Текст книги "Это Америка"

17. Да, это Америка

Лиля открыла глаза с мыслью: «Мы в Америке!» Но романтика ощущения пропала, как только она обвела взглядом маленькую и довольно темную комнатку: окно упиралось в кирпичную стену дома напротив. Надо попросить переселить их в другой номер, но еще слишком рано искать администратора. Лешка крепко спал, Лиля спустилась в холл и наткнулась на громадного уборщика в синей спецовке. Он стоял к ней спиной и полировал мраморный пол какой-то шумной машиной. Заметив Лилю, он выключил машину и повернулся к ней, улыбнулся, открыв полный рот больших белоснежных зубов, и пророкотал громоподобным басом:

– Good morning, ma’am! (Доброе утро, мэм!)

Лиля вздрогнула от неожиданности и поздоровалась не сразу, подумав: «Первый человек, заговоривший со мной, – негр. О да, это Америка».

Она вышла на улицу. Мимо проскочили две веселые чернокожие девушки. Рядом с гостиницей стояла большая синагога Young Israel («Молодой Израиль»), и было довольно странно видеть синагогу как деталь повседневного быта, в нее входили и выходили люди, но не было никакого ажиотажа. Вдруг неожиданно и быстро потемнело, и сплошным потоком хлынул такой дождь, каких Лиля, кажется, никогда не видела в России. «Да, это Америка». Лиля юркнула обратно в гостиницу и сразу наткнулась на сына.

– Лешенька, ты куда собрался?

– Прогуляться по Бродвею, посмотреть, что такое эта Америка.

– В такой дождь?

– А мне плевать.

– Но надо что-нибудь поесть. Подожди, может, дождь вот-вот пройдет.

Завтраков в гостинице не давали, идти за покупками под дождем было невозможно. У Лили остались два сэндвича от самолетной еды, и она сварила кофе с помощью портативного кипятильника. А потом они спустились вниз – просить дежурного насчет смены номера. В холле стояли мужчины из той же группы, что и накануне вечером.

Говорили они по-английски, но в речи мелькали слова на идиш, польские и даже русские – странное смешение.

При виде Лили с Лешкой они замолчали и стали с интересом их рассматривать. Лиля подошла к стойке регистратора и оглядывалась в поисках дежурного, когда к ней приблизился один из мужчин и спросил по-русски с незнакомым акцентом:

– Вы, наверное, только вчера приехали?

– Да, поздно ночью.

– Welcome to America. Может быть, вам надо что-нибудь помогать, или одно, или другое? Так вы спрашивайте.

Говорил он мягко, ненавязчиво. В это время подошли остальные и стали наперебой расспрашивать:

– Откуда вы? Большая у вас семья? Что вы делали в России? Говорите ли по-английски?

Лиля с Лешкой едва успевали отвечать, и первый знакомый остановил поток любопытства:

– Что вы все спрашиваете? Помалу-помалу. Дайте людям брейк. Может быть, им нужно помогать, а совсем не нужно ваши вопросы.

Лиля объяснила ему, что у них плохая комната.

Он спросил:

– Вы с сыном, с этим большим парнем? Спать в одной комнате – нет, это не правильно.

Он нашел дежурного, объяснил ему что-то, и им сменили номер на двухкомнатный, светлый, с большой ванной. В одной комнате располагалась маленькая кухня (kitchenette): газовая плита под аркой, чайник, кастрюля и столовый набор на двоих, маленький холодильник и маленький черно-белый телевизор. Новый знакомый сам пошел с ними, осмотрел номер и процитировал Зощенко: «Всё в порядке – пьяных нет», чем изрядно насмешил Лилю.

– Так-так. Помалу-помалу все будет. Это Америка.

– А вас как зовут?

– Меня зовут Берл, а по-русски – Борис, Борька.

– А как по отчеству?

– Это в России были отчества, а в Америке отчеств нет. Если вам что нужно, спросите Берла, я всегда помогу.

– Скажите, Берл, здесь работает много негров?

– Да, черных много. Только не называйте их неграми. В Америке «нигер» – это ругательство, они обижаются. Надо говорить black, черный.

С переселением в новый номер настроение улучшилось. Лешка нашел в шкафу сейф с шифром.

– Мам, смотри, мы можем положить сюда монеты и документы.

Как только заперли в сейфе золотые монеты и все дипломы, Лиле стало легче: теперь не надо беспокоиться об их безопасности. За окнами продолжал лить страшный дождь, но упрямый и нетерпеливый Лешка все равно ушел прогуляться по Бродвею. Лиля решила принять душ, разложить немногочисленные вещи, привести себя в порядок. Она с тоской думала о том, что уже сколько раз за четыре месяца они переезжают – в Вену, в Рим, в Нью-Йорк, а Алеши все нет и нет… Когда же, когда?..

Лешка пришел через два часа, абсолютно мокрый, но со счастливой мальчишеской улыбкой. Он, как щенок, дрожал от холода и возбуждения и с восторгом рассказывал:

– Мам, я столько видел! Даже статую Свободы видел издали. И памятник Колумбу на площади видел. А сколько витрин с электроникой! Приемники, телевизоры, проигрыватели разных марок, магнитофоны, кассеты с самыми популярными записями!

Лиля испугалась, что он простудится, стащила с него мокрую одежду и заставила сесть в горячую ванну.

– Сиди и прогревайся, а я соображу чего-нибудь поесть.

* * *

Внизу, в холле, опять стоял Берл, и она спросила:

– Где можно купить какую-нибудь еду, чтобы поесть в номере?

– А зачем куда-то идти? Позвоните, и вам доставит delivery-boy (разносчик). Хотите мексиканскую еду, китайскую или пиццу?

Мексиканскую и китайскую она заказывать не решилась, попросила пиццу. Берл позвонил куда-то, и через десять минут молодой невысокий парень со смуглым лицом и раскосыми глазами привез на велосипеде картонную коробку пиццы и кока-колу. Стоило это удовольствие четыре доллара. Берл заговорил с парнем не на английском, а на испанском языке и, видя недоумение Лили, объяснил ей:

– Он не знает английского, я говорю с ним на испанском. Этот парень из Мексики. В Нью-Йорке много latinos. Не забудьте дать ему tip.

– Что такое tip!

– На чай. Достаточно тридцать центов.

Лешка согрелся и теперь уплетал пиццу за обе щеки, запивая кока-колой. Проголодавшаяся Лиля тоже поела. Американская пицца им понравилась, оказалась похожа на итальянскую, только в ней было больше теста.

Дождь прекратился так же неожиданно, как начался, засветило яркое солнце, небо очистилось, и наступила жара. Лиля с Лешкой решили пройтись по Бродвею вместе. Лиля хотела зайти в ближайшие продуктовые магазины, купить какую-нибудь еду и присмотреться к ценам. И обоим хотелось посмотреть на уличную толпу. Какие они, американцы? В воображении Лили и Леши они вполне соответствовали стандартам голливудских фильмов: высокие мужчины с приятными мужественными лицами, как у кинозвезды Джона Вейна, и стройные, непременно красивые женщины, вроде Ширли Маклейн. Лиля и сама приоделась, чтобы не казаться замухрышкой на таком фоне.

Выйдя из гостиницы, они завернули за угол 91-й улицы и сразу попали в бродвейскую толпу, которая двигалась по широким тротуарам как будто сразу во все стороны. Повсюду шла бешеная торговля, первые этажи домов сплошь пестрели большими витринами и вывесками кафе и ресторанов. Лешка застревал возле витрин с электроникой, а Лиля сразу заметила, что тут витрины оформляют не так красиво, как в Риме. На каждом углу стояли вендоры, торгующие вразнос, и предлагали всякую всячину. Длинные ряды вешалок были выставлены прямо на улице, и Лешка засматривался на джинсы.

Широкий Бродвей был разделен посредине зеленым бульваром. Автомобильное движение в обе стороны было очень плотным, но на каждом перекрестке стояли светофоры, поэтому машины ехали довольно медленно. Несмотря на интенсивное движение, запах бензина почти не чувствовался. Лешка авторитетно заявил:

– Используют высокооктановое очищенное горючее, да и двигатели хорошие.

Поразили их входы в subway (подземка, метро): обыкновенные лестничные спуски под землю вместо больших красивых зданий, как в Москве.

Они прошли несколько кварталов по одной стороне и вернулись обратно по другой. Повсюду валялось много мусора: рваные бумажные и пластиковые пакеты, смятые сигаретные коробки, страницы газет, какие-то поломанные вещи и даже зонтики. Так много мусора на улицах они никогда не видели и никак не ожидали увидеть на Бродвее. Мусор не привлекал внимания, толпа равнодушно двигалась мимо.

Вместо воображаемых высоких голливудских фигур вокруг было много низкорослых, темнокожих, смуглых людей с короткими шеями и черными прямыми волосами. Часто попадались слишком толстые люди, многие были неряшливо одеты. Некоторые из чернокожих просили милостыню; молодые и здоровые, они бормотали, протягивая руку:

– Дай на чашку кофе, во имя Бога.

Стайками проходили черные женщины с детскими колясками. Лешка сразу заметил:

– Интересно, они все черные, а дети у них белые. Как так?

Лиля всмотрелась, улыбнулась:

– Это, наверное, не мамы, а няньки с чужими детьми.

Часто встречались ортодоксальные евреи – в черных костюмах, широкополых шляпах или ермолках. Лиля с Лешкой часто подталкивали друг друга локтями и прислушивались к обрывкам разговоров. Большинство тех смуглых коротышек говорили не на английском и не совсем на испанском: они тараторили что-то непонятное, отрывистое, с твердым «р-р-р». Что это за язык?.. И где «типичные американцы»? Лиля вглядывалась, но ни Бейнов, ни Ширли что-то не замечала. Она растерянно посмотрела на Лешку, а он на нее, и они невольно расхохотались несоответствию действительности их ожиданиям.

Навстречу попался магазин Key Food, супермаркет, над входом было написано: «У нас 6000 наименований продуктов и каждый день самый свежий выбор». Цифра была поразительная – неужели действительно 6000? Лиля решила купить на сегодня что-нибудь, а потом прийти сюда без Лешки и подробно изучить товары и цены. В магазине, конечно, изобилие, но итальянские были и чище и красивей. Такие же смуглые и чернокожие парни везли здесь перед собой продуктовые тележки, складывая в них продукты. Лиля шла вдоль полок, вглядываясь в названия и цены и решая, что выгодней купить. Добравшись до бесконечных полок с какими-то особенно яркими и красивыми упаковками, она хотела выбрать что-нибудь, но Лешка подтолкнул ее под локоть:

– Мам, тут написано, что это еда для собак и кошек. Цены все были намного ниже, чем в Риме, и это обрадовало Лилю. Поразило обилие разных сортов туалетной бумаги. В Москве это был дефицитный товар, а здесь висела реклама: «Выбирайте туалетную бумагу, которая нравится вашему мужу». Они посмеялись и пошли вдоль полок с мясом и курами – громадный выбор, все расфасовано кусками. На некоторых полках написано Sale, то есть снижены цены. Еще Лиля с Лешкой удивились творогу с накрошенным в него ананасом и взяли на пробу, взяли бублики (бейгл), неизвестный сыр Philadelphia, чай и кофе. Лешка складывал все в корзинку.

На отдельных полках стояли продукты с надписью kosher — кошерное. Такого они тоже никогда не видели. А потом Лиля предложила:

– Интересно узнать, что покупают американцы. Давай проследим за кем-нибудь.

Лешке идея понравилась, он указал на тучную негритянку лет сорока, видно из небогатых:

– Эта сойдет? Говорят, черных здесь дискриминируют. Узнаем, что эта толстуха покупает.

Они последовали за ней. Она с величественным видом катила тележку, безразлично протягивала руку к полке и брала куски расфасованного и упакованного жирного мяса, бутылки оливкового масла, связки банок «кока-колы», фруктовые соки, пачки макарон, фрукты и овощи в сетках, буханки хлеба. Потом она погрузила в тележку большой арбуз, и тележка заполнилась доверху. Лиля с Лешкой переглянулись. Покупательница подкатила тележку к кассе и все с тем же величественным видом стала выкладывать продукты перед кассиршей. Лиля с Лешкой встали за ней. Молодая кассирша быстро и ловко отбивала на кассе стоимость продуктов. Гора их на упаковочном столе росла. Переговаривались они на каком-то непонятном языке. Наконец все было пересчитано, и Лиля с Лешкой подглядели цифру на кассе – 130 долларов. Каждый из них получал почти столько на целый месяц. Еще больше они удивились, когда покупательница вместо долларов дала кассирше какие-то купоны. Что это такое? Расплатившись, она едва протиснулась между кассами и важно ждала, пока худой смуглый парнишка упаковывал все в пакеты и ставил их обратно в тележку. Они вышли за толстухой, которая неторопливо шла к припаркованному у тротуара большому синему «кадиллаку», паренек толкал тележку за ней. Толстуха открыла громадный багажник, и он переложил продукты туда.

Лешка залюбовался автомобилем:

– Ну и машина у нее! Двигатель не меньше восьми цилиндров, мощный…

Толстуха наконец взгромоздилась за руль, машина зарычала и плавно укатила.

Лиля с Лешкой стояли растерянные: почему эта богатая чернокожая дама была одета так странно и что это за купоны?

* * *

Когда они вернулись в гостиницу, Берл сразу подошел к ним:

– Ну как, понравился вам Бродвей?

– Странные впечатления, мы многое не поняли.

– Ничего. Помалу-помалу вы все поймете. Это Америка.

– На каком языке говорят эти низкорослые люди на улице и вообще – кто они?

– О, они не знают английский и говорят на своем испорченном испанском. Это latinos из Южной Америки, эмигранты из Пуэрто-Рико, Колумбии, Гватемалы. А есть еще чернокожие из Гаити, они говорят на ломаном французском. Есть с Джамайки, тоже черные. Все низкий класс.

– Почему их так много на улицах? Больше, чем белых американцев.

– Многие из них болтаются без дела. Они в Нью-Йорке давно, а примерно здесь начинается Испанский Гарлем. Мы его так называем.

– А что это за купоны, которыми некоторые расплачиваются в супермаркете?

– Купоны? А, это foodstamps (продовольственные талоны), которые правительство выдает бедным.

– Бедным?.. Мы видели, как ими расплачивалась толстая тетка. Она не выглядела бедной.

– Толстые они потому, что много едят. Им дают пособие по бедности. Они не работают и не получают жалованья. Это Америка.

– Почему они не работают?

– У них много детей, по десять ребятишек, а то и больше. А мужей нет, как правило это матери-одиночки. Вот им и выдают пособие и талоны. И дешевые квартиры тоже.

– Но мы видели, как она укатила на таком «кадиллаке», который нам никогда и не снился!

– Да что такое эта машина!.. Рухлядь, она и сто долларов не стоит.

– Такая машина?! Всего сто долларов? – воскликнул Лешка.

– Машина эта – старье. Помалу-помалу вы привыкнете. Это Америка.

Всю жизнь они представляли себе бедность совсем по-другому. Бедный человек – худой, голодный, он выглядит несчастным, ниоткуда не получает помощи, ищет работу, чтобы заработать хоть на черствую корку. Он только мечтает о жирном мясе из супермаркета и не ездит на «кадиллаке». Да, это действительно Америка. И эта Америка казалась Лиле и Лешке очень странной.

* * *

Потом они решили свернуть от Бродвея в сторону и прошли по Амстердам-авеню несколько кварталов от 90-й до 80-й улицы. Там стояли невысокие пяти– и шестиэтажные дома с наружными металлическими лестницами на случай пожара. Через каждые два-три квартала возникали пустыри с остовами зданий. Повсюду много мусора: сломанные велосипеды, изуродованные детские коляски, грязные матрасы, старая поломанная мебель, проржавевшие куски автомобилей. Все первые этажи занимали мелкие лавочки, парикмахерские, обувные мастерские, прачечные, фотоателье и маникюрные салоны с услугой «наклеивание ногтей». Лешка даже сказал:

– Странно, почему эти черные и смуглые женщины так заботятся о своих ногтях?

Но больше всего встречалось маленьких кафе и ресторанчиков с примитивными зазывными вывесками типа «Самая лучшая мексиканская еда!» или «Лучшая в городе пицца!». Выглядело все это малопривлекательно.

По авеню мчался густой поток машин. По сравнению с московским движение казалось бешеным. Из некоторых машин неслась включенная на всю мощь музыка, зажигательные танцевальные мелодии.

Еще больше поразили их люди. На широких тротуарах перед лавочками и ресторанами толпились мужчины – молодые и старые, худые и толстые, по виду оборванцы или вовсе преступники – и женщины в обтягивающих шортах, с громадными серьгами и браслетами, больше всего напоминавшие дешевых проституток. Из всех дверей неслась громкая музыка, у многих в толпе были свои транзисторные приемники. Кругом царило какое-то приподнятое настроение, все пританцовывали, держа в руках банки и бутылки с пивом, кричали что-то, спорили, хохотали, тут же ругались.

На лестницах церквей, по бокам, примостились бродяги, приспособили большие картонные коробки и сидели или лежали в них. Обычные жители проходили мимо, не обращая на них внимания.

Лиле с Лешкой все это показалось не частью громадного богатого Нью-Йорка, а каким-то провинциальным городишком бедной южно-американской страны. Лиля испугалась, вцепилась в руку сына:

– Лешенька, давай скорей уйдем отсюда. Они все как будто какие-то ненормальные, здесь опасно[28]28
  До начала 1930-х годов район Upper West Side, Верхний Вест-Сайд, по которому они гуляли, считался самой богатой и фешенебельной частью Нью-Йорка. Но потом туда стали переселяться бедные пуэрториканские иммигранты, а за ними потянулись жители Доминиканской республики. Постепенно пришельцы стали вытеснять состоятельных жителей в другие районы. В 1935 году президент США Франклин Рузвельт провел через Конгресс закон о системе социального обеспечения (Social Security), а в 1939-м, под наплывом все большего числа бедных эмигрантов, в этот закон ввели дополнение об обеспечении детей из бедных неполных семей. Одинокие матери стали получать деньги, дешевые городские квартиры и продуктовые купоны, мужчины тоже жили за их счет, не работали, часто спивались. Этот район назвали Испанский Гарлем.


[Закрыть].

Свернув, Лиля с Лешкой уже через квартал оказались в абсолютно другом мире. Улица чистая, застроена громадными красивыми зданиями, по 15–20 этажей. Это был новый для них архитектурный стиль – массивные строения, занимающие целый квартал, каждое – с двумя высокими башнями еще по 10 этажей. В дверях стояли солидные швейцары с золотыми галунами и почтительно открывали и закрывали массивные двери, пропуская жильцов. По улице шли хорошо одетые люди, такие, какими Лиля с Лешкой и представляли себе американцев. Оборванцев вокруг больше не было. Лиля облегченно вздохнула:

– Вот, Лешенька, мы с тобой и увидели, что такое классовое общество.

К улице примыкал большой парк. После шумных городских улиц он казался настоящим оазисом. Нависающие громады скал из темного гранита перемежались с невысокими холмами, покрытыми изумрудно-зеленой травой. На скалах росли деревья, удерживаясь причудливо извивающимися корнями, а на холмах пышно цвели кустарники и фруктовые деревья. В траве яркими пятнами выделялись острова цветов. В воде озер и прудов отражалось синее небо и плавали утки и лебеди. Всюду носились белки, летали красивые blue jays (голубые сойки) и пестрые бабочки.

Широкие аллеи парка были окаймлены высокими мощными платанами, по аллеям мчались множество велосипедистов и то и дело пробегали спортсмены-любители. Молодежь больше передвигалась на скейтах и роликах. Лешка с завистью смотрел им вслед:

– Мам, я обязательно куплю себе что-нибудь такое.

Любители верховой езды проезжали по выделенным для них аллеям, а по основным аллеям шагом ехали красивые повозки с любителями покататься. Тут же на террасах ресторанов сидели веселые компании. А на горизонте, как кайма парка, выстроились небоскребы Нью-Йорка.

Это казалось странным: посреди громадного города – такой великолепный уголок природы. При этом нигде не было видно пьяных (привычная деталь московского пейзажа) и полицейских.

Лиля с Лешей влюбились в этот оазис с первого взгляда. Вернувшись в гостиницу, они увидели Берла и принялись расхваливать парк.

Берл улыбался и поддакивал:

– Так-так. Этот парк называется Центральный. Только не надо ходить туда в темное время суток, это опасно. Ночью там много бандитов.

Лиля слушала и думала о том, сколько же в этой жизни противоречий. Да, это Америка. И этой Америки она боялась…

18. НАЯНА

На следующий день надо было ехать в офис NAYANA. Эта частная еврейская организация давала эмигрантам старт в новую жизнь[29]29
  НАЯНА была организована в 1949 году для помощи жертвам Холокоста, приехавшим в Америку после Второй мировой войны. В 1960-е годы эта организация помогала обустройству еврейских беженцев из Румынии, Греции, Венгрии и Египта, а потом и из Чехословакии, Польши и Кубы. С началом массовой эмиграции русских евреев в 1970-е годы НАЯНА полностью переключилась на них. Она существовала на пожертвования состоятельных евреев, в активные годы ее бюджет достигал $90 миллионов, она помогла 500 тысячам эмигрантов.


[Закрыть].

Что-то им там скажут, как примут, чем помогут?.. Лиля надела любимый голубой костюм – для удачи, и они спустились в холл. Берл, как обычно, стоял там в компании постояльцев и улыбаясь сказал:

– Так-так, вы выглядываете совсем как молодцы.

Лили спросила, как им ехать.

– А, это, знаете, на Union Square, туда надо брать bus номер семь. Я провожаю вас до остановки.

Идти по 91-й улице нужно было всего два квартала. На углу Амстердам-авеню стояло фундаментальное 15-этажное здание из кирпича. Лиле бросились в глаза красивые двери, выбитая над подъездом надпись Mirabeau («Мирабо») и темно-зеленое canopy (навес) на бронзовых подпорках. У дверей, как обычно, стоял швейцар в фуражке с галунами. Он поздоровался с Берлом как со старым знакомым. Лиля спросила:

– Что это за здание, почему оно называется Мирабо?

– А, это, знаете, residential building — многоквартирный жилой дом. Он так называется, потому что всем большим домам в Манхэттене хозяева дают имена.

Лиле запомнилось большое солидное здание[30]30
  У нее не возникло тогда и предчувствия, что она проживет в этом доме всю остальную жизнь.


[Закрыть]. За ним стоял ряд пятиэтажных узких домов красивой архитектуры.

– Эти называют brownstone – дома из бурого песчаника, они все коричневые. Это такие дома начала века для семьи среднего достатка.

– Целый дом в пять этажей для одной семьи?

– Так-так. Раньше такие дома были для одна семья. Их строили вверх, чтобы меньше налог платить. Теперь на каждой этаже живет по одна семья.

На углу Коламбус-авеню, у автобусной остановки, Берл подробно объяснил, как ехать, дал им металлические жетоны для городского транспорта, по пятьдесят центов, и ни за что не хотел брать деньги. Подошел автобус № 7, Берл помахал им рукой:

– Так-так. Имейте счастливого пути!

* * *

Приехав на Юнион Сквер, Лиля с Лешкой увидели высокие здания по 30–40 этажей, а вдалеке виднелись небоскребы делового центра. За ними возвышались две стройные светлые башни World Trade Center — Мирового центра торговли, по 110 этажей.

До встречи оставалось время, и они решили пройтись по ближайшей 17-й улице. На углу 2-й авеню шла активная стройка. Лешка засмотрелся.

– Мам, интересно в Америке строят: идет стройка, а движение на улице не перекрывают.

– Да, любопытно, что это такое строится? – ответила Лиля[31]31
  Это было строительство больницы, в которой Лиля потом проработает 15 лет.


[Закрыть].

В большом зале НАЯНЫ проходило orientation — ознакомительное собрание для эмигрантов, около сотни человек из разных гостиниц; был организован фуршет, а зал украсили флагами Америки и Израиля.

Форма приема для всех была внове, люди сгрудились в одном месте, были напряжены, не знали, сколько брать еды на тарелку: одни накладывали побольше, другие – робко. Часовщик Капусткер ворчал:

– Что это такое, как они нас принимают?! Даже присесть негде.

А его жена хмуро добавила:

– Бумажную посуду дают. Видели бы они, какой у меня был сервиз в Харькове.

Сотрудники ходили среди толпы и заговаривали с людьми по-английски, но никто не мог им ответить. Неожиданно Лиля увидала среди сотрудников свою соученицу по школе большеглазую Лорочку Жмуркину. Последний раз они виделись в Москве возле здания ОВИРа, когда Лиля подавала заявление на отъезд в Израиль. Лорочка похудела, выглядела бледной и замученной.

– Лорочка!

– Лиля!

Они кинулись друг к другу.

– Что ты тут делаешь?

– Подрабатываю внештатной переводчицей. А вы только приехали? Поздравляю.

– Ты хорошо знаешь английский?

– Не очень, я ведь не доучилась. Но для простых переводов достаточно.

– А как ты вообще устроилась здесь, дорогая?

Лорочка состроила грустную гримаску:

– Плохо, плохо устроилась. Муж мой так и не приехал, обманул нас с дочкой, женился в Москве на другой. Я хватаюсь за любую работу, чтобы нам с Нинютой как-то просуществовать. Сначала мыла полы и подъезды в богатых домах, работала cleaning-woman, уборщицей. Потом устроилась работать в качестве home attendant.

– Что это такое?

– Домработница: помогаю старикам-эмигрантам, убираю у них квартиры, покупаю продукты, готовлю, вывожу гулять. Ужасная работа, платят мало, но дают медицинскую страховку на меня и дочку… – И с гордостью добавила: – Зато моя Нинюта учится в музыкальной школе Juilliard («Джульярд») – самой лучшей.

Лиля вспомнила, какая Лорочка всегда была неприспособленная идеалистка, и расстроилась из-за подруги.

В это время объявили, что начинается выступление вице-президента НАЯНЫ. Лорочка еще раз улыбнулась и успела шепнуть:

– После увидимся, я тебе все расскажу.

Вице-президент, пожилой, коренастый, не по возрасту подвижный человек, единственный из сотрудников говорил по-русски, хоть и с сильным акцентом. Выступал он патетично, много и сильно жестикулируя:

– Welcome to America! Welcome to New York! НАЯНА приветствует вас. Я сам из плеяды еврейских эмигрантов, уехал из России в Европу молодым, в 20-е годы.

Он рассказывал много важного и практического. Сказанное им вселяло оптимизм. Лиле особенно запомнилось окончание его речи. Он говорил проникновенно, с пафосом:

– Америка – это такая страна, где человек все время идет вверх, – он показал рукой путь. – Вы все начинаете с самого начала, и на ваших дорогах будет много трудностей. Но поверьте мне, через несколько лет вы все будете о’кей, счастливые, а может быть и богатые. Это такая страна – Америка!

В этот момент Лиля почувствовала прилив уверенности в будущем, она поверила в Америку, и надо было только поверить в себя. Лиля сжала руку сына, как будто хотела передать это чувство ему.

Часовщик, стоявший рядом, скептически хмыкнул:

– Во заливает-то! Как бы не так, на дураков рассчитывает.

После небольшой паузы вице-президент добавил:

– Когда вы начнете зарабатывать, мы будем просить вас постепенно возвращать ХИАС и НАЯНЕ то, что они потратили на ваш переезд и содержание. Эти деньги, все до последнего цента, пойдут на ввоз и обустройство следующих эмигрантов.

По лицам многих пробежало скептическое выражение.

После его речи сотрудники НАЯНЫ обошли всех, стали знакомиться. Люди натянуто улыбались, но сказать по-английски ничего не могли. Неплохо говорил Геннадий Лавут, и Лешкин английский тоже произвел на сотрудников впечатление. Возле них собралась целая группа. Лиля тоже вставляла фразы. Ее закидали вопросами, а когда узнали, что она хирург, начали радостно восклицать:

– Как прекрасно! В Америке мало женщин-врачей, нам нужно больше!

В конце всем раздали письменную инструкцию на русском языке.

Лиля с Лешкой пошли к автобусной остановке, люди беспокойно спрашивали друг друга:

– Слушайте, а вы уверены, что нам надо здесь садиться? Послушайте, а вы знаете, куда идет автобус?

Подошел автобус, произошла неловкая заминка: все привыкли, что в России входят в заднюю дверь и платят кассирше, поэтому кинулись к задней двери. Оказалось, наоборот: входить надо в переднюю и бросать жетоны в щель кассы рядом с водителем. А водителем оказалась крупная черная женщина с короткими курчавыми волосами и громадными кольцами в ушах. Эмигранты, как входили, застывали.

– О господи, черная баба! – вырывалось у некоторых.

– С такой негритянкой и ехать-то страшно…

Лиля тихо сказала:

– В Америке нельзя говорить «негр», это считается ругательством.

– Как же нам называть их?

– Здесь вместо «негр» говорят «черные».

– Ха, это вроде как вместо «жид» говорить «еврей», – прокомментировал кто-то.

Когда подъезжали к их остановке, Лиля предупредила:

– На следующей нам выходить.

На остановке передняя сторона автобуса слегка опустилась вниз для удобства выходивших. Удивлению не было предела:

– Это что же, автобус сам присаживается? Вот это Америка!

А водитель добродушно говорила всем: «Have a good evening» («Желаю вам хорошего вечера»).

* * *

Уставший Лешка быстро заснул, а Лиля взяла инструкцию и перечитала ее два раза. Там были подробные объяснения на русском касательно того, что и как будет делать для эмигрантов эта организация. Лиля вздохнула: начиналась борьба за место под американским солнцем.

Ох, нелегко ей тут будет одной. Ей стало жалко себя, невольно выступили на глазах слезы. Когда же приедет Алеша? Так хотелось прижаться к нему и забыться…