Текст книги "Сокровенное. Исполнение желаний"

5 песен о художнике

 
1
нет красок у меня
и нет холста —
одно лишь чванство
 
 
2
художник был умен и смел,
но ничего он не умел
 
 
3
художник – двуножник
 
 
4
Твой образ – хаос…
Хотя смеркалось
 
 
5
Если ты художник,
нарисуй меня
 

Хрустальный корабль

 
«А вы попробуйте:
нарисовать стихи…
услышать краски…
увидеть звуки…»
 
 
Они поставлены на стол
не розы, а стихи
Хрустальные: си-си-ля-соль…
Вселенной шорохи
 
 
Они не каждому видны,
а может их и нет…
Идущие из глубины,
людей – иных планет
 

Частушка

«Я хочу изобразить мир таким,

каким я его мыслю»

Пабло Пикассо

 
Эй, гармоника, сердце жги!
Развевай тоску на века!
Рожи Герники жрут мозги.
Да воспрянет дух Старика!
 
 
Созидателей ранит смех.
Извергает земля посев.
Слабым души изгадит грех.
Сильным импульсом неги зев.
 
 
Эй, гармоника, режь, части!
Ждем от жизни еще чудес.
Не заморское нам в чести,
А родное, свое, на вес!
 
 
Девки шалые аж зашлись.
Слово-музыка невтерпеж.
Разом вывалят женихи.
Не удержишь в коленях дрожь.
 
 
Эй, гармоника, к облакам
как заплата прилип кафтан.
Я ладонями там-тара-рам.
И змеёю ей слов уст ад.
 
 
По-над полем, по-над полем
свет от бледного лица.
Почему ты так спокоен
не ударив подлеца?
 

На нечистых прудах

 
Воды неровная поверхность
и лебедь черный как утюг
ныряет мрачно в неизвестность
и куцый хвост его как тюк.
 
 
Сидим и пьем как истуканы
из общепитовых услуг
нам вышло соку по стакану
все в экскрементах шалых мух
 
 
Ныряет лебедь пищу ищет
а нам добыча недосуг
Нас общипают, соки взыщут,
И новых тут посадят… вдруг!
 

Здравый смысл

 
Меня пытаясь ожесточить
ты сердцу делаешь все больней.
А губы яркие, но ничьи,
в мои впиваются все нежней.
 
 
Давно утратили здравый смысл
и поистерлись любви слова.
Тебя по-прежнему тянет вниз,
моя же кружится голова.
 
 
Нам тайны нежности довелось
пройти случайно за вздохом вздох.
Неверья подлого ржавый гвоздь
терзает раны, пройдя насквозь.
 
 
К чему сомненья, к чему слова,
когда душа у людей одна?
Когда, как лава, любовь сама
нас выедает до дна,
до дна?
 

Цирк

 
Ты говорила: надо ждать,
беспечно продолжая жить…
Хотелось разом разорвать
тугие путы зла и лжи.
 
 
Как на канате в высоте
под дикий рев толпы густой
плясали мы – не те, не те,
душой скользя над пустотой.
 
 
Я мчался по кривой стене,
ревел мустангом мотоцикл.
Глотая гарь сквозь горький смех,
я был и жалок и велик.
 
 
Как акробат я шел в прыжок,
скакал под голос заводной.
Как тигр усы свои обжег,
летя сквозь обруч огневой.
 
 
Отдрессирован и забыт
как куча мусора лежу…
Кому был нужен этот цирк —
я не себе принадлежу.
 

На вокзале

 
К чему мне выспренности яд,
ухмылки, хохот?
Любить нетрудно всех подряд
вот одного-то!
 
 
Осиротелою лежишь
в моих объятьях.
Ты некуда не улетишь —
на спинке платье.
 
 
В глазах чужих не тлен, тоска
и отчужденье.
На строчку нижется строка,
моля крещенья.
 
 
Вот потянулась вдаль рука…
За сигареткой.
«У вас по русскому-то как?
Какой отметка?»
 
 
Душою весь перекиплю,
бью наудачу.
Что русский? Я тебя люблю…
А русский?
Начат!
 

Балет

«Балет – это когда тело

рождается из музыки»

 
Я долго думал, глядя из окна…
Я думал ни о чем.
Случайно муть подняв со дна,
где жизнь била ключом,
 
 
я вышел, вывернув ступни…
Балет или кино?
Мое лицо, увы, ничье,
а сам я, как они.
 
 
Был шуткою запал, заквас,
но не было смешно —
мне было больно лишь за вас,
что с вами я одно
 

«Стихи из завязи…»

 
Стихи из завязи
бывают слов,
но не из зависти.
Из звука исчезающих
шагов,
какой-то напастью.
 
 
Они —
тугой тетивы крик,
трясины пытки.
Или на волнах
бледный лик
и на улитках.
 
 
Привстало небо
на ногах
нагих деревьев…
И от Ван Гога
на губах
лишь пламя веры.
 

Локоны

 
Белые локоны падают, падают,
падают мимо и на меня
Губы холодные больше не радуют,
Ты так красива, уже не моя.
 

Ночь

«Я забывался и летел

в глаза, которые хотел»

 
Сиреневый сад из безмолвья
нахлынул пьянящей волной.
И соловей недовольно
защелкал над головой.
 
 
Он вывел мелодию лихо,
на трели ее распустил.
И, наконец, все затихло —
я в сад этот древний вступил.
 
 
Пылали чужие созвездья,
их зовы сводили с ума.
Я падал в щемящую бездну
из нежности и из добра.
 
 
Шипя проносились кометы —
далекие лики людей.
И выл изумительно ветер,
и тыкался мордой своей.
 
 
Я ждал со Вселенной слиянья.
И вот этот миг наступил.
Мне грудь распирало дыханье
Еще не пробужденных сил.
 

Как ребенок

 
Как ребенок во сне
я тянулся к теплу,
но никто мне теплом
не ответил.
 
 
И ушел я один
в предрассветную мглу,
проклиная все страсти
на свете.
 
 
Старый дом проскрипел:
До свиданья дружок —
Позабудь свои
злые обиды.
 
 
Я душой сиротел,
но пылал горизонт
и иные пространства
я видел.
 

«Длинные и рыжие языки от пламени…»

 
Длинные и рыжие языки от пламени
обрамляют бережно детские черты.
Если б знать заранее что ты будешь ранена
от тебя теперешней я бы смог уйти.
 
 
Ты лежишь несчастная, догола раздетая,
не стыдясь, бесстыжая, взгляда моего.
Песня твоя нежная, до конца не спетая,
словно сердце выжгла, не задев его.
 

«То появляются…»

 
То появляются,
то тонут
в глухой толпе
глаза святых…
 
 
Не то, что их
никто не помнит…
А просто людям
не до них!
 

Пуговки

 
Пуговки пугали —
глаз не отвести…
Как ходики,
как волны,
как слоны в степи и ки-
ты,
и молнии,
и осьминоги.
Нежностью пылали
до самого утра,
сердце пьяными бесом
хохотало.
А в глазах стояла
розовая мгла —
голубого неба
не хватало.
 

Цветок

 
Трамвай по рельсам рыщет,
но не видать ни зги.
Постылое винище
не вылечит тоски.
 
 
Влюбленные, сгорая,
шипят как пара змей.
От боли замирая,
любить нежнее смей!
 
 
Ты в городе пустынном
навеки одинок,
поставленный в витрине
нейлоновый цветок.
 
 
Кому тебя подарят,
химический продукт?
Стоишь в дешевой таре,
зеленый, словно труп.
 

Белым саваном
(Из поэмы Сексуальная стена)

 
Белым саваном укроет
землю первый чистый снег.
Но ничто не успокоит
сердце глупое вовек.
 
 
Не пытайся стать далекой —
там я жду тебя давно.
Все мы странно одиноки,
но глядим в одно окно.
 
 
Жизнь проходит стороною,
не волнуйся, не грусти —
станешь нежною струною,
все забудешь горести.
 
 
И когда-нибудь сольются
наши мысли и сердца
в то единое, что мнится
нам за чудеса Отца.
 

Вальс весне

 
По-весеннему радуют сны.
Томной неги полны оне.
Люди ходят пьяны, вольны,
парами и наедине.
Сирой травкой скребется душа
шурша иглами как у ерша.
На шиша зов луны
в окне?
Люди важно танцуют вальс.
Вальс не даст ни упасть, ни пропасть.
Одиноким – на счастье напасть
и забыться в чудесном сне
(1,2,3,1,2,3,1,2,3)
по весне
по весне
по весне
 

Ухожу из замка

 
Мнешь листву опавшую
по аллеям ты.
Ласкою вчерашнею
вспенены мечты.
 
 
Вдоль по сонным улицам
нехотя идешь.
Ждут дома, сутулятся,
ложь таят и дрожь.
 
 
В синей мгле пригрезился
неба окоём.
Сладок выгиб месяца…
Разум разъярён.
 
 
Кошкой ненасытною
воет темнота.
Мордою немытою
чернота куста.
 
 
Радостью неверною
ненавистность тел.
Лотереей скверною
череда потерь.
 
 
Ветер прет осевшую
на землю листву.
Ласкою поспешною
гладит по паль… то…
 

Чудодей

 
Так ли
сяк ли,
но однажды
хляби небные
разверзлись
и прохожий
беспокойный
замер вдруг
перед мечтой.
Неуемные движенья,
скомканные
даже будто,
словно даже
в исступленье,
давкой стиснуты
людской.
Никогда
свою кипучесть
душам чуждым
не вручайте.
Равнодушие
возможно
маска тонкая
иных…
Льнут
прохожие к прохожим
осторожно
и тревожно,
их в груди
трепещет
сердце,
словно птенчик
в страшный миг.
Грязь на ноги
брызжут яро
мимо мчащие
машины.
Перепачканные спины.
Перекошенные рты.
Ненормальных
больше стало,
множат лица их
витрины.
Посходили от
ударов
переполненной
Москвы.
Но прохожие похоже
на влюбленных не похожи —
стайкой винной хороводят,
или курами сидят…
 

Подземелье

 
Вспененные тени.
Капанье воды.
Шорохи… Ступени…
На ногах пуды.
В подземелье страшном
дерзкие цветы.
Ненасытность счастьем.
Нега наготы.
Все!
Лишь облик милый
в сумраке плывет.
Ты чужая или
голос оживет?
Голос рушит стены.
Стонет немота.
Навзничь сны.
Мгновенна
жизни суета.
 

Тела

«Тело тубы золотело»

«Стекло в столетие стекло»

 
А ночь таит неведомость —
губами шепчет: Мой!
И дикими побегами
всплывает образ твой.
 
 
И тянутся-сплетаются
далекие тела…
В нас ночь просыпается
дневная жуть тепла.
 
 
И словно говорят они
на древнем языке,
притихшие на краткий миг
в отчаянной тоске.
 

Недотрога

«Твои ноги полны

затаенной погони»

В. Кузнецов

 
Я отдам тебе спокойно
все сиянье вешних красок —
пусть ликуют изумруды
в закипевших волосах.
 
 
Пусть весны очарованье
станет чистотой дыханье,
а ласканье рук любимых
ветерком скользнет к грудям.
 
 
Всю тебя преображаю
своей нежностью бедовой
и веселою дорогой
расстилаюсь пред тобой.
 
 
Наступай же, недотрога,
мне на сердце болью новой
и иди, смеясь и плача,
в то, что счастьем назовут
 

Дирижёр

«Стихам, наверное, дано

лишь с музыкою единенье…»

 
Тело тубы золотело.
Теплый голос тек по телу.
Но коричневые скрипки
настояли на своем.
 
 
Дирижер, как сумасшедший,
весь умчался в нервы женщин.
И клубок их тел кишащих
был не вообразим и нем.
 
 
То одна, а то другая,
умирая и рыдая,
становилась на колени —
окунуться в шалость туб
(Как протуберанцы!)
 
 
Отстраненный и жестокий,
наплевав на кривотолки,
он скалою возвышался
над волною алых губ
 

Музыкант

 
Натруженные пальцы
по клавишам стучат.
Веселые мерзавцы
приветствия кричат.
Скользит по глупым лицам
необратимый взгляд.
Двоится и троится
их беспокойный ряд.
Ты их властитель грозный,
расплавленных умов.
Терзаешь свой нервозный
изверившийся мозг.
Искусством освещаешь
кабацкий полумрак
И тратишь не смущаясь
свой гений за пятак.
 
 
А там, в углу, за стойкой,
то говорлив, то нем.
Как на больничной койке
седой старик сидел.
Его кривились губы
насмешливостью злой.
И сквозь гнилые зубы
сочился звук густой.
Он кашлял и кудахтал —
не та мол молодежь.
Вот эдак завтра жахнет
и в атом перейдешь!
И ничего не будет —
пустыня и вода…
 
 
Все это было люди —
сто тысяч лет назад.
 

Трещина

 
Хлестало мрачно время
из трещины пространства.
И женщина входила —
луч света и коварства.
 
 
И было как-то странно,
что я так одинок.
Хотелось рваной раной
разверзнуться у ног.
 
 
Невыносимой лаской
свой укротить огонь…
Она прошла с опаской —
попробуй только тронь.
 
 
И было как-то больно,
что я так некрасив.
Хотелось своевольно
весь мир преобразить.
 
 
Но трещина замкнулась
навеки, навсегда…
Я видел это чудо!
И мне сказали: Да!
 

Жажда

«Не ходите по солнечным зайчикам —

им ведь больно»

Приглашение

 
Заходите, заходите!
Будьте здесь как дома.
Посидите, посмотрите
Как тут все не ново.
Не беда, что грязь у вас
На ботинках модных.
Начинаю свой рассказ
О предметах спорных…
 

Комната №13

 
Он лежал,
Обессилев от жажды,
И над ним
издевалось Солнце.
Это может
случиться
с каждым
Почему же
никто не смеется.
 
 
А где-то,
где все прекрасно,
и это же самое Солнце
бутоны цветков раскрывает,
девушка звонко смеется,
ни о чем не зная,
не ведая,
что в этом мире,
для нее таком
большом и уютном,
не везде такое
счастливое,
доброе утро.
 
 
Но и Земля начиналась
С войны атомной
Когда и людей-то не было
И некому было ругаться матом
И никто не мечтал быть гением…
 
 
Вот он поднялся и побрел.
Он тело свое поборол.
 
 
А где-то,
Где Луна голубым огнем
Двух людей освещает,
Понявших вдруг
Как это славно быть вдвоем,
Ибо только вдвоем
В этом мире,
И можно выжить.
 
 
Не делайте глаза большие
Я не о том.
 
 
А он все брел
И видел миражи:
Прекраснейшие города
Он покидал без сожаленья
Ему нужна была вода,
Что б погасить внутри горенье.
Ему не нужно было солнце-
Он пить хотел.
Он слова этого не понимал-
Он жить хотел,
Любить,
Осуществить все то,
О чем мечтал,
За что боролся.
Не ради денег и похвал
Он шел к своей
Заветной цели…
 
 
А где-то,
Где вода сама
Ласкала чье-то тело.
Где потоки ее
Никуда не впадали,
Люди не понимали,
Как жестоко,
Вкус ее
Заменять лимонадом.
Всеми напитками мира
Не заменишь
Этот
Осязаемый глоток
Воды
в пустыне
 
 
Нет,
не
Будет беды
Он дойдет
Он на руки
возьмет
Свое хилое тело.
Он еще споет
О своих мученьях.
И он идет:
Руки как ветви кактуса,
Глаза остекленели…
 
 
А где-то,
Где молодая мама,
Кормит дитя своей грудью
и мимо рта
Капает молоко…
 
 
Но об этом потом,
А сейчас в пустыне,
В кучу все радости соберем,
Втиснем в эти листы пустые,
бумажные,
может быть,
только тогда поймем,
что же такое Жажда?
 

Комната №17

 
Я хотел бы
Проснуться в Нью-Йорке
Знаменитым боссом.
 
 
Я хотел бы
Носить длинные волосы
И орать на сцене
жутким голосом
душераздирающие песни.
 
 
Я хотел быть
с той девушкой вместе
И по утрам любоваться
Тем,
Как длинные гибкие пальцы,
Лепестки у цветов раскрывают.
 
 
Я хотел быть
Шампанским,
Когда его открывают.
 
 
Я хотел быть
Всем тем,
О чем люди мечтают,
Но от чего
Могут отказаться
Но не тем глотком воды
В той,
Злополучной пустыне,
Где бреду вместе с ним
Ибо это
Святыня!
 
 
А где-то
В кипящую воду
Опускают сибирские пелемени
И затем выливают воду
прямо на землю.
 
 
Я хочу быть везде!
Я хочу все знать!
Даже этой далекой
Звезде лапу пожать.
 
 
А где-то,
На южном полюсе,
Ледяные колоссы
Разрезвившись
сталкиваются
 
 
А где-то
Колосья
Соком наливаются.
 
 
А чьи-то косы
Ножницами обрезают
И хотят быть красивой.
 
 
Я хочу быть Водой.
Я хочу быть Землей.
Я хочу быть с тобой счастливым.
Ибо все мы едины
Все мы части
Один другого,
А вместе
Одно целое.
 
 
Люди еще не придумали
Этому слова,
Но я верю
В то
что есть оно.
 
 
Потому что
Есть небо синее,
Потому что
Земля огромная…
Потому что
любовь это все.
Любовь —
это мир.
 

Комната №22

 
Я хотел бы
Иметь свой город
И жить в нем один.
Заполняя собой
Все улицы,
дома и подъезда
 
 
Да, что говорить-
Я хочу быть
этим городом
Самим
Чтоб в реке
Вместе с Солнцем купаться
И здороваться
Сам с собой,
И сам с собой
Целоваться.
 

Выход

 
А где-то,
Может быть
в сумасшедшем доме,
Люди уж давно
Живут по-новому
И один Солярис
Говорит другому:
«Что ты мне сделал на второе!
Я просил у тебя гречневую кашу.
А ты мне какую-то чашу,
Ненастоящую»
Вам-то смешно,
Рам рукава не завяжут,
Вас печатают даже.
Что ж с того,
Что пока на заборе
В выражениях непечатных.
но классных…
 
 
Я хотел бы
Быть этим забором,
Когда мальчишка вихрастый
Задыхаясь от счастья-боли,
Рожицу чью-то рисует
И пишет: «Дура!»
Он через годы скажет:
«Люблю её!»
 

Эпилог

 
И сотворил Бог Землю
И стало ему грустно.
А люди на зло ему
взяли да и
придумали искусство
 
 
И вот через миллиарды мгновений
Ползу по пустыне я
И пишу на песке своим телом
песни пустые.
 

Песенка

 
А где-то
Кто-то с кем-то
Смеялся и шутил
И нежился в трясине
Зеленый крокодил.
И порхали на ветках
Веселые колибри
И люди до рассвета
О чем-то говорили.
Машина поливала
Асфальт водой
Из крана…
Глоток воды,
Один глоток воды…
И хлеба
Двадцать граммов!
 

Хочу тебя

 
«В жизни, где все эгоизмом пронизано
как-то странно – видеть цветы на карнизах
и получать телеграммы»
 
 
Боль таится в изреченной фразе,
всплывшей мрачно, на исходе дня:
«Я хочу тебя со струпьями, в проказе,
позже всех, и раньше, до меня!»
 
 
Сатанеет брошенное тело
на алтарь подобного ему.
Я тебя такой красивой сделал-
неподвластной сердцу и уму.
 
 
Леденеют ласковые руки,
обнимая страстно пустоту.
Видел я отчаянные трюки,
но такие… Но такую… Ту!
 
 
Сердце стынь в коварном обороте.
При вперед железный автомат.
Неужели искренность природы
заменяет чувственности яд?
 

«Красивая и безрассудная…»

 
Я в омут синий, злой, бездонный
нырнул и вынырнул, смеясь.
Стоишь иконой чудотворной
иль как очковая змея?
 
 
Ужалить хочешь поцелуем?
Обманом в топи завести?
Я не люблю тебя, такую,
хоть сердце корчится в горсти.
 
 
Танцуешь, тело тянешь в небо,
тоской расширены зрачки.
Чего ты ждешь: любви, как хлеба?
Или любви, как зверя рык?
 
 
Ты ищешь страсти – жгучей лаской,
испепеляешь все вокруг.
Блудливая, на мир с опаской
глядишь – замкнется подлый круг.
 
 
Ползи, от страха извиваясь —
наступит кто-то на тебя…
А если нет – сама впитаешь,
накопленный годами яд.
 

Нега

 
Ступая сонными ногами
по черепам среди травы,
проходит нега между нами,
не поднимая головы.
 
 
Проходит медленно, воркуя,
бледнеют лица, руки льнут.
Уйми сомнения, ликуя…
Находит к сердцу верный путь.
 
 
Она красива? Да, бесспорно!
Она умна? Конечно да!
Волною лечит чудотворной
и растирает в пыль года.
 
 
Она идет, пугая слабых.
Она для сильных – крестный ход…
Она идет и в след кровавый
вступает кто-то в свой черед.
 

Детское

 
Скрипят-хрипят уключины
и, выгибая шею,
сидишь ты неуклюжею
нелепою мишенью.
 
 
На лбу счастливом бусинки
от детского старания.
И высыхают трусики
от летнего дыхания.
 
 
Развалом роз движение
невыносимо белого.
И близкое крушение
чего-то оробелого.
 
 
Вот заводь. Вся кувшинками
усеяна, как звездами.
Сухие плечи льдинками
и не хватает воздуха.
 
 
Неверный шаг по берегу,
улыбки непонятные.
Сумятица у дерева
и щеки злыми пятнами.
 
 
В разгаре лето знойное
и кажется все сбудется…
А совесть беспокойная
по-взрослому иудится.
 

Белошеея

 
Это пятнышко на бедре
В суете неповторимой.
Эти судороги алых век,
Нас сливающие воедино.
 
 
Пламень черный густых волос
И слова, нет, их шелест вещий.
Все что до тебя – не всерьез.
Все что ты – настоящее.
 
 
Крылья по небу распластав
Улетаем ввысь, леденея
Я люблю тебя – на устах
белошеея
 

Стансы

 
***
 
 
Листки со стихами
Лежат на столе.
Их пламя, стихая,
Таится в золе.
 
 
Пусть лаской печальной
Наполнишься ты,
Коснувшись случайно
Заветной мечты.
 
 
***
 
 
…но иногда,
чаще утром ранним,
когда лишь солнце
на земле одно,
она просыпалась
с предчувствием давним
и, улыбаясь,
глядела
в окно
 
 
***
 
 
Счастье не ставит меток.
Горе лежит зловеще,
Делая лики чище,
Делая лица жестче,
Делая взоры зорче
В путах чужих улыбок…
Сердце верней и проще
От ежедневных пыток.
 

Слоны

 
Глухие стоны слышатся из под земли —
Идут слоны, нагруженные бревнами.
Они сложить их там должны,
Под пальмами вечнозелеными.
 
 
Идут слоны. Погонщицы иглою
Их за ушами колют безразлично.
И я иду.
Ты надо мною
Со всей своей любовью истеричной.
 
 
Мне ноги жалят змеи.
Обезьяны
От хохота раскисли на ветвях.
Ты молча направляешь меня в яму.
И боль моя в твоих руках
 

Измена

 
Мозг мучит бесова печать —
Все проверять нас заставляет.
Кто не боится потерять —
Тот никогда не потеряет.
 
 
Довольно сердцу изнывать.
Искать любви, а ждать разлуки.
Твоей покорной тенью стать,
Ломая вдохновенно руки?
 
 
За нервным вздрагиванием век
Таится зло, рождая бурю.
И человек уходит в смех
Или готовит мрачно пулю.
 
 
За суетою – ничего.
За красотой одни капризы.
Опало верное плечо,
Отчаяньем влекомо книзу.
 
 
Чем выморить свою тоску —
Вином, любовью падших женщин?
Нет, вызову тебя на суд,
Кипящих чувств, в котле безгрешья.
 
 
Приду в кристальной чистоте,
С глазами светлыми от боли.
Пусть осуждают те – не те!
Мне весело: я зол, спокоен.
 
 
Мне больше нечего терять,
Мне, нищему, пожар не страшен…
Довольно сердцу изнывать
Не настоящим.
 

Зеркала

 
Я покидаю Ваши зеркала,
Ловлю устало тени у свечей
Увы, ничейное, становится как мгла,
Как млечный путь за окнами очей
 
 
Проходит все и прошлое ясней
Когда из зеркала проглянет образ твой
Хранилище чужих обид, речей
Свидетель жизни честный, но немой
 
 
Когда-нибудь, спустя полсотни лет,
Другие люди будут здесь стоять.
И кто-то вдруг услышит слово «нет».
Но слово «да» он снова будет ждать.
 

Двойник

 
Не найдя отражения
Я устал и затих.
Здесь
на сфере сближенья
ликовал
мой двойник.
Он смеялся и плакал,
но теперь его
нет.
Вдруг подернулись мраком
Оси древних
Планет.
Где теперь он ликует?
Чьи теперь губы пьет?
Он теперь существует
Сам-собою Живет!
Ходит он
По проспектам
И заходит
В дома.
Вы не видели
Это?
Не сходили
С ума?
Он один
Среди чуждых
Всех подобий
Его.
Мне то это
Не нужно
А ему всё равно.
Где ты тень моя,
где-ты?
Отзовись, отзовись
Только шелесты ветра
В щебетании птиц….
 

Её памяти

 
В этом доме давно никто не живет
Он стоит посреди деревни.
Все в нем умерли
и народ охраняет свои поверья
 
 
Ночью в дом этот мы зашли
Ты давно умерла, я знаю.
Что внутри?
Все нетронутое и постель большая.
 
 
Кружева балдахином спускаются до полу.
И посуда стоит на полках.
За столом никого.
И часы не ходят, замолкли.
Ты давно умерла.
А была такая веселая.
Все хотелось тебя коснуться…
 
 
Помню лилии рвал на рассвете,
Чтобы ты улыбнулась проснувшись.
 

Льдинки

 
Зимний день последней льдинкой тает,
Синей льдинкой, тайной чистоты.
Ты живешь отчаянно чужая
Среди жертв случайной красоты.
 
 
Вот они пораспростерли руки —
До тебя дотронуться спешат.
Им бы те познать святые муки,
Что по счастью мне принадлежат.
 
 
Этой жизни пошлой не жалея,
Таю льдинкой среди рук иных.
Я тебя любить не смею, не умею.
Ты любить осуждена других
 

Чужая свадьба

 
Фантастическая птица
вся дрожала и металась,
детской нежности стыдилась,
целовалась, забываясь…
Слезы стыли на ресницах!
 
 
Как-то странно – мы знакомы
лишь недолгий этот вечер,
а в душе бушуют звоны
и горят, как звезды свечи,
за окном чужого дома.
 
 
Ты такая чище, ближе…
Руки наши ветер лижет,
как послушная собака,
мы других ничем не ниже,
уносясь вдвоем из мрака…
Бусинки дождя нанижем…
 
 
Улыбайся, прижимайся,
растворяйся в дикой страсти…
Я хочу тебя! Отдайся,
сердце, разорвав на части!
 
 
На ресницах наших слезы
вдруг нахлынувшего счастья,
Где теперь ночные грезы,
и прохожих безучастье?
 
 
Фантастическая птица
с серебристыми крылами!
Можно запросто влюбиться,
если ждать тебя годами…
 

Выход

 
Когда мне становится очень тоскливо —
не радует солнце и пение птиц,
иду я на улицы, торопливо,
искать утешенье у мчащихся лиц.
 
 
И сразу спасение в душу приходит,
читаю их судьбы, забыв про свою.
И сердце стесненною ласкою бродит —
я жизнь быстротечную снова люблю.
 
 
Случайные встречи и жаркие речи.
Порыв необычен, но славен вполне.
Мне горе чужое ложится на плечи,
мое пересилив, ударом извне.
 
 
И вот уж смущенье и страхи умчались,
людей незнакомых куда-то веду…
Ты только не будь одиноким в печали —
на улицу выйди – я подойду!
 

«Ночною бабочкой влетаешь…»

 
Ночною бабочкой влетаешь
на распростертую ладонь.
Своим неверием пугаешь —
попробуй тронь!
 
 
Огня чужого не боишься —
все хочешь сметь…
И, вдруг, в отчаяньи, забывшись,
идешь на смерть!
 
 
Я оградить тебя пытаюсь
от ранней горечи твоей.
Пусть сам от боли задыхаюсь,
но я сильней!