Текст книги "Алмазное лето"

Глава 8
Мотыльки

Следователь Сыродубов Дмитрий Иванович остаток дня после перелёта из Архангельска, во время которого его немного подташнивало от вертолётной болтанки, провёл в «кремле», как он в шутку окрестил дом хозяина алмазных карьеров. Первым он допросил Морозова и Бугрина. Всё по стандартной схеме, в целом формально. Ему смешно было даже предположить, что кто-то из них позарился на необработанный алмаз.

Дальше следователь приступил к самым хлопотным делам. Пока не стемнело, хотя за окном вовсю озорничали белые ночи, он внимательно, не спеша, осмотрел место происшествия, взял необходимые пробы, всевозможные образцы, что могли оказать хоть какую-то, даже самую незначительную помощь следствию, да ещё массу отпечатков пальцев. Но, судя по всему, а интуиция, выработанная за годы службы, редко его подводила, это мало что давало для самого главного – для раскрытия преступления по этому уголовному делу. Ему позарез нужен преступник, вещественные доказательства, а лучше – найденный и изъятый по протоколу алмаз, чтобы поскорее стать заместителем начальника отдела. Но на самом деле он уже явственно представлял в своём сейфе толстую папку с этим самым «глухарём» – нераскрытым уголовным делом, а ещё бесконечные жалобы, что еженедельно будут сыпаться на его голову от московских юристов олигарха, и следом непременные разборки с начальством и прокуратурой, и вопросы навроде: «ну так почему преступник всё ещё не сидит в тюрьме, а?» А заканчиваются такие вещи дисциплинарным наказанием, да ещё вдогонку лишением премии и очередного звания. Поэтому в тот день Дмитрий Иванович готов был сутки напролёт рыть копытом землю, лишь бы понадёжнее подстраховаться от грядущих передряг.

Сыродубов начинал свою службу в Следственном комитете криминалистом и привык в первую очередь выискивать следы преступлений на месте происшествия, знал назубок всё методики изъятия и весь спектр десятков заумных экспертиз, да и только. Здесь же, в медвежьем углу области, он пока не представлял, как ему найти виновного. Он терпеть не мог всякие длительные допросы, очные ставки и вообще всякую «психологию» и прочую дребедень. Сторонился их как мог, а когда непременно следовало разговорить фигуранта дела, просил посодействовать оперативников.

* * *

На следующий день в предоставленный олигархом кабинет на первом этаже «кремля» сразу после завтрака заглянул Морозов, одетый в строгий чёрный костюм:

– Позвольте, господин следователь.

– Пожалуйста, Василий Прокопьевич.

– Учитывая, что я здесь главный работодатель, мне бы хотелось узнать, кто из моих людей вам нужен в первую очередь?

– Обслуживающий персонал главного здания, те, кто бывают в доме, и, конечно, охрана.

– Ясно, а с гостями что делать?

– Пока подождём, оставим их на десерт, если вы не против.

– Делайте, как считаете нужным. Но учтите, они все неместные, спят и видят, как бы поскорее разлететься по домам.

– Я понял, Василий Прокопьевич. Хотел ещё вот что сказать: мы вчера с вами детально не поговорили, из-за всякой спешки и суеты, но вот, даже не знаю, как начать… Может, вы сами кого-то подозреваете? У вас есть свои версии?

Олигарх присел на стул и откинулся на спинку, машинально потрогал узел тугого синего, с искрой, галстука и поправил манжеты сорочки.

– Вы знаете, я думал… много думал. И не только из-за того, что по ночам плохо спится. Мы, старики, вообще много размышляем по поводу или без него. Нам ведь уже пообщаться не с кем. В жизни ведь как: с кем бы хотелось – они уже умерли, а кто рядом – не всегда понимают, о чём с ними старики хотят потолковать. Ну ладно, это я о своём, о наболевшем. А если перейти ближе к делу, то у меня нет гипотез. То есть, тьфу, версий или как там по-вашему. Любой мог украсть, даже я!

– Вы? Но почему?

– Государство может выкупить у меня этот алмаз без огранки и, скажем так, совсем недорого. А если предположить, что я его похитил сам у себя, и провести огранку, он превратится в прекрасный бриллиант. А потом я могу его продать на чёрном рынке. Поверьте мне, это будут совсем другие деньги! Но вы поймите и другое – я мог официально не светить этот камень и сразу отправиться по указанному пути.

– Понятно. – Следователь умолк и словно сам себе зашептал: – Всё, оказывается, не так просто.

– Да, но вы рассчитывайте на меня и мою полную поддержку.

– Вот только, чувствую, начальство и прокуратура за это дело будут снимать с меня стружку, как с распоследнего чурбана.

– Может, детектор лжи поможет?

– Будем надеяться.

– Но у меня большая просьба касательно использования этого прибора.

– Слушаю вас.

– Понимаете, здесь сотрудники моего будущего, так сказать, компаньона, которому я продаю одно из месторождений. Не настаивайте, чтобы они его проходили, конечно, если они сами не изъявят желания – тогда милости просим, а так не усердствуйте, ради бога. Мы затеяли большое дело, хотим вместе начать новые проекты в нашей области, а из-за этого камня всё сорвётся. Я себе этого никогда не прощу.

– Я вас понимаю.

– И ещё…

– Ещё?

– Да, вы уже слышали и видели этого странного Окомира, волхва из леса, или откуда он появился в наших краях. Можно его тоже как-то не трогать, ну, просто не обращать на него внимания, как бы не заметить его.

– Что конкретно вы имеете в виду?

– Просто не допрашивать, мол, нет тут такого человека и никогда не было. Понимаете, тут же тонкие материи – религия, духовный авторитет и всё такое. Его последователи, если узнают, непременно поднимут шумиху. Сейчас это быстро – в социальной сети начеркал левой рукой, и вот уже весь мир в курсе нашего происшествия.

Дмитрий Иванович покачал головой:

– Василий Прокопьевич, хоть убейте, не могу. Все очевидцы о нём будут говорить, а у меня нет даже протокола допроса этого свидетеля. Будет ещё хуже, когда моё начальство или надзирающий прокурор дело почитает и скажет: «Следователь, что за явные огрехи? Почему свидетель до сих пор не допрошен? Ты кого выгораживаешь?» Ну, вы понимаете, о чём я?

– Согласен, некрасиво. Но вы, пожалуйста, поосторожней с ним, как-то поделикатней. Хорошо?

– Непременно буду иметь в виду.

– Тогда я, пожалуй, пойду. Если понадоблюсь, позвоните.

– Спасибо за помощь.

Олигарх вышел. Следователь встал, присел четыре раза и расстегнул верхнюю пуговицу ворота рубашки. Под рукой оказалась бутылка с минералкой, и, даже не ища стакан, он с жадностью осушил её до дна.

– Ну и попал я в переделку. Как у нас говорится: на чужой сторонушке заклюют воронушки. Теперь мне ясно и понятно, почему никто из ребят не хотел сюда лететь. Нашли дурака, блин! А я ведь только оформил ипотеку на квартиру!

Он ещё немного энергично походил вокруг массивного резного стола и открывая ноутбук, только и добавил для поднятия настроения:

– Эх, прервёмся. Была не была.

И затем он набрал внутренний телефон начальника охраны, будничным голосом потребовал:

– Игорь Александрович, давайте людей ко мне, по одному. Начну, пожалуй, с кухни. А охранников ваших доблестных приготовьте на закуску!

* * *

Второй день тянулся кое-как. Алёна была словно рыба, выброшенная набежавшей волной на речной песок, где-нибудь на Оке, под Поленовым. Женя строчил какие-то материалы и периодически ворчал только из-за слабого вай-фая. Снежана словно испарилась после неприятного инцидента, нигде не показывалась, по всей видимости, закрылась в номере. Вертолётчик, естественно, летал. Филолог Алёне на глаза тоже не показывался, она видела его только за столом во время трапез, как и Окомира, который нежданно повёл себя гораздо спокойнее и уверенней при виде сотрудников правоохранительных органов.

После завтрака Алёна переоделась в джинсы и, накинув ветровку, на улице было хмуро, и северный ветер привычно трепал космы дремучих ёлок, – отправилась прогуляться. Хотелось ещё раз всё обдумать в тишине.

Она брела по дорожке, в сторону засаженной елями часовни. Подспудно взявшееся из ниоткуда любопытство вновь потянуло девушку к забытому срубу. Но Белкина так и не решилась свернуть на почти зарубцевавшуюся тропинку. Может, просто не оказалось рядом кого-то нужного, необходимого, чтобы сделать первый шаг в сторону. Алёна проворно перекрестилась и, уходя, ещё разок обернулась, чтобы на прощанье бросить взгляд на запущенное место. Но там, среди мохнатых веток елей, что-то мелькнуло, бледное и неясное – то ли чья-то тонкая рука, с острым локотком, в холщовой рубахе, машет, о чём-то предупреждая, то ли просто клочок утреннего марева, взявшийся невесть откуда.

Позади Алёны, со стороны гостевого дома, раздался голос, похожий на Снежанин:

– Алёна, постой, пожалуйста!

Девочка обернулась. К ней спешила блондинка, по привычке придерживая волосы и подол юбки.

– Привет.

– Ты не занята?

– Нет.

– Пойдём покурим.

– Пойдём, но я не курю.

– Я вот тоже думала, что наконец-то бросила год назад. Да вот не вышло.

– А куда пойдём?

– У меня тут есть точка. Пошли.

Они свернули в лес и вскоре оказались на полянке возле беседки.

– Здесь ветерок и комар не так докучает. Присядем, вундеркинд.

Белкина не знала, что говорить. Снежана была непохожа на саму себя. От прежней красавицы мало что осталось: тёмные круги под глазами и бледная кожа говорили о том, что она мучилась бессонницей и много плакала. А отсутствие у светской львицы макияжа – это просто вершина душевных передряг. Вместо идола современных девочек, образца для подражания, рядом с ней сидела измотанная, издёрганная женщина в возрасте далеко за тридцать, с опустошёнными до самого донышка ярко-синими глазами. Но Лена решилась заговорить первой – затягивать паузу было просто верхом бестактности. Возможно, человек хотел самого простого участия и какого-то сочувствия.

– Что-то случилось? Я могу чем-то помочь?

– Не знаю, дитя. – Снежана затянулась и пустила большое облако серого дыма вверх, прямо в салатовые иголки. – Поговорить хочу, выговориться. Звоню подружкам, а у всех, мать их за ногу дери, свои проблемы, никто даже выслушать не хочет. У них на уме одни сплетни да разговорчики о дорогих подарках и шмотках. Жуть! Неужто все мы одинаковые? О чём ты говоришь с подругами?

– О школе, о всякой ерунде, иногда об учителях и одноклассниках. Даже, бывает, советуемся что надеть. О, ещё на своих домашних жалуемся или, наоборот, приколы рассказываем.

– Ах да, я забыла. Ты не очень городская девочка, из посёлка, считай из деревни.

– Это плохо?

– Я, когда тебя увидела два года назад, думала, что плохо, даже жалела тебя где-то в глубине души! Я сама из Самары, после школы с духом собралась – эх, думаю, будь что будет – и в Москву перебралась. С поезда вышла, а у меня в столице ни родных, ни знакомых. Но я всё равно универ закончила, хорошую работу нашла. А ты мне тогда показалась деревня-деревней, такой дурочкой из переулочка. А теперь я думаю, что это я и есть та самая дурёха, что продала своё настоящее, неподдельное за всякую чепуху – за гламур да за цацки, что ничего на самом деле не стоят. Помнишь, в школе нам рассказывали, как бедные папуасы продавались с потрохами за стеклянные бусы и зеркала? Вот и я такая. Не обижаешься на меня?

– Нет, мне, наоборот, любопытно узнать, как я выгляжу со стороны.

– Я, как и ты, краля, росла без отца. Изредка, правда, он появлялся, словно Дед Мороз на Новый год, с какими-то до мурашек шуршащими наборами, с копеечными конфетами и мандаринами, а я, дура, его ждала, всё по ночам плакала в подушку. А он небрежно совал мне в руки свои кульки, целовал в щёку и, побранившись с моей мамой, пропадал на несколько месяцев или даже лет. Мать меня тоже не любила, она занималась устройством своей личной жизни, искала богатого нового мужа, потом следующего, затем просто хоть какого сожителя. Но прекрасные принцы не спешили в нашу съёмную хрущёвку и не парковали своих скакунов у нас под окнами. Изредка появлялись нормальные заурядные мужики, меня собирали на скорую руку и выпихивали к соседям. Но кавалеры надолго в нашей хибаре не задерживались, мама с ними сама расставалась. Всё бубнила, глядя в пыльное окно: «Я заслуживаю лучшего». Я эту грёбаную фразу «я заслуживаю лучшего» – ЯЗЛ – на всю свою жизнь запомнила и сама её твердила. А скажи мне, кто это решил, что ЯЗЛ? Бог? Может, судья или какой министр провёл исследование российского народонаселения и подложил президенту на подпись указ, мол, Снежана Андреевна Петровская – ЯЗЛ? Может, я такая дрянь и, наоборот, заслуживаю худшего, а? Судим, сами ничего толком не понимая. Напридумываем, нафантазируем, а потом этот розовый бред из копеечных сериалов подгоняем под свою реальную жизнь.

– Мне, выходит, повезло, мама со мной постоянно носится. Я прилетела в Архангельск, а она уже мне звонит.

– Подфартило тебе, малышка. Но это ладно, жизнь ведь она как сковородка – одного может накормить, а другого запросто убить. Однажды мне было лет девять, мама укатила с очередным «папой» куда-то гулять, на три дня, не меньше. Закрыла в пятницу входную дверь на замок и с концами, считай до понедельника. Я утром проснулась, хотела в магазин сходить за хлебом и молоком и давай шарить по карманам в поисках ключей от квартиры – пусто! Видно, вечером во дворе гуляла и посеяла их.

Снежана умолкла и прихлопнула глаза ладонями, словно боялась выпустить из них что-то мимолётное, но такое важное.

– А в холодильнике мышь повесилась, только майонез и старый кетчуп. Позвонила маме, она в ответ: «Сама, дура, виновата. Просрала, вот теперь и сиди как хочешь». Вот я и проревела три дня у окна.

– Голодно было?

– Дело не в жрачке, дело в нас. В отношении. А с едой-то, в общем, обошлось. Приехал мамин родственник, дядя Серёжа, привёз еду, передал мне через окно. Мы жили-то на первом этаже. Я тогда для себя и решила, что при первой возможности сорвусь как птица в небо, подальше от этих людей…

– И даже от родной матери?

– …чтобы больше не видеть таких родичей.

– А сейчас-то встречаешься с мамой?

– С кем, с Анькой? Нет, так изредка подопрёт: перезваниваемся, денег иногда кидаю ей на карточку, чтобы сожители её сильно не гоняли с похмелья.

Снежана умолкла и погасила окурок о подошву туфли – алую, как пасть мифического дракона, что так любят малевать фэнтезийные дизайнеры.

– Жалко.

– Кого?

– Туфли, они красивые.

– А меня не жалко?

– Тебя больше. Прости меня, Снежана.

– Ты вот чистая, а я нет. Где-то сошла я с верной тропки, не простила, не обняла…

Алёна даже не знала, что сказать, но забубнила, чтобы поддержать женщину:

– Ну, я тоже когда-нибудь встречу человека и…

Снежана резко оборвала её лепет:

– Ты меня презираешь?

– Нет! А за что?

– Да ладно, все кругом знают, что по вечерам я ходила к Бугрину «на доклад», на полчаса. И в тот вечер была. Может, и того меньше.

Алёна оторопела и вся вспыхнула алой зарницей, словно мама застала её в обнимку с соседским пацаном, да ещё вдобавок слушающими матерный рэп.

– Ты его любишь?

– Кого?

– Бугрина?

– Да нет, это моя работа.

– Как работа?

– Ну, не совсем, конечно, работа, лучше сказать – подработка.

Блондинка умолкла и опять потянулась к пачке с сигаретами.

– Ты вокруг себя видишь только светлую сторону жизни, глянец и гламур, а не суть – те винтики, что приводят в действие все механизмы вокруг нас. А я постарше и разглядела за эти годы всё. И, чем дольше живу, тем больше срывается этот розовый, такой благостный покров со всех ужасов, что нас окружают. Кругом нас грязь и кровь! Понимаешь, милое дитя? Все улыбаются, зубы скалят, а сами втихаря ножи точат друг на друга.

– Как же тогда жить, Снежана? Я не хочу так и не буду ни на кого точить нож.

– Я тоже не хочу, устала, пипец как намаялась. – Она умолкла, сделала очередную затяжку и добавила: – А буду, куда денешься с подводной лодки. Вон тот же Окомир, если и правда поверить, что он долго жил в лесу, всё равно не вытерпел милого общения с птичками и оленями и возвратился в наш грешный мир – сразу на колени к олигарху.

– Не сдавайся, Снежана. Ну не мотылёк же ты, что без мозгов летит в ночи на огонёк. Займись чем-то другим, иди работать в школу, помогай людям или животным. Разве мало достойных дел у нас? Посмотри, сколько вокруг работы.

– Правила такие в этой жизни… А я себя люблю, хочу жить на Рублёвке, ходить в лабутенах. Я не хочу джинсики за пару тысяч рублей, как у тебя, и ветровку сто раз стиранную.

Блондинка умолка и посмотрела по сторонам, словно кого-то выискивала.

– Извини, Снежана, но я, наверно, пойду, мне по делам пора. Мне нечем тебе помочь.

– Говорю, ты меня презираешь. Правильно, молодец! Пусть небогатая, зато гордая. Прости, Лена, не уходи. Я попробую, но только если ты мне поможешь. Согласна?

– Но чем я помогу, Снежана?

Помощница подняла голову и пристально посмотрела на девочку ярко-голубыми глазами, даже слегка улыбнулась:

– Во-первых, помоги выбраться из этого проклятого дела с алмазом. А во-вторых, потуши конфликт моего лётчика с Женей. Он тебя послушает, он трётся вокруг тебя, как молодой кобелёк возле су…

– Снежана, я прошу вас, выбирайте выражения!

– Прости, Алёна, не стану при тебе лаяться, как на рынке в самарском Красноармейске.

– Ну, с Женей я, конечно, постараюсь всё утихомирить. Я знаю, что ему нравлюсь, он даже прошлым летом меня приревновал к одному парню на Севере. Может, мне с ним того, покадриться? Но он больно старый.

– Женя старый? Ты с ума сошла? Сколько ему лет?

– Будет двадцать три года. Он уже универ закончил, а я только в одиннадцатый класс перехожу.

– Зря ты – самое то. Пока подрастёшь, он в Москве, глядишь, купит квартирку, машинку, а ты поступишь в университет, и сразу на всё готовенькое.

– О как у тебя всё складно получается, Снежана. Я даже об этом и не думала.

– Дурёха ты. А потом, он мягкий, покладистый, хорошо зарабатывает, не лодырь, а ты будешь всю жизнь им крутить как флюгером. Помнишь поговорку – «мужчина голова, а женщина шея»? Вот тебе и народная мудрость.

– Вот ты закрутила-то, прямо план на всю жизнь.

– Слушай старших, плохому не научу.

– С Женей всё ясно, а вот по алмазному делу что я могу?

– Ты как ангел среди людей, я чувствую, как женщина, как будущая мать, – уж тебя-то следователь точно послушает. Ты можешь уговаривать, Бугрин так и говорит: «Белка, как собака Стрелка, стопроцентный герой». Но сразу заруби себе на носу: я невиновна.

– Но тогда и ты мне расскажи всё, что знаешь и предполагаешь по этому делу. Ну, чтобы я звучала поубедительней.

– А вот здесь, девочка моя, загвоздочка, даже скорее засада. Не могу болтать, ты меня легко прозвонишь, я не хочу тебе лапшу на уши вешать. Но… я не воровала. Пусть Снежана – это всего лишь девушка с низкой социальной ответственностью или ещё как-то попроще меня назови, но я не воровка, даже ради большой любви и лабутенов.

– Вот так обстановка!

– Прошу тебя, помоги мне. Только ты, дитя, и вычистишь эти проклятые конюшни.

– Я не Геракл, Снежана.

– Кашу геркулесовую каждое утро лопаешь на завтрак, так что, считай, сама не хуже тупого качка Геркулеса. И прошу, шутки в сторону, даже заклинаю всеми святыми, что, наверно, давно на своих небесах отвернулись от меня, – никому ни слова. Думай.

– Поняла. Я, пожалуй, пойду?

– Иди, а я ещё покурю.

Алёна выбралась из курилки с непонятным чувством – то ли с разочарованием, то ли с лёгким привкусом женской неискренности на губах. Она неспешно пошла в сторону терема и едва ли преодолела с полсотни шагов, как с боковой аллеи вышел начальник охраны.

– Как там Снежана Андреевна Петровская, что рассказывает?

Алёна растерялась, не зная, что ответить. Делиться мыслями Снежаны с Игорем Александровичем ей почему-то совсем не хотелось.

– Курит и страдает.

– Я думал, она радуется, а она горюет!

– Я не знаю, отчего бы ей радоваться.

– Как отчего, ведь два му… – начальник охраны умолк, словно что-то неожиданно вспомнил, и уже другим голосом продолжил: – А ты ещё, кстати, совсем ребёнок. Эта очаровательная блондинка выбила меня из седла, совсем позабыл: тебя недавно спрашивал следователь. Ты чем сейчас занята?

– Да ничем, просто гуляю.

– Тогда иди скорее к Сыродубову на допрос. Мои ребята тебя проводят.

– Хорошо.

– Удачи, а я здесь помаячу.

Белкина направилась к терему. Вроде бы скучный серый день нежданно взял стремительный разгон, словно какой-то речной водоворот в неосязаемом течении жизни, и принялся беспощадно вертеться и всасывать в свою воронку всех окружающих…

Глава 9
Допрос

Следователь Сыродубов сидел за столом в любезно предоставленном ему кабинете и ни о чём не думал. Он устал от допросов, а ещё он плохо спал на новом месте и его с утра достал участковый, который совал свой нос во все дела и постоянно что-то придумывал. Капитана полиции пришлось сослать на алмазный карьер, допрашивать всех сотрудников, что когда-то бывали в доме Морозова.

С утра Дмитрий Иванович допросил журналиста Хронова и сейчас время от времени перелистывал уголовное дело, словно наобум выискивая следующего, кого надлежит допросить. С утра он попросил начальника охраны известить сотрудников Бугрина о явке на допрос в качестве свидетелей. В дверь постучали.

– Войдите.

В кабинет бочком протиснулась девушка, которую он уже не раз видел за столом.

– Я Алёна Белкина, вызывали? Игорь Александрович попросил к вам зайти.

Следователь оживился:

– Да, проходите, располагайтесь. Мне надо допросить вас в качестве свидетеля, потому что вы находились в этом гостеприимном доме, когда пропал алмаз.

– Я всё понимаю.

Сыродубов записал все её анкетные данные и затем подробно зафиксировал обстоятельства её приезда и нахождения в здешних местах. Ему уже поведали, что неспроста залётный олигарх из Москвы притащил девчонку, он даже почитал о ней прессу в подборке, подготовленной услужливым начальником охраны. Полученные сведения его насторожили, ему совсем не хотелось, чтобы какая-то девчонка лезла в ЕГО дело, да ещё вела параллельное или даже совместное расследование этой кражи в особо крупном размере. Нет! Ни в коем случае, ему не хотелось с кем-то обсуждать версии, следственные действия или ещё что-то, имеющее хоть какое-то отношение к официальному расследованию. Только с начальством! Никакой утечки информации он не допустит! А если это где-то всплывёт, так недолго и пулей вылететь с работы, а на нём висит нелёгким грузом ипотека.

В конце допроса девица поинтересовалась:

– Если ко мне больше нет вопросов, когда я могу поехать домой?

Следователь задумался. Конечно, она ни при чём, но кто знает, кто знает. Видимо, отпускать ещё рано.

– Подождите, пожалуй, хоть пару дней. Может, у меня возникнут к вам новые вопросы после допроса всех фигурантов по делу.

– Понятно. Я, в принципе, могу пойти и на полиграф, мне, как понимаете, терять нечего.

– Хорошо, я учту, но пока такой надобности нет. Идите.

Алёна встала, чтобы покинуть душный кабинет, но тут Сыродубов поднялся из-за стола, подошёл к книжному шкафу и каким-то странным, не своим голосом, от которого у Алёны внутри всё оборвалось, сказал:

– Знаете, я, конечно, слышал о вашем даре и умении раскрывать запутанные уголовные дела. Было бы глупо мне демонстрировать своё неведение, я, между прочим, готовился к допросу, так сказать. Так вот, значит, что я хочу сказать, точнее попросить, даже скорее приказать, как должностное лицо, наделённое властью. Пожалуйста, не вздумайте проводить никаких собственных расследований по факту пропажи алмаза, никуда не лезьте. Мне бы не хотелось, чтобы ребёнок, то есть несовершеннолетняя, встревала в дела следственных органов. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Конечно.

– Вот и хорошо. Потерпите ещё пару-тройку дней и домой, в Москву.

– Я живу в Подмосковье.

– Не одно ли и то же – Москва или Московская область?

– Да нет. Я могу идти?

– Да, всего хорошего. И ещё раз прошу усвоить, кто здесь герой, а кто просто мелочь пузатая.

– Я всё поняла.

Раскрасневшаяся Алёна, до скрипа стиснув зубы, вышла из терема, хлопнув дверью. Низкое небо со свинцовыми облаками мало радовало глаз, и она, чтобы случаем не разрыдаться, пошла прямо через лужайку в номер к Жене. Ей безумно хотелось выговориться.

Журналист сидел в кресле среди вороха бумаг, вышедших из принтера, и, задумавшись, смотрел в окно, куда-то поверх ёлок. Он не обращал никакого внимания на приход Алёны, и подобное равнодушие больно кольнуло девушку. Не такого участия она ожидала от друга.

Белкина блуждающим взглядом окинула комнату и, нахмурив брови, спросила:

– Женя, почему ты мне не сказал, что тебя допросили?

Продолжая невозмутимо смотреть через стекло, Женя как бы невзначай ответил:

– А, пустая формальность, ничего особенного. Думал, сообщить перед обедом.

– Тебе разрешили уезжать?

– Да, через три дня. А тебе?

– Тоже. Тогда будем готовиться к отъезду. Пойдём-ка на улицу, пройдёмся, воздухом подышим, у тебя тут так душно. Открой окно!

– Зато нет проклятых комаров. Я вчера проветрил и половину ночи глаз не мог сомкнуть под лесной оркестр.

– Так ты идёшь со мной или нет?

– Ну, пойдём, тебе разве откажешь. Представляю, какая ты будешь жена…

– Не бубни как старый дед.

Они вышли из гостевого дома и направились в сторону вертолётной площадки.

– Я думаю, что нас подслушивают в номерах, – предположила Белкина.

– С чего ты взяла, очередное озарение?

– Нет. Я недавно была в курилке со Снежаной. Не успела выйти, а мне уже Игорь Александрович намекает на то, о чём мы с ней говорили.

– Ничего себе. Выходит, им всё известно из наших разговоров, и моя отчаянная схватка с лётчиком тоже.

– Конечно. Правда, ты загнул – «от-ча-ян-ная схватка».

Женя махнул рукой и обиженно отвернулся. Алёна испугалась, что потеряет последнего друга в этой глуши, и нежно взяла парня за рукав:

– Что нам делать в эти оставшиеся дни?

– Я сегодня доделаю свои бумаги и буду гулять, может даже займусь спортом.

– А я не знаю. Следак не хочет, чтобы я совала свой нос в это дело.

– Он сам тебе это сказал?

– Да. Моё невольное расследование становится просто невозможным.

– Ничего себе! Но почему?

– Не знаю. Говорит, мол, он сам герой и ему помощники не требуются.

– А ты ему не сказала, кто у тебя отчим?

– Да нет. Что хорошего в том, чтобы предками хвастаться?

– Несовременная ты девушка. Пропадёшь без меня. Оглянись, наше поколение, оно так и прёт в прекрасное будущее, сидя на родительской шее. У меня таких попутчиков в универе была половина группы.

– Ладно, будь что будет. Больно я хотела копаться в этой грязи.

– Не унывай, Лена, здесь, всё просто, как в старом добром детективе. Смотри, тут налицо все участники. Каждый из присутствующих мог спереть этот проклятый камень. Правда, люди все необычные, даже, можно сказать, немного того, чокнутые. Возьми Окомира. Душевнобольной или мошенник, что, кстати, почти одно и то же. А филолог, бросивший столицу ради Севера, – явно не в себе. Все прут в столицу, Москва скоро лопнет. Он один поступил наоборот. Снежана ни с того ни с сего бросает привычное ей общество, всё, что наработала при олигархе, и меняет на отношения с вертолётчиком-психопатом, сошедшим с ума из-за любви. Хотя мне кажется, там особого ума никогда и не было, лётная профессия накладывает определённые отпечаток – помотайся каждый день между жизнью и смертью. А начальник охраны, повёрнутый на охране, готовый умереть за шефа, – просто какой-то биоробот, а не человек разумный. Тамара Ильинична Оскольская тоже тот ещё фрукт – ещё нестарая женщина сидит в лесу много лет. Для чего, что она ждёт? Дом на Рублёвке есть, на что жить есть, поведай дураку – для чего тоска и одиночество. Я представляю, как здесь завоешь от тоски посреди зимы – это похлеще, чем здешние волки… А может, всё дело в Севере? Здесь в воздухе имеется неизвестный современной науке элемент, назовём его, например, «рутеника нордиум». Я, к примеру, нигде не встречал такого, чтобы канадцы или датчане рвались на постоянное место местожительства в Гренландию, а наших прёт. Стоит разок подышать заразным духом – и всё, считай, пропал – крышу наглухо снесло.

Журналист замолчал, сорвал травинку и принялся как ни в чём не бывало рассматривать знакомые окрестности.

– Отчего ты умолк, философ? А как же я? Слова закончились? Всё, точка, исписался несчастный журналюга?

– Почему исписался? Про себя ты сама всё знаешь – шальная малолетка, которая пытается сделать мир лучше, правда, с явными признаками шизофрении. Я же помню твои рассказы про видения и голоса. А твой колокольчик в ушах – это просто необъяснимый наукой феномен. Согласна, Белкина, или примешься возражать?

– Сволочь ты, Хронов, но говоришь всё правильно. А сам ты кто?

– А я тут зарабатываю деньги на хорошую московскую квартиру, в наш посёлок я не вернусь ни-ког-да! Вот ты вырастешь, мы поженимся, или я найду другую девушку, и будем жить в собственном уютном гнёздышке около метро.

– Ты знаешь, Женя, а я ни-ког-да не выйду за тебя замуж.

– Почему, скажи на милость?

– Из-за употребления не по делу союза «или». Ладно, хорош заниматься ерундой, лучше скажи, как мне теперь быть, как реагировать на позицию следователя?

– Ждать вылета домой, а здесь соответствующие органы разберутся без тебя. Ты свою работу сделала. У Бугрина есть к тебе претензии?

– Нет, но он просил попробовать, скажем так, понять, кто же вор.

– Ну и свалим отсюда, как только разрешат. Олигарху скажем, что не вышло провести своё расследование. Постой, а позвони отчиму, Колумбову. Он же авторитетный следователь, позвонит в Архангельск! Вспомни, сколько раз он нас выручал.

Белкина сжала кулаки и со злостью посмотрела на журналиста:

– Нет. Михаил Владимирович не должен всю жизнь мне помогать, пора становиться взрослой и самой принимать решения. Пойми, Женя, мне так обидно, что меня выкинули, как ненужную салфетку.

– Гордыня в тебе пробудилась, Белкина. Как это возможно – «обойдутся без тебя»? Успокойся и пойдём во дворец, нам скоро обедать. Надо нам придумать, чем занять себя в эти дни. Я предлагаю объединиться с Великим и заняться чем-нибудь интересным, чтобы не терять попусту время. Может быть, разговорим Окомира? Выведем его на чистую воду? – Наверно, ты прав. Пойдём, я, правда, совсем есть не хочу, но показаться на глаза людям надо. Пусть кто-то не радуется, что я сломалась. Не дождутся!

После обеда Белкина подошла к филологу, взяла его под руку и подвела к витрине с моржовыми клыками:

– Мы с Женей хотели с тобой прогуляться, узнать, как дела, ну и всё такое. А то вы, Александр Васильевич, куда-то от нас спрятались. Нехорошо! Неужели нам надо применить насилие?

– С удовольствием, я тоже по вам соскучился.

– Где же вы пропадали все эти дни, если не секрет? Неужто загадочный волхв запустил вас в свою необъятную вселенную тайных знаний?

– Что ты, на западном фронте без перемен. Но у меня такое ощущение, что я здесь надолго, прощайте жена, ласковое море и Крым с Геленджиком. Подождите, а мы что, снова перешли на «вы»? Чем я провинился?