Текст книги "Это Америка"

Владимир Голяховский
Еврейская сага. Книга четвертая. Это Америка

Текст издается в авторской редакции

Краткое содержание предыдущих томов

Жизнь и судьбы евреев в Советской России стали эпопеей многолетней борьбы за отстаивание равных прав, против укоренившегося традиционного русского антисемитизма. В первых трех томах романа-истории «Еврейская сага» («Семья Берг», «Чаша страдания» и «Крушение надежд») повествуется о том, как отражались эти события на жизни семьи обрусевших евреев Берг: Павла, Марии и их дочери Лили. Они оказались в центре этих событий, которые разворачивались на протяжении семидесяти лет советской власти и после ее падения. Читателям представляется широкое полотно этой недавней бурной эпохи. Все описания основаны на истинных фактах, историческая обстановка и большинство персонажей – реальны.

В этом последнем, четвертом томе рассказывается о судьбах ранних эмигрантов из Советской России в Америку и частично в Израиль; о том, как они приспосабливались к жизни в совершенно новых для них условиях.

Часть первая
Беженцы

В Америке люди не живут, в Америке люди спасаются.

Шолом-Алейхем

1. Свадьба в Чистополе

В дверь квартиры Павла и Августы Берг позвонили:

– Примите телеграмму.

Павел расписался в получении, дал почтальонше 20 копеек «на чай», развернул телеграфный бланк и прочитал: «Дорогие дядя Павел тетя Авочка мы Надей рады сообщить нашу свадьбу накануне нового года ждем вас Лилю Алешу праздновать привезите кофе если достанете Саша». Павел заулыбался: его племянник Саша Фисатов сообщал о своей запоздалой свадьбе. Надю он встретил в 1941 году, но война тут же разлучила их, они потеряли друг друга на тридцать четыре года. И вот сейчас, уже в возрасте, встретились вновь и решили соединить свои судьбы[1]1
  Рассказ о встрече Саши с Надей читайте во 2-м томе «Чаша страдания», о том, как они нашли друг друга, – в 3-м томе «Крушение надежд».


[Закрыть].

Шаркающей стариковской походкой Павел поспешил к жене:

– Авочка, Авочка, Саша женится! Приглашает нас на свадьбу в Чистополь.

Августа всплеснула руками, воскликнула:

– Как я рада за них обоих! Но, Павлик, как же мы можем ехать – с твоим здоровьем?

– Я не понимаю, что такое с моим здоровьем? – пробурчал Павел.

В свои семьдесят пять он стал раздражительным, не любил, когда его считали слабым или больным. Августа об этом знала и пропустила его ворчание мимо ушей.

– Как жалко, что эта радостная новость пришла в такое грустное время. Я совсем не могу радоваться, ведь дети уезжают. Ах, как же все отчаянно грустно!..

Она говорила, а Павел кивал в такт ее словам. КГБ грозило выслать из страны ее сына, поэта Алешу Гинзбурга. А его жена Лиля в отчаянии решила подать заявление на эмиграцию, чтобы соединиться с ним в Европе и потом вместе ехать в Америку.

Павел помолчал, потом добавил:

– Саша еще просит привезти им кофе, если достанем.

– Кофе? Надо обязательно достать. Только где? Он совершенно исчез с прилавков, не продают ни в зернах, ни растворимый.

– Надо попросить Моню Генделя, он все может достать, – сказал Павел.

* * *

Лиля с Алешей смогли зайти к родителям только поздно вечером. Лиля задержалась в больнице на тяжелой операции, а Алеша с Моней Генделем разъезжал по Москве из-за одного необычного дела. Моня, верный друг, сказал ему:

– Старик, для жизни за границей нужны деньги. Вывозить их эмигрантам запрещено. Да русские рубли там ни хрена и не стоят, а наша говенная власть обменивает всего по сто долларов на человека. Надо быть мудаком, чтобы оставлять свои деньги этой блядской стране.

– Я не собираюсь оставлять. Я бы себя не уважал, если бы оставил. Но что делать?

– Надо купить золото, чтобы продать его в Америке и жить на это.

– Где купить и как вывезти? Ведь наша таможня тут же всё арестует.

– Старик, надо быть авантюристом и суметь переправить золото за границу с верным человеком.

– Ты думаешь, это возможно? – недоверчиво спросил Алеша.

– Все возможно. Наших евреев на хромой козе не объедешь, за годы советской власти они научились обходить все ее дурацкие законы. Творческая еврейская душа склонна к авантюризму. Некоторые умудрялись вывозить золото и бриллианты в подошвах ботинок. Правда, бывало, таможенники вскрывали каблуки и арестовывали ловкачей. Но более осторожные передают золото и драгоценности за границу через агентов или подставных лиц.

– Монька, идея! У моих родителей есть друг-бельгиец, русский аристократ, родившийся за границей. Он приезжает сюда по важным делам, его встречают с почетом и не проверяют. Он предлагал перевезти через границу все, что нам надо.

– Так это ж тот человек, который нам нужен! Лучше всего за рубежом идут червонные царские монеты, но это большая редкость. За продажу и покупку золота – тюрьма. Но у меня есть знакомые ювелиры и зубные техники, которые подпольно работают с золотом.

И вот весь день Алеша с Моней объезжали его знакомых. Золотых монет ни у кого не оказалось. Ничего не достав, Алеша вечером пришел к родителям расстроенный.

Павел встретил их с Лилей привычным ворчанием.

– Ну вот, явились наконец… – сказал он и сунул им телеграмму: – Обязательно надо быть на Сашиной свадьбе, но Авочка почему-то считает, что мы не должны ехать.

– Ты сам знаешь почему – из-за твоего здоровья, – вставила Августа.

– Я здоров и ни на что не жалуюсь, – начал он, но, заметив ее укоризненный взгляд, добавил: – Конечно, зимой легко простудиться и омрачить их праздник. Так вот – поезжайте вы.

Лиля с Алешей переглянулись: поездка нарушала их планы, не о том они теперь думали. Но возражать не приходилось, Саша – близкий человек, очень ранимый к тому же, герой прошедшей войны и известный адвокат, правозащитник диссидентов.

– Что ж, до Нового года, надеюсь, меня не вышлют. Придется ехать, – сказал Алеша.

– Ну, вот и прекрасно. Я пошлю Саше ответную телеграмму, что приедете вы, а мы просим прощения и поздравляем их издалека, – обрадовался Павел.

Августа, добрая душа, тут же подхватила:

– Я приготовлю подарки, вы этим не занимайтесь – вам дел хватает. Только не говорите Саше о вашей ситуации и планах, не омрачайте их праздник. Да, он просит привезти кофе, а его нигде нельзя купить, надо постараться достать.

– Кофе? – переспросил Алеша. – Ладно, я попрошу Моню, он достанет.

Вернувшись с Лилей домой, Алеша иронически усмехнулся:

– Да, человек предполагает, а боги смеются. Мы собирались в последний раз встретить Новый год в Доме литераторов, а придется ехать в какой-то вонючий Чистополь.

– Но мы же едем не просто в Чистополь, а на Сашину свадьбу, – возразила Лиля.

– А впрочем, может, боги и правы. Даже интересно будет в последний раз посмотреть на российскую глубинку. Меня выгоняют и тебя тоже обратно не впустят, раз ты захотела уехать из «великой державы». Поедем, глянем напоследок на глубинку матушки-Рассеи.

За три дня до Нового года они выехали на поезде в Казань, чтобы на другой день оттуда отправиться в Чистополь.

* * *

В купе вагона сидели два широкоскулых узкоглазых татарина, одетых в грязно-серые телогрейки – то ли работяги, то ли выпущенные заключенные. На столике красовались бутылки жигулевского пива и завернутые в газету сушеные воблы. В купе стоял густой удушливо-кислый запах, повсюду была разбросана рыбья чешуя.

Когда Алеша с Лилей вошли, татары не обратили на них никакого внимания, продолжали молча рвать руками воблу и запивать ее пивом. Лиля поморщилась и демонстративно помахала ладонью, отгоняя вонь.

Алеша попросил татарина:

– Пересядьте, пожалуйста, с нашего места.

Тот лениво поднялся с места и пересел. Алеша поставил чемоданы на верхнюю полку, и они вышли в коридор.

– Что за народ! Никакой культуры! – возмущенно шепнула Лиля.

– Глубинка демонстрирует нам напоследок свои нравы и обычаи, чтобы мы сохранили их в памяти. Надо следить, чтобы вещи не украли, – усмехнулся Алеша.

Поезд тронулся, проводница пришла проверять билеты, повела носом и закричала:

– Что за свинство развели! А ну, берите щетку и подметайте шелуху.

– Сам подметаешь, твой такой работать, – возразил татарин на ломаном русском.

Но крепкая баба гаркнула на них еще раз, и татары неохотно стали убирать.

Все-таки до Казани пришлось ехать в духоте, и Алеша с Лилей не спали всю ночь.

Казань оказалась старым и довольно грязным городом. Мела пурга и стоял крепкий мороз.

Лиля сказала:

– Какое счастье, что родители не поехали с нами, – наверняка простудились бы.

Они метались по городу в поисках транспорта в Чистополь. Всего туда пути было 135 км, но маршрутный автобус-полуторка в такую погоду не ходил, таксисты тоже отказывались ехать. Наконец Алеша уговорил одного из них за дополнительные 50 рублей. Они скооперировались с двумя другими желающими и поехали.

Снег летел прямо на ветровое стекло старой «Волги», дворники не успевали его счищать. До переезда через Каму доехали уже под вечер. В татарской деревне на самом берегу шофер остановился:

– Через Каму не поеду. На льду трасу не видать, покрышки у меня почти совсем лысые, скользят. Кама встала недавно, лед неверный – можно провалиться.

Услыхав, что есть риск провалиться под лед, они не стали его упрашивать. Но что делать? Алеша поговорил с татарами и узнал, что для пешеходов лед достаточно крепкий, а на той стороне есть такси. Некоторые люди уже шли пешком через Каму.

Он предложил Лиле:

– Пойдем и мы. Наш вес лед выдержит.

– Что ж, если провалимся, то хоть вместе, – улыбнулась Лиля.

Идти почти два километра было тяжело, пурга слепила глаза, ноги на льду скользили, а они еще несли два чемодана с подарками. Лиля выбивалась из сил, говорила, переводя дыхание:

– Господи, как я рада, что родители не поехали, они бы это не выдержали.

Алеша поддерживал ее. Через час в пелене снега показался другой берег и на нем такси. Еще через полчаса, усталые, но возбужденные, они ввалились в дом и попали прямо в объятия Саши, Нади и их дочери Александры.

* * *

В первый вечер все долго сидели за столом, много говорили, знакомясь друг с другом. Стол был плотно уставлен домашними заготовками – пирогами, пельменями, соленьями, вареньями. Если был в те дни самый счастливый человек на свете, то это Саша Фисатов. Он хвастливо рассказывал:

– Это все Надюся моя вместе с Александрой сделали.

Надя приговаривала:

– Кушайте, гости дорогие, кушайте на здоровье, как говорится. Вот пельменей наших сибирских отведайте, сами с Александрой лепили.

– Таких пельменей вы нигде не поедите, только у Нади с Александрой, – прибавлял Саша.

Пельмени действительно были изумительно вкусные, Алеша и Лиля проголодались за сутки и уплетали их с удовольствием. Они поражались изобилию стола, а Надя все угощала:

– Это, как говорится, для гостей, надо, чтоб по-русски, чтоб стол от еды ломился.

Алеша с Лилей украдкой поглядывали на Надю и удивлялись – до чего эта полная седоватая женщина не соответствовала тому поэтическому образу, какой Саша описывал им раньше. А он смотрел на нее с обожанием и восторженно рассказывал об Алеше с Лилей:

– Алеша – поэт, его талант открыл сам Корней Чуковский, его ценят в Союзе писателей, он знаком с Евтушенко.

Хозяйки восклицали:

– Что ты!.. А мы-то не знали!.. Это ж интересно-то как!

Про Лилю Саша сказал:

– Лиля наша – известный хирург, кандидат медицинских наук. Она такие операции делает!..

Лиля смущалась, хозяйки опять восклицали:

– Вон оно как!

А Надя неизменно добавляла:

– Это ж интересно-то как!

Гости казались им столичными звездами.

После застолья гости раздали подарки.

– Выбирала все Авочка, Алешина мама, – сказала Лиля.

– О, тетя Авочка – необыкновенная женщина, аристократка, – добавил Саша.

Радости и удивлению хозяек опять не было предела:

– Это для нас?! Прелесть-то какая!.. Вещи-то все заграничные!..

Командовала разбором вещей инициативная девушка Александра, полноватая, всегда веселая:

– Мам, это тебе подвенечное платье! А ну, прикинь! Очень идет. А это для меня, тоже подойдет для свадьбы.

Особенно обрадовались привезенному кофе:

– Ой, кофе в зернах, «Арабика»! Как давно мы его не пили!

Тут же достали старую деревянную кофемолку, насыпали зерна и стали молоть. Потом пили, причмокивая, а Надя говорила:

– Вот в Москве всё есть, даже кофе. А мы уж года два его не видели, так сказать.

– И в Москве его тоже нет, – вставила Лиля. – Это нам знакомый по блату достал.

Утром хозяйки повели гостей во двор, с гордостью показывали свое хозяйство: свинью, кур и погреб с запасами варений и солений, все банки были тщательно подписаны. Надя приговаривала:

– Это, так сказать, весь овощ со своего огорода.

– Мама, не «весь овощ», а «все овощи», – смеясь, перебила ее Александра.

– Вот я и говорю – всё своими руками. Как говорится, иначе у нас не проживешь.

В погребе, обложенном ледяными глыбами, висели копченые и вареные колбасы и корейка, в бочке хранились чуть ли не тысячи заготовленных на зиму пельменей.

– Все своими руками, как говорится. Иначе у нас не проживешь.

Городские жители Алеша с Лилей удивлялись и восторгались. А Саша ходил следом за Надей, кивал головой, поддакивал и все нахваливал их с дочкой:

– Надюся, какая ты у меня хозяйственная. И Александра моя – мастерица на все руки.

На регистрации в загсе Надя уговорила Сашу надеть Звезду Героя и колодки орденов. Сама она надела привезенное подвенечное платье и выглядела стройней.

Их ждал корреспондент местной газеты «Чистопольский рабочий», который собирался фотографировать молодых.

– Завтра фотографии будут напечатаны в статье «Необыкновенная история любви героя», – сказал он.

Друзья невесты принесли цветы, поздравляли, с уважением смотрели на Сашу и с интересом – на Алешу с Лилей. В единственном на весь город ресторане «Кама» были накрыты длинные столы на сорок человек. Гости пили шампанское за счастье супругов, кричали «горько», и молодые целовались. Надя много пила, была навеселе. Все чокались с Сашей, героем, он смущенно улыбался.

Несколько мужчин быстро напились и подняли скандал. Буянов пришлось силой выволакивать из зала. Алеша шепнул Лиле:

– Глубинка показывает нам свое лицо.

Когда приехали домой, Надя была пьяна, Саша вел ее, крепко обнимая, и умиленно смотрел на нее.

Вскоре снова сошлись у стола – встречать Новый год.

В полночь услышали по радио бой курантов, Саша разлил всем шампанского:

– С Новым годом, дорогие мои, с новым счастьем! Пусть для всех нас этот год будет самым счастливым, пусть исполнятся все наши мечты!

Алеша многозначительно посмотрел на Лилю, и она чуть заметно кивнула ему, они думали о своей мечте – о встрече за границей после отъезда.

А Саша продолжал:

– Пусть прямо с первого дня нового года у нас будут случаться неожиданные удачи и радости. Ничего нет лучше, чем встретить Новый год в кругу своей семьи. У меня этого счастья не было с юности. Теперь у меня есть жена и дочка. Это ли не счастье?

Надя нетвердой походкой ушла в спальню и крикнула оттуда, смеясь:

– Муж мой, иди сюда ко мне в нашу первую брачную ночь! Всего-то через тридцать четыре года…

Утром первого января Алеша стоял в коридоре и с интересом рассматривал два кованых купеческих сундука прошлого века. Подошла Надя с обвязанной мокрым полотенцем головой, объяснила:

– Ты уж извини меня, так сказать: перепила вчера, дура, на радостях – голова теперь раскалывается. А что, нравятся сундуки? Они мне от прежнего мужа достались, а ему – от его дедов-купцов. Они богатые были, но после революции их раскулачили. А мы в этих сундуках зимние вещи храним. – И тихо, с хитринкой в голосе добавила: – И золото тоже.

Алеша удивился, но Саша, который подошел в это время, обнял ее и смущенно объяснил:

– Я даже не подозревал, что невеста у меня с приданым. Наде достались от мужа пятьдесят царских монет червонного золота по десять и двадцать рублей.

– Это его родители при раскулачивании спрятали, а потом всю жизнь тряслись, боялись, что арестуют: указ был – золотые монеты сдавать, – сказала Надя.

– Надя говорит, что они ей не нужны, а продать их она тоже боится, – засмеялся Саша.

Золото! Алеша заинтересовался: это было то, что он искал, чтобы купить и передать за границу. Хорошо бы купить эти монеты. Он позвал Лилю в их комнату:

– Сашин тост сбывается: прямо в первый день года нам светит удивительная удача.

– Что ты имеешь в виду?

– Хочу купить у Нади золотые монеты «Николаевки», из червонного золота. Я же мечтал об этом. Наш бельгийский друг Николай Савицкий говорил, что может перевезти драгоценности, если нам надо. Он перевезет, а когда вы встретитесь, он отдаст их тебе.

Лиля засомневалась:

– Но монеты могут стоить дорого. Где мы возьмем столько денег?

– Продадим машину. А не хватит, так попрошу у мамы.

– Но как объяснить Саше твое желание купить золото? Мы ведь не говорили ему про наш отъезд. Чем ты будешь мотивировать?

– Это я продумал. Саша знает, что у мамы есть деньги от моего отца-министра. Я скажу, что она собирает золото и что это для нее. Саша – сама наивность, он поверит. Мы объясним потом.

Целый день они гуляли по Чистополю, смотрели на бедную жизнь маленького русского городка, но на уме у них было одно – покупка золота.

За ужином Алеша сказал как бы между прочим:

– Знаешь, Саша, моя мама любит вкладывать деньги в старину и драгоценности. Я думаю, если вы согласны, она бы с удовольствием купила Надины золотые монеты.

– Тетя Авочка купила бы их? – удивился Саша.

– Да, она говорила, что хотела бы иметь царские монеты червонного золота.

– Ну, если ей так хочется… Надя, ты что думаешь? – спросил он жену.

– А что думать? Если, как говорится, нашелся покупатель, надо продать, всё деньги.

Но Саша, юрист, засомневался:

– Продажа золота считается преступлением и строго карается законом.

– Так ведь мы не кому-нибудь продадим, а, как говорится, тетке твоей, – улыбнулась Надя.

Мягкий Саша был явно озадачен, но возражать не стал:

– Тетя Авочка замечательная, верно. Но я вмешиваться в это не хочу. Сама решай.

Практичная Александра заметила по-деловому:

– Надо цену узнать. Говорили, монеты по триста рублей ходят, а то и больше.

– Вы привезите их в Москву, у меня есть друзья, они цену скажут, – предложил Алеша.

Но Саша смутился еще больше, запротестовал:

– Нет-нет, я их даже трогать не хочу. И Наде не надо, чтобы ничего не случилось.

– Тогда давайте их мне, я отвезу и оценю. Если цена вас устроит, мама отдаст деньги.

Надя с некоторым сомнением посмотрела на Сашу, он понял все, обнял ее:

– Надюся, доверить драгоценности Алеше с Лилей – все равно что доверить их мне.

И начался ритуал открывания сундуков. Открыли тяжелые крышки, пахнуло густым запахом нафталина и кислой овчины. Под овчинными шубами в разных углах сундуков лежали завернутые в одежду новенькие монеты червонного золота.

Алеша засмотрелся на блестящие монетки, а Саша отвернулся.

Но как их безопасней будет везти? Тут проявилась Надина практическая сметка:

– А ну, Алеша, поди сними брюки, пусть Лиля принесет мне их. – И она вшила монеты по карманам и в складки пояса. – Теперь, как говорится, украсть сможет только тот, кто с тебя штаны сдерет.

Алеша надел брюки и почувствовал непривычную тяжесть, сделал несколько шагов – брюки сползали под тяжестью золота.

– Никогда не ходил в таких дорогих штанах. Спасибо, Надя, что хоть ширинку оставила.

Надя вручила ему подтяжки, он прошелся, походка стала странной. Лиля засмеялась:

– Ты ноги волочишь, как после полиомиелита, когда они слабеют.

– Как будто в штаны наложил, – шепнула ей на ухо Александра, и обе рассмеялись.

До Камы они доехали в такси, но идти обратно по скользкому льду было еще трудней. Алеша спотыкался, штаны сползали, он часто останавливался и подтягивал их. Лиля поддерживала его, и со стороны он казался инвалидом.

Вдруг Алеша остановился как вкопанный, ударил себя ладонью по лбу и громко рассмеялся:

– Мне вдруг пришло на ум: в тот день, когда мы узнали, что придется ехать в Чистополь, я расстроился и сказал тебе: «Человек предполагает, а боги смеются». А на самом деле мы добыли золотые монеты и посмеялись вместе с богами.

Вернувшись в Москву, они с вокзала приехали на квартиру родителей. Августа, увидев Алешину походку, испуганно воскликнула:

– Сыночек, что с твоими ногами? Почему ты их волочишь?

Алеша хитро улыбнулся, попросил:

– Можно я переодену брюки? – И дал ей подержать их в руках.

– Почему они такие тяжелые? – поразилась Августа.

Он рассказал родителям все, прибавив:

– Мама, если у нас с Лилей не хватит денег, ты добавишь нам своих?

– Сыночек, мы с Павликом отдадим все, чтобы только вам было там хорошо.

2. Сомнения и страхи

Распоряжение о высылке могло прийти Алеше каждый день, они знали – это их последние дни вместе. Лиля собрала ему одежду на все сезоны, упаковала в три чемодана и поставила их наготове в спальне. Делали они это по секрету от Лешки, 17-летнего сына Лили, чтобы не травмировать молодую душу и чтобы он по-мальчишески не сболтнул приятелям.

В их писательском кооперативе живо обсуждали новости об отъезде евреев в Израиль – большинство писателей и их жены были евреями. Конечно, обсуждали и высылку Алеши Гинзбурга, считали, что за Гинзбургом поедет его жена. Тогда освободится еще одна квартира.

По ночам, когда дневные заботы и тревоги кончались, Лиля прижималась к Алеше, чтобы он запомнил ее ласки, тосковал по ним. Она отдавалась ему с нежностью и силой, впивалась в него губами, руками, ногами, старалась вобрать в себя всю его страсть. В такие минуты они погружались друг в друга целиком и оставались одни на всем свете.

Устав и обессилев, Лиля ненадолго забывалась на его плече, но вскоре просыпалась, нервно вздрагивала, и думы и заботы мгновенно заполняли ее. Она шептала:

– Боже мой, как все это мучает!..

Алеша просыпался от ее шепота, успокаивал ее, гладил, целовал:

– Что тебя мучает?

– Все, но особенно волнует судьба Лешки. Ему еще надо окончить школу. Какое будущее ждет его там, если он не успеет?

– А какое будущее ждет его в Советской России? Ничего хорошего. Америка – страна возможностей, она может дать ему все.

– Страна возможностей… Только не с его мрачным характером. По нему все вокруг виноваты, все плохие, кроме него. Я даже боюсь, вдруг он заартачится и не захочет уезжать.

– Захочет. Он растет в большой нелюбви к советской власти. Уверен, что он захочет эмигрировать.

– Ты называешь это эмиграцией, а по-моему, это настоящее беженство. Мне мама рассказывала, как она бежала, когда арестовали отца, повторяя про себя: «Бежать, бежать, бежать…» А потом мне пришлось бежать из Албании, и я тоже говорила себе: «Бежать, бежать, бежать…» И теперь снова бежать! Это ужасно![2]2
  Арест Павла и бегство Лили из Албании описаны в 1-м в 3-м томах «Саги».


[Закрыть]

Лиля с тоской смотрела на их устроенную уютную жизнь и постоянно пребывала в подавленном настроении. Ей с сыном не остается ничего другого, как бежать из России – бежать, бежать навсегда.

* * *

Как и когда сказать Лешке про отъезд, они обсуждали между собой с первого дня. Строптивый и задиристый, он вырос с негативным налетом пренебрежения ко всему. Лилю очень беспокоил его характер, она жаловалась отцу и Августе:

– До четырнадцати лет был хороший мальчик, интересовался историей, ездил на семинары в археологический клуб, делал заметки на полях прочитанных книг. А потом его как будто подменили. Всё ему не нравится, всех он критикует, особенно школьных учителей. Послушать его, так они ничего не знают и преподают не так. Что бы ни случилось, у него всегда все виноваты, кроме него самого. Ну просто врединой стал!..

Павел успокаивал ее:

– Он проходит через период негативизма, переживает юношеский кризис личностного самоопределения. Это все временное.

Но у Лили было другое мнение:

– Да не временное это! Это в нем говорят его албанские гены…

Характер у Лешки был действительно сложный. Он рос в интеллигентной среде, и в нем сформировались те же ценности, что у всех. Но жизнь без отца наложила на личность отпечаток сумрачности. Родился он в Тиране, столице Албании, Лиля назвала его в честь своего троюродного брата Алеши. Тогда у нее и в мыслях не было, что ей суждено бежать из Албании, остаться одной и через годы сойтись с этим Алешей. Чтобы не путать их, теперь сына стали называть Лешкой.

Год назад Лешка получал паспорт, и перед ним встал вопрос выбора национальности. Мать – еврейка, отец – албанец, по закону он мог выбрать одно из двух. Мальчик хмуро спросил:

– А что хуже – быть евреем или албанцем?

– Как тебе сказать?.. Албанцы здесь чужаки, большая редкость. А русские чужакам не доверяют и их не любят.

– А евреи?

– Евреев, хоть они и свои, многие русские не любят еще больше. Обе национальности здесь не приветствуются. Дело в отношении людей к тебе.

– Мне плевать на отношения, я все равно никого не боюсь! – выпалил Лешка. – Ну, а к кому все-таки хуже относятся – к албанцам или к евреям?

Обсуждали всей семьей, и получилось, что к евреям все же относятся хуже и Лешке для будущего лучше не быть евреем. Так он стал албанцем, но воспринимал это насмешливо, часто говорил:

– Ребята дразнят меня албанцем. Мне-то плевать, ну какой я албанец?..

Когда Лиля сердилась на сына, то кричала: «Настоящий албанец, мусульманин!», а он смеялся: «Ведь если б я записался евреем, ты называла бы меня настоящим жидом».

Но в теперешней ситуации, когда Алешу могли выслать каждый день и Лиля решила подавать заявление на эмиграцию, медлить с разговором об отъезде уже было нельзя.

И вот они с Алешей усадили сына для серьезного разговора.

– Ты парень большой, надо поговорить, – сказала ему Лиля. – Мы собираемся подать заявление на отъезд.

– Куда? – насторожился Лешка.

– Мы хотим ехать в Америку.

– В Америку? Вот здорово! Тогда я стану американцем.

– Да, станешь, если разрешат уехать. Но подавать документы надо на отъезд в Израиль.

– В Израиль я не хочу, израильтянином не буду.

– Пойми, важно получить разрешение на выезд, оно дается только в Израиль. А дальше, уже в Европе, можно выбирать страну. Но ты должен молчать об этом, чтобы не пошли слухи.

– Я-то не разболтаю, мне наплевать. Только вы напрасно думаете, что никто об этом не догадывается. Ребята говорили, что Алешу высылают, и спрашивали меня, поеду ли я с ним.

Родители переглянулись, и Алеша сказал:

– Да, меня высылают. Но почему ты нам ничего не сказал об этих разговорах?

– Ха! А вы сами мне говорили? Раз вы мне ничего не говорили, то и я не рассказывал. Я что, не видел ваши чемоданы? Мы поедем все вместе?

– Вместе нельзя, потому что мы официально не зарегистрированы, – объяснила Лиля. – Нам с тобой надо подавать заявление на выезд в Израиль.

– Значит, зря я записался албанцем? Все говорят, что евреев лучше выпускают.

– Да, это так. Но все равно, в документах будет записано, что у тебя мать еврейка. А по еврейским законам национальность определяется по матери.

– Выходит, я все-таки еврей?

– Выходит, что еврей.

– Тогда получается, что евреем быть лучше. Но вы обещаете, что мы поедем в Америку?

– Обещаем.

На этом Лешка успокоился.