Текст книги "Девяностые. Север"

Студенческое братство

Воспоминания о нем всегда вызывают в душе ощущение легкости, какой-то уверенности в бескрайности жизни, в то, что вся она может состоять только из хороших, отличных и превосходных событий. Все же мелкие неудобства, как-то временное отсутствие денег, завал на экзамене или спортивная травма, есть трудности временные, не заслоняющие общего счастливого фона. А уж в самые радостные моменты, такие например, как сдача последнего экзамена летней сессии с двумя месяцами каникул впереди, помнятся душевным подъёмом и желанием сотворить какое-нибудь безрассудство.

Колхоз

Повторюсь. Группа наша была очень дружна. Проявилось это исподволь в первый выезд на сельхоз работы на первом курсе. Все студенты Москвы и Средней полосы России ездили каждую осень на картошку. Одесские студенты выезжали на помидоры, виноград, дыни и арбузы. Это были полтора месяца хорошего посильного труда на свежем воздухе, добротной кормежки и веселого «свободного времени». Заработать какие-то деньги было нереально, весь заработок шел на оплату нашего питания. Кто зарабатывал меньше, чем съедал, того совхоз «прощал», да мы и не очень стремились заработать. Норму по сбору помидоров у нас выполняла только одна Нюся Бойченко, сельская жительница, привыкшая к такой работе. Выйдя утром в поле, она принимала соответствующую сборщику помидоров позу, и распрямлялась только на время обеда. Она легко набирала две нормы, и уехала с полевых работ, имея хороший «приварок» к стипендии.

Жили мы по три – четыре человека по хатам у местных жителей. Вечерами собирались на площадке в центре села, у клуба. Клуб не работал, но мы своими силами организовали танцы под переносной магнитофон и под нашу музыку. Я играл на гитаре, Вовка Гриценко на баяне. Пели мы самые модные тогда песни и кое-что из «народно-дворового» репертуара. На первом курсе жили мы в селе Петродолина. Помню, как переделали песню о ковбоях и прекрасной девушке Каролине, на местный лад. Вместо первых слов: «В нашей большой долине девчат красивых, как цветов не счесть…» мы пели: «В нашей Петродолине…». Успех у местных красавиц был полный. С хлопцами были небольшие разногласия, но видя в нашем коллективе Валерика Исаева – перворазрядника по боксу в тяжелом весе, местные парни больше стремились улаживать всё миром, принося из дому своё вино.

Из 25 членов группы всего семеро представляли «слабый пол». Поэтому сразу наметился дефицит предложения при избытке спроса. Были у нас и женатые парни, но всего двое. Остальные, как говорится, были в свободном поиске. Из девчонок самая симпатичная гимнастка – перворазрядница, чемпионка Молдавии Таня, сразу объявила, что у нее есть жених и она готовится к замужеству. Круг свободных вакансий сужался. Из этого круга как-то сама собой выпадала Нюся (так она сама себя называла, как в семье переделали имя Аня) – чемпионка не только по сбору помидоров, но еще и по толканию ядра в пределах области. К ней по габаритам мог бы еще как-то подойти наш боксер – тяжеловес, но ему с самого начала приглянулась Валюша из Ялты. За ней, правда, начал ухаживать Витя из Ухты. Это Столица Республики Коми. Мы его так и называли – комик из АССР. Но Валера договорился с Витей, презентовал ему бутылку крепленого вина «Оксамыт Украины», и Витя пошел навстречу товарищу. Пошел он, правда, недалеко. Его «обворожила» Наташа из Черкасс.

Позже, на третьем и четвертом курсах, мы играли несколько студенческих свадеб. Эти, сложившиеся в первые дни нашего знакомства, пары были в числе счастливых молодоженов. Историю о том, как Валера «отбил» Валю у Вити мы рассказали ей только на второй день после свадьбы. Обошлось без битья посуды и крупных обид.

На старших курсах мы ездили в колхоз уже в качестве наставников первокурсников. С нами не посылали даже преподавателей, полностью доверяя нам процесс помощи сельскому населению.

Положение руководителей нас полностью устраивало. Мы, старшие, определив бригады первокурсников на бесперспективные с точки зрения заработка полевые работы, брали себе необременительные, но с высоким наполнением трудоднями, работы. Была при социализме такая форма зарплаты у колхозников – трудодень. Например, за целый день сбора винограда засчитывали один трудодень, это еще, если выполнишь норму. Этого как раз хватало закрыть затраты на кормление студента.

А такая должность как грузчик давала два трудодня в день. На эту «трудную и ответственную» должность мы определяли того из старших, кто хотел отдохнуть и попить продукции местного винзавода. Технология была следующей. Грузчик усаживался в кабину грузового ЗИЛа – самосвала рядом с водителем и выезжал на виноградник. Там машину с нетерпением ждали трудолюбивые первокурсники с наполненными виноградом плетеными корзинами. Они шустро бросались к машине и опорожняли корзины в кузов, им срочно была нужна пустая тара для продолжения сбора даров природы и выполнения дневной нормы. Грузчик мог наблюдать за этим процессом из кабины, мог выйти и размяться. Далее шла самая сложная часть обязанностей. Самосвал подъезжал к воротам винзавода, километрах в 10–15 от места сбора. Машина заезжала внутрь на разгрузку. Как разгружается самосвал и какая роль грузчика в этом процессе вы должны догадываться. Старик сторож при въезде сразу говорил, что нам внутри завода делать нечего и у него всё есть в будке. И правда, в его распоряжении находилось два пятилитровых чайника. В одном был розовый портвейн, в другом белый крепленый вермут. Сухого вина сторож не держал, называя его кислятиной. Рядом лежал каравай крестьянского хлеба и несколько ломтей брынзы. Наливал он дары родного предприятия в алюминиевую полулитровую кружку. Обычно грузчику хотелось попробовать и того и другого. Так что после одного, максимум двух, рейсов место грузчика занимал следующий «дегустатор».

Были работы и по четыре трудодня за смену. Но там надо было действительно вкалывать! Однажды мы вчетвером подрядились готовить и отгружать зерно на посадку озимой пшеницы. Мы брали зерно из огромной горы посредине амбара и большими двуручными совками засыпали его в механизм протравливания, где зерно смешивалось во вращающемся барабане с химреагентом в виде розового порошка с ядовитым запахом дуста. После этого протравленным от вредителей семенным зерном мы наполняли пятидесятикилограммовые мешки и грузили их в, курсирующий между нами и сеялками в поле, грузовик. Грузовики ходили часто, и расслабляться было некогда.

Но всё же иногда можно было пяток минут отдохнуть. Во время короткого отдыха мы успевали съесть припасенный арбуз или дыню, а иногда ходили утолить жажду на примыкающий к амбару винодельческий пункт. Это был длинный открытый навес с сотней двухсотлитровых бочек, которые наполнялись соком, выходящим из-под винного пресса. Сок стекал в большой бетонный приямок размером и формой с кубический метр, а потом насосом закачивался в бочки. У пресса стояла литровая кружка для желающих попить. Рабочие виноделы не понимали нашего предпочтения, всё пытались налить нам уже выдержанного, годовалого вина. Иногда мы пили и вино, но никакого опьяняющего эффекта не испытывали – после загрузки очередной машины весь алкоголь выходил с обильным потом. Так что сок был вкуснее, а утолял жажду так же.

После целого дня упорной физической работы мы шли на ужин. Как старшим руководителям, повариха тетя Дуся накрывала нам отдельный стол, после того как первокурсники закончат и удалятся. И меню соответствовало нашему статусу! Тут была и жареная с картошечкой молодая баранина, и огромная сковорода яичницы из двух десятков яиц (на четверых), и нежнейшая овечья брынза, и много других местных деликатесов. Повариха каждый раз приносила из дому «своего» вина и обижалась когда мы, утомленные дневным приёмом жидкостей, не в полную меру отдавали должное её отличному напитку.

Для меня, правда, работа на зерновом складе быстро закончилась. Техника безопасности подвела, вернее пренебрежение безопасностью. Нам привезли мешков пять элитного зерна. Какой-то новый сорт пшеницы из НИИ растениеводства. Его надо было протравить отдельно и в этих же мешках с маркировкой погрузить в машину. Сеять его должны были на отдельной, экспериментальной делянке. Мы решили подхалтурить. Не пропускали зерно через аппарат, а просто насыпали сверху порошка и сколько можно глубже перемешали его с зерном. Мешал я. Голыми руками. К вечеру руки начало щипать, я промывал их водой, но ничего не помогало. Тыльные поверхности кистей покраснели и «горели огнем». Вечером я еще кое-как поел и лег спать, а наутро уже не мог шевелить руками, вся верхняя часть кистей, включая пальцы, превратилась в сплошной волдырь, надувшийся, с жидкостью под тонким слоем отставшей кожи! В поселковом медпункте мне выписали больничный и расписались в собственном бессилии. Друзья проводили меня на ближайшую ж/д станцию и отправили в Измаил. Маме случился вот такой «сюрприз». Доктор в поликлинике определил химический ожег и намазал волдырь синькой, похвалив меня за то, что я не проткнул вздувшуюся кожу. Я еще раза три посетил поликлинику для помазания синькой, волдырь стал сдуваться, и через две недели кожа сошла, обнажив новую светлую, без загара, шкурку. Потом еще года три эти места не загорали. Вернулся в колхоз я к закрытию сезона. Успел пару дней развлечься, поработав грузчиком, и получил самую большую из всех зарплату. По больничному мне выплатили средний заработок на зерне, а вычитать за питание за это время было нечего. Так что пришлось по прибытию в институт угощать коллег.

Учебный процесс

Будни нашей дружной группы проходили спокойно и довольно разобщенно. Наш староста, Толик Бобынин, был уже человеком в возрасте, отслужившим армию и имевшем семью с двумя дочками. Не смотря на разницу в возрасте, он с пониманием относился к нашим взглядам на учебу. Прикрывал наши прогулы, проставляя в журналах посещений явку. На занятия приходило обычно не более половины группы. Преподаватели тоже не очень следили за посещаемостью, но были отдельные индивидуумы, что считали отсутствие на занятиях личным оскорблением. Так я получил единственную тройку в итоговых оценках на вкладыше к диплому. По гидравлике. Я посещал почти все лабораторные работы, мне нравились опыты, гидравлические законы и особенности работы гидравлических машин. Но вот лекции по теории я традиционно прогуливал. А преподаватель, увидев меня на консультациях перед экзаменом, заявил, что обладает отличной зрительной памятью и уверен в отсутствии моей физиономии на его лекциях. Он прямо заявил, что очень сильно сомневается в моём успехе на экзамене. Пришлось поднапрячься при подготовке в отпущенные на это три дня. Отвечал я хорошо. Уверен был, как минимум, в четверке, но… Доцент со злостью взял в руки зачетку и молча вывел «удовлетворительно», досадуя на мои знания, и что он вынужден отпустить меня без «хвоста».

Досуг

Половина нашей группы была из областных сел. Ребята часто ездили домой подкормиться, отдохнуть день-другой и привезти с собой гуманитарную помощь от родителей. У многих дома подвалы были загружены вином собственного приготовления, так что ребята не забывали захватить с собой пару канистр. Вот тогда группа собиралась почти в полном составе. Не говоря уже о праздниках. Помню, Новый год отмечали на даче. Дачу снимали наши ребята в районе Аркадия, на конечной остановке пятого трамвая. Тогда летние дачи часто сдавались хозяевами на зиму студентам. Собралось человек 25. Пели, танцевали, пили вино из привезенного старостой 80 литрового бочонка. Часов в десять на шум подтянулся местный участковый милиционер в звании старшины, в шинели, перепоясанный портупеей с пистолетом в кобуре. После трех-четырех стаканов домашнего красного он заволновался о сохранности своего табельного оружия. Для его спокойствия староста забрал «Макарова», вынул обойму и положил в ящик комода. Утром опохмелившийся старшина пришел в кое-какое вразумительное состояние и проверил кобуру. Он и так плоховато выглядел после новогодней ночи, а тут сквозь бледность на его лице начала проступать серость. Бедный милиционер уже начал прощаться с карьерой и видел себя уволенным из органов за утрату табельного оружия с «Волчьим билетом». Началось расследование и поиски. С трудом складывая обрывки воспоминаний каждого из участников банкета, выяснили, что с пистолетом бегали наши дамы, дурачась и пугая кавалеров. Оружие нашли под подушкой у Катюши, а патроны прибрала от греха подальше жена старосты Оксана. Старшина поклялся нам всем в вечной любви, отнес оружие в сейф и вернулся поправлять подорванное стрессом здоровье.

Самодеятельность

Наша группа была во главе факультетской художественной самодеятельности. В институте было 12 факультетов и все выставляли на ежегодный смотр талантов лучшие кадры. Институтское жюри просматривало все 12 концертов, а шли они часа по три, и в конце «смотрового» месяца определяло победителей. Наш Мехфак постоянно был в числе первых, что наполняло гордостью руководство и помогало участвующим в самодеятельности двигаться к заветному диплому. Я был солистом (запевалой) в хоре и в эстрадном разделе пел песни под гитару. Музыкальными руководителями нашей самодеятельности были студентки Одесской консерватории. Они в порядке шефства подбирали репертуар, дирижировали хором, аккомпанировали певцам и танцорам.

Особенно нам нравилось выезжать с концертами в трудовые коллективы. Одна поездка запомнилась особо. Дело было 9 Мая. Я прогуливался возле институтской столовой в надежде стрельнуть у кого-нибудь 32 копейки на стандартный обед (Полборща с головизной, котлета, якобы из мяса, с гороховым пюре, компот и 2 кусочка хлеба). Обед был довольно сытным, особенно если в первом блюде попадется кусок небритой хрюшкиной щеки. Здесь меня и поймал зам. Декана, куратор нашей группы и отвечающий на факультете за художественную самодеятельность, Николай Григорьевич Грищук.

– Володя! Как хорошо, что я тебя встретил! Надо срочно собрать ребят на небольшой концерт посвященный Дню Победы!

– Николай Григорьевич! Да я с утра ничего не ел…

– Давай, Володя, быстро! Там и поедим и еще кое-что.

– А куда едем?

– Да тут недалеко, километров 15, винодельческий совхоз. Они и грузовик за нами прислали, в переулке стоит.

Через 20 минут мы уже запрыгивали в кузов галантно подсаживая трех девчат из танцевального ансамбля. Набралось нас человек десять. Как только приехали, сразу попали в клуб, где закончилась торжественная часть и публика жаждала искусства. Первым номером вышли мы с Витей Власовым. Оба с гитарами, и начав с «На безымянной высоте», продолжили песнями Войны – «В землянке», «Темная ночь», «В лесу прифронтовом» и т. д. Затем отрывки из поэмы «Василий Теркин» прочел наш мастер художественного слова, выступили танцоры и акробаты. Вторым отделением шла современная эстрадная музыка. Модный тогда японский шлягер «У моря, у синего моря…» мы повторяли на бис раза три. Наконец, концерт закончился, парторг совхоза вручил нашему руководителю благодарственную грамоту и пригласил артистов на праздничный ужин в столовую.

Вот это была награда студентам! После нашей столовки, да такие деликатесы! Жареные поросята, куры, утки, запеченные целиком карпы из совхозного пруда, салаты и винегреты! Председатель извинился, что магазинной выпивки мало. Мы спросили про вино.

– А этого без ограничений! Председатель показал на две полные бочки – в одной красное, в другой белое. После того как студенты утолили первый голод, парторг попросил исполнить кое-что из нашего репертуара для работников столовой. Вдохновленные отменным угощением, мы повторили клубную программу, а я, в добавок, спел несколько военных песен Высоцкого, которые только-только начали звучать на первых советских катушечных магнитофонах. Особенно потрясла ветеранов песня «Штрафные батальоны». Уехали домой мы часа в два ночи нагруженные гостинцами и впечатлениями.

Новая специальность

Сплоченность нашей группы подтвердили события в начале четвертого курса. После возвращения с сельхозработ нам объявили, что специальность «киноаппаратура» в нашем институте закрывается. В Госплане решили, что для народного хозяйства хватит специалистов по этой специальности, которых готовит Ленинградский институт киноинженеров. Чтобы как-то загладить свою вину за неожиданный облом, руководство института предложила каждому из нашей группы выбрать себе любую специальность на любом факультете и перейти, досдав, при необходимости, не изученные нами предметы.

Известие повергло нас в шок и уныние. Расставаться мы категорически не желали. Получив стипендию, мы собрали вече в общежитии. Попели, попили, погрустили. Девочки поплакали. После долгих дебатов вперемешку с тостами, мы торжественно сожгли плакат с названием нашей «Краснознаменной» группы К-31. И выработали наш «ответ Чемберлену», то – есть ректорату. Трое ребят, что изначально поступали на эту специальность, заявили о желании перевестись в Ленинград и получить-таки желаемое образование по киношному направлению. Я думаю, главным мотивом в их решении было то, что они все трое были одесситами, жили дома и страшно завидовали нашей вольнице. Так что слинять из под опеки родителей, да еще в Питер, было для них негаданной удачей.

Двое поддались на уговоры приехавшего из города Ровно вербовщика. Там открылся институт атомной энергетики, готовил кадры для строительства и эксплуатации атомных станций. На первый курс принимали в обычном порядке, а на старшие курсы переманивали студентов из других ВУЗов страны на очень соблазнительных условиях. Ох, не завидую я атомной индустрии, получившей в те годы выпуски из «перебежчиков». От нас им достался Митя Барон с тремя или четырьмя не сданными «хвостами», и не тянувший по всем предметам. Да и что было ожидать от таборного цыгана волею судьбы оказавшегося студентом. До четвертого курса он дошел только благодаря нашим усилиям, преподаватели ставили ему тройки, не смея противиться нашим бурным уговорам.

Остальная масса на следующий день озвучила декану следующее предложение. Специальность нас не волнует. Выбирайте сами, куда нас перевести. Но! Переводите всей группой! Через пару дней нам предложили специальность «Автоматизация литейного и металлургического производства». Мы согласились. И группа получила шифр ЛА-41.

Экзамены

Наивысшей концентрацией талантов и способностей каждого наш коллектив достигал во время очередной сессии. Одной работой над шпаргалками мог бы позавидовать великий фокусник Кио со всем своим шоу. Были шпоры в виде гармошки из аккуратно сложенной бумажной ленты с ответами на билеты, выписанных мельчайшими буквами и цифрами. Были полоски тончайшей бумаги спрятанные под прозрачным кожухом авторучки. Искать ответ на билет надо было вращая внутренний цилиндр ручки относительно внешнего. Девчата исписывали формулами ноги от колен до трусиков, в этом им было легче, только подними юбку до «нужного ответа». Но юношам легче было проносить на экзамены конспекты и даже толстые учебники. Достаточно было надеть рубашку на выпуск и застегнуть поплотнее пиджак или курточку. После многих экспериментов я пользовался шпаргалкой в виде обычного листка, вырванного из тетрадки. Такие, чистые, нам выдавали при подготовке ответов на экзамене. Листок был исписан вкривь и вкось формулами и не привлекал внимания среди таких же исчерканных листиков.

Был у нас еще один прием успешного преодоления сессионных барьеров. Зачетная книжка представляла обложку с фотографией и печатью и вкладыша из нескольких страниц бумаги. На первой странице вкладыша шли данные студента: ФИО, специальность, факультет и т. д. На следующих страницах в таблицы заносились предметы и сессионные оценки. Вкладыш был прикреплен к обложке в типографии скрепками, как в паспорте. Вы уже догадались, что если разогнуть скрепки и вынуть страницы с фамилией студента и оценками, а на это место вставить вкладыш из другой зачетки, то фото студента и его данные уже не будут соответствовать действительности. Эта особенность была дополнительным стимулом не ходить на лекции и не дать преподавателям шанса «связать» в памяти твою «фотографию» с фамилией.

Сдавали «за того парня» обычно на паритетной основе. Я специализировался на «гуманитарных» предметах – истории КПСС, диалектическом и историческом материализмах, политэкономии. Там где наука не содержала жестких формул, и определений и можно было с помощью диалектики, точнее наукообразной болтовни, ответить и на незнакомый тебе вопрос. А другие ребята хорошо знали точные науки и терпеть не могли философию. Я обычно выносил с таких экзаменов твердые четверки и даже пятерки. Мне отвечали тем же.