажи для своих экспедиций. Вербовавшиеся в третью экспедицию освобождались даже от смертной казни и каторги (из-за таких «кадров» возникали потом бесчисленные неудачи). Однако строжайшим образом власти следили за тем, чтобы на корабли всех четырех экспедиций не попал ни один маран (единственное и абсолютное исключение – переводчик первой экспедиции, знавший множество языков). Вот это-то обстоятельство, это необычайное внимание правительства к этой стороне подготовки экспедиции – к запрету участвовать в ней евреям и маранам – указывает на то, что правительство Испании во всей затее Колумба – открыть то ли новый путь в Китай, то ли новые страны – видело также и какую-то затею маранов и испанских евреев, которую надо было предупредить с величайшей бдительностью. Но истина настолько глубоко захоронена, что мы не отваживаемся на какие-либо собственные суждения.

Я. Свет (1973), в соответствии с многими историческими источниками, отмечает: «В Арагоне с замыслом Колумба связывали определенные надежды члены некогда очень могущественной корпорации дельцов-маранов. Это были очень богатые сыновья и внуки богатых еврейских купцов, отпущенников и банкиров, крещенных в конце XIV и начале XV века. Из этой среды вышли влиятельные царедворцы короля Фердинанда – Луис де Сантахиель и Габриэль Санчес. С 1480 г. положение маранов в Арагоне резко ухудшилось, и лютым преследованиям они подверглись после того, как в 1485 году группа маранов убила в Сарагосе арагонского инквизитора Педро Арбуэса. В одной только Сарагосе репрессиям подверглось не менее двухсот человек. Инквизиция сознательно направляла свой гнев на богатейшие маранские семейства Арагона… Имущество казненных и бежавших маранов конфисковывалось, и операция «Возмездие», проведенная инквизицией в 1485 году, принесла арагонской казне десятки миллионов мараведисов».

Луис де Сантахиель, хранитель арагонской казны, познакомился с Колумбом в 1486 г., но сошелся с ним позже, а в 1492 г. стал самым близким его другом. Родной дядя Сантахиеля был сожжен инквизицией, сам Луис спасся только благодаря заступничеству короля. В новые времена Луиса Сантахиеля называли «Дизраэли Фердинанда и Изабеллы». «Альтер эго» Луиса – казначей арагонского королевства, Габриэль Санчес был тесно связан с сарагосскими, барселонскими и валенсийскими маранами. Именно Габриэлю Санчесу и Луису Сантахиелю Колумб адресовал свое знаменитое письмо с первыми известиями о заокеанских землях.

Большую близость Колумба с маранами постоянно отмечают все его биографы. Может быть, с этим и связана легенда о его еврейском происхождении. Но если мараны рассчитывали на заокеанские земли как на убежище от инквизиции, то эта надежда оказалась тщетной.

Нам приходится здесь, в нарушение географической и исторической последовательности, уделить место событиям и деятелям России. Следует предупредить, что в отношении выдающихся исторических лиц России сбор материала крайне затруднен тем, что труды о них публиковались, как правило, без указателей. И по одной этой чисто технической причине нам пришлось отказаться от изучения многих именно русских биографий. Однако полученные по русским деятелям данные, пусть единичные, представляют, как нам кажется, достаточный интерес, чтобы побудить к гораздо более углубленной разработке патографий замечательных личностей русской истории.

Иван Иванович Молодой (1458–1490),

его отец Иван III Васильевич (1440–1505),

сводный брат Василий III Иванович (1479–1533)

и племянник Иван IV Васильевич Грозный (1530–1584)

Старший сын Ивана III от первой жены, Иван Иванович (или, как часто его именуют в исторических трудах – Иоанн Иоаннович), рано (в 1471 г.) стал соправителем своего отца, великого князя, собирателя земли русской, которого очень высоко ценил Карл Маркс, а западные историки считают одним из трех великих властителей России – в одном ряду с Петром Первым и Екатериной Второй.

Иван III перестал платить дань хану Ахмату, и тот в союзе с Литвой двинулся со всей Ордой на Русь (1480). Русское войско под предводительством его двадцатидвухлетнего сына и соправителя, Ивана Ивановича Молодого, стало на Угре, сорвав таким образом переговоры об уплате дани и дальнейшем подчинении Москвы. Хан, поджидая литовские войска, не решился на атаку, а когда выяснилось, что литовское войско не придет, уже начались морозы. Ордынцы, не подготовленные к зимней кампании, стали разбегаться. Таким образом, Русь скинула с себя татаро-монгольское господство, вновь было утвердившееся, хотя и номинально, через несколько десятилетий после разгрома монголо-татар на Куликовом поле в 1380 г.

Через десять лет, в 1490 г., Иван Иванович, подававший самые блестящие надежды, умер от подагры («камчуги»). Эта ранняя подагра была почти наверняка наследственной, и очень велики шансы на то, что Иван Иванович Молодой унаследовал ее от отца, Ивана III, который к тому же обладал множеством психических особенностей чисто подагрического типа: несгибаемой целеустремленностью и выдержкой, трудолюбием и расчетливостью, систематичностью в преследовании и достижении намеченного.

«Терпеливость, медлительность, осторожность, сильное отвращение от мер решительных, которыми можно было много выиграть, но и потерять, и при этом стойкость в доведении до конца раз начатого, хладнокровие – вот отличительные черты деятельности Иоанна III», – так писал об Иване III историк С. Соловьев.

«В начале своего царствования Иван III все еще был татарским данником, его власть все еще оспаривалась удельными князьями: Новгород, стоявший во главе русских республик, господствовал на севере России; Польско-Литовское государство стремилось к завоеванию Московии; наконец, ливонские рыцари еще не сложили оружия. К концу царствования мы видим Ивана III сидящим на вполне независимом троне рука об руку с дочерью византийского императора. Мы видим Казань у его ног. Мы видим, как остатки Золотой Орды толпятся у его дворца. Новгород и другие русские республики покорены. Литва уменьшилась в своих пределах, а ее король является послушным орудием в руках Ивана. Ливонские рыцари разбиты. Израненная Европа, в начале царствования Ивана III едва ли даже подозревавшая о существовании Московии, затиснутой между Литвой и татарами, была ошеломлена внезапным появлением огромной империи на ее восточной границе. Сам султан Баязид, перед которым она трепетала, услышал впервые от московитов надменные речи» (К. Маркс. «Секретная дипломатия XVIII века»).

Как известно, Иван III женился в 1472 г. на Софье Палеолог, племяннице последнего византийского императора Константина XI, имел от нее сына Василия, царствовавшего вслед за ним, и внука Ивана IV, вошедшего в историю под именем «Грозного». По преданиям, Иван Грозный лечился от подагры укусами пчел. Таким образом, есть некоторые (безусловно заслуживающие проверки) основания предполагать, что Иван Грозный мог унаследовать свою подагру от деда. Однако, как пишут историки, о здоровье Ивана III, человека, от взгляда которого женщины падали в обморок, ничего не известно. Неизвестно даже, от чего он умер.

Для нас существенна возможность, отнюдь не доказанная, династической передачи подагры у последних Рюриковичей. Что у Ивана Грозного влияние подагры, если она была, перекрывалось паранойей, профессиональной болезнью всех тиранов, – несомненно.

Борис Годунов

(1551–1605)

В русскую историю и литературу, в наше сознание – благодаря историкам Щербатову и Карамзину, благодаря Пушкину (монолог Пимена!), опере Мусоргского, трилогии А. К. Толстого – Борис Годунов вошел как умный, бесконечно жестокий и ловкий изверг, любыми, самыми бессовестными средствами пробиравшийся к власти, как предтеча и причина Смутного времени.

Примерно такими же чертами наделил своего Ричарда III Шекспир. Позднее английские историки в очень большой мере реабилитировали Ричарда от приписываемых ему злодеяний, установив, что это был умный, дельный, храбрый правитель, а версия Шекспира – это лишь выполнение социального заказа Тюдоров, свергших Ричарда и заинтересованных в том, чтобы англичане знали, от какого исчадия ада Генрих VII Тюдор избавил страну.

«Горе побежденному, ибо его историю напишет враг…»

Несомненно, что это произошло и с Борисом Годуновым, которому лишь в слабой мере воздал часть должного А. К. Толстой в «Князе Серебряном».

Борис Годунов относится к тому типу исторических деятелей, которые выделялись энергией, умом и целеустремленностью, а главное – целым комплексом особенностей, которые мы теперь называем «характерологическими особенностями гениев подагрического типа», особенностей, описанных Г. Эллисом. Комплексом этих особенностей мы прониклись, изучая подагрических гениев мировой истории и культуры.

Бросались в глаза следующие связанные между собой обстоятельства: обвинение Годунова в убийстве царевича Дмитрия, то есть в устранении возможного претендента на престол; возведение Дмитрия в великомученики церковью романовского периода и разительное несоответствие исторической летописи фактам.

Борис Годунов прошел через все царствование Ивана Грозного почти незапятнанным (если не считать его женитьбы на дочери Малюты Скуратова-Бельского). Несовместимым с версией о его преступном стремлении к владычеству и престолу является тот факт, что он во время ссоры Ивана Грозного с сыном Иваном пытался спасти царевича. Борис при этом был тяжело ранен царем. Он, несомненно, рисковал навлечь на себя жесточайшую, непрощавшую ненависть царя Ивана Грозного. Стремиться к царской власти – и с огромным риском для себя пытаться спасти наследника (по-видимому, столь же злобного, жестокого и неблагодарного, как отец)! Малосочетающиеся стремления.

Подозрительными и малоубедительными кажутся нам и угрызения совести, якобы испытываемые Борисом Годуновым («мальчики кровавые в глазах»). Высокопоставленные убийцы, находясь у власти, угрызений совести, как показывает история, не испытывают. А если верить официальной романовской истории и последовавшей за ней литературе, Борис Годунов именно угрызениями совести и был сломлен. Конечно, подагрический комплекс отнюдь не исключает жестокости, но не жестокостью выдвигается Борис Годунов в царствование Ивана Грозного, во время правления царя Федора Иоанновича и в свое собственное правление.

Обратимся к объективным свидетельствам деятельности Бориса Годунова как при царе Федоре, так и во времена его собственного царствования.

Вменявшаяся ему в вину отмена Юрьева дня произошла не при нем. Но при нем были построены и заселены Самара, Саратов, Царицын – крупнейшие города на Волге; построена каменная крепость в Астрахани. Таким образом, именно при Борисе Годунове, благодаря его целеустремленной колонизаторской политике, Волга стала от Казани до Астрахани русской рекой.

Строительством Яицка (Оренбурга) закреплена была за Россией река Урал и прикрыто от кочевников Нижнее Поволжье, а строительство и заселение Цивильска, Уржума, Царёва закрепили за Россией Черемисию.

Строительство Тюмени, Тобольска, Томска, Березова, Сургута, Тары, Нарыма восстановило и закрепило за Россией утраченное с гибелью Ермака господство над Сибирью. Это создало мощную базу для продвижения на Восток.

Строительство каменной крепости в Смоленске сделало этот город твердыней, защищавшей Россию от ударов с запада, и этой крепости суждена была большая роль в истории…

Но два мероприятия особенно свидетельствуют о величайшей мудрости и предусмотрительности Годунова. Одним из них является построение целого пояса городов-крепостей на юге, надежно прикрывавших Россию от набегов крымских татар и создавших возможность продвижения на юг, объединения с украинским казачеством. Это – восстановление Курска, строительство Ливен, Кром, Воронежа, Оскола, Валуек. Южная граница страны была отодвинута далеко на юг. А ведь при Иване Грозном татары подошли к Москве, подожгли ее, и только от этого пожара погибло 200 000 человек… А сколько было угнано в рабство? Сколько погибло? Миллионы?

Огромный размах деятельности Годунова на благо страны, громадное строительство городов и крепостей, а главное – решительное продвижение страны на юг, строительство множества крепостей прекратили навсегда набеги татар на Россию и тем отняли главный источник доходов Крымского ханства – угон в рабство.